Камило Хосе Села
Артистическое кафе
Сирило оставалось только ответить:
– Великолепно!
Окончив разъяснять свою теорию романа, издатель удалился. Молодой человек из провинции подошел к Сирило.
– Добрый день!
Сирило, только что получивший столь выгодный заказ, даже не взглянул на него. Очень надо!
– Я вам помешал?
– Нет, нет…
Молодой человек из провинции придвинулся еще ближе, надеясь, что от Сирило к нему пристанет немножко учености.
III
За тремя-четырьмя столиками, стоящими в ряд, хранят молчание художники. Молодой человек из провинции, который тоже немного рисует, пытается завязать разговор, но безуспешно. Молодой человек из провинции сам не знает, что он такое, кем хочет стать и кем станет. Молодой человек из провинции рано лишился отца и матери. Тетки говорили ему:
– Послушай, Хулито, надо подумать о твоем будущем. Кем ты станешь, когда вырастешь?
Смущенный Хулито отвечал:
– Не знаю… В том-то и дело, что не знаю… Нерешительность Хулито выводила теток из себя.
– Праздным гулякой ты не будешь, не надейся. Для этого надо иметь состояние.
– Ладно, что-нибудь подвернется…
Когда тетки отошли в лучший мир, Хулито распродал то немногое, что они ему оставили, и отправился в Мадрид завоевывать столицу.
И угощать анисовым ликером Росауру.
– Один раз только и было!
Молодой человек из провинции пытается завязать разговор с художниками.
– Сейчас я занимаюсь только рисунком…
– Прекрасно…
– Позже займусь живописью…
– Прекрасно.
– Я хочу тщательно отобрать вещи на выставку…
– Прекрасно.
Молодой человек из провинции умолк, поняв, что скоро ему не станут отвечать даже «прекрасно».
Художники гасят окурки о мраморный столик.
«Какие молодцы!» – подумал молодой человек из провинции.
Молодого человека из провинции зовут вовсе не Хулито. Его зовут Кандидо, Кандидо Кальсадо Бустос. Кандидо Кальсадо Бустос – тощий замухрышка с бледным лицом. У Кандидо Кальсадо Бустоса плохо варит желудок.
– Кандидо!
– Что?
– Как поживаешь?
– Плохо…
Кандидо Кальсадо Бустос пишет стихи и рисует. Если бы ему предложили место в какой-нибудь канцелярии, он бы тоже не отказался. Кандидо Кальсадо Бустос хотел стать ницшеанцем. Но ничего не вышло. Кандидо Кальсадо Бустос был скорее своего рода сестрой милосердия и писал стишки маленьким детям и бродячим собакам. Стихи у него получались напыщенные, но неплохие, хотя, как ему говорили, не без заимствований.
О, ты, непостоянный пес, о сердце, свисающее с облаков, о, тополь!
и т. д.
Художники мало понимают в поэзии. А поэты ничего не смыслят в живописи. Кандидо Кальсадо Бустос был немного поэт и немного живописец, хотя толком не разбирался ни в том, ни в другом. Он был невеждой, но невеждой с твердыми принципами и жаждой просвещения.
– Цвет, цвет…
– Что?
– Да вот, цвет.
– А!
– Живопись Астерио отличается тонкостью цвета: цвет рыбы, цвет кувшина, цвет капусты…
– Кто такой Астерио?
– Мой учитель.
Официанты в Артистическом кафе по лицу отличают хороших живописцев от плохих. И хороших поэтов от плохих. Официанты никогда не ошибаются.
– Этот? Невежа, пьет кофе в долг.
Официанты в Артистическом кафе бьют в цель без промаха.
– Этот? Деревенщина, пьет кофе в долг. Официанты в Артистическом кафе самоуверенны.
– Этот? Голодранец, не пьет кофе даже в долг,
– А что он делает?
