Сергей Богачев
Аляска – Крым: сделка века

Глава III

3 января 1856 г. Рабочий кабинет Александра II. Зимний дворец. Санкт – Петербург.

Государь Александр Николаевич пребывал в прескверном расположении духа. Метель, разбушевавшаяся к вечеру этого дня в Санкт-Петербурге, протяжно подвывала, бомбардировала столицу снежными зарядами и, казалось, была намерена лютовать до утра. Погода за окном кабинета императора полностью соответствовала положению дел в стране, в дипломатии, на фронте.

Получив от отца не самое завидное наследство – пустую казну, политическую изоляцию в Европе, войну на нескольких театрах боевых действий, он поклялся перед Государственным Советом и всей Империей, что денно и нощно единственной его заботой будет беспокойство о благоденствии страны. Господь пока явно не благоволил новоиспечённому Государю в реализации его намерений.

Ровно в восемь вечера камердинер, как обычно торжественно, распахнул обе створки высоких дверей его кабинета:

– Ваше Императорское Величество! Великий князь Константин Николаевич и прочие приглашённые прибыли для аудиенции!

– Зови… – Александр II продолжал стоять у окна, вглядываясь в стекло, покрытое морозными узорами, сквозь которые уже с трудом просматривались контуры дворцового ансамбля.

Камерная обстановка рабочего кабинета царя полностью соответствовала моменту. Портреты государей, картины, изображающие батальные сцены, даже фигурки солдат разных полков, накрытые стеклянными колпаками – всё наталкивало только на мысли о войне и её последствиях.

– Ваше Императорское Величество, – прервал неловкую паузу младший брат царя, адмирал, управляющий морским ведомством, Великий князь Константин Николаевич. – По Вашему приказу прибыли все, кто необходим для сегодняшнего совета. Мы в Вашем распоряжении, государь…

Чести быть в советниках у Императора в такой тяжёлый час удостоились кроме Великого князя Константина, военный министр, князь Василий Андреевич Долгоруков, бывший российский посол в Вене барон Мейендорф, министр иностранных дел граф Нессельроде, князь Воронцов, графы Блудов, Орлов и Киселёв.

– Располагайтесь, господа… – произнёс Александр II на французском языке. – Протоколов вести не будем. Сегодня мы с вами обязаны принять решение, во многом, возможно, судьбоносное. Мне нужно знать мнение каждого из вас. Необходимость именно коллегиального решения продиктована вашей компетенцией и моим безусловным доверием.

Все восемь приглашённых, конечно, были посвящены в канву событий, но именно сам факт этого почти ночного совещания подталкивал их к мысли, что произошло нечто неординарное.

– Мы получили удар в спину. – Александр II, заложив руки за спину, стал между своим столом, располагавшимся посередине кабинета и окном, так, чтобы видеть каждого из присутствующих, ни один из которых не принял предложение государя располагаться. В присутствии венценосной особы они все продолжали стоять.

– Австрийский посол Эстергази передал нашему министру иностранных дел Нессельроде ультиматум коалиции. Карл Васильевич, конечно, знаком с его содержанием, но не вы, – продолжил царь. – Срок сего ультиматума истекает через три дня. Как поведёт себя Австрия в случае его неприятия, мы можем только гадать, но я не припомню ни одного случая в истории дипломатии, когда такие событии заканчивались бы пира́ми. Итак… Ультиматум содержит пять пунктов. Поправьте меня, министр, если я недостаточно точно выражу их.

Нессельроде поправил пенсне и покорно кивнул – в его возрасте такие треволнения давались слишком тяжело, последние дни он стал замечать некоторую слабость в ногах, и порой приходилось усмирять лёгкий тремор. Даже его любимые изысканные ужины при свечах не доставляли никакого удовольствия и не приносили такого желанного душевного равновесия.

– Первое: противостоящая нам коалиция требует уступить в их пользу протекторат над Сербией и Валахией. Второе: в устье Дуная они требуют полную свободу судоходства.

Государевы советники, каждый из которых в силу своих обязанностей владел лишь частью общей картины, внимательно слушали своего царя – каждое его слово рисовало ситуацию в целом.

– Третье: нам предложено отказаться от покровительства православных подданных турецкого султана.

