Сборник
Николай II. Бремя самодержца. Документы, письма, дневники, фотографии Государственного архива Российской Федерации
1889
Приезд в Петербург принцессы Алисы Гессенской. Служба в лейб-гвардии Гусарском Его Величества полку. Вхождение в состав Государственного совета и Комитета министров. Болезнь отца
Дневник цесаревича Николая Александровича
18 (30) января. С.-Петербург
После чаю поехал с Папá на Варш[авскую] станцию в мундирах. Встретили д. Louis[255], Erny[256] и Alix: она очень выросла и похорошела.
30 января (11 февраля)
Пришлось встать в 9ч. В ½ 12 поехал в кавал[ерийскую] школу. Эскадрон был в конном строю; я командовал 1-м взводом. Было довольно интересно. Завтракала С. Козен[257]. На катке опять очень возились с т. Эллой и Аликс. После закуски поехал с Папá и Мамá в «Микадо»[258], где очень веселились и смеялись.
9 (21) февраля
Мороз был в 10о с ветром. В 10 ½ поехал в казармы 1-го бат[альона] Преобр[аженцев], с которым и пошел на парад. Стояние было довольно тяжелое. Завтракал в белой зале. Был с Мамá у Елены и Володи. Катался на катке с т. Эллой, Аликс и Эрни. Читал. В 9 ¾ начался Эрмитажный бал. Очень веселился. Ужинали отлично нашей компанией в угловой комнате.
12 (24) февраля
В 2 часа поехали с Папá и Мамá в Михайлов[ский] манеж на рыбную выставку. Было довольно интересно, но слишком много народу и воняло. Катались на катке с товарищами. Фамильный обед был в 7 ч. Поехал к д. Сергею, у которого плясали до упаду и страшно веселились. Танцевал мазурку с Аликс.
19 февраля (3 марта)
Folle journée[259]. Проснулись с чудной погодой. За обедней диакону сделалось дурно. Завтракали впятером. В 1 ½ отправились со всеми по ж. д. в Царское. Переодевался у себя. В 9 ч. начался последний бал. Танцевали в ротонде как в 1887 г. Во время перерывов происходила усиленная возня на горке. Обедали и ужинали нашим кружком за тем же столом. Аликс также. Похоронили сезон в 2 часа. В вагоне спали. Очень веселился.
24 февраля (8 марта)
В нынешнем году я переношу постную пищу и лишение курения гораздо легче, нежели в прошлые года. После завтрака поехали с Папá и Мамá на передвижную выставку. Оттуда заехали в домик Петра Вел[икого] и крепость. Были недолго на катке. Исповедовался как прежде в алтаре до вечерни.
27 февраля (11 марта)
В 12 ½ был прием бухарского посольства, присланного с подарками, в том числе и мне. После завтрака смотрели в манеже лошадей, также подведенных ими. На катке в последний раз приехали Аликс и Эрни. Окончил химию. Играл с Аликс в шашки. Закусывали в 8 ч. Был в грустном настроении.
28 (12) февраля
Переезд в Гатчину отложен до понедельника 6-го. В 12 ½ поехал с Папá к д. Сергею; оттуда, взяв Эрни с собою, повез его на станцию. Простились с Гессенскими в вагоне и вернулись домой к завтраку.
Письмо принцессы Алисы Гессенской цесаревичу Николаю Александровичу
17 марта. Дармштадт
Дорогой Ники,
Я так благодарна за твою записку, приложенную к письму Ксении. Так мило с твоей стороны написать мне, это доставило мне большое удовольствие. Мое сумасшедшее письмо всех вас тогда позабавило – что ж, я настолько помешалась, что пишу еще одно. Вчера вечером мы смотрели «Золото Рейна», и я надеюсь на будущей неделе посмотреть «Зигфрида» и «Валькирии»[260]. Теперь я должна проститься, еду кататься. Всегда любящая тебя Аликс.
Множество приветов Плакучей Иве[261]. У нас довольно тепло, Папá и Эрни уехали на охоту.
Дневник цесаревича Николая Александровича
19 (31) марта. Гатчина
Наверху у Папá в кабинете было семейное совещание относительно морганатических браков членов фамилии: Папá в принципе запрещает их.
Письмо цесаревича Николая Александровича принцессе Алисе Гессенской
2 апреля. Гатчина
Дорогая Аликс,
Большое спасибо за твое милое письмецо, такой приятный сюрприз для меня. Оно пришло вчера вечером, когда я только что вернулся из города.
Мы с Эллой тоже смотрели «Зигфрида», я его ужасно люблю, особенно мелодию птицы и огня! Теперь «Нибелунги» кончились и, по-моему, это очень жаль.
