Злодей и гений – два в одном не совместить, Вините Моцарта в деяниях Сальери. «Царю тайги нельзя ни льстить, ни мстить», — Так думал тигр от одиночества в вольере.
Он брёл в задумчивости по своей тропе, Вдоль металлической решетчатой ограды. Тигр не завидовал ликующей толпе — Не понимал, чему так люди были рады.
Он рассуждал: «Страх порождает смерть, Безумство храбрых приближает миг победы. Кто мог бы мне, как повелителю, посметь Не есть набившие оскомину обеды».
Три раза в сутки подаянием питаться Ему претило; угождение людей Противно было, как бы ни стараться, Он был охотником по дичи и идей.
Вот так, обдумывая бытие своё, Он приближался к выводу о главном: Не только сытым быть должно всегда зверьё, Но и духовным быть, учёным, православным.
Примеров было множество таких, Когда животных почитали как святыни. Писали с них порой художники триптих И даже памятники ставили скотине.
Происхождение его – ему под стать. Он унаследовал родительские гены. Не каждый может полосатым тигром стать, А значит, он в каком-то смысле тоже гений.
На то указывал незаурядный ум, Тигр справедливый, хитрый, мужественный, храбр. И вот от этих сладких звероблагих дум Его отвлёк большой фонарный канделябр.
Их было несколько, но ближний, у тропы, Напоминал кого-то с витыми рогами. А остальные – слепки, с общества столпы, Намёк на знак судьбы, ниспосланный богами.
К чему бы это? Скалы, солнце ли, тайга? Скорей, знамение людских столпотворений. Ну а загадочно завитые рога — Предлог для диспута, полемики и прений.
От этих мыслей странных тигр немного сник, Что толку в споре быть с собой наедине. А значит, нужен собеседник, ну, хотя бы ученик, О том о сём потолковать, и даже Судном дне.
Конечно, тигр позубоскалить был не прочь, Посочинять от скуки вирши и поэмы. Воспеть себя прижизненно, ну кто же не охоч — В тигровой шкуре бард из творческой богемы!
Из репродукторов мелодия лилась, И так блаженно было жмуриться в вольере. Какая музыка! В ней чувствовалась власть Творений Моцарта и ремесла Сальери.
На миг представилась журчащая река, Таёжный запах упоительной свободы. А дальше – выстрел… чья-то грубая рука. Вот злая доля диалектики природы.
Очнулся тигр. Под звуки муз он крепко спал. Как странно – реквием, звучащий на века, Прервал игрушечный ребячий самопал. «Учитель… мог ли он убить ученика?» —
Такая мысль пришлась ему не по нутру: «Сальери – Моцарта? Ну, это уж позвольте… Да я любого в порошок за них сотру. Ну, ай да Пушкин! Нет, вот Пушкина – увольте!
Поэт, конечно, же большой авторитет, Почти как я, он от природы тоже гений. Поговорить бы нам; и лучше тет-а-тет, Как по-онегински Татьяна и Евгений».
Тигр не заканчивал ведь альма-матер стен, Но из природы вышел, в общем, просвещённый. Трагедий множество он знал от мельпомен! Но этой был от всего сердца возмущённый.
Вот Пушкин! Надо же такое сочинить, Что тигру даже не приснилось бы во сне. «Но для чего же историческая нить С такой навязчивость тянется ко мне?» —
Подумав так, тигр озабоченно смотрел На канделябр со всей тоской переживаний. Он проторил тропу, точней, поднаторел В разгадках запахов и сонных толкований.
Но знак рогулины, чего он предвещал? Ни Нострадамус не помог бы и ни библия. У тигра мозг от версий всяческих трещал, Они всё сыпались из рога изобилия.
«Стоп, успокойся, ну какой же я балбес», — Продолжил тигр про вещий знак соображать. И всплыл из сказки чёрт с рогами, он же бес. Ну, как тут пушкинских стихов не уважать!
Он шёл, цитируя на память пару строк; Напрягся так, что лоб окрасился морщиной. И в этом виделся существенный порок — Дела иметь теперь придётся с чертовщиной.
