Сергей Анатольевич Шаповалов
Император
Гатчинское государство
Вскоре послышался отрывистый визг флейты и треск барабанов. Впереди вырос замок. Длинное мрачное строение, подковой охватывающее обширный плац. Центральная цитадель состояла из трёхэтажного строения с двумя квадратными башнями по краям, дальше тянулись двухэтажные пристройки, опять же, заканчивающиеся восьмигранными башнями. В своей архитектуре замок был прост и величественен. Строгие формы, высокие окна, никаких излишеств в виде лепнины или колоннад. Серая скала под серым осенним небом.
А на плацу проходили военные учения: маршировали колонны гренадёров; кавалерия упражнялась в построениях; егеря отрабатывали штыковую атаку.
Карета резко остановилась. Панин сам распахнул дверцу, не дожидаясь лакея, и выпрыгнул наружу. Вслед за ним и я. Сделал все в точности, как велел мой спутник. Мы склонились в глубоком реверансе перед кучкой людей в темной военной форме, скроенной на прусский манер. Фрачные сюртуки с длинными фалдами, белые лосины, высокие ботфорты, треугольные шляпы.
– Панин! – высоким голосом, произнёс самый маленький офицер. Что-то комичное было в его фигуре. Тщедушный. Темно-синий мундир делал его ещё меньше. Огромные ботфорты – явно не по ноге. Треуголка с широченными полями. Под ней маленькая голова в напудренном парике. Но во всей одежде был порядок: ни единой складочки, ни пятнышка. Бант на шее сиял белизной. Перчатки на маленьких руках чистые, белоснежные. – Довольно поклонов. Поднимитесь! Рад видеть вас в моих владениях.
– И я безмерно счастлив встречи с вами, Ваше Высочество, – Ответил Панин с притворной радостью.
– Если счастливы, куда же вы так спешили? Мимо хотели проехать? Указа моего не знаете? – подозрительно спросил маленький офицер. Лицо его было неприятное, бледное.
Нос слегка вздёрнут. Глаза глубоко посажены с нездоровыми тенями вокруг.
– Прошу прощения, Ваше Высочество. Я везу важные государственные бумаги, – попытался оправдаться бригадир.
– Какие же? – допытывался офицер. – Неужели до того важные, что вы решили загнать лошадей? Я наблюдал вашу скачку. Так и расшибиться недолго. Наверняка везёте отчёты из Ровно: сколько пороху в погребах, сколько ядер, сколько выбыло рядового состава из-за болезней, сколько рекрутов поступило… и прочую ерунду.
– Вы правы, Ваше Высочество, – вынужден был согласиться Панин.
– А не посадить ли мне вас эдак суток на трое на гауптвахту, да в вахтпараде погонять в строю с гренадёрами? Любите вахтпарады? Прусский шаг знаете?
– Смилуйтесь, Ваше Высочество, – взмолился бригадир Панин. – У вас на гауптвахте трое суток, да потом в Петербурге за опоздание неделю ареста дадут…
– Да бросьте вы, – раздражённо махнул маленькой ручкой, затянутой в белоснежную перчатку, офицер. – В Петербурге вас никто не хватится. В генеральном штабе – полный бардак. Среди офицеров – повальное пьянство. Гвардия распустилась…. Офицеры все по балам да по театрам торчат. Забыли, где плац находится. А это кто с вами? – ткнул он небрежно тростью в мою сторону. – На слугу не похож: со шпагой. Шляхтич? А почему такой чумазый?
– Простите его, Ваше Высочество, – вступился за меня Панин. – Он неделю с Новгородской губернии добирается, на почтовых.
– И что с того? – грозно возразил офицер. – Дворянин в любых обстоятельствах должен выглядеть опрятно. Представьтесь! – потребовал.
– Добров, Семён Иванович, – отчеканил я, как можно твёрже, хотя ещё не понял: кто этот маленький тщедушный офицер. Но коль бригадир перед ним робеет, значит – чин высокий. – Следую к месту службы в Семёновский гвардейский полк.
– К месту службы? – с сомнением произнёс маленький офицер. Достал из кармана белый, как майское облачко, платок и громко высморкался. – Не рановато ли? Сколько вам?
– Четырнадцать, скоро будет – пятнадцать.
