Сергей Алексеев
Чёрная сова
1
Сначала Терехов придумал самый простой и показавшийся надежным, ход: он запасся натуральной медицинской справкой, что является сопровождающим лицом, то есть, поводырем и везет слепую женщину после операции домой. Таким документом почти все объяснялось, в том числе, не нужные бинты под маской на лице и сама кожаная маска, напоминающая восточную паранджу. И должно было вызвать сочувствие у всех, от кассирши, продающей билеты на самолет до стюардессы на борту. Справку выписывал крестник, Рыбин-младший, недавно получивший именную печать доктора, однако же он первым и усомнился, что такой документ подойдет на все случаи жизни. Отпрыск старого друга, Рыбина-старшего, мыслил уже новыми, современными категориями во взаимоотношениях людей и взглянув на просроченный паспорт Алефтины, посоветовал его заменить.
– А она по жизни такая же красивая? – спросил, вглядываясь в фотографию.
– Такая же. – уверенно заявил Терехов. – И ничуть не изменилась.
– Ну ты даешь, дядя Андрей. – одобрил крестник. – Одно плохо, на чеченку похожа.
– Она украинка, читай фамилию!
– А подумают, тип кавказской женщины. Да еще в хиджабе! То есть, в маске. Соображаешь?… И паспорт скончался еще семь лет назад.
Терехов оценил владение современной логикой молодого доктора и лишь спросил о родителях. Тот давно жил от них отдельно, поэтому лишь пожал плечами.
– Наверное, еще оба в экспедиции. Что-то не звонят, забыли про своего ребенка. Представляешь, крестный, они до сих пор любят друг друга…
Человек, готовый решить вопрос с новым паспортом, нашелся легко и сразу потребовал аванс. Он представился бывшим работником миграционной службы, стремился блеснуть знанием предмета и проницательностью, но словно глину, выдавливал из себя брезгливую искушенность и желчность, чем сначала не понравился Терехову. Этот пенсионер сразу же решил, что за владелицей просроченного документа тянется некий криминал, заподозрил, будто она скрывается от крупного банковского займа, и Андрей доверительно это подтвердил, чтоб не вдаваться в подробности. Паспортист лишь язвительно ухмыльнулся, вгляделся в фотографию и тоже заметил некие явные кавказские следы в чертах лица, в том числе, и в имени – Алефтина. Это уже был намек на вещи, более тяжкие, чем невозвращенный кредит, и Терехов заверил, что она – украинка, чему соответствует фамилия. Говорить он мог только полушепотом, все еще болело горло, поэтому опасался быть не понятым. Пенсионер услышал все и в ответ лишь воззрился на него взглядом размытым, как оплывшие, нечеткие печати. И для гарантированной чистоты операции вдруг потребовал реальное свидетельство о браке. То есть, предложил жениться на ней, чтобы поменять фамилию, из чего вытекала законная причина смены паспорта. Кроме того, посоветовал немаловажную деталь: если в имени ф поменять на в, допустить будто бы легкую и частую ошибку в написании, то получится совершенно другое имя. Не то, что без проблем продадут билет на самолет в авиакассе, даже Интерпол не придерется. Но в любом случае старый паспорт со штампом регистрации брака придется передать ему, под скорое и гарантированное уничтожение. Кто-то должен снять с него копию, которая потом канет в архивах навечно, мол, таковы правила. Терехов не пожалел, что связался с профессионалом, стал его благодарить, но тот невозмутимо накинул сумму гонорара, потребовал сегодня же к вечеру принести фотографии невесты и отправил в путешествие по ЗАГСам Новосибирска, искать кто теперь в срочном порядке окрутит молодоженов. По его данным, сделать это было совсем не трудно из-за продажности чиновников, к которой паспортист относился презрительно.