– Этот? Да ничего, терпит. Не просит даже содовой. Молодой человек из провинции заказывает кофе, пьет его и расплачивается. Надо мало-помалу завоевывать уважение публики. Иначе тебя никогда не пригласят сотрудничать в прессе и публиковать за двадцать пять дуро (с вычетами) стихи, статьи, рассказы. Стихи он бы давал бесплатно. Кроме лиц с именем, которые получают по пятнадцать—двадцать дуро за стихотворение, остальные поэты свои стихи дарят. Поэтам, хоть они скупы, иногда приходится быть щедрыми. Разумеется, у поэтов есть, как правило, другая профессия – чертежника, учителя, шпика, – иначе не проживешь.
– Живопись моего учителя отличается тонкостью цвета.
– Прекрасно.
Воздух в Артистическом кафе такой тяжелый и спертый, что, кажется, можно его жевать и трогать руками. Он словно сделан из липкой, упругой ткани мочевого пузыря.
– Жарко.
– Нет.
Живописцы делятся на несколько категорий: высокие и худые, низкие и худые, среднего роста и худые. Мудрецы, должно быть, определяют школу живописца по его росту и толщине. Думая об этом, Кандидо улыбается про себя. У Кандидо неуместные мысли, он их не может прогнать.
– Поэзия, поэзия, фея… допустим, фея двусмысленных слов. Какая глупость!
– Что?
– Ничего, я говорил сам с собой. Кандидо спохватывается.
– Черт побери, когда-нибудь и на меня обратят внимание! Кандидо Кальсадо Бустос не находит псевдонима, который его прославил бы, который звучал бы как имя великого поэта, как имя великого художника и в то же время не отдавал бы псевдонимом. Канкальбус не подходит; для почина это хуже чем Асорин.
Молодой человек из провинции, засунув руки в карманы брюк, смотрит в потолок и пытается привыкнуть к Канкальбусу[4]. Плохо то, что чем больше он твердит это имя, тем более бессмысленным, пустым и нелепым его находит.
– Вон пошел Канкальбус. Нет, это напоминает прозвище деревенского дурачка. Канкальбус, хочешь фигу? Канкальбус, ты похож на шелудивого пса, я ударю тебя палкой.
Теплый, трепетный живот молодого человека из провинции ходит вверх и вниз в такт дыханию. У Росауриты ходит вверх и вниз бюст.
Молодому человеку из провинции Росаурита нравится.
– Росаурита, нежная как мать. Росаурита, ласку за ласку. Росаурита, лучше обладать, чем желать, скажи «да».
Если бы мягкое ожиревшее сердце Росауриты можно было прочесть, как читают потроха коров, развешенные в лавочках торговцев требухой, разъяснилось бы многое. Но сердце Росауриты закутано в кретоновый чехол, который снимают с диванных подушек, когда умирает хозяин дома и уносит в другой мир – ад, благодать, чистилище и рай – ключ от кладовой, железный ключ от замка, охраняющего хлеб и оливковое масло. Что же теперь будет со вдовой? Ничего, надо убрать комнаты. Или же: что теперь будет со вдовой? Ничего, закроет грудь кретоном, чтобы заткнуть сердце. Мертвым покой, а живым живое. Живым кофе с булочкой.
– С молоком, как всегда?
– Да, и еще принесите булочку.
Росаурита, при удобном случае, украдкой поглядывает на молодого человека из провинции.
– Душенька!
У молодого человека из провинции пересыхает горло.
– Да, да, она недурна… Как бы это набраться решимости? Послушай, Росаурита. Росаурита, обрати на меня внимание. Росаурита, прими своего покорного слугу. Росаурита! Ах!..
Молодой человек из провинции внезапно возвращается к действительности. Успокоившись, он покидает художников и подходит к Росаурите. Будь у него мужество, он бы объяснился. Росаурита хороша как никогда. Росаурита разговаривает с дамой за соседним столиком, с усатой дамой, у которой такой вид, будто она была несчастна сначала с наглецом мужем, а потом с детьми – бандой неблагодарных мошенников.
– У меня есть сосед, владелец такси из этих новых, у которых немного спущен пол и на дверце надпись: «Вход свободный». Он за небольшую плату латает пояса, он очень уважаемый человек. У меня на поясе уже три заплаты, здесь, здесь и здесь. Не будь тут столько народу, мы пошли бы в туалет, и я бы их вам показала.