– В Семёновский, говорите? Небось, с пелёнок приписан, служивый? – с презрением сказал он. – Ох, не люблю я этих офицеров-младенцев. – И обратился к своему окружению: – Приезжает такой вот офицер впервые в полк уже майором, а сам не знает, как ружье надо держать, как пистолет зарядить, как шаг чеканить, в званиях не разбирается…
Все смотрели на меня осуждающе, будто я преступник.
– Ваше Высочество, – вновь вмешался Панин. – Перед вами сын капитана Доброва. Помните его? Под Керникоской он в самый ответственный момент сражения повёл в штыки Семёновский полк. Тогда мы смяли шведов.
Маленький офицер смешно дёрнул головой. Уже по-другому взглянул на меня, более внимательно. Глаза у него были какие-то детские, наивные, совсем не шли к его грозному лицу.
– Ещё бы! – воскликнул он. – Такого не забыть. Так вы его сын?
– Старший, – ответил я – И отец вас отпустил?
– Он скончался недавно.
– Соболезную, – смутился офицер, подумал. – Что ж. Прошу прощения, за столь жёсткий приём. Но все же – вы дворянин, и должны выглядеть соответственно. Запомните! – У него есть рекомендательное письмо, – вставил Панин.
– Рекомендательное, – хмыкнул офицер. – И кому рекомендуетесь? К Римскому-Корсакову, небось? Так он и читать его не будет.
– К Аракчееву, – поправил я.
– К кому? – Маленький офицер удивлённо заморгал короткими белёсыми ресничками. – К Алексею Андреевичу?
– Сосед он наш, – объяснил я. – Отец мой с его отцом дружны были…
В это время на пригорок, шагах в пятидесяти от нас, артиллеристы в красных мундирах выкатывали на позиции пушки, готовясь к стрельбе. Маленький офицер, а за ним и весь его штаб переключили внимание на батарею. В поле стояли мишени из пустых бочек, поставленных пирамидками друг на друга.
А вот и Аракчеев, – указал маленький офицер на бомбардира, командовавшего батареей. – Вот, настоящий бог сражений. Нет, вы поглядите, господа, как он вымуштровал солдат: ни одного лишнего движения, каждый на своём месте. Действуют быстро, слаженно – сразу видна хорошая выучка.
Одно из орудий дёрнулось, откатилось назад, изрыгая облако серого дыма. До нас с опозданием долетел грохот выстрела, и одна из мишеней разлетелась в щепки.
– О! Что я вам говорил! – Радостно воскликнул маленький офицер. – С первого же выстрела – и в точку.
Второе орудие бахнуло, и вторая мишень разлетелась. Потом третье и четвёртое. Последний выстрел был не столь удачным, но все равно, самая верхняя бочка превратилась в облако щепок.
– Пойдёмте, господа! – приказал маленький офицер и широкими шагами направился к батарее. Все последовали за ним.
– Объясните мне, кто это? – шёпотом попросил я у Панина.
– Вы сдурели! – сердито сдвинул брови бригадир. – Это же сам наследник, Великий князь, Павел Петрович. А вон те двое юношей – его сыновья: Александр Павлович и Константин Павлович. Вы, Семён, смотрите, не сболтните лишнего, а лучше – вовсе молчите, – пригрозил мне Панин.
Пушкари остужали орудия, чистили стволы банниками. Стоял острый запах уксуса.
– Смирно! – скомандовал высокий нескладный офицер в форме полковника с грубыми чертами лица, и артиллеристы тут же бросили свои занятия, выстроились возле орудий. Полковник сделал чёткий строевой шаг в сторону приближавшегося наследника Павла Петровича и громко отрапортовал:
– Стрельбы проведены успешно. Все мишени поражены.
– Видел, видел! Молодцы! – похвалил пушкарей наследник. – Надо же, все четыре сбил! Я горжусь вами, Алексей Андреевич. А что о пушках скажете? Голландцы не подкачали? Хорошие прислали?
Полковник набычился, и неопределённо ответил:
– Воевать с ними можно.
– Та-ак! – грозно протянул наследник. – Давайте-ка, Алексей Андреевич, говорить откровенно: орудиями вы недовольны.
– Недоволен, – честно ответил полковник.
– На этот раз что?