И вот уже пять часов Терехов мотался по городу, объезжая друзей и хороших знакомых с надеждой найти связи, чтобы зарегестрировать брак. Несколько лет назад Андрей разводился, причем, сделал это тоже через знакомых, стремительно, в один день, хотя процесс был официальным, в суде, поскольку от первого брака у него было двое сыновей. Надо сказать, все прошло так быстро и гладко, что даже сам не поверил, рассчитывая на долгую тяжбу. Но лишних вопросов не задавали, не стыдили, не совестили, хотя бывшая жена противилась разводу, и не давали сроков на примирение. Развели, оставив детей на попечение матери, потом проставили штампы и выдали соответствующий документ.
А жениться во второй раз, тем паче, так же спонтанно, да еще без присутствия невесты, оказалось невероятно сложно: барьером становился ее паспорт, который следовало обменять еще в двадцатилетнем возрасте. Она же, оторванная от жизни, скорее всего, даже не подозревала, что давно живет по не действительному документу, однако отлично знала, что ее по тяжелой уголовной статье разыскивает милиция. Сунься в паспортный стол, сразу арестуют, и не посмотрят, что у документа вышел срок и он не удостоверяет личность. Поэтому Терехов показывал в ЗАГСах ее паспорт с опаской, и пытался сначала уговорить, потом подкупить работников, чтобы шлепнули штамп о регистрации и выдали свидетельство. Невеста же, когда-то принявшая обет безбрачия, при этом сидела взаперти у него в квартире и не ведала, что на ней хотят жениться. Впрочем, ее это мало интересовало: она металась в каменных стенах, как дикая кошка и даже ночью не снимала сшитой своими руками, кожаной паранджи. Ей было плохо в городе даже ночью, мешал шум, бесил свет уличных фонарей, бьющий в окна, и это подстегивало Терехова, но штурмовать в лоб крепости ЗАГСов оказалось бесполезно. Чопорные дамы, регистрирующие браки, от взяток не отказывались, но почему-то страшились устаревшего паспорта и просили его обменять, даже услуги предлагали – позвонить куда нужно, мол, сделают новый за полчаса и не очень дорого. Терехов обещал посоветоваться с невестой и тихо исчезал, опасаясь таких случайных контактов с милицией. Все отчетливей вырисовывался замкнутый круг: чтоб получить чистый документ на другую фамилию, требовалось свидетельство о браке, которое не выдавали из-за просроченного паспорта, опять намекая на борьбу с терроризмом. В начале двухтысячных мир в России стоял кверху тормашками, как изображение в окуляре теодолита. Новое тысячелетие начиналось с войн, распрей и терактов, в Москве жилые дома подрывали, в метро ходили смертницы в хиджабах, ошалелые люди жили с чувством, будто попали в другую реальность. Математик Сева Кружилин увлекался нумерологией и на основе своих расчетов доказывал, что после разбойных, разрушительных девяностых наступили "нулевые" годы и все хлопоты, чаяния и потуги будут в нуль. Надо пережить это стерильное время, бесплодный период, пока остывает излившаяся каменная лава, дождаться, когда нарастет хотя бы тоненький почвенный слой.
Терехов вспоминал это предсказание, пока бесполезно колесил по городу, объезжая знакомых. Наконец, к обеду все же отыскал правильного приятеля, который навел его на нужный районный ЗАГС, где заведующим работал его свояк, способный по доброте душевной – даже не за деньги! – исполнить страстное желание жениться. Андрей немедленно отправился по указанному адресу, но попал в перерыв, а потом и вовсе оказалось, что щедрый вершитель браков отправился в монастырь святого мученика Евгения и будет там до самого вечера, поскольку является то ли советником, то ли монастырским попечителем. А когда переступает ворота обители, то напрочь отключает все средства связи, дабы заниматься богоугодными делами. Терехов отчаялся, что опять пролетел, но плюнул на Севины расчеты и поехал наобум, без звонка, в надежде договориться о деловой встрече хотя бы на завтра. Монастырь располагался на Приморской улице, в районе Чемского кладбища, где покоились родители Терехова, поэтому он район хорошо знал.