Граф Блудов, считавший, что двуглавый орёл – единственный истинный защитник православных, на этих государевых словах не смог сдержать эмоций и своим хмурым выражением лица ясно выразил своё неудовольствие.

Император говорил медленно, отчётливо, делая паузы между словами, будто ему было нужно сформулировать следующую мысль, и при этом внимательно следил за реакцией приглашённых. Кроме старика Блудова никто своего душевного беспокойства не выказал.

– Четвёртое: уступить Молдавии часть Бессарабии вдоль русла Дуная.

Нессельроде еще раз кивнул, подтверждая истинность слов Государя, но выглядело это несколько нелепо – он будто оправдывался. Все присутствующие отлично знали историю австрийского вопроса и понимали, что такой резкий разворот союзника – это в первую очередь – катастрофический провал министерства иностранных дел.

– И пятое, – Александр II от нервного напряжения сам не сдержался и изменился в лице – челюсти его сжались, заставив желваки вздуться, а взгляд стал острым, с прищуром. – Сим трактатом нам запрещается иметь на Чёрном море военный флот, а на берегах – арсеналы и укрепления…

Государь окончил свою короткую речь, но никто пока не решился взять слово.

– Как, впрочем, и Турции, но это мало что меняет. И через Босфор также воспрещается проход всяких эскадр независимо от флага.

Александр II проследовал к своему креслу у стола и сел, положив ногу на ногу. Члены этого импровизированного совета при дворе после жеста хозяина кабинета таки сели на подготовленные для них места, но министру иностранных дел, борющемуся в этот момент со своим пульсом, всё же пришлось опять подняться.

– Карл Васильевич… Потрудитесь сформулировать мне и всем присутствующим мнение вашего ведомства. Попытайтесь при этом не растекаться мыслью по древу. О лаконичности прошу и всех остальных. Мне нужно знать ответ только на один вопрос – принимаем мы ультиматум или нет. Как следствие – сможем ли мы оправиться от такого удара… Прошу…

– Ваше Императорское Величество, я буду краток… Союзники недовольны содержанием этого документа. Они считают, что эти условия не удовлетворяют их амбиций и они в праве требовать большего.

– На основании чего? В войне определился победитель? – перебил своего министра Император.

– После падения Севастополя они себя таковыми считают. Я не уверен, что дальнейшее наше сопротивление не приведёт к ухудшению положения на театре военных действий, и тогда уж точно условия мира буду иными. Более тяжёлыми.

Рассматривая поверхность стола, Александр II провёл рукой по усам, будто проверяя их и без того идеальную линию.

– Михаил Семёнович, соблаговолите высказаться… – слово переходило к наместнику Кавказа, светлейшему князю Воронцову.

– Вижу в принятии условий тяжёлый, но такой нужный нам выход. Можем потерять Польшу или Финляндию. Или и Польшу и Финляндию. Сейчас поступившись гордыней, сможем голову поднять со временем. Время – наш друг и союзник.

– Генерал-адъютант Орлов… – Государь выслушивал своих советников в том порядке, в котором они расположились в кабинете.

– Ваше Императорское Величество… Верхом самонадеянности я считал бы слепую веру в нашу победу, когда ни одна из держав нам не подставит плечо. Согласен с князем Воронцовым. Польша и Финляндия меньше пятидесяти лет в составе Империи. Это одно поколение. Союзники долго думать не будут. Это они сейчас не решились – еще год войны, и условия будут другими. По сравнению с такими опасностями, жертвы, которых от нас теперь требуют, ничтожны, минимальны и на них должно согласиться…

– Барон Мейендорф.

– Дальнейшее ведение войны ослабит казну настолько, что мы неизбежно придём к банкротству. Не вижу в этих условиях ничего такого, что помешало бы за некоторое время восстановить состояние казны и армии. Пусть потешатся. Пока что…

– Граф Киселёв.

– Народ истощён и зол. В каждой войне есть смысл, если она ведёт к победам. Викторию же в одиночку не одержать. Следует согласиться и искать союзников в Европе. Союзников против Британии в первую очередь. Те никогда не успокоятся. Мир с Англией – всегда явление временное, пока лев не отоспится и не залижет раны.

– Граф Блудов.

– Ваше Императорское Величество, моя позиция Вам хорошо известна. Быть в числе великих держав – значит нести крест ответственности. Я не знаю, что мы потом скажем сербам. Я не найду слов для наших моряков. И не сумею оправдаться перед православными, что в Турции осеняют себя таким же как и мы крестным знамением. Условий не принимать. Таково будет моё слово.