– Расчёты надо произвести. Не так что-то. Или ядра тяжёлые, или стволы короткие.
– Объясните, – требовал Павел Петрович.
– При фунтовом заряде пороха ядро летит не больше пятисот шагов. Если полуторафутовым заряжать, так часть пороха из ствола выносит, искрит, как фейерверк.
– Вот оно, что? – задумался Великий князь.
– Расчёты надо произвести, – повторил полковник и несмело добавил: – Единорог шуваловский, он, все же, лучше.
Павел Петрович недовольно вздёрнул подбородок.
– Где же я вам возьму единороги? Нет у меня денег на единорогов. Хорошо, хоть эти, – кивнул он на пушку, – посол Голландии подарил. Сделайте расчёты и принесите мне к завтрашнему утру.
Рядом развернулась вторая батарея, и пушкари принялась палить по мишеням. Но на этот раз ядра не долетали, зарывались в дёрн, разбрасывая комья земли. Лишь последним выстрелом удалось сбить бочки.
– Это что за безобразие? – гневно закричал наследник, размахивая тростью, и бросился к командиру батареи. – Что за стрельба? Вы что, впервые пушку увидели?
– Никак нет! – испуганно отвечал здоровенный мордастый капитан, вытянувшись в струнку.
– А почему ядра у вас не долетают?
– Порох сырой.
– Что? – гневу наследника не было предела. Он кинулся к зарядным ящикам, вынул один из зарядов, разодрал холстину и, стянув зубами белоснежную перчатку, сунул руку в порох. Выплюнул со злостью перчатку и заорал: – Аракчеев, откуда сырой порох? Кто принимал? Я вас за это в солдаты разжалую!
– Позвольте объяснить, – спокойно попросил Аракчеев. Лицо его не выражало ни капельки страха.
– Ну! Жду! – требовал наследник, нервно сжимая в руке горсть сырого пороха.
Порох я приказал намочить. Он изготовлен по моему рецепту.
– С водой, что ли? Зачем?
– Не с водой. Дело в том, что в походе всякое случается. Бывало и такое, что артиллерийские заряды промокали под дождём или при неудачной переправе через водные преграды; при этом армия лишалась огневой поддержке. Я же пытаюсь приготовить порох, который бы и сырым возможно было употребить при стрельбе.
– Не врёшь? – недоверчиво взглянул на него Павел Петрович.
– Сами видите – стреляет, хоть и сырой.
Гнев наследника моментально улетучился.
– Ух, и голова у тебя светлая, – хохотнул Великий князь. Настроение его менялось в одно мгновение. – Расскажешь сегодня после ужина о своих опытах. – Бережно положил разорванный мешок картуша на зарядный ящик. Адъютант подал оброненную перчатку. Павел Петрович натянул её на руку. Потом повернулся к остальным офицерам: – Господа, сегодня я намерен отужинать в Арсенальном зале. Жду вас всех. Панин, вы тоже оставайтесь, – приказал он бригадиру. – Завтра отвезёте свои доклады, и товарища вашего отмойте. Я и его желаю видеть на ужине, – указал он тростью на меня. – Кстати, Аракчеев, этот юноша к вам с рекомендацией. Вы уж позаботьтесь о земляке. Он – сын героя. Капитана Доброва помните?
– Будет исполнено, – пообещал Аракчеев и пристально осмотрел мои истоптанные сапоги, перевёл взгляд на шпагу, пересчитал пуговицы на сюртуке. – Добров, говорите? – недоверчиво переспросил он.
– Так точно, Добров Семён Иванович, – подтвердил я.
Наследник, неуклюже шагая, и смешно подпрыгивая при ходьбе, направился к замку.
– Ваше Высочество! Ваше Высочество! – вприпрыжку ринулся за ним офицер сопровождения.
– Что ещё? – недовольно обернулся наследник.
– Надобно дать приказ батареям свернуть позиции. Иначе Аракчеев до утра стоять будет.
– Верно, – согласился Великий князь и, что есть мочи, гаркнул: – Свернуть позиции! Пушки в депо, солдатам – по казармам!
* * *
– Дайте-ка. – Аракчеев протянул ко мне широкую грубую ладонь. Я не сразу сообразил, что от меня требуют, но после понял и достал из-за пазухи серый конверт с сургучовой печатью.