Бракодел и в самом деле заседал где-то с монахами, и Андрей, поджидая его, сходил на кладбище, погулял вдоль рукотворного мутного моря, прежде чем его дождался. Попечитель молча выслушал просьбу, но еще не дав согласия и слова не сказав, одним своим видом обозначил, что готов выполнить незамысловатую волю просителя. Показалось, имя приятеля, свояком коего являлся бракодел, сработало безотказно, достал визитку и вложил в руку.
– Переведете на этот счет тридцать тысяч. – заявил он, на миг разрушив образ бессеребренника, но тут же поправился. – Это пожертвование на строительство монастыря.
– Добро. – облегченно произнес Терехов, в уме посчитав, что в смету пока укладывается.
Бракодел подал ему еще одну визитку.
– А это на счет храма, за венчание. Вы же поведете невесту под венец?
Подобное Андрею и в голову не приходило, поэтому он глянул на означенную сумму еще в пятьдесят тысяч, посчитал свои быстро тающие капиталы и пожал плечами.
– Не знаю… Мы об этом не подумали.
– Вы крещенный? Православный?
Спросил это так, будто собирался выставить еще один счет – за крещение, поэтому Терехов чуть поспешил:
– Ну, разумеется!
– А невеста?
Он ничего не знал о вероисповедании невесты, только догадывался, однако утвердительно кивнул.
– Венчание – обязательное условие. – заметил вершитель браков. – Сегодня вечером вас распишут и выдадут документ без присутствия невесты. А дня через три милости прошу под венец, в монастырский храм. Сами понимаете, перед Богом придется предстать в паре со своей избранницей.
Ход был хитрым, продуманным, никто особенно не страдал от лицемерия чиновника, и сам он оставался чист перед совестью, Богом и службой но подобный расклад Терехова вполне устраивал: главное было сегодня иметь в руках натуральное свидетельство о браке, дабы вручить его паспортисту. Уже завтра вечером он рассчитывал отправиться в свадебное путешествие – купить авиабилеты на ночной рейс в Норильск. Поезда туда не ходили, говорят, теплоходы плавали от Красноярска до Дудинки, да и то нерегулярно, тем более, осенью, а добраться на легковой машине вообще не реально. Оставался единственный транспорт – самолет, однако демократия в России началась с тотального контроля за передвижением своих граждан, и теперь паспорт требовался даже для проезда в междугороднем автобусе.
Терехов согласно покивал и ушел бы сразу с монастырского подворья, но бракодел отослал в храм, чтобы сделать заявку на венчание, определить его точное время и сразу же оплатить прочие услуги, то бишь, фотографирование, заказ молебна во здравие и отдельно – способствие деторождению.
Он не собирался заводить детей в новом, случайном и фиктивном браке, не смел и думать, чтобы прикасаться к телу невесты, поэтому прежде всего отчего-то всерьез подумал о фотографировании, но не на обряде венчания – на паспорт. Дело в том, что Алефтина фотоаппаратов, и особенно вспышек терпеть не могла, и, пожалуй, тяжелее было уговорить ее сняться, нежели чем оформить брачные отношения. Он вдруг с ужасом вспомнил о ее капризах только сейчас, и сразу же отяготился этой мыслью: снимки на паспорт надо уже сегодня вечером! Фотосалон был неподалеку от дома Терехова, сходить и сняться – минутное дело, но невеста днем вообще не выходила из квартиры, попросив закрыть окна чем-нибудь светонепроницаемым. И не понятно, чего она больше опасалась: яркого света или случайно брошенного чужого взгляда, поскольку Терехов жил на первом этаже и окна выходили на людную часть улицы. Кроме старого палаточного брезента Андрей ничего не нашел, поэтому как смог, завесил окна и теперь они сидели в зеленоватом полумраке, не включая света.