Император встал с кресла и, всё так же держа руки за спиной, опять подошёл к окну – теперь ему следовало принять решение. После долгого молчания, за время которого каждый из выступивших продумал сказанное ним еще раз и убедился в собственной правоте, Император огласил свой вердикт:

– Посему и быть. Каждый из вас сказал слова, ведомый искренним желанием благополучия России. Нессельроде – повелеваю вступить в переговоры и готовить мирную конференцию. Всем спасибо. Великий князь, останьтесь…

Константин Николаевич всё это время не сказал ни слова, но он был посвящён в тему вечернего собрания в Зимнем.

– Скажи мне, брат… – Император обратился к Великому князю, когда дверь кабинета закрылась за графом Орловым, выходившим последним. – Ты, как адмирал, как управляющий морским ведомством, сможешь ли повторить то чудо, что сотворил вместе с Путиловым^[8]?

– Ваше Императорское Величество, как это сделать, мы понимаем. Но как же запрет на флот в Чёрном море?

– Пока Нессельроде будет торговаться, нам нужно уже размышлять на десять лет вперёд. Как запретили, так и отменят. Не бывает вечных договоров. Вон, Австрия – тому пример.

– Только наш великий предок мог с мужиками флот на Плещеевом озере заложить, – князь Константин взглядом указал на портрет Петра Первого. – Времена другие. Топором да сноровкой уже не управиться. Слова Горчакова мне запомнились: пока мы три месяца полки в Крым ведём, пока порох на подводах тащим, англичане всю Европу на судах за месяц обходят.

– И флот будет, и Севастополь. Пусть дипломаты свои интриги плетут. Наше дело – быть готовыми, когда они одержат победу на своём фронте, а для этого… Ты готов, брат? Только тебе могу доверить.

– Не впервой, государь. Мужики на путиловских верфях говорили – сдюжаем. На тот случай план уже продуман в общих чертах: была бы железная дорога до Севастополя, разве решились бы союзники на осаду? Нет. Был бы флот броненосный, подошли бы на рейд? Точно нет. Металл нужен. Наш металл. Тогда и лист броненосный сделаем, и рельс. Немногим больше мы, чем Англия, нам без дорог будущего не видать.

– Ну что ж… Чем сложнее цель, тем интересней к ней идти. Я так понимаю, ты, Константин Николаевич, согласен. Теперь с тебя спрос будет и за флот новый, и за дороги железные…

Глава IV

11 ноября 1863 г. Форт Константин. Кронштадт.

Порывистый ветер с моря гнал коричневые волны с залива в сторону Маркизовой лужи^[9]. Еще немного – и лёд покроет поверхность Невской губы хрупкой коркой, которая затем за пару ночей превратится в прочный панцирь, делая невозможным полноценное судоходство.

Суета в форте «Великий князь Константин», как это обычно бывает в частях, предвосхищала визит высокой инспекции. Матросы сновали поодиночке и группами, передвигая необычного вида деревянные конструкции с подвешенными на них цепями железными листами, опиравшимися на дощатую стену. Со своих позиций были сняты два орудия – одно, английское, 68-фунтовое, системы Дандаса, другое, только поступившее в форт, производства завода Круппа. Пушки установили на расстоянии двухсот метров от железных щитов, служивших в данном случае мишенями.

Командир форта, полковник артиллерии Мельников с удовлетворением принял доклад офицера о полной готовности к испытаниям – к берегу уже причаливал катер из Санкт-Петербурга.

На берег, придерживая фуражки от ветра, сошли генерал-адъютант, товарищ^[10] генерального инспектора по инженерной части Эдуард Иванович Тотлебен; полковник, военный инженер Оттоман Борисович Герн и еще несколько офицеров, представлявших военное и инженерное ведомства.

Тотлебен, ступив на сушу с палубы колыхаемого волнами небольшого катера, уверенным шагом, не ожидая встречающих (он категорические не принимал разного рода формальностей и лести) двинулся в направлении форта Константин. Генеральский мундир был виден издалека, так что, встречающая сторона вполне была осведомлена о прибытии комиссии во главе с гением военной инженерии.