Вживую тигр таких контактов не имел, Но представлял, что может быть на самом деле. Взбеситься мог и он тогда, когда хмелел, Таким не сдержишь свои нервы на пределе.
По счастью версия от Моцарта пришла — Под лендлер-вальс взлетали крылышки стрекозьи. Над всем сафари слов мелодия плыла, Как у бабуси в доме серенький жил козлик.
Критерий истины – практический момент, Но с кем делиться, чтобы выбрать вариант? Ведь надлежало провести эксперимент — Необходим партнёр, его недюжинный талант.
Плох без полемики мыслительный процесс — Нет ни ценителя идей, ни оппонента. И даже не с кем снять мужского вида стресс, Подраться не с кем для защиты аргумента.
Ох, как сложна же эта сущность бытия Со всеми крайностями острых ощущений. Кому-то требуется мальчик для битья, А кто питается козлами отпущений.
Тигр отощал от дум, мозг голоден и пуст, Придётся ждать расположения планет. Они подскажут к миру истин Млечный Путь — В своём отечестве пророков, видно, нет.
Прервав суждение, на небо кинув взор, Он драл когтями по фонарному столбу. Почти без сил, как пригвождённый за позор Из-за нарушенного строгого табу.
Запрет на то, что изменить уже нельзя? Экспериментом не проверив на повторе? Но разве миропонимания стезя Не повернёт несправедливый ход историй?
Виновен кто был – Моцарт, Пушкин ли, Сальери? Как доказать, что в этом нету их вины? Ведь не простят за беспринципность тигру звери; На всё готов он, лишь бы не было войны.
Тигр о войне знал, и не просто понаслышке, Он не зализывал своих глубоких ран И, не давая ни секундной передышки, Шёл в лобовую на врага, как на таран.
Он изучал искусство многих полководцев, Сам добивался выдающихся побед. Противник слаб был перед ним, труслив, как овцы; Чем напряжённей бой, тем жертвенней обет.
По родословной тигр из племени Амура И сам такое имя гордое носил. Про Тамерлана-тигра, воина Тимура Слыхал от деда, тот его превозносил.
Он любознателен, находчив был и храбр, В боях богами высочайшими храним И смог, пожалуй, разгадать бы канделябр. Как хорошо бы повстречаться нынче с ним.
Тигр отдыхал в тени задумчиво под вишней И вспоминал тепло весь свой тигровый род. «Храни их ангел золотой, прости Всевышний», — Молясь, услышал шум какой-то у ворот.
Не собираясь тратить время без причины, Он удосужился одним глазком взглянуть: Два крепких особя, по Дарвину – мужчины, Пытались третьего в ворота затянуть.
«Сюжет простой, – подумал тигр, – ежу понятно; Скорей всего, сообразили на троих». Один стоял на четырёх, кричал невнятно, Склонённой низко головой таранил их.
«Тьфу, срамота! Зверям и гражданам мешают Досуг в культурной обстановке проводить. Собрать бы фауну животных, пусть решают, Кому в сафари, как не мне, руководить».
Тигр предложил бы им программу, как политик, Про своё вето мог подробно разъяснить. Провёл бы несанкционированный митинг, Чтобы запрет на все запреты отменить.
Пока про гласность думал он и перестройку, Тот, кого втаскивали, вырваться сумел. Встал на дыбы и принял рыцарскую стойку, И не похоже, чтобы так «камыш шумел».
Да нет, конечно, этот третий был не пьяный — Стоял на собственных копытах в полный рост. Разгорячённый буйный, а точней буяный, Он оказался далеко не так-то прост.
Своим «дружкам» в кавычках так наскипидарил. На них, по-видимому, был чрезмерно зол. А тот, кого он головой своей ударил, От возмущения воскликнул: «Вот козёл!»
Тигр встрепенулся – неужели этот самый? Тот, о котором Моцарт танец сочинил. Хотелось ближе рассмотреть его глазами, И он козла к себе поближе поманил.