Аракчеев внимательно осмотрел герб на сургуче, сломал печать. Вынул исписанный мелким почерком листок, начал читать. Окончив, засунул письмо обратно в конверт. Ещё раз пристально взглянул мне прямо в лицо, своими волчьими светло-карими глазами и недовольно произнёс:
– Что же вы в таком виде перед наследником предстали?
Я, было, набрал воздуха в лёгкие, чтобы выдать оправдание, мол, целую неделю в дороге, ночевал где попало, но Аракчеев опередил:
– Не надо ничего говорить. Все ваши слова – ничего не значат. И запомните: никогда не оправдывайтесь, а тут же исправляйтесь.
***
В солдатской бане стоял запах нагретых досок, пара и горящего угля. На каменном полу громоздились огромные деревянные лохани, наполненные водой. В каменных печах пылал огонь. Чугунные заслонки накалились до бордового цвета. Сверху на печах шумели железные ведра, готовые закипеть. Широкие деревянные лавки потемнели от влаги.
– Может, мне не стоит мыться? – с надеждой спросил Панин. – Я и без того недавно парился в Полоцке. Бани в Полоцке хорошие.
– Приказано – извольте выполнять, – жёстко ответил Аракчеев. – И прошу вас: будете собираться к ужину, не надевайте шёлковых бантов и всяких побрякушек. Павел Петрович не любит всей этой показной роскоши.
– Как скажете, – пожал плечами Панин.
– А у вас, юноша, есть белая сорочка? – спросил меня Аракчеев.
В моем дорожном сундуке есть чистое белье. – Я открыл свой потёртый кожаный кофр с медными уголками. Матушка собирала сама меня в дорогу и положила пару рубах из грубого выбеленного холста.
– Вы это называете – чистым? – с сомнением спросил Аракчеев, взял из кофра сорочку, повертел её, резко рванул, и ткань тут же расползлась пополам. – Вам принесут одежду.
Аракчеев вышел твёрдой уверенной поступью. Я вздохнул, с грустью рассматривая куски разорванной холстины, которые ещё недавно были рубахой.
– Ух, Семён, – грустно усмехнулся Панин. – Достался тебе командир. Но ничего, не печалься. Придумаем что-нибудь.
Здоровые гренадёры разложили нас на лавках и нещадно тёрли мочалами из лыка, а потом обливали водой, то холодной, то горячей. Стегали дубовыми распаренными вениками и вновь окатывали водой. Сначала тело моё горело, и я ещё ощущал боль от хлёстких ударов, но вскоре потерял всякую чувствительность.
– Ой, полегче! – молил Панин. – Я в бане или в застенке?
– Не ворчите, ваше благородие, – отвечали раскрасневшиеся гренадёры. – Живы останетесь. Даже кожа пока не слезла. – И вновь, пуще прежнего работали вениками.
Мне выдали чистую солдатскую исподнюю рубаху, солдатскую блузу, белые лосины и солдатский сюртук синего сукна с длинными фалдами. Подкладка малиновая. Новые медные пуговицы сияли словно золотые. Обшлага тоже малиновые с золотой каймой.
– Выглядите молодцом, – усмехнулся Панин, когда я оделся и застегнул все пуговицы и крючки. Он помог мне правильно надеть небольшой парик с буклями на висках и маленькой косичкой на затылке.
Появился Аракчеев.
– Готовы? Прошу следовать за мной.
Я робко шествовал за Паниным и Аракчеевым по великолепным анфиладам Гатчинского зама. Такой красоты и такого величия я ещё никогда не видел. Высокие потолки с лепниной и расписными плафонами казались мне творением божественным. Огромные гобелены, зеркала в массивных золотых рамах. Лакеи в ярких ливреях распахивали перед нами высоченные двери.
– Что, Семён, одурел от красоты? – усмехнулся Панин.
– Под ноги смотрите, – строго напомнил Аракчеев.
И вовремя. Я чуть не споткнулся о пёстрый ворсистый ковёр с затейливым восточным орнаментом.
Офицерам накрыли в нижнем Арсенальном зале. Длинный дубовый стол был убран белой скатертью. Кроме бронзовых канделябров на столе ничего не стояло. Все командование гатчинского гарнизона уже собралось. Офицеры шумно обсуждали политические вопросы. Как только появился Панин, все бросились к нему с расспросами: как там, в Польше нынче; какие вести доносятся из Франции; со Швецией мы будем заключать союз?