По дороге к храму пришла единственная трезвая и утешительная мысль – заказать фотографа на дом: такая услуга наверняка была, но как снимать без вспышки, в полутемном пространстве квартиры, он представления не имел. Строптивая невеста, не снимающая паранджи, может отказаться наотрез, и как было ей объяснить, что все затеянное, в том числе и женитьба, вызвано острой необходимостью дела пустяшного – купить билет на самолет и благополучно взлететь с аэродрома.
В монастырской церкви было гулко и почти пусто: за стойкой, где продавали свечи и иконы, сидела старушка с молодым иноком, что-то пересчитывали, глядя в монитор ноутбука, при этом щелкая костяшками старомодных счетов. А еще двое рабочих в серых халатах разбирали металлические леса возле стены с восстановленными и яркими фресками страшного суда. Терехов стал сбивчиво объяснять, что у него назначено венчание, и старушка сообразительно достала с полки пухлую амбарную тетрадь. В это время рабочий на лесах выронил трубу на каменный пол, заставив вздрогнуть всех присутствующих.
– Ну что же ты, Егорий? – с назидательным укором произнес инок за стойкой. – Вот растяпа!…
А по лицу было видно – выругаться хотел. Терехов машинально глянул в сторону рабочих, поймал взгляд этого растяпы и встрепенулся, но не от гулкого звука. Не хватило мгновения, чтобы рассмотреть его лицо – под сводами храма было сумрачно, да и рабочий уже отвернулся, вынимая из гнезда очередную трубчатую стойку.
– Фотографирование обязательно. – деловитым тоном отвлекла его старушка. – Фотограф наш, и молебен за здравие…
Андрей согласно покивал, выдержал паузу, но спросил как-то невнятно, невпопад и полушепотом:
– Это у вас… откуда рабочие?
– Это не рабочие – послушники. – мимоходом отозвался монах. – Ваше венчание на двенадцать тридцать. Прошу не опаздывать…
Терехов имел смутное представление о монастырской иерархии, ничего не понял и поэтому переспросил:
– То есть, монах?
– До монашества ему еще далеко, – заключила старушка, глядя с сожалением. – Предупредите гостей, женщины должны быть с покрытой головой и в юбках ниже колена.
– Послушание, это как курс молодого солдата. – с удовольствием объяснил инок. – Учебка, карантин.
И тем самым подтвердил, что Терехов не ошибся, человек на лесах имел отношение к армии. Он наконец-то оторвал взгляд от картины страшного суда, услышал только последние слова, однако утвердительно кивнул. А сам подумал, что и имя у послушника подходит: Егорий это ведь тот же Георгий! В добавок ко всему, когда платил деньги и расписывался в какой-то ведомости, почувствовал на себе взгляд этого растяпы, и ощутил, как между ними пробросилась некая связующая нить, по которой побежал ток. И даже не оборачиваясь, вдруг неоспоримо и убежденно подумал, вернее, угадал – на лесах стоит Жора Репей! Невероятно, невозможно, невообразимо, но это он! Потому и трубу выронил, что внезапно увидел Терехова.
Андрей не собирался ни жениться по настоящему, ни тем паче, венчаться, но сейчас, до внезапного головокружения и подступающей тошноты, ощутил предательскую слабость от одной только мысли, что этот человек и впрямь по воле рока, по злому стечению обстоятельств преследует в самые ответственные моменты. Иначе никак не объяснить его появление в храме, куда будто бы случайно занесла судьба! Мысль, что послушник на лесах, совсем другой человек, что Терехов ошибся, обознался, стучалась в затылок, но была искусственной, придуманной, и не желала становиться реальностью. Можно было расплатиться за услуги и уйти без оглядки, взращивая ее тем, что Жора ему почудился, пригрезился, поблазнился, но Андрей уже чуял арканную крепость проброшенной нити между ними и не мог, да и не хотел рвать этой связки, предугадывая бесполезность и жалкость таких попыток.