Козёл прошёл вдоль металлической ограды, Не успокоившись ещё от ратных дел. Он и не думал, что ему в вольере рады. Между мирами всё же есть водораздел.
Сюда заброшенный фатальною судьбою И независимо от множества преград, Рождённый жертвовать собой готовый к бою, Он жизнь считал прекрасной самой из наград.
Козёл чужак был здесь и на рожон не лез, Но тигра сравнивал с обыденным котом. Тот, проявляя неподдельный интерес, Доброжелательно помахивал хвостом.
И продолжал следить полуприкрытым глазом За продвижением посланника извне. Не доверяя сплетням, басням и рассказам Тигр вспомнил слух, хотя и был как в полусне.
Он как-то слышал от смотрителей вольера (Ну а они-то, право, знающий народ), Слизнёт всё языком, сжуёт траву, холера. Лишь запусти козла с рогами в огород.
От непростых периферийных созерцаний Сморило так, что тигр, раскрыв пасть, захрапел. Явился образ из евангельских писаний — Рогатый агнец – под хорал святых капелл.
Отец святой, его душе благоговея, Открыл врата ему, переложив грехи Людей, и агнец уходил в пустыню, блея, Где края нет, где бесконечно тупики.
От сновидений нервы лапы сотрясали И растопыривали спящие усы. То ль канделябр, то ли рога к земле свисали, Лишь хвост метался от назойливой осы.
Очнулся тигр от проницательного взгляда, Насквозь пронзающего выпуклостью глаз. От травли что-то в них или следы от яда И упреждающий намек на Божий глас.
Тотчас же вспомнились и Моцарт, и Сальери И чаша дружбы – куб с отравленным вином. Тигр подскочил, своим догадкам не поверив, — То был сигнал о предсказании дурном.
Готов к прыжку, расчистив старт себе когтями, Тигр зашипел слегка сквозь частокол клыков. Успев одуматься, что так нельзя с гостями, Сдержал инстинкт эмоций свежестью глотков.
Так состоялась историческая встреча, Есть наконец-то и партнёр, и ученик. Но, как сказал мудрец один: «Ещё не вечер», — «А утро вечера мудрей», – изрёк шутник.
Как оказалось, перед ним был крепкий малый, Ни дать ни взять лихой герой потешных игр. Послушник Божий, он вообще-то понимал ли, Что тигр не кошка, а величественный тигр.
Козлу понравился такой большой котище, Как ожиревший кот хозяина козы. Тому парное молоко да сливки – пища, А этот съест живьём – попробуй докажи.
Вот так они себя поверхностно узнали, Для тигра главное в партнёре – интеллект. Он изучал козла и вёл психоанализ, Постичь желая языковый диалект.
Тигр не имел причин для умозаключений. Пока по лбу слагал свой вывод об уме. Но каждый раз в процессе личностных общений Пытался вникнуть в сленг козла «ни бе ни ме».
Лишь его кличка объясняется не сложно, И Тамерлана звали именем Тимур. Любая истина проста и непреложна, Когда она созвучна с ласковым «мур-мур».
Чем дальше в лес, тем больше личностных различий, Нет между ними ничего, что в унисон. Куда девался шум листвы и щебет птичий, И тот блаженной продолжительности сон.
Тимур, во-первых, был сугубо травоядный Подъел последнюю тенистую листву. Прекрасный парковый ландшафт стал неприглядный — Теперь во сне он лучше был чем наяву.
Он как болванчик циркового балагана, Своей персоной в эйфории пребывал. Ему, пожалуй, было всё по барабану, Чего хотел – легко рогами выбивал.
Стал всё нахальнее, вступая в перебранку, Мог даже от неудовольствия боднуть. Он занял мягкую тигриную лежанку И не давал глаза прикрыть, чтобы вздремнуть.
Ходил как в связке с тигром, даже не скрывая, Следил за тем, как тот ступает по тропе, С бесцеремонностью рогами задевая. Тигр недоволен был, но всё-таки терпел.
За разом раз во всём охмуривал Амура И наперёд его просчитывал ходы. И солнце пряталось, ходили тучи хмуро, И появлялся признак внутренней вражды.
