Сергей Анатольевич Шаповалов
Русский город Севастополь
Над телеграфной башней гордо развивались флаги французских полков. Англичане ликовали, захватив два оставленных разбитых орудия. Солнце падало за горизонт. День умирал вместе с тысячами павших солдат.
***
Александр выбрался из машинного отделения. На капитанском мостике его ждал кавторанг Бутаков. По выражению лица капитана, Александр понял, что у него не очень приятные новости.
– Вестовой полчаса назад прискакал с докладом к Адмиралу Корнилову, – сказал он мрачно. – Князь Меньшиков отступает. Большие потери.
– Отступает? – переспросил Александр. – Потери?
Там же Пашка! – промелькнула холодная мысль.
– Разрешите сойти на берег, – попросил он.
– Разрешаю. Только голову не теряй. Лошадь мою возьми.
***
Александр с силой сжимал бока каурой лошадки, заставляя её мчаться чуть ли не галопом. Животное храпело. Пена летела изо рта. Но Александр безжалостно подгонял её. Быстрее! Быстрее! Солнце клонилось к горизонту, когда он добрался до берега Качи. Навстречу бесконечной вереницей тянулись обозы, колонны солдат, упряжки с орудиями. На мосту столпотворение. С того берега плотной толпой напирали солдаты. На этой стороне сгрудились телеги.
– Куда тебе надо, баба, – ругал жандарм женщину, сидевшую на низком возу, – Как ты проедешь? Не видишь, что творится?
Александр сунулся на мост, но толпа шла до того плотная, что сквозь неё никак не продраться на тот берег.
– Мичман, вы сдурели? – накинулся на него артиллерийский майор. Он сидел на хромой лошади. Шинель, прожжённая в нескольких местах. Рука подвязана к шее белым солдатским ремнём. За ним плелись упряжки с полевыми орудиями. – Не лезьте, пока армия не пройдёт!
– Но мне надо на тот берег! – возражал Александр.
– Мало ли кому, чего надо. В сторону!
– Сапёрный батальон видели?
– Не знаю, – покачал головой майор. – Своих еле собрал.
– Сапёрный за нами должен идти, – сообщил ему поручик Владимирского полка. – Ищите их с остатками Казанского.
Колонна брела понуро. Лица у солдат мрачные, измученные.
– Казанский? – крикнул Александр.
– Так точно, ваше благородие, – ответили солдаты.
– А где сапёрный батальон?
– Здесь сапёрный, – откликнулись дальше по колонне.
– Прапорщики Кречен с вами?
Никто не ответил.
– Кречен! – закричал Александр. – Павел!
– Нет его, – отозвался один из сапёров. – Я из его роты. Не выходил он с поля.
– Выше благородие! – кинулся к Александру юнга. – Подсобите на тот берег переправиться с фурами.
– Зачем вам, юнга? Вы не видите, разве? Куда вы со своими телегами?
– Мы за ранеными, – объяснил юнга.
Господи, какой же он малахольный? – оглядел Александр тонкого мальчишку. – С какого он корабля? Форма болтается, как на огородном пугале. Фуражка чуть ли не на глаза налезла. Боцмана выпороть за такое безобразие.
– Ваше благородие, там раненые умирают, – кричала женщина в сером платке и поношенной матросской куртке. У нас бинты и вода. Нам бы на ту сторону.
Александр растеряно огляделся вокруг. Увидел есаула с разъездом казаков. У тех лошади были мокрые по брюхо.
– Есаул, – подскакал к нему Александр. – Где вы реку переходили?
– Там, ниже, почти у моря брод есть, – ответил казак.
– Телеги пройдут?
– Только если не груженные. Ил вязкий.
– Ваше благородие, вы поможете? – все не отставал юнга.
– В низовье есть брод. Езжайте за мной.
Александр повернул коня и двинулся вдоль берега. За ним пристроились несколько возов. Юнга ехал первым. Лошадёнка у него была маленькая, но сильная. Брод увидели издалека. Гусары переправлялись, поднимая в воде жёлтую муть.
– Вы куда? – удивился Ротмистр.
– За ранеными, – ответил Александр.
– Тогда поспешите. Скоро темнеть начнёт.
Александр переправился, замочив ноги по колено. Первая телега с юнгой застряла на подъёме из реки. Колеса увязли в иле. Следующие возы встали. Не объехать. Юнга спрыгнул прямо в воду, но его тут же течением сбило с ног.