– Во Франции, господа, появился новый Марс, бригадный генерал Наполеон, – сообщил Панин. – Слыхали о таком? Недевиче, как десять лет назад он только вышел из Парижской военной школы младшим лейтенантом, а теперь уже ему доверили возглавить армию. Каково, господа?
– И чем же он отличился? – настороженно спросил Аракчеев. – Говорят, сей Марс отличный артиллерист.
– Вы верно подметили, – согласился Панин. – При разгоне мятежа, он вкатил на улицы Парижа пушки и показал, как можно делать фарш из людей при помощи картечи.
– Стрелял из пушек в свой народ? – гневно сдвинул кустистые брови Аракчеев. – Экое геройство!
– Во Франции нынче нет единого народа. Все делятся на роялистов, якобинцев, жирондистов и на прочую дрянь. Даже нет деления на мужчин и женщин, есть только гражданин, а есть не гражданин – тот враг революции. Франция погибнет, если к власти не придёт человек с железной рукой и каменным сердцем.
– Наследник Российского престола! – прокатилось под сводами.
Офицеры выстроились в шеренгу и застыли. Быстрым, тяжёлым шагом вошёл Павел Петрович. На этот раз он надел сюртук генерал-адмирала Российской империи с голубой Андреевской лентой через плечо. Всё в одежде идеально – ни единой складочки. Белокурые волосы завиты в аккуратные букли. За ним следовали двое старших сыновей: Александр и Константин в прусских приталенных мундирах. Наследник прошёлся вдоль строя офицеров, внимательно осматривая каждого. Остановился напротив Панина.
– Для чего вам эта побрякушка, Никита Петрович? – скривил он недовольно бледные губы.
– Орден Святого Антония преподнесён главой города Ровно, – ответил Панин.
– С чего это поляки вас так полюбили? – и, не дожидаясь ответа, перешёл к моему осмотру.
Я затаил дыхание. Мне до сих пор не верилось: сам наследник престола, Великий князь Павел передо мной. Разве такое возможно?
– Хорош! – удовлетворённо кивнул он. – Мундир вам идёт. И выправка гренадёрская. Лицо отмыли, – теперь вижу в вас благородную кровь. Отец ваш бесстрашным был и честным. Помню его. Нынче не хватает таких людей в России. Ох, как не хватает! Надеюсь, вы пошли в отца.
Закончив осмотр, наследник громко произнёс:
– Приступим к молитве, господа офицеры! Кто искренне чтит Бога, тот за правду стоит.
Молитва длилась не меньше получаса. Великий князь сам, лично читал псалмы, а офицеры хором вторили ему. Наконец всем разрешили сесть за стол. Лакеи внесли и расставили перед каждым простые приборы: оловянные тарелки, железные вилки и ножи. Панин удивлённо пожал плечами и шепнул мне, чтобы никто не услышал:
– Как в придорожной харчевне.
Потом появились блюда, от которых Панин пришёл в полное недоумение: тушёная капуста с луком и варёные колбаски. В кувшинах оказался клюквенный морс.
Мой товарищ плохо смок скрыть удивление столь скромному угощению. Он привык к хорошему столу. Даже в походах кормили лучше. А тут…. От внимания наследника не ускользнуло брезгливое выражение лица Панина.
– Никита Петрович, вы не любите капусту или баварские колбаски?
– Как же, Вше Высочество, – сконфузился Панин, не зная, что ответить. – Очень люблю.
– Я могу вас понять. Вы приехали в гости к наследнику Российского престола, а тут – капуста. Но, видите ли, дело в том, – объяснял Павел Петрович, – мне матушка, Ея Величество выделяет скудные средства. Приходится на всем экономить, чтобы хоть как-то содержать армию, госпиталь, офицерскую школу, конюшни…. Вот, не знаю, как замок отапливать нынешней зимой. Большую часть комнат придётся закрыть. Вино у меня есть, но вина я не подаю на стол, потому что мало кто из нынешних офицеров знает норму. А пьяниц я не переношу. Морс – он полезней.
– Полностью с вами согласен! – поспешил заверить его Панин.