Элла тоже недавно прислала мне фотографию в рамке, где она, ты и Эрни. Прелестная фотография, а вокруг рисунки Эллы, навеянные воспоминаниями о зиме. Там лед, большой зал, коньки, клоун, знакомое тебе трехсветное окно, лента от котильона и корзина цветов с бала тети Саши Нарышкиной[262], принадлежности для бадминтона, ветка розовых цветов с follejournée, а лучше всего тот самый Микадо[263] с его знаменитым прищуром. Элла подарила мне еще дивную фотографию, снятую в Царском Селе, где вы обе в бальных платьях. Я не расстаюсь с ней ни на минуту.
На прошлой неделе у дяди Сергея и Эллы был концерт, я видел Воронцовых, Долгоруких и всю нашу компанию. Все время думал о козе. Скажи Эрни, что сегодня я убил моего первого медведя! С любовью, Ники
Дневник цесаревича Николая Александровича
5 (17) апреля. Гатчина
Не выдержал и начал курить, уверив себя, что это позволительно, оттого что не говею.
1 (13) мая. Царское Село
Встал и не без волнения надел Гусарский мундир. Простившись с Папá и Мамá, в 11 час. уехал в Царское. В Ротонде Алексан[дровского] дв[орца] происходило представление полку. Завтракал в офицерском собрании.
5 (17) мая. Гатчина
Поехал в Гатчино. С подарками вместе получил флигель-адъют[антский] мундир.
6 (18) мая
Мне 21 год. Утром сделался членом Государ[ственного] Совета и Комитета Министров. Получил от Ширванцев[264] шашку. После обедни были поздравления и завтрак в Арсенале. Получил еще чудные подарки от т. Михень и т. Эллы. От товарищей и девочек – красивый бювар с подписями и карточками.
8 (20) мая
Встал поздно. Было светлое, но холодное утро. Поехал в город в полной свит[ской] форме. После завтрака у т. Михень поехал в Мариинский дв[орец] на первое мое заседание в Госуд[арственном] Совете. Оттуда, переодевшись, отправился в Михайлов[ский] манеж на «Concours hippique»[265]. Было довольно животрепещуще!
Письмо цесаревича Николая Александровича принцессе Алисе Гессенской 23 мая. Царское Село
Дорогая Аликс,
Пара слов, чтоб послать тебе мои лучшие пожелания к твоему дню рождения, наступающему через два дня. Я в восторге от своей службы в гусарах. Довольно часто вижу Эллу, и мы всегда вспоминаем, как ты была в Петербурге. Кажется, что это было так давно!
Не помню такой жаркой весны! Слышала ли ты о помолвке старшей черногорки с Петюшей[266]? Персидский шах был очень забавен во время своего пребывания в России. Благослови тебя Бог, дорогая Аликс! Один из партии Пелли[267], Ники.
Дневник цесаревича Николая Александровича
1 (13) июня. Царское Cело
На остр[ове] большого озера происходил мальчишник для д. Павла[268]. Было замечательно весело, разумеется, цыгане были, сидел против одной!!! (Поля).
Цесаревич Николай Александрович в гусарском мундире. 1889 г.
Фотограф К. И. Бергамаско
25 июля (6 августа). Петергоф
Совершенно необыкновенный день! Приехал вторично верхом в Александрию. После завтрака осматривали походную церковь для Уральского войска. В 3ч. отправился верхом с Мамá, Ксенией и Минни[269], совершили отличную прогулку. В 7 ½ был фамильный обед, после кот[орого] ошалевшее семейство узнало о помолвке Юрия и Станы[270]. Милица была одарена на славу.
12 (24) августа
Отъезд, назначенный на сегодня, отменен вследствие болезни т. Михень. Весь день почему-то думал и грустил по ком-то!!!
12 (24) ноября. Гатчина
Приехал в Гатчино в 3.22. Мамá, Георгий и Ксения встретили на станции. Страшная радость их увидеть. Нашел бедного Папá в халате с сильною болью в спине; все более или менее нездоровы.
13 (25) ноября
Папá спал немного ночью и чувствовал себя лучше, Мамá также.
9 (21) декабря
Встал опять поздно. Занимался с Леером[271]. Должен сознаться, что крайне сожалею не провести этой зимой в Царском в Гусарском полку!
18 (30) декабря
Лег спать в 2 часа. По Балтийской жел[езной] д[ороге] отправился в Питер. Заседание Госуд[арственного] Совета было длинное, двухчасовое. Подавались голоса, я стал на сторону меньшинства <…>. В 9 час. поехал на вечер к Воронцовым. Танцевал с остервенением до 2 час.
1890
Знакомство с Кшесинской. Служба в полку. Поездка