– Где же тебя взяли, такого неумеху? – выругался Александр, соскочил с коня. Вытащил за шиворот из потока мальчишку.
– А телега моя? – испугался юнга.
– Сейчас!
Александр схватил вожжи и заставил кобылку вытянуть повозку на берег.
– С какого корабля, юнга? – сердито спросил он, но осёкся, когда увидел, как юнга отжимает косы. – Девчонка? А почему в форме?
– Это отца моего, – ответила виновато девушка.
– Вот же…! – хотел он отругать её, но передумал. – Сама дальше справишься? Я спешу очень.
– Справлюсь. Спасибо вам, ваше благородие, – ответила девушка.
Александру вновь вскочил в седло. Некогда ему было выслушивать благодарности. Он думал только о Павле. Мысленно молил бога, чтобы брат остался жив.
Вскоре Александр выбрался на дорогу. Навстречу продолжала отступать армия, только другая. Изувеченные, полуживые люди в рваной одежде тащились, оставляю кровавый след в пыли. Шли двое солдат. У них на плечах висел третий и еле перебирал ногами. Голова чёрная от запёкшейся крови. Волосы слиплись. Глаз не видно. Из широко открытого рта вырывался то ли хрип, то ли стон. Шёл солдат, опираясь на ружье обеими руками. Одна нога была вывернута в колене и тащилась сзади. Каждый шаг ему давался с огромным усилием и болью. Качаясь, как пьяный, брёл солдат без ружья и без ранца. Шинель местами обгорела. Александр не сразу понял, что у него не хватает? Правой рукой он бережно придерживал обрубок левой, которая была оторвана по локоть. Обрубок перетянут тряпкой. Повязка набухла от крови. Взгляд пустой, будто жизни в человеке уже не осталось. Он умер, но продолжал идти. Кто-то просто полз на четвереньках. Александру стало дурно. Он свернул на обочину, стараясь поскорее объехать это страшное шествие. Лошадь чуть не наступила на тело; шарахнулась в сторону. Солдат лежал как-то странно на боку и тяжело дышал. Увидев Александра слабо попросил:
– Ваше благородие, посадите меня на лошадь. У меня нога в двух местах перебита. Помогите, батюшка!
– Скоро помощь прибудет, потерпи, – пытался успокоить солдата Александр.
– Не дождусь. Помру. А и ладно, – смирившись, прошептал солдат и уткнулся лицом в траву.
Дальше на дороге попадались только умершие или те, кто уже не способен идти. И повсюду камни блестели от крови. У Александра возникла мысль слезть и помочь. Но как? Всем он все равно не смог бы …. И Павел. Где Павел? Он должен его разыскать. То, что Павел убит или, вот так, искалечен – даже думать не хотелось. С Павлом не должно ничего подобного случиться. С Александром, с Виктором – может, они старшие, но не с Павлом.
Впереди у дороги стояло несколько высоких санитарных фур. Александр поскакал к ним. Санитары, в забрызганных кровью, холщовых фартуках и широких нарукавниках складывали раненых в фургоны. Офицер медицинской службы, молодой человек, тщедушный, в круглых очках, руководил фельдшерами, указывая кого куда класть.
– Бинты кончились, Христиан Яковлевич, – сообщил ему один из фельдшеров, наверняка студент. Усы ещё не прорезались. В глазах ужас от всего происходящего.
– Рубахи рвите, – ответил офицер. – В ранцах у солдат должно быть запасное белье.
– Корпии хотя бы клочок, – сетовал другой фельдшер. Этот пожилой. Движения уверенные, взгляд безразличный. – У нас половина от гангрены помрёт.
– Нет корпии, миленький, – раздражённо отвечал офицер. – До госпиталя довезём, там и перевяжем нормально.
– Простите, – обратился к нему Александр. – Вам не попадался молодой прапорщик из инженерного батальона.
– Голубчик, вы о чем? – раздражённо спросил офицер.
– Брат мой пропал, – взмолился Александр.
– Гаврилин, прапорщик молодой попадался? – крикнул он фельдшеру, перетягивающему руку раненому.
– В третьем фургоне, – ответил Гаврилин.