Молодой человек из провинции постарался побороть смущение.
– Добрый день, Росаура.
– Привет, моя прелесть!
Росаурита бросила презрительный взгляд на даму с порванным поясом и израненной душой.
– Привет, моя прелесть!
– Добрый день, как поживаете?
Росаурита кивнула, покорная и напыщенная, как индюшка перед влюбленным индюком.
– Как видите, друг мой.
Молодой человек из провинции подумал о своей матери, умершей во цвете лет. Молодой человек из провинции в ответственные минуты всегда думает о своей матери, умершей от тифа в расцвете лет.
Теперь позволим себе отступление: мотивы болеро оставляют осадок, то горький, то сладостный, в противоречивом сердце молодых людей из провинции, молодых любителей изящных искусств. Кое-кто холит, как редкостный цветок, юношеские прыщи, а другие зато, подобно безмозглым червям, всю ночь из кожи вон лезут, чтобы потом похваляться ученостью перед друзьями. По сути, это одно и то же: у людей не отобьешь ни аппетита, ни охоты давать советы ближнему. Росаурита хранит у себя дома, в ящике комода, пояс полный заплат и воспоминаний.
– Какой чудесный был день в Кольменар Вьехо! Какая коррида!
Росаурита хранит в вате, в коробке из-под геморроидальных свечей, белые четки своего первого причастия.
– Какое дивное утро на железных стульях бульвара Ре-колетос!
Росаурита хранит в мочевом пузыре песчинки, которые время, строптивое, как блудный сын, упорно не желает фильтровать.
– Какой прелестный был день, когда он взял меня за руку и сказал: Росаурита, поцелуй меня в висок!
Росаурита знала, что с ней заговорят.
– Послушайте, Росаура…
– Говори мне «ты».
– Послушай, Росаура..
– Зови меня нежней, скажи «Росаурита».
– Послушай, Росаурита…
– Что?
– Ничего, я забыл, что хотел сказать.
В Артистическом кафе летают с адским шумом сизые голуби.
– Вспомнил. Послушай, Росаурита.
– Что?
– Я хотел бы иметь крылья, как птицы или как херувимы и серафимы.
– Чтобы подняться над землей и летать?
– Нет, чтобы обмахивать тебя как веером…
Молодой человек из провинции сделал над собой невероятное усилие, ужасное усилие.
– Чтобы обмахивать тебя опахалом, как верный раб-китаец с раскосыми глазами, подвязанной косой и фарфоровым цветом лица.
Росаурита вздохнула так глубоко, словно делала шведскую гимнастику. Раз, вдох.
– Кальсадо… Два, выдох.
– Зови меня Кандидо.
Раз, вдох.
– Прости.
Два, выдох.
– Прощаю.
Раз, вдох.
– Кандидо.
Два, выдох.
– Что?
Раз, вдох.
– Ты выдающийся человек!
Два, выдох.
– Нет, дорогая.
Росаурита, немного успокоившись, стала дышать нормально и продолжала:
– Да, Кандидо, уверяю тебя, ты гигант!
У Кандидо Кальсадо Бустоса впервые по приезде в Мадрид словно спала с глаз пелена. Но то была лишь краткая вспышка. Что поделаешь!
– Я стою за старинную поэзию, за вечную поэзию. Эти нынешние стихотворения, которые можно читать сверху вниз и снизу вверх, мне ничего не говорят. Иногда, правда, я позволял себе кое-какие вольности, но где сонет, добротный сонет?..
– Разумеется, вот и я говорю: где добротный сонет? Сонет создан для любви, правда, Кандидо?
– Правда, Росаурита, это великая истина! Одиннадцати-сложник, как говорил дон Марселино Менендес-и-Пелайо!..
– Вот, вот…
Росаурита, которая была не глупей других, уже заметила, что молодой человек из провинции немного косит.
– Ба, ему это даже идет!