Железные вилки и ножи противно скрежетали по олову.
– Позвольте задать вопрос. Семён Иванович, кажется? – обратился наследник ко мне.
Я невольно вздрогнул, отложил приборы и хотел вскочить, но чуткий Аракчеев, сидевший рядом, схватил меня за плечо и не дал подняться. Прошипел в самое ухо:
– За столом не вскакивают. Дозволено разговаривать сидя.
– Так точно, Ваше Высочество, – ответил я. – Добров Семён Иванович.
– Давайте посмотрим на юное поколение будущих офицеров из провинции, будущую гвардию, надёжу и опору нашего отечества. Вы владеете языками?
– Моя маменька из шотландских дворян. Она обучала меня французскому и английскому. Свободно общаюсь, пишу и читаю.
– Отлично! – был вынужден согласиться наследник.
– Наш местный лекарь, немец по происхождение, обучал меня немецкому и латыни?
– Латыни? – встрепенулся наследник. – И каковы ваши успехи в латыни? – поманил лакея. – Подай юноше мою любимую книгу. Неужели провинциальный лекарь, пусть даже – немец, может преподавать латынь?
Лакей принёс увесистый том в потёртом кожаном переплёте и бережно передал его мне. Я вытер руки о салфетку, раскрыл книгу. Пожелтевшие страницы и тщательно выведенная готическая вязь, говорили о том, что книга была очень старая, из какого-нибудь европейского монастыря. Наверное, над ней не меньше года трудился монах переписчик, терпеливо выводя букву за буквой, слово за словом….
– Знакомо ли вам это сочинение? – спросил Наследник.
Я пробежался по первым строкам.
– Приходилось читать, – вспомнил я. Именно по такой же книге наш лекарь и учил меня латыни.
– Вот, как? – У Павла Петровича явно поднялось настроение. Он прекратил жевать и отложил вилку с ножом. – Ну, и что у вас в руках?
– Сочинение аббата Рене-Обер де Верто «История рыцарей святого ордена Иоана Иерусалимского».
– Ну, читайте, читайте, – заёрзал на стуле Павел Петрович. – А лучше сразу переводите.
– «Я, имярек, рыцарь ордена, клянусь, моему господину и повелителю, и преемнику князя апостолов, и его наследникам в постоянной верности и послушании. Клянусь, что я не только словом, но и оружием, всеми своими силами буду защищать таинства веры…. Обещаю также повиноваться великому магистру ордена и быть послушным, как того требуют уставы…. В любое время дня и ночи, когда будет получен приказ, клянусь переплыть все море, чтобы сражаться против неверных королей и князей…»
– Клятва! Клятва рыцарей! – Лицо наследника сияло радостью и неземным блаженством. – Каков слог! Какие возвышенные слова! Вот, были же времена, благородные времена, где правила рыцарская честь, где вместо длинных, заковыристых договоров достаточно было только клятвы. Ох, господа, куда катится мир? Что нынче за нравы? Нет, надобно возрождать рыцарство. Не знаю как, но в наше нелёгкое время ох, как не хватает бесстрашных, бескорыстных, благородных воинов, у коих сердце пылает отвагой. В одной руке карающий меч, но в другой – библия, на устах слово божье. – И обратился ко мне: – Достаточно, молодой человек. Я вижу, вы образованы не хуже своих сверстников из столицы. Не правда ли, Никита Петрович?
– Согласен с вами, – тут же кивнул Панин. – Меня хоть и обучали латыни лучшие гувернёры, но, вот так, сходу перевести, признаюсь, не смог бы.
– А арифметику кто вам преподавал? – продолжил мой допрос Великий князь.
– Французский учитель, – ответил я. – Наш сосед, граф
Корин, приютил дворянина, бежавшего от революции. Раньше месье де Пурпо преподавал в Парижской военной школе. У него я брал уроки.
– Грифельную доску и уголь, – потребовал наследник. – Я вам, юноша, задам задачку, а вы, будьте добры, решите её. – Лакей сунул мне в руки небольшую прямоугольную доску для письма, загрунтованную белой краской, огрызок угольного карандаша и линейку с делениями в дюймах. – Рассчитайте площадь этой досочки, отталкиваясь от условия, что короткая ея сторона в два раза меньше длинной. А измерить я вам разрешу только диагональ. Все уяснили? Решайте. И давайте, объясняйте ход своих мыслей, – потребовал наследник Российского престола.