Александр, услышав, соскочил с коня, чуть носом не пропахал землю. Бросился к указанному фургону. В повозке лежало и сидело человек десять офицеров. Кровавые бинты, рваная одежда, рой мух… Вонь такая, что его чуть не вывернуло. Александр осмотрел каждого. Павла среди них не оказалось.
***
Меньшиков хмуро взирал с холма, как мимо унылой серой змеёй ползёт колонна отступающей армии. Кабардинец под ним лоснился от пота, храпел, недовольно мотал головой. Несколько офицеров, все, что осталось от свиты, стояли сзади и переговаривались в полголоса. От колонны отделился всадник на гнедой казацкой лошади и поскакал в направлении главнокомандующего. Всадником оказался князь Горчаков. От усталости старый генерал едва держался в седле. Скакал, стараясь больше опираться на стремя правой ногой. В полах шинели зияли прорехи. Левый рукав надорван у плеча.
– Разрешите доложить, ваша светлость, – хрипло начал рапорт Горчаков. – Противник не преследует. Потеряно два орудия….
– Почему вы не на строевой лошади, – строго прервал его Меньшаков.
Горчаков растерялся от столь холодного приёма.
– Моя убита, – сказал он.
Меньшиков повернул коня, дав понять Горчакову, чтобы тот отъехал с ним в сторону.
– Зачем вы бросили в атаку Казанский и Владимирский полк? – грозно спросил Меньшиков.
– Надо было выровнять центр позиции и отбить нашу батарею, – доложил генерал.
– Ну, выровняли центр, ну, отбили батарею, – это правильно. На кой черт вы пошли в контрнаступление? – чуть не сорвался на крик Меньшиков.
– Хотел отбросить противника за реку.
– Зачем? Чтобы угробить два полка? Что изменила ваша атака? Вы разве не видели: слева на вас выкатывают артиллерию? Дабы исправить ваши неумелые действия, я был вынужден послать на убой Московский полк. Пока вы увлекались героическим натиском, французы могли легко зайти к вам в тыл и перестрелять, как тетеревов.
– Но, позвольте! – У князя Горчакова взыграла гордость. – Вы не можете меня обвинить в поражении! Посмотрите на мою шинель. Она вся в дырках от пуль. Если кто виновен в провале фронта, так это генерал Кирьяков. Это он сдал левый фланг. А я опрокинул гвардию её величества, между прочим. Гвардейцы разбегались под моим натискам, сверкая пятками!
Горчаков гневно дышал. Глаза его чуть не вылезали из орбит от обиды. Нижняя челюсть нервно подрагивала.
– Да никто вас не обвиняет, – остыл Меньшиков, поняв, что со стариком Горчаковым спорить бесполезно: какой есть – такой есть. – Езжайте. Я принял ваш доклад. – Меньшиков направился обратно к свите, про себя пробурчал: – Гвардию он опрокинул…. Шинель ему прострелили…. Лучше бы голову снесло, – все равно пустая. Кирьяков виноват….
Главнокомандующий тяжело вздохнул. Что ж, пусть будет Кирьяков. Надо же на кого-то свалить вину за поражение. Если князя Горчакова обвинять, они потом с братом, командующим Дунайской армией, его утопят. С Горчаковыми спорить – себе дороже. Ещё то семейство интриганов.
– Генерал Кирьяков виноват, – сказал громко князь начальнику штаба Вуншу. – Отметьте в рапорте. – Французские войска обошли его с фланга.
– Но как же генерал Горчаков? – поинтересовался Вунш. – Его бессмысленная контратака?
– О генерале Горчакове напишите: проявил героизм. Отбил прорыв в центре. Опрокинул английскую гвардию и спас батарею.
– Слушаюсь!
***
Адмирал Корнилов и подполковник Тотлебен верхом подъехали к Каче. Начинало смеркаться. По мосту ползли обозные фуры и орудийные сцепки. Пехота с кавалерией толпилась на том берегу, ожидая свой очереди переправиться. Корнилов указал Тотлебену на возвышенность. Подполковник увидел группу всадников. Среди них заметил сухую фигуру главнокомандующего.
– Вот, так, господа, – сказал Меньшиков, когда они подскакали. – Армия сделала все, что смогла.
– Что же они столпились, как бараны, – недовольно пробурчал Тотлебен. – Эдак до утра не переправятся.
– Бросьте вы, – махнул рукой Меньшиков. – Кто ими сейчас будет управлять? Все злые. Офицеров осталось меньше половины.