Через минуту, когда он справил все формальности со старушкой и иноком, послушника на лесах уже не было, а его напарник уходил в двери, сгибаясь под тяжестью пачки труб на плече. Терехов осмотрелся и вышел из храма с чувством, будто его ведут на поводке. Солнечное бабье лето слегка вывело его из плена мистических ощущений, а нищий на паперти вроде бы и вовсе приземлил, попросив денег или выпить. Андрей бросил ему мелочь, перевел дух и услышал голос Жоры откуда-то сзади:
– Здорово, Шаляпин.
Если бы не характерный, дребезжащий тембр, и не обращение по прозвищу, сразу признать Репья оказалось бы не возможно. Длиннополый, серый балахон скрывал многолетнюю военную выправку, делая его бесформенным и пришибленным, вместо горделивой зеленой фуражки на голове лежал такой же серый комковатый блин, натянутый до бровей, а смиренно потупленный, некогда пронзительный волчий взор, за который его любили солдаты и женщины, рыскал по пыльным ботинкам Терехова.
В этот миг Андрей подумал не о Жоре, а о всесильном шамане Мешкове, который предрек, спрогнозировал, а может и колдовством своим как-то устроил судьбу бывшего начальника заставы.
И она, судьба, превратилась в реальность…
2
Днем турист еще находился в сознании, храбрился и даже порывался идти бездорожьем, через границу, но к вечеру впал в полусонное, бредовое состояние, звал какую-то Ланду, просил не сдавать его в комендатуру и ухал, как филин.
Сначала показалось, он придуривается: никаких видимых следов болезни, жара, простуды или ушибов не было, разве что взгляд нездоровый, мутно-блистающий, но это скорее от крайней усталости и голода. Тащить его на себе хотя бы к дороге, по которой иногда проезжают наряды, нечего было и думать. Искатель приключений весил килограммов девяносто, а учитывая, что вместе с потерей рассудка он обмяк и расплылся по всему пространству узкой палатки, то и вынимать его оттуда не имело смысла. Надо было искать какой-нибудь транспорт, грузить и вывозить на заставу, которую турист боялся, как огня, поскольку считал, что там непременно ограбят.
Терехов нашел его не далеко от старой монгольской границы, хотя он никак не походил на нарушителя или перебежчика. Типичный, замороченный изотерикой, "рерихнутый" искатель всего чудесного: такой тип молодых людей пришел на смену неисправимым комсомольским романтикам прошлого века. Были еще парапсихологи, НЛОшники, экстрасенсы, сектанты – кришнаиты и любители экстремального отдыха, которым чем страшней, тем интересней. Только эти уже не строили новых городов в заполярье и магистралей, а начитавшись фантастики, бродили в поисках острых ощущений, сакральных мест силы, порталов, откуда можно запросто стартовать хоть в параллельный мир, хоть на обратную сторону луны.
За полтора месяца работы на Укоке, Андрей Терехов насмотрелся на тоскующих куцебородых странников, бритых и бородатых адреналинщиков, которые облюбовали плато, как полигон своих вожделенных исканий и фантазий. А причиной стали раскопки кургана, где в начале девяностых годов новосибирские археологи обнаружили татуированную мумию "шаманки", ставшей теперь "принцессой" и почти божеством. Скифские захоронения тут и раньше раскапывали, однако находили чаще истлевший прах, кости, а гробница этой оказалась заполнена льдом, поэтому бальзамированное тело сохранилось, что стало причиной почти религиозного ажиотажа и поклонения.