Козёл считал, что маскарадный бал окончен, Зачем притворством заниматься каждый раз, И, возомнив себя почти великим кормчим, Всю душу выставил для тигра напоказ.
Он так решил – кормить Амура будет сеном, Траву газонную заваривать на чай. И денно-нощно в своём образе бессменном Он видел светлое начало всех начал.
Начало дня с восходом солнца, с физзарядки; Четырёхлапый с отягчениями жим. Потом покос травы, полив капустной грядки, А по ночам козловский песенный режим.
Тигр уставать стал в этом мысленном бедламе — Всё, что он думал про козла, совсем не то. Все представления расходятся с делами, И опровергнуть не посмеет их никто.
Каков был план – всё в одночасье опустело! С козлом нельзя вершить великие дела. Где нет души, там лишь бессмысленное тело, Где нет узды, там не помогут удила.
За этой тощенькой профессорской бородкой Личина пряталась, похожая в одном На ту, которую носил товарищ Троцкий. Догадка тигра повернула всё вверх дном:
«Каков козёл, а ведь ниспослан был мне свыше! Вот же натура, наслаждающая всласть Расположением моим, чей лоб застывший, Меня унизив, пробивается во власть.
Себя почувствовал козлом в тигровой шкуре, Смотрите, мол, кто тут отважен, смел и храбр. Нет больше хода этой шахматной фигуре Согну в бараний рог, в спираль и в канделябр!»
Как прекратить происходящие напасти? Мир благоденствия опять восстановить. Схватить за шкирку и швырнуть в горнило пасти И беспощадный бунт козлиный подавить.
А может, тихой сапой и под видом встречи Своё участие в сей кодле проявить И, пригласив козла к себе на званый вечер, Подбросить в пойло яд и с богом отравить?
От слишком наэлектризованной идеи Шерсть тигра вздыбилась – так понят был намёк. Злодейским способом… И лапы холодели, На подлость этакую он пойти не мог.
Тигр не подлец какой, не снизошёл до мщений. Всему должна быть соразмерная цена. С козлами жить – быть их козлами отпущений, Но не фатальностью душа обречена.
Судьба, поросшая полынями и мхами, Сгниёт в торфянике, не воссоздав золу. Душа, погрязшая, покрытая грехами, Обречена непротивлением КО ЗЛУ.
Финал таков. Козёл от славы надорвался И, что есть мочи на дурнинушку орал. Его вели лечить, он дико извивался, Да так, что сам себя в себе переиграл.
Тигр любовался, глядя снизу на орешник, Красив контрастами и спелостью октябрь. А рядом с ним стоял, как шаловливый грешник, Забытый Господом фонарный канделябр.
На нём сидела, горлопаня что-то, птица, А рядом старый репродуктор голосил. Тигр и козёл – людская притча во языцех, И ветер эхом пересуды разносил.
Каждому
Страждущим – благость, Умельцам – работу, К свету идущим – дорогу. Молодость – радость, А зрелость – заботы, Старость – стремление к Богу.
Слабому – веры, Голодному – пищи, Ищущим – светоч кумира. Знать чувство меры, Стремиться быть чище; Каждому счастья и мира.
В кого он, этот мир
В кого он, этот мир? В тебя или в меня? Или на нас обоих непохожий? Он незаметен из-за суетности дня И мимолётен, как нечаянный прохожий.
Взгляни внимательней, слегка остановись, Уравновесь свои возможности и спросы. Не небо в клетку, а лазоревая высь И звёзды в сумерках, как утренние росы.
Всмотрись, как радуются шустрые стрижи, Играя с радугой-дугой под облаками. Прекрасно всё вокруг, не правда ли, скажи? Тогда воспользуйся погожими деньками.
Стряхни с уставших глаз мирскую суету, Предайся слабости своей сиюминутной. Мечта, как бабочка, порхает на свету Над скукой будней из мозаики лоскутной.
Жизнь повседневная – причудливая вязь, Не превращай её в расставленные сети. Пройди уверенно по ней, не торопясь, Она и есть как нечто лучшее на свете.