– Потери большие? – поинтересовался Корнилов.
– Очень. Я не рассчитал так много потерять. Моя вина. Но теперь-то что об этом горевать. Сейчас армия отступит к Севастополю.
– Город ещё не готов к обороне, – предупредил Тотлебен.
– Надо ускорить работы, – потребовал Меньшиков. – Меня беспокоит возможность противника ворваться в гавань. – Он пристально посмотрел прямо Корнилову в глаза. – Если сухопутная армия с марша пойдёт на приступ Северной стороны, а вражеские корабли войдут в гавань, город не удержать. Бухту надо запереть наглухо.
– Я прикажу старые корабли поставить на якоря перед входом, – сказал Корнилов. – В случае попытки прорыва, встретим противника батальным огнём.
– Сожгут ваши корабли. Брандеры пустят и сожгут, – возразил Меньшиков. – В фарватере надо затопить несколько крупных судов.
– Простите, – не понял Корнилов. – Затопить какие корабли? Сейчас в Севастополе нет больших торговых судов.
– Значит, надо затопить то, что есть – старые военные.
– Военные? – Корнилов подумал, что ослышался. – Как, просто так, без боя?
– Сколько понадобится для разоружения линейного корабля? – спросил Меньшиков вместо ответа.
– Не меньше недели, – подумав, ответил Корнилов. – Но позвольте, если разоружить корабль, он ни на что не сгодится. Разве что, как брандер.
– Снимайте коронады с верхних палуб, по возможности – бомбические пушки. Остальное – все на дно. Недели у нас нет.
– Позвольте хотя бы созвать совет флагманов,– возмущённо попросил Корнилов.
– Зачем? Что это изменит? Как вы иначе перекроете бухту?
– Но это же – боевые корабли! – всё не мог прийти в себя Корнилов.
– Они большие и неповоротливые. Ничем вы не поспособствуете обороне. Достаточно оставить пароходы и включить их в общую оборонительную линию. Прошу вас взять ответственность на себя, Владимир Алексеевич. Мне нужно собрать армию и привести её в чувство. У вас есть ещё предложения? – Не дав Корнилову ответить, он уже переключился на Тотлебена: – Подполковник Тотлебен, что у нас с оборонительной линией?
– На Бельбеке всё почти готово, – доложил тот. – Только позвольте усомниться в её целесообразности.
– Высказывайте, – разрешил Меньшиков, еле сдерживая раздражение.
– Противник превосходит нашу армию вдвое. В случае прорыва обороны, он может войти на наших плечах в город. А это чревато потерей береговых батарей Северной стороны.
– Приму к сведению, – пообещал Меньшиков.
– Александр Сергеевич, ваша светлость, но как же так – взять и затопить корабли? – Не унимался Корнилова. От обиды у него готовы были выступить слезы.
Меньшиков долго молчал, глядя вниз, на бестолковое движение армии по дороге. Встрепенулся и каменным голосом приказал:
– Выполняйте!
***
Опустилась ночь, когда Александр увидел впереди бивуачные костры. Часовой не обратил на него внимания. Офицер на коне, что его проверять? На казака не похож. В темноте форму особо не разглядишь. Пуговицы поблёскивают – и ладно.
За лагерем раскинулось поле. Стояла странная звенящая тишина. Никакие ночные насекомые не стрекотали. Тихо до жути. Александр остановился в нерешительности. И что теперь ему делать?
Внизу бродили огоньки. Александр спустился с холма. Огоньками оказались факела и масляные фонари. Похоронные команды собирала тела убитых.
– Вы кого-то ищите? – спросил голос из темноты.
– Я брата потерял, – ответил Александр. Он, даже, сразу не сообразив, что его спросили по-английски, и он машинально ответил на том же языке.
Перед ним стоял лейтенант флота её величества. Следом подошли два матроса с жестяными корабельными фонарями.
– Я тоже брата потерял, – произнёс глухо офицер. – Он из гвардейского полка. – А ваш из какого?
– Сапёрный батальон.
Александр слез с коня.
– Ничего мы не найдём, – с досадой махнул рукой лейтенант. – Только утром будет ясно.
Он подошёл ближе. Лет тридцати, стройный, подтянутый.
– У вас младший брат? – спросил лейтенант.
– Младший.
– И у меня – младший. Мальчишка совсем. Подвигов захотелось. В полку сказали, что он пропал, как только реку перешли. А вы справлялись о своём?