Тот самый Тотлебен, который, исправил непредусмотрительность Меньшикова, успел в спешном порядке возвести укрепления в Севастополе, который спас город от штурма союзного десанта, теперь руководил переоснащением фортификаций. Поручение это генерал получил от Великого князя Константина и первым стал форт, названный в честь самого брата Императора.

Мощь артиллерии английского и французского флотов, получивших в своё распоряжение нарезные орудия, требовала принятия срочных мер. Как и всё в России, модернизация происходила авральным порядком.

– Итак, полковник, как наши дела? – генерал, не останавливаясь, проследовал к металлическим щитам.

– Ваше Высокопревосходительство, всё готово! – отрапортовал командир форта.

Тотлебен снял перчатки и руками принялся ощупывать холодный металл. За его действиями и реакцией наблюдали два человека, одетых не по российской моде.

– Англичане? – кивнул в сторону тех двоих генерал.

– Так точно, Ваше высокоблагородие! Прибыли с Британских островов, сопровождая груз!

– Пригласите их, чего они там мёрзнут? – ухмыльнулся Тотлебен, обратив внимание, что англичане одеты явно не по погоде. Лондонский климат от здешнего в это время года выгодно отличается мягкостью и официальные гости явно не учли этого обстоятельства.

Лейтенант, стоявший позади командира форта, по армейской привычке приказным жестом махнул рукой, чтобы не терять времени, но англичане продолжали стоять на месте.

– Эх, черти… – молодому офицеру пришлось пробежаться.

– Что эти русские о себе возомнили? – негромко сказал один из англичан своему помощнику, которого он взял в поездку в качестве переводчика – у того были русские корни и он сносно владел языком.

– Как обычно, мистер Хьюз… дремучие, некультурные люди… – ответил ему помощник, сопровождая к генералу.

Среднего роста, розовощёкий, англичанин с седыми бакенбардами, спускающимися вниз от котелка, своей искренней улыбкой произвёл на Тотлебена обезоруживающе приятное впечатление. Этот подданный Британской короны не вписывался в стереотипы того, как должны выглядеть островитяне: он был не бледным, не худым, не имел острых черт лица и не изображал аристократскую невозмутимость. Полная противоположность.

– Разрешите представиться, господин генерал. Управляющий Мильвольским железопрокатным заводом, Джон Джеймс Хьюз, – переводчик с ужасным акцентом, свойственным англичанам при русском произношении, прокартавил первую фразу своего шефа, произнесённую в адрес русского генерала.

– Это та самая броня, которую ваше Адмиралтейство так нахваливало?

– Абсолютно так.

– Проводились ли испытания? – строгим голосом испросил Тотлебен. Ему было интересно, насколько искренне поведет себя английский промышленник. На самом деле, генерал-адъютант знал о результатах контрольных отстрелов, проведенных в Англии, всё в мельчайших подробностях.

– Проводились, конечно. Британское Адмиралтейство не имеет привычки верить на слово. Именно поэтому, наш флот – лучший в мире, – тон англичанина изменился с благостно-мягкого на уверенный, с нотками некоторой, допустимой приличиями, жёсткости.

– Ну, это временно… С какого расстояния расстреливали броню?

– Со ста саженей^[11], господин генерал.

Тотлебен, повернувшись в пол-оборота, искал глазами командира форта:

– Полковник Мельников, прикажите подкатить орудия на четверть расстояния. Будем расстреливать с семидесяти саженей.

– Есть! – кивком головы полковник отправил своего лейтенанта выполнять приказ.

Пока столичная комиссия, англичане и военные шли под специальный навес, оборудованный за каменным бруствером, артиллеристы под командованием своих младших офицеров перекатывали пушки.

– И-и-и… Раз! – одновременно приложенные усилия десятка рук заставили сдвинуться с места лафет и, скрипя небольшими деревянными колёсами, орудие постепенно стало приближаться к отметке семьдесят саженей, на которой стоял лейтенант.

«Хитрый лис… Они не только разметили дистанцию, но и установили орудия сразу на семьсот футов…» – отметил про себя Джон Хьюз, удовлетворённый результатами проверки, устроенной ему генералом.

– Готовы? Командуйте, полковник. Заряжать в соответствии с протоколом испытаний, – скомандовал Тотлебен.