Сначала я растерялся, но собрался, поразмыслил и понял в чем хитрость.
– Диагональ делит данную дощечку на два равных треугольника с прямым углом. Она же, эта диагональ, является для них гипотенузой, – уверенно начал я.
– Так! – одобрительно кивнул Павел Петрович.
– А, исходя из теории греческого математика Пифагора, следует, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Вычисляем квадрат гипотенузы. Зная из условий, что маленькая сторона короче длинной в два раза, вычисляем соответственные квадраты, извлекаем, перемножаем, получаем площадь.
– Сообразил! – Павел Петрович с силой швырнул вилку на стол. – Аракчеев, он сообразил.
– Ответ верен, – согласился Аракчеев. Видать не раз уже задавали эту каверзную задачку начинающим офицерам.
– Панин, вы поняли? – обратился наследник к Никите Петровичу.
Панин с усилием проглотил кусок колбаски и сказал немного растеряно:
– Понять, то – понял, но я бы вот так, с ходу не сообразил.
– Вот что, отрок, – решительно сказал Павел. – Вскоре прибудет вюртембергская осадная батарея. Я вас назначаю командиром.
Панин подавился, зашёлся кашлем. Аракчеев звонко хлопнул его ладонью по спине.
– Никита Петрович, вы так удивились? – усмехнулся наследник.
– Весьма, Ваше Величество, – ответил Панин. – О такой быстрой карьере даже я не смею мечтать.
– А потому что вы, Панин, при всем моем уважении к вам, – балбес. Да, балбес, – развеселился Павел Петрович. – Вот, захотели бы – и стали министром. А вы – ленитесь. Вот, вас матушка наша Екатерина Алексеевна и выперла в Ровно. Выперла, потому что таких балбесов у неё целый двор. Отец ваш, Пётр Иванович, вот это – человечище! А дядюшка ваш, Никита Иванович, мой наставник? Да таких людей в России было: раз, два – и обчёлся! Сколько в детстве и в отрочестве мы с вашим дядюшкой бесед провели: о русском народе, о полководцах великих, о деяниях святых…. Что за человек! Что за светлая голова!
– Стараюсь во всем походить на отца и дядюшку, – заверил наследника Панин.
– Стараетесь? Да как-то вам все не удаётся. Лень-матушка вперёд вас родилась. – Павел заметил, как Аракчеев насупился. – Что-то не так Алексей Андреевич?
– Позвольте возразить, Ваше Высочество, – резко сказал полковник.
– Слушаю, – разрешил Павел Петрович.
– При всем моем уважении к сему отроку и к героическому отцу его, мал он ещё командовать батареей.
– А вы его научите, – тут же предложил наследник. – На поощрения не скупитесь, да наказывайте строже. Не поспит несколько ночей за учебниками, да на гауптвахте посидит недельку, – так сразу военную науку поймёт. Построже с ним. Я хочу получить хорошего офицера.
– А не сломается? – с сомнением взглянул на меня исподлобья Аракчеев, отчего дыхание моё перехватило.
– Не посмеет! – твёрдо заверил Павел Петрович. – Вон, какой у него взгляд упрямый.
Я пришёл в себя, когда почувствовал, как слуга пытается выдернуть из моих рук грифельную дощечку. До моего сознания все никак не доходило: меня, четырнадцатилетнего мальчишку из глухомани, первый день оказавшегося здесь, в Гатчинском замке, назначили командиром батареи? Сказка какая-то.
После скудного ужина, Павел Петрович пригласил в свой кабинет Аракчеева, Панина и меня, как будущего командира вюртембергской осадной батареи. Так же позвал ещё нескольких офицеров. В этом обществе я почувствовал себя совсем неуютно. Статные военные с мужественными чертами лица, обветренные, загрубелые, пропахшие порохом и конским потом… и я – вчерашний школяр, не умевший даже правильно зарядить штуцер.
Небольшой овальный зал был увешан картинами: сцены преимущественно батальные. Жарко пылал камин. Длинный прямоугольный стол завален бумагами, стопками книг, чертёжными инструментами. Остальная мебель в кабинете состояла из нескольких мягких стульев и небольшого диванчика с кривыми ножками. Павел повелел подать чай. Сразу же зашёл разговор об артиллерии.