В кого он, этот мир? В тебя, в меня, в него? В какие одевается одежды? Пусть профиль его скрыт за пологом снегов, Он так похож на парусник надежды.
А я всё плетью по нему, но не со зла
Истоки памяти хранятся не во мне, Их родники в цветах состаренного фото. Они, мелькая, появляются извне, Но есть внутри меня живущий прошлым кто-то.
Он сирота и бесконечно одинок, Как книга старая, что без нужды пылится. Она прочитана давно, но между строк Остался дух, который мечется, как птица.
Ему бы вырваться из плена бытия, Не слышать душераздирающие ссоры. Он себя чувствует как мальчик для битья, В свой адрес горько принимающий укоры.
Скрывать зачем – его есть повод невзлюбить, Не надо вмешиваться не в свои дела. Ему со мной пристало совестливым быть, А я всё плетью по нему, но не со зла.
Он иногда меня так за душу берёт И за грудки трясёт до боли за грудиной, Что либо каяться в проступках наперёд, Или отсечь, что было в прошлом, гильотиной.
Зачем ему воспоминаний пустота, Когда уже не поворотишь время вспять? Оно как оттиск от нательного креста, И он меня на нём стремящийся распять.
Он как фантом в моей присутствует судьбе, На безымянность налагающий табу. Им пригвоздил меня безжалостно к себе, Не как к кресту, а как к позорному столбу.
Он хочет вывести меня из забытья, Нутро взрывая многократностями эха И негодуя, что за смыслом бытия Во мне скрывается банальная утеха.
Я предложил ему пойти на компромисс, Мои грехи не стоят медного гроша. А он в ответ изрёк сократовскую мысль: «От сделки с совестью бессовестней душа».
Он всё припомнил мне от первого лица: Всуе нечаянно оброненное слово, Которым ранил больно маму и отца, И нет возможности проститься с ними снова.
Он знал, как я своими сквернами отторг Друзей, любимую, товарища и брата. Где есть предательство, там неуместен торг, Там нет прощения и к прошлому возврата.
Но неужели это всё он обо мне? А сам-то кто таков, собратец мой духовный? Сказав однажды мне, что истина в вине, Он умолчал, кто был воистину виновный.
В одну и ту же реку дважды не войти, Но память… Божий дар? Надежд Пандора? Прости меня, во мне страдающий, прости, Что это я являюсь яблоком раздора.
Нет сил, но надо встать с колен
Я ненавижу стрелы дня. Зачем вы метите в меня? Зачем стреляете по мне? Душа моя горит в огне. Темно от тучи тысяч стрел. Да жив ли я или сгорел? И превратился в серый пепел? Мой панцирь духа сорван с петель.
Под ним витает пустота, За ней – последняя черта, Неодолимая извне. Что? Нет теперь меня во мне? Лишь только стрел сакральный свист В пространстве внутреннем повис. А там, снаружи, шквальный ветер… Неужто он за всё в ответе?
Что я был слаб и не сумел Защиту выстроить от стрел? За бездуховный мой порок, За мой придуманный мирок? Кто мне все нервы обнажил, Душил сплетениями жил И гнал до точки невозврата, Признав персоною нон грата?
Неужто он всему виной? Извечно гонится за мной. А что душа? Она жива, Напряжена, как тетива. Полуистлевшей рвётся в бой И хочет быть самой собой. Она стремительна, но тело… Бороться с ветром не хотело.
Нет сил, но надо встать с колен. О Бог мой! Будь благословен, Вложи мне в руки острый меч Вершить возмездие – не месть. Ведь тот, кто в душу мне проник, Был бестелесный мой двойник. Чтобы из пепла возродиться, Я честно с ним готов сразиться.
Да не сносить мне головы! Ну что ж, двойник, иду на вы!
Он славный парень
Дом с убегающей строкой, И блеск зеркал универмага. Новосибирск – он весь такой, Его не спутаешь с Чикаго.
Его не спутаешь с Москвой, Нью-Йорком, Прагой или Дели. Он центр науки мировой, Здесь мастерством не оскудели.