– Спрашивал. Сказали, что из боя не вышел.
– Вы же из русских, – не удивился лейтенант.
– Да.
– На пароходе служите? От вас углём пахнет.
– На «Владимире».
– Славная посудина. А я на «Одине».
– У старика Скотта? – оживился Александр.
– Вы его знаете?
– Он так же по ночам храпит, что весь корабль содрогается?
– Как пещерный лев! – подтвердил офицер, слабо улыбнувшись.
– Я год проходил на «Одине». Кок Билли-вонючка до сих пор кормит всех подгорелым овсяным пудингом с сыром?
– Точно! Только овсяный пудинг у него неплохо нынче получается. Остальное все – дрянь! Есть невозможно, – ответил лейтенант.
– Но я вас не видел раньше на «Одине», – пытался припомнить Александр.
– Я служил в Ост-индийской компании. Весной завербовался в военно-морской флот. Все из-за брата. Матушка просила присмотреть за ним. Да где же тут?
– Мичман Кречен, – наконец представился Александр.
– Лейтенант Ленг, – пожал руку Александру англичанин. – Вон, там, – указал он в темноту, – складывают убитых солдат. Но я вам не советую смотреть на этот ужас. Можно с ума сойти.
– Где? – Александр кинулся в указанную сторону, спотыкаясь о камни.
Горели смоляные факела, воткнутые в землю. Человек десять сапёров грызли лопатами землю с камнями. За ними лежала бесформенная гора из тел.
– Сюда нельзя! – остановил Александра высокий худощавый офицер. Он преградил дорогу. – Вы кто?
– Мы ищем братьев, – сказал, подошедший следом, лейтенант Ленг.
– Здесь вам нечего делать.
– Но, там…, – показал Александр на тела.
– Там гора костей и мяса в тряпках, и всё это перемешано в зловонную массу. Думаете, вы что-то разберёте? Извините, но я вас не пущу. Среди трупов много холерных. Запашок чувствуете?
– Вы не понимаете, наши братья пропали, – настаивал Александр.
– Пропали, значит, возможно, ещё живы. Если живы, то вы об этом вскоре узнаете. А если они в этой куче, то лучше вам не знать. Идите и молитесь.
– Ночью наши поиски напрасны, – развёл руками лейтенант Ленг. – И вам опасно здесь оставаться до утра. Арестуют. Давайте я вас выведу за посты. Завтра попробую узнать что-нибудь о вашем брате. Если что получится, как-нибудь передам весточку.
****
Александр дал лошади самой выбирать дорогу. Темнота сгустилась. На десять шагов впереди сплошная чёрная стена. Звезды нависали низко. Он попробовал сориентироваться по звёздам, но ничего не вышло. Чуть не сбился с дороги. Оказался среди непролазного колючего кустарника. Александр понадеялся на животное. Оно чувствует, куда надо идти.
Вдруг лошадь испугано дёрнулась в сторону. На дороге лежало какое-то препятствие. Александру показалось, впереди что-то шевельнулось.
– Ты кто? – грозно спросил он.
– Рядовой Прохин, – ответил голос из темноты. – Шестой сапёрный.
Услыхав о шестом сапёрном, Александр тут же соскочил на землю и подошёл ближе. Человек сидел прямо посреди дороги.
– Ради Христа, воды у вас не будет. Хотя бы глоток.
– Нет, – ответил Александр. Он не взял с собой фляги. Даже не подумал об этом впопыхах. – А почему ты сидишь?
– В ногу ранен.
– Где?
– Вот здесь, выше колена. Фельдшер перевязал и велел идти к Севастополю. Пока мог, шёл. Да только повязка кровь не держит. Нога опухла – не дотронуться.
– Послушай, а ты прапорщика Кречена знаешь?
– Так точно. В его роте состою.
– Что с ним! – чуть не сорвался на крик Александр.
– Не могу знать, ваше благородие. Последний раз видел, когда мы с Владимирским полком в эполемент отступили. К нам бомба прилетела. Вот, меня она с ног и сшибла взрывом.
– А прапорщик Кречен? Где он тогда был?
– В двух шагах от меня. Что потом произошло, я не знаю. Меня владимирцы под руки подхватили и уволокли.
Неужели Пашку убило бомбой? – ужаснулся Александр. – А вдруг, выжил? Вдруг, только ранен? Этот же солдат выжил.