– Нужен новый подход к полевым стрельбам, – твердил Аракчеев. – Не годится старая тактика. Ну что это: развернуть на господствующих высотах батареи и защищать их.
– Разве такая тактика устарела? – требовал разъяснений Павел.
– А если нет этих высот? А если надо вступать в бой с марша? Артиллерия должна быть подвижной. Надо по-новому формировать батареи.
– Как?
– У каждой батареи должно быть своё конное депо. К каждой пушке должны быть приписаны упряжные лошади. Передок сцепки нужно сконструировать по-другому. Установить на него зарядный ящик.
– Интересно! – кивнул Павел Петрович. – И что это меняет в тактике?
– Орудие не будет завесить ни от кавалерии, ни от снабжения. Подъехала такая сцепка на позицию, развернулась, дала несколько залпов. Если войска наступают – батарея меняет позицию, продвигаясь вперёд; если отступают – отодвинулось на нужное расстояние.
– Прошу вас изложить письменно ваши соображения и предоставить мне. Всё подробно распишите по пунктам, – приказал Павел. – А вы что скажете на это, Панин?
– Полностью согласен с Александром Андреевичем. Век лихих кавалерийских наскоков уходит. Нынче на поле боя пушки решают исход битвы.
– Из чего вы это вывели? – заинтересовался Павел Петрович.
– Изучал внимательно отчёты об осаде Тулона. Капитан
Бонапарт Наполеон так умело расставил батареи, что сначала смог выгнать английские корабли с рейда, а после легко взял форты.
– Согласен с вами, – сказал наследник. – Блестящий план придумал этот Наполеон. Я тоже читал эти отчёты. Вы же помните, перед тем, как он возглавил осаду, сменилось несколько командующих, бездарно предлагавших в лоб штурмовать стены. Конечно, у них бы ничего не вышло, тем более что осаждённому Тулону англичане подвозили подкрепление с моря. А вот так, умно осадить с суши и с моря, да ещё грамотно использовать артиллерию… Талант у этого Наполеона.
Беседу прервал камердинер. Он сообщил о прибытии важной персоны, генерала-губернатора Курляндии, Петра Алексеевича фон Палена. Только что его карета въехала на территорию Гатчинского государства. Генерал-губернатор Курляндии просит аудиенции.
– Сюда его! – потребовал Павел. Обратился к остальным: – Вот, ещё один интересный человек. Отважный и честный, готовый служить России до гроба.
Вошёл высокий вельможа, одетый с простотой и опрятностью немца. На вид ему перевалило за сорок, но он был крепко сложен. Лицо благородное, гладкое, с правильными чертами и внимательными темно-карими глазами. Светлый дорожный сюртук без всяких излишеств, светлые панталоны, грубые тупоносые башмаки с пряжками. Он просто и элегантно поклонился наследнику. Быстрым взглядом окинул обстановку, оценил каждого из присутствующих. Чем-то этот человек напоминал матерого лиса. Такой в капкан не попадётся и от гончих легко ускользнёт.
– Рад видеть вас, генерал, – поприветствовал его Павел. – Жаль, что вы не успели к ужину.
– Я с удовольствием позавтракаю утром, – ничуть не расстроился фон Пален. – Как говорили римляне: – Мой ужин предназначен врагу, но завтрак никому не отдам.
Говорил он мягко, вкрадчиво, но во всем его облике, в неспешных движениях, в манере говорить чувствовалась скрытая сила.
– С какими намерениями в Петербург? – поинтересовался наследник.
– Государственные дела. Обязан прибыть в сенат и доложить о состоянии дорог, укреплений, портов, а также о настроениях местного населения Курляндии.
– Присаживайтесь. Угощайтесь чаем. Мы, как раз беседуем о переустройстве артиллерии. Обсуждали осаду Тулона. Как вы оцениваете действие англичан?
Из англичан плохие солдаты, – сказал фон Пален, грациозно присаживаясь на стульчик за чайным столиком. – Сколько не читал о громких победах английского оружия – все сплошь подлость. А как только попадается сильный противник, англичане вечно получают по зубам. Вот какая штука, господа. Осада Тулона – тому пример.