Он КВНщик и шутник, Он покоряет мирный атом. Театр здесь оперный возник С победой вместе в сорок пятом.
Он разный вдоль и поперёк, В нём свеж сибирский хвойный запах. Он перекрёсток всех дорог На север, юг, восток и запад.
На море здесь девятый вал На прочность каждого проверит. И чтобы парус не упал, Для всех ветров открыты двери.
Новосибирск – сибирский град. К нему особенные чувства. Он символ храмовых триад Наук, религий и искусства.
Он центр Сибири деловой, Ему неведомы пределы. Он славный парень, в доску свой, Он весь такой на самом деле.
Ответ
Туманом стелется в ночи Тоски белёсый холодок. А звёзды шепчут: «Не молчи, Скажи, зачем тебе восток? Зачем же стынешь у окна И не вдыхаешь пряный запах»? На что ответила она: «Чужой мне этот райский запад».
Неужели?
Неужели вечер, Неужели ночь, Неужели ветер День уносит прочь?
Неужели осень Как в последний раз? Неужели просинь Пролилась из глаз?
Неужели небо Плачет от тоски? Неужели небыль С былью так близки?
Неужели жили На краю земли, Неужели были, А потом ушли?
Неужели в белом Саване зима? Неужели с телом Повстречалась тьма?
Неужели стужи Край-беду накличут? Неужели души Журавлём курлычут?
Неужели свечи И лампады блики, Неужели певчий И святые лики?
Неужели церква, А за ней погост? Неужели жертва Или просто гость?
Неужели камни Мать земля сыра? Неужели ставни Затворил вчера?
Неужели тлели В суете сует? Неужели в щели Просочился свет?
Неужели тает От тепла весны? Неужель светает, Уж то были сны?
Неужели утро? Звёзды посвежели, Как из перламутра Утро. Неужели?
Неужели в снеге Блеск небесной гжели. Неужели в небе Жизнь есть. Неужели?
Мечту не отражают
Мираж и явь февральских веточек берёз Хранит пространство в окружении стекла. Не то прозрачно, не то призрачно от грёз; Жаль, что мечту не отражают зеркала.
Цвета у времени
Едино всё. Но свет не терпит тени, Как будущее в позапрошлой жизни. Есть в чёрно-белом кадре таинство цветений — Цвета у времени на нём без укоризны.
Под снеги не спеши
Зима, ты любишь рисовать пастелью белой, Метельной кистью хвою елей распиши. Пусть реет парус снежный, как над каравеллой, Вот только жизнь под снеги спрятать не спеши.
Здравствуйте, автор!
Здравствуйте, автор! Прочёл Вас сегодня, Рифма и ритм – всё уместно. Главный Ваш фактор, Суть, если угодно: Всё, что написано – честно.
В поисках истин Удел рассуждений. Мысль в Ваших строчках гласила: «Фейк ненавистен, В нем нет убеждений». Значит, в правдивости сила.
Пасквилям лживым Неведом долг чести, Честность для правды основа. Не для наживы, Корысти и лести Пишется честное слово.
Зависть надменна, Ей место в горниле. Вам искренним стоит остаться, И непременно, Что Вы сочинили, С радостью будет читаться.
О дружбе ода
Когда встречаются друзья, Не гаснут свечи. А за окном парит, скользя, Волшебный вечер.
Когда встречаются друзья, Поют гитары. И не подпеть друзьям нельзя Мотивчик старый.
Когда встречаются друзья, Крепки объятья. Кому-то хочется в князья, А им в собратья.
Когда встречаются друзья, Идут беседы. Их сплав беспомощно грызя, Уходят беды.
Когда встречаются друзья, Царит успех. За друга грудью, и не зря, Ведь друг за всех!
Когда встречаются друзья, Виват свобода! Подобна пенью соловья О дружбе ода.
Когда встречаются друзья, Грусть от застольной. За братство кубки водрузя, Все пьют по полной.
Когда встречаются друзья, Тост в честь Отчизны. Быть вместе – это их стезя До самой тризны!