– Ты идти совсем не можешь? – спросил Александр.
– Никак.
– Давай, помогу тебе подняться, ложись поперёк седла. Найдём ближайшее селение, там тебя оставлю.
– Дай Бог вам здоровья, ваше благородие.
Александр помог солдату встать, подвёл его к лошади, взвалил на седло.
– Ружье подайте, ваше благородие, – попросил он.
– Брось ты его.
– Не могу, ваше благородие. Уставом приписано: не бросать оружие. С ним я не одну версту прошёл. И бьёт оно отменно.
– Хорошо.
Александр подобрал ружье и отдал солдату.
***
Наконец засветился краюшек луны над горизонтом. Стало хоть немного видно впереди. Александр шёл медленно; дорога была вся в рытвинах и кочках. Солдат лежал поперёк седла на животе, кряхтел, стиснул зубы, стараясь сдерживать стоны.
Впереди мелькнуло что-то светлое, как будто отблеск луны в воде. Нет, не отблеск. Вроде бы – огонёк. Показалось? Нет, не показалось. Если смотреть прямо – ничего не заметно, а чуть в сторону, краем газа улавливается слабое свечение. Подойдя ближе, Александр увидел не далеко от дороги невысокое тёмное строение, возможно хижина пастуха. Двери не было. Внутри едва тлели угли в очаге. Александр направился к хижине. Заметил сбоку большую двуосную татарскую арбу, нагруженную каким-то скарбом. Две стреноженные лошади паслись неподалёку. Александр накинул уздечку на сук корявого деревца и вошёл в хижину.
Стоял кисловатый запах, какой обычно бывает там, где давно никто не жил – запах запустения. Пол земляной. Посредине очаг, сложенный из камней. На углях шипел закопчённый медный чайник. Перед очагом, сложив ноги по-турецки, сидел старик в белой фесе. Лицо у старика было круглое с жиденькой седой бородкой. Под глазами мешки. На теле, поверх белой шёлковой рубахи, суконный жилет, расшитый татарским узором. В руках он держал пиалу с чаем.
– Мир дому твоему! – сказал Александр.
– Дом не мой, и мира в нем нет, но все равно, спасибо, путник. Проходи, я напою тебя чаем, – ответил он тихим ровным голосом.
– Там, снаружи раненый. Я его приведу.
– Тебе помочь?
– Нет, сам справлюсь.
Александр вернулся. Снял с седла солдата и помог ему зайти в дом. Усадил возле стены. Старик протянул солдату пиалу.
– Осторожно. Горячий, – предупредил он и вновь опустился на своё место.
Алексей сел напротив, снял фуражку и вытер платком лоб.
– С Альмы едешь? – спросил старик.
– С Альмы, – кивнул Александр. – Брата искал.
– Нашёл?
– Нет.
– Форма у тебя русского офицера, а ходишь как крымчак.
– С чего ты это взял, отец.
– Научился людей отличать за жизнь.
– Бабушка у меня из Карачая.
– А, – протянул он. – Вот оно что.
– А ты, эфенди, что здесь делаешь? На пастуха не похож. Жилет у тебя расшитый, да рубаха шёлковая.
– Я тоже с Альмы еду, – сказал старик печально. – У меня был большой дом, погреб полный вина, сад ухоженный, а виноградник – заблудиться можно. Две коровы дойные, овцы, лошади…. Много чего было. Муфтий говорил, что придут единоверцы, мы вновь вольёмся в великую Османскую империю и заживём ещё лучше. А мне и так всего хватало. – Он вздохнул и продолжал уже с нотками гнева: – Но пришли единоверцы и разграбили мой дом. Вынесли все. Что не смогли утащить – переломали…. Я молил их оставить мне хоть крохи, но они не понимали меня. Говорили на чужом языке.
– Это были не турки, а зуавы, – попытался объяснить Александр.
– Я не знаю, кто такие зуавы. Одежда у них турецкая, а ведут себя как слуги шайтана. Собрал я все, что осталось, и теперь еду в Симферополь к родственникам. Не знаю, примут они меня или нет. Вон, – кивнул он за спину, – четыре дочери и старуха моя.
Александр вгляделся. Сразу не заметил. Думал, что это копна старого сена. Но то были люди, сидели кучкой и жались друг к другу. Сидели тихо. Головы с лицами закрыты темными платками.
