Семен Венгеров
Провозвестники гусситского движения
Понятно, что такой человек не останавливался ни перед чем, когда дело шло о том, чтоб обнаружить истину. Он раз публично обозвал антихристом самого императора. Удивительно ли после этого, что он всею силой своего уничтожающего красноречия бичует невежество, леность и разврат духовенства, причем не делает исключения для лиц стоящих во главе церкви. Патеры сразу сообразили, с кем имеют дело. Если злоба у них кипела против Вальдгаузера, то по отношению к Миличу дело этим не ограничивается. На него пишут грозный донос папе, и тот вызывает к себе на допрос неумеренного проповедника. Обрадовались пражские каноники, когда Милич послушался и отправился сначала в Рим, а потом в Авиньон. «Jam Milicius cremabitur», то есть скоро сожгут Милича, злорадно объявляли патеры с церковных кафедр. Милич как бы сам старался о том, чтобы предсказание это сбылось. Прибывши в Рим, он и в этом всемирном центре разврата принимается проповедовать об истине и добре.
«Когда я потерял надежду увидеть господина нашего папу в Риме, – пишет он, – я решился отправиться в Авиньон. Тем временем дух воспрянул во мне, так что я не был в силах не сказать себе: иди и прибей извещение к дверям церкви Св. Петра, как ты это всегда делал в Праге, когда хотел о чем-нибудь проповедовать. Напиши в этом извещении, что ты хочешь проповедовать о том, что пришел антихрист. Увещевай затем духовенство и народ, чтоб они молились за господина нашего папу и за господина нашего императора, дабы внушил им Господь внести порядок в церковь, так чтобы правоверные могли бы вполне служить Создателю.
И речь, которую ты скажешь, напиши сейчас же на бумаге, чтобы нельзя было извратить её смысл, чтобы все заговорили о затрагиваемом в нем предмете, чтобы злые пришли в ужас, а добрые стали бы еще более усердными слугами Господними»[7].
Все это Милич привел в исполнение и если бы не заступничество некоторых знатных римлян, ему бы пришлось плохо. Из Рима он отправился в Авиньон, но тут он заболел и умер, в великой радости всех тех, с которых он с такою неустрашимостью сорвал маску и выставил на общественное позорище.
Милич сделал шаг вперед в сравнении с Вальдгаузером. Он несравненно более расширил число, недовольных современными порядками: Вальдгаузер проповедовал по-немецки и слушателями его, следовательно, являлось только городское население Праги; Милич же проповедовал по-чешски и потому слова его раскатистым эхом пронеслись по всей Чехии. Но более всего шаг вперед, о котором мы говорили, заключается в жгучести проповеди Милича. Вальдгаузер карал не указывая так определенно на причины, не говоря так определенно об истинных виновниках развращения нравов. Бальдгаузера пражские каноники конечно ненавидели, но для Милича они требовали костра. В проповеди Милича патеры видели приближение к той черте, за которою слово переходит в дело.
Еще дальше Милича пошел Матвей из Янова. Значение его, как практического деятеля, не велико. Он проповедовал, но мало, и притом речь его не отличалась той огненностью, которая в состоянии наэлектризовать толпу. За то огромно его значение как теоретика, как катехизатора нравственных стремлений, одушевлявших чехов. Теоретически Гусс не пошел дальше Матвея из Янова и многие сочинения Матвея были приписаны Гуссу. Как мыслящий ум, Матвей стоял выше Гусса и большинство своих положений Гусс взял у него целиком, между прочим знаменитое причащение под двумя видами. Сочинения Матвея интересны как программа, которую табориты старались выполнять до мелочей.
Источник зла Матвей видит в забвении слова Божьего. Папы заменили учение Спасителя тысячью мелочей, которые отвлекли внимание верующих от высших истин христианства. Они поставили ряд посредствующих звеньев между верующими и Богом, что противоречит учению Христа. Всю вообще запутанную средневековую католическую догматику Матвей заменяет одним положением – подражанием Иисусу Христу. Из этого проистекают те немногие, которые вполне достаточны, по его мнению, чтобы стать истинным христианином. Они состоят в любви к Богу и ближним, в смирении и самозабвении.
Нового в учении Матвея было то, что основа христианства есть Св. Писание и что не нужно посредствующих звеньев между Богом и верующим, и этим Матвей больше чем на 125 лет раньше Лютера провозгласил главные принципы реформации. Остальные принципы Матвея – любовь в ближним, смирение и самозабвение – не были, конечно, новы и, вероятно, не раз произносились с кафедры теми же самыми лицемерами, против которых сражался длинный ряд чешских нравственных проповедников. До нова была твердая решимость действительно сделать любовь к ближнему краеугольным камнем общественной и индивидуальной жизни. Ново было страстное желание воротить первые века христианства и положить Евангелие в основание всех общественных отношений. Табориты, до мелочей точные последователи Матвея из Янова, знамениты не теоретическими заслугами, не умственною реформою; они знамениты как единственные, полные практические выразители проповеди Великого Учителя, как христиане, не оставшиеся ими только по имени, как люди, желавшие основною чертой человеческой натуры сделать не любовь к себе, а любовь в другим.