Найденный полубезумный турист искал здесь "места силы", какие-то порталы и к своему счастью, находил их повсюду, правда, сам при этом обессилел, оголодал и едва передвигал ноги. Можно сказать, парню крупно повезло, Андрей наткнулся на него случайно: обряженный в песочный НАТОвский камуфляж, он лежал в пожелтевшей, но белой от инея, траве, подтянув колени к подбородку – летние заморозки на высокогорном плато были в привычку. И удивительно, как он пережил ночь под ветром на ледяной земле. Никаких вещей и документов с ним не было, толком объяснить, откуда он тут взялся, так и не сумел – то ли отстал от группы и заплутал, то ли его умышленно бросили. Ясно одно: всему виной была женщина с редким именем Ланда, из-за которой возникла то ли ссора с соперником, то ли с самой возлюбленной. И это обстоятельство напомнило Терехову историю, приключившуюся с напарником, Севой Кружилиным: тот бредил очень похоже, да и состоянием почти не отличался.
Пока турист был в памяти и уплетал тушенку с галетами, рассказывал восторженно и даже пытался учить, как надо извлекать энергию из земли, входить в контакт с духами Алтая и лечить людей от всех болезней. В прошлом он был сподвижником некого шамана, однако из-за разногласий в отношении к женщинам ушел от него, и теперь будто бы создает свою школу. Ему и в голову не приходило, что бродит он по самому обыкновенному кладбищу, только древнему, и под каждым курганом, где положено сидеть в позе лотоса и напитываться силой, лежат человеческие останки. Некоторые могилы были многослойными, с захоронениями разных периодов и не раз уже пограбленные в раннем средневековье, когда мародерство и вандализм на чужих могилах тоже считались чем-то вроде романтического увлечения. Это Терехову рассказывали ученые академики, когда отправляли геодезистов на плато. А часть курганов оказалась и вовсе снесена бульдозерами – это уже была романтика освоения новых месторождений и строительства рудников.
– Вам немедленно надо поставить атлант на место! – вдруг заявил турист, присмотревшись к Терехову. – Как вы держите шею?
Андрей понял, что опять начинается бред, поэтому спросил благосклонно:
– Это как же я держу шею?
– Как свинья! Вы же неба не видите!
– А должен как?
– Как гусь! Вы же наблюдали, как эти птицы держат шею?
Пускаться в дискуссии с ненормальным туристом Терехов не собирался, поэтому постарался занять его жующий рот новой порцией тушенки. Однако после третьей банки, можно сказать, ископаемого мяса из армейских мобзапасов, туристу сделалось дурно и он отстал от шеи. Его в очередной раз замутило, но не от того, что древняя тушенка оказалась некачественной; просто турист вдруг вспомнил, что вегетарианец со стажем А тут поддался искушению, обнаружил, что уплетает мясо, то есть, осквернил свою травоядную плоть и теперь непременно последует наказание. И даже изобразил рвотный позыв, однако сытый желудок не поддался на провокацию, турист размяк, заполз в палатку и начал бредить. Вероятно, ему чудилось, что по Укоку всюду бродят рогатые кони, и он пытался их поймать. Услышав это, Андрей впервые заподозрил, что у туриста начинается белая горячка, проявление которой приходилось наблюдать воочию, поскольку в топографическом изыскательском отряде рабочий народ трудился вахтовым методом. Месяц в полевых условиях на" сухом законе", а потом месяц беспробудной пьянки – к следующей вахте алкоголики выходили из штопора, тут и начинались приступы.
Рабочий день был потерян, а их оставалось не так много, тем паче, Терехов делал съемку один: напарник Сева Кружилин заболел и был переправлен сначала в Кош-Агач, потом в Горный и уже оттуда – в Новосибирск. Никак не могли найти настоящую причину недуга, полного расстройства вестибюлярного аппарата, ломоты костей и сильнейших головных болей. У туриста тоже было нечто подобное, но Сева не пил, после плавания в Индийском океане отличался крепким психическим здоровьем, а у этого крыша явно съехала. До морозов и снега управиться с работой в одиночку и так не хватало времени, каждый день поливали дожди, а тут выдался первый за последнюю неделю, ведренный, теплый, с солнцем, однако был испорчен появлением туриста. Академия же требовала закончить работу к сентябрю: плато Укок объявили "зоной покоя", и теперь готовилась очередная перерегистрация археологического и природного памятника в ЮНЕСКО. И опять всему виной была женщина – злосчастная мумия "шаманки", которую Терехов уже тихо ненавидел.