– У меня есть немного денег, – Александр полез в карман сюртука. – Хочу, чтобы ты позаботился о солдате. Утром будут санитарные фургоны раненых собирать. Передашь его?
– Сделаю, – кивнул старик. – Денег не надо. У меня у самого двое сыновей служат. Старший в Крымском эскадроне бея Балатукова, а младший…, – старик вновь тяжело вздохнул, – а младший подался к Сеит-Ибрагиму. Вот так бывает. Как бы не встретились, да не поубивали друг друга.
– Что ж, спасибо за чай. – Александр поднялся. – Желаю, чтобы бог не допустил беды. Пусть сыновья твои останутся живы.
– И тебе Аллах в помощь. Надеюсь, брат твой ещё в этом мире.
***
Луна поднялась высоко. Висела в небе седым печальным шаром. Лошадь под Александром притомилась. Он слез и пошёл рядом. Вскоре спустился в небольшой овражек, по дну которого журчал ручей. Животное долго пило. Александр омыл лицо холодной водой. Перевёл коня через ручей. Выбрался на узкую дорожку. Услышал впереди голоса.
Подойдя ближе, увидел орудийную сцепку. В упряжке всего одна лошадь. Начищенный медный ствол единорога поблескивал в лунном свете. Рядом горел небольшой костерок. Четверо казаков-артиллеристов и есаул сидели вокруг огня. У одного из казаков была перебинтована голова.
– Здравствуйте, – поприветствовал их Александр.
– Здравие желаем! – ответили казаки.
– Присаживайтесь, – предложил есаул. – Хотите вина?
– Нет, спасибо, – отказался он. – А вы, почему здесь одни?
– Застряли. Из орудийного расчёта всего четверо осталось. Лошадей всех перебило. Вон, последняя кобылка еле живая. Хоть на себе орудие при. Не бросать же?
– Здорово вас потрепало, – посочувствовал Александр, присаживаясь в круг у костра.
– А то! – Есаул отхлебнул из глиняной кружки. – Отход армии прикрывали, вот нам и досталось.
Казаки сидели молча. Хворост в костре потрескивал.
– Ничего, утром попробуем на дорогу севастопольскую выбраться. Она здесь, рядом, в полуверсты. Дотащим как-нибудь пушку, а там лучше пойдёт, – бодро сказал Есаул.
– А если вражеский разъезд вас здесь застанет? – предостерёг Александр.
Есаул неопределённо пожал плечами.
– Живыми пушку не отдадим.
– Вот что, есаул, берите моего коня, впрягайте, да я вам помогу орудие на дорогу выкатить, – решил Александр.
– А сам как потом? – спросил есаул.
– Пешком доберусь. Тут до Севастополя через дачи к утру дотопаю.
– Ну, спасибо тебе, мичман! Век буду за тебя Богу молиться. – Есаул крепко пожал ему руку.
Орудие вытянули из оврага к дороге. Казаки приободрились.
– Ну, теперь не пропадём, братцы! Конягу куда вернуть? – спросил есаул напоследок.
– Капитану Бутакову с «Владимира», – сказал Александр, попрощался и пошёл вдоль берега моря. Места эти были ему знакомы. Когда небо начало синеть, добрался до моста через Качу. За мостом показались беленькие дачные домики. Справа плескались волны. Начинал дуть холодный бриз, не сильный, но настойчивый. Александр прибавил шаг, чтобы не продрогнуть.
Вдруг откуда-то из ночной тишины прорезалась музыка. Пианист играл неумело, часто сбиваясь. Начинал какую-то мелодию, обрывал, вновь начинал….
В одном из дачных домиков слабо светились оконца. Александр подошёл ближе. Во дворе вповалку спали солдаты. Еле тлел походный костерок. Мазурка звучала из распахнутых дверей дома. В проёме появилась фигура в накинутой на плечи офицерской шинели. Человек шатался. Оперся рукой о косяк. Он был пьян.
– Вы к нам на огонёк? – крикнул человек заплетающимся языком.
– Если позволите, – ответил Александр.
– Конечно. Весьма рады, – посторонился он, пропуская гостя.