– Заряжай! Товсь! Пли! – оглушительный выстрел английского орудия почти слился со звонким ударом ядра о лист.

– Заряжай! Товсь! Пли! – следующий лист сорвало с цепей, и командир форта недовольно поморщился.

– Полковник, теперь из Круппа, – скомандовал Тотлебен. Новое орудие было нарезным и имело гораздо большую пробивную силу.

– Заряжай! Товсь! Пли! – Крупп звучал ещё мощнее. Гулко, низким тоном пушка выплюнула ядро и бронированный лист, поддавшись его удару, передал всю энергию станине, которая, качнувшись, будто потерявший равновесие пьяный матрос, хрустнула опорными балками и рухнула на булыжную мостовую форта.

– Пойдёмте… – генерал Тотлебен не стал дожидаться ответа англичан, славившихся своей приверженностью к этикету, а, быстро развернувшись, направился к мишеням.

Первые два листа повреждений не имели, лишь небольшие вмятины в месте попадания, которое пришлось точно по центру. Полковник Мельников в этот момент в душе испытывал ликование – недаром они вчера всадили в специально изготовленные дощатые щиты по десятку зарядов из каждой пушки. Не было сомнения, что попадут – Мельников требовал всадить заряд в пересечение диагоналей, которые он нарисовал лично. В самый центр.

– Господин полковник, моя благодарность батарее. Отличное попадание! – заметил Тотлебен. – Что скажете, полковник Герн?

Военный инженер присел так, чтобы место удара располагалось перед глазами, некоторое время рассматривал вмятину, зачем-то ощупал лист с торца и вынес свой вердикт:

– Достойно.

Такому же тщательному обследованию были подвержены и остальные образцы, в том числе, и поваленный выстрелом крупповской пушки. На этой, последней мишени, повреждения были наиболее значительны, но лист не порвался и не треснул – лишь глубокая отметина, будто от удара кувалды, так же как и на остальных, располагалась в самом центре.

– Я удовлетворён, Ваше высокоблагородие. К качеству брони у меня претензий нет. Возможно, оно даже превзошло мои ожидания. Если учесть, что листы будут укладываться поверх гранитных плит, то можно считать бруствер форта Константин неприступным перед современной корабельной артиллерией.

Несколько поразмыслив, обойдя опять медленным шагом образцы, Тотлебен обратился к англичанину:

– Скажите, мистер Хьюз… Эта броня производится на вашем заводе в Мильволе?

– Точно так, господин генерал. Это плоды моего труда и экспериментов. Я потратил на это изобретение несколько лет.

– Вы гарантируете, что с первым пароходом из Англии придут точно такие же?

– Господин генерал, доставленные нами образцы полностью идентичны тем, что испытывались нашим Адмиралтейством. Иначе и быть не может. На кону стоит моё имя. Читаю в Ваших глазах некоторое сомнение, потому могу заявить: лучшей стали в Англии не производят. Даже, если бы я имел коварный план, то найти бронированный лист лучшего качества просто негде. Я привёз свой.

– Я удовлетворён Вашим ответом. Можете считать, что вы получили подряд на бронирование форта Константин. Все подробности прошу Вас обсудить с полковником Герном. До скорой встречи. Принимать приеду лично.

– Можете не сомневаться, господин генерал. Вам не придётся расстреливать бруствер собственного форта, чтобы удостовериться в качестве листа, – Хьюз в знак почтения приподнял котелок, и комиссия во главе с генералом удалилась на причал.

Уже на катере полковник Герн, держась за поручни рядом с генералом, стоящем на палубе, решился оторвать его от раздумий.

– Я понимаю, о чём Вы думаете, Ваше Высокопревосходительство. Я думаю о том же…

– И что вас тревожит, полковник Герн? – вопросительно взглянул на того Тотлебен.

– Семь лет назад такими ядрами эти же англичане разрушили наш Севастополь, а теперь они нам продают броню для защиты от собственных пушек. Чудны дела твои, Господи… – ответил Герн.

– Да уж, в хитросплетении политики и коммерческих интересов могут возникать самые замысловатые сюжеты… Вот привезёт он завтра другой лист, что лопнет от плевка 38-дюймовой пушки, и как я буду в глаза князю Константину смотреть?

– Выход здесь один, Ваше высокоблагородие. Самим броню делать. Тогда взгляд Ваш всегда будет полным уверенности.