К археологии он отношение имел опосредованное, впрочем, как и к самой науке, на плато занимался картографической привязкой исторических и природных объектов, которые давно были привязаны и требовались лишь уточнения. Означенные на топоосновах, курганы с мест своих не сошли, реки сдержанно изменяли своим руслам, озера тоже отличались колеблющимся, но почти постоянным урезом воды, однако Академии отвалили денег из парижской штаб-квартиры международной организации, и ученые их тратили, изображая строгое исполнение предписаний. На самом деле прикрывали беспощадное воровство: опытному в делах счета и математики Севе Кружилину удалось заглянуть в смету, где он обнаружил два приданных от ЮНЕСКО, внедорожника высокой проходимости, зарплату водителей, двух рабочих, перечень современных лазерных инструментов и даже аренду вертолета на девять летных часов. А в экспедицию поехали вдвоем с Севой на арендованном грузовике, который забросил геодезистов на плато и безвозвратно исчез. Современные инструменты и приборы Академия тоже арендовать в Газпроме не захотела, предоставила свои, ископаемые, еще советские оптические теодолиты и нивелиры, когда они с Севой давно привыкли работать со швейцарской цифровой техникой. Продуктов выдали – не хватило на месяц, про радиостанцию вообще велели забыть, мол, погранзона, чистый эфир. По этой же причине лишили штатного оружия для самообороны и охраны секретных документов, дескать, там безопасно, на каждой горке пограничные наряды с автоматами.
Руководство Академии и родное газпромовское начальство торопило, клятвенно заявляло, что это все временно, из-за срочных требований самого ЮНЕСКО, посулило пригнать джипы с топливом, рабочих и новые, продвинутые инструменты. Мол, со дня на день начнутся изыскания под газотрассу через плато к китайской границе и всю технику завезут централизованно. Фирма Терехова была подрядной организацией, поэтому высокие и мелкие начальники хлопали по плечу, просили потерпеть, взывали к совести и подчеркивали международный, мировой уровень исполнения подряда. Дескать, не ударьте мордой в грязь, а на Академию мы надавим, будет вам финансирование, жилые вагончики и все прочие блага цивилизации. Интеллигентный и от того язвительный Сева так определил расклад: газпромовские местечковые боссы вошли в долю с наукой и вместе дербанили сметные расходы…
Вместо джипов и рабочих, скотовозка из Новосибирска привезла двух коней с седлами и мешок овса. Специально посланный инструктор с ипподрома поучил, как содержать, как путать, чтоб не удрали, и особо подчеркнул, что лошади породистые, дорогие и возврат их обязателен. Иначе не с Академии, а с материально ответственных лиц слупят такие деньги, как за две иномарки. Терехов был настолько очарован глупостью и несуразностью руководства, что в первый момент не знал, что и ответить. Коней очень просто можно было арендовать в любой алтайской деревне, на погранзаставе на худой случай! Зачем тащить в такую даль породистых скакунов, да еще и трястись за их безопасность и здоровье? Обычно рачительный, но молчаливый Сева и вовсе потерял дар речи, не надоумил, а то бы сразу отказались. Спохватились, когда скотовозка ушла и делать было нечего, утешились тем, что могли теперь с гордостью именоваться всадниками. Напарник сразу же определил: с конями Академия тоже проводит какую-то аферу, поскольку на его дилетантский взгляд, они хоть и красивые, но самые обыкновенные. Таких на Алтае навалом.