Пианист продолжал издеваться над расстроенным инструментом. Вскоре Александр увидел самого музыканта. Тот сидел на круглом табурете в одной белой блузе и серых армейских штанах. Давил на педали босыми ногами. Запылённые сапоги стояли рядом. В небольшом зале горело несколько свечей. Посредине стоял стол, заваленный грязной посудой и пустыми бутылками. На кушетке лежал ещё один человек, увернувшись в шинель.
Пианист обернулся, поглядел на Александра блуждающим взглядом.
– Каким ветром вас занесло, капитан? – спросил он и попытался затянуть какой-то жалостливый романс.
– Я мичман. Мичман Кречен с «Владимира».
Пианист прекратил играть, громко захлопнул крышку и повернулся всем телом к Александру.
– Вот и хорошо, – сказал он. – Штабс-капитан Громов, – представился он. – Не желаете присоединиться к нашей несчастной компании. Все, что вы видели во дворе – это остатки нашего батальона. А мы втроём – офицеры, которые посмели выжить.
– Меньшиков – предатель! – зло процедил офицер, стоявший в дверях.
– Цыц, Сомов! – грозно прикрикнул на него пианист. – Не слушайте его мичман. Он пьян. А мы тут вломились без просу…, – он развёл руками, как быв извиняясь. – Вино нашли в погребе, да снеди немного….. Надеюсь это не ваш дом?
– Нет. Одного торговца табаком, – ответил Александр. – Но хозяин уехал в Николаев ещё летом.
– А я говорю: Меньшиков нас предал! – твёрдо заявил офицер у двери. – Русь предал! Царя предал!
– Сомов, вам надо вздремнуть, – настойчиво посоветовал пианист, откупоривая очередную бутылку. Разлил по бокалам вино.
– Поесть бы что-нибудь. – Александр присел на изящный венский стул.
– Берите все, что видите на столе. К сожалению, только хлеб и фрукты. Хлеб с собой принесли, а фрукты из местных садов.
– И вы меня не переубедите, капитан Громов! – с пафосом сказал офицер у двери. Затем он нетвёрдой походкой проковылял в другую комнату. Жалобно скрипнула кровать.
– Простите его, – пожал плечами капитан. – Молодой ещё. Первый раз в сражении. Да такого насмотрелся…. У него на глазах четверых солдат одним ядром разорвало в куски, его чудом не задело. – Он поднял бокал трясущейся рукой. – Черт, не знаю, за что пить. За победу?
– У вас злой юмор, – заметил Александр.
– Это чтобы с ума не сойти, – объяснил капитан и махом опрокинул в себя вино. Поставил бокал обратно на стол, задрал рубаху, показывая бок, посиневший от огромного кровоподтёка. – Видите? Думаете, это чем? Голову солдату ядром снесло и в меня швырнуло. Минут пятнадцать корчился, пока в себя не пришёл. А когда поднялся, все вокруг убитые.
– Почему ваш товарищ утверждает, что князь Меньшиков – предатель?
– Потому что мы не готовы к войне, – мрачно ответил капитан. – Нас гнали в штыковую плотными колоннами. А французы не идут в штыки. Они рассыпались, отходили и расстреливали нас. Я вам сейчас кое-что покажу. – Он порылся в кармане штанов и вынул свинцовую пульку. – Видите какая?
Александр взял в руки пульку. Она была продолговатая, с одним закруглённым концом. С тыльной стороны полость с металлической чашечкой.
– Вот, что это такое? – спросил капитан.
– Где вы её взяли?
– Из Круглова вытащил. Вон, он лежит под шинелью. Водки ему залил два стакана, чтобы не орал, и выковырял вилкой, вот этой. – Он показал вилку, у которой были обломаны два крайних зуба. – Такому фокусу меня один фельдшер научил на Кавказе. – Он тут же наколол на это хирургический инструмент кусочек яблока и закинул себе в рот.
– Представляете, в Круглова зуав целился шагов со ста. Солдат увидел, закрыл его собой, так вот, эта пулька солдата прошила насквозь и Круглову в пузо. Он у нас герой упитанный. Жирок ему подплавило. Орал, будто его резали, пока вытаскивал. Тоже, какой из него вояка, – безнадёжно махнул рукой рассказчик. – Всю службу с бумажками работал, а тут направили в строевую часть. Вот, что это за чертовщинка? – опять указал он на пульку. – И заряжают они лихо. Пока наш солдат забьёт заряд в ружье, француз два раза выстрелить успевает. Дырка зачем сзади? Может зажигательную смесь кладут какую-нибудь.