Передвигаться верхом, в общем-то было бы неплохо, даже здорово, благо, что Терехову это нравилось еще с тех времен, когда он служил срочную на границе. Проблемы возникли у напарника, ибо опыта верховой езды не было и в первый же день его сильно натрясло на гнедом жеребце, которого он выбрал сам, ибо презрительно относился к женскому полу вообще и ездить на кобыле не пожелал. Сева и так был нудноватым, ворчливым, но Андрей давно к этому привык и все ему прощал, поскольку работать с ним в паре было одно удовольствие. Напарник слыл прирожденным математиком, а в картографии и геодезии это качество ценилось, выше, чем длинные ноги и острое зрение. Скакать галопом или рысью он вообще не мог, ездил шагом и потому все время отставал и даже терялся. От верховой езды у него сначала заболела спина, задница, колени, потом голова и даже язык, точнее, нижняя его часть.
– Состояние, как с тяжелого похмелья. – однажды пожаловался он. – Надеюсь, ты меня понимаешь…
– Никогда не болею с похмелья. – признался Терехов. – Не имею представления, что такое.
– А я раньше выпивал. – признался напарник. – Это еще до Индии. И как меня потом карало! Мутит, голова трещит, ноги подгибаются… И болит язык!
В Газпроме на вахтах был капиталистический сухой закон, поэтому они с Севой ни разу не выпивали. Если только так, в лечебных целях. И друзьями они не были, хотя несколько лет работали в паре. У Терехова вообще был единственный настоящий друг, Мишка Рыбин, с которым они, бывало, годами не виделись, но будто бы жили все время рядом. Скрепляла какая-то незримая нить братских чувств, по которой все время бежал ток. Ни с кем больше таких живых проводов не возникало, хотя приятельских связей по стране было множество, причиной чему становились вахты, сводившие самых разных людей.
Напарник делил свою жизнь на две половины – до случайного путешествия на подводной лодке в Индийский океан, и после него. И это в самом деле были два разных человека, и вот теперь, вспоминая свое прошлое состояние, современный Сева чуть не расплакался:
– Но сейчас-то от чего? Может, высокогорье? Недостаток кислорода? Или все-таки верховая езда?
У Терехова было подозрение, что напарник становится скрытным, чего-то не договаривает, и скоро это чувство нашло подтверждение. К стану геодезистов однажды подкатил навороченный джип высокой проходимости, из которого вышла одетая не по походному, в шикарную длиннополую юбку и тончайшую кофточку, дама лет тридцати. Барышня, словно соскочившая с картины девятнадцатого века, и голос у нее был такой же томный, очаровательный: спросила дорогу к мосту. Терехов подробно объяснил, как проехать, а сам непроизвольно залюбовался женщиной, с суровой мужской тоской подумав, ведь кому-то принадлежит такое чудо! По повадкам видно, она замужем и счастлива. А дама заметила удрученное состояние Севы, вдруг подошла к нему, приложила свою нежную ручку ко лбу и сказала определенно:
– Вы же больны! У вас температура и совершенно расстроена координация движений. Что-то с вестибулярным аппаратом. Подъязыковая область болит?
– Я совершенно здоров! – отчего-то набычился напарник. – И чувствую себя хорошо.
Барышня бесцеремонно отвернула у него веко, заглянула в глаза.
– Не бойтесь. Я профессиональная медсестра.
– Я и не боюсь. – вывернулся из ее прелестных ручек Сева. – Нечего меня рассматривать.
– Ему надо немедленно показаться врачу. – уже Терехову сказала дама. – Это может быть симптомами тяжелого заболевания.
– Непременно покажем. – заверил тот, готовый и сам заболеть, лишь бы обратить на себя внимание.
Барышня и впрямь задержала взгляд на Терехове.
– Вы почему так голову держите?
– Шея болит. – признался тот. – Говорят, остеохондроз…
– Вам нужно ставить атлант!
– Это еще что такое?
– Хотите, пришлю настоящего костоправа?
– А сами не поставите?
– Сама – нет. – она явно узрела совсем не лечебный интерес Терехова и села в машину. – Но лекаря пришлю.
С тем и уехала. Сева стоял и смотрел исподлобья красными, кровяными глазами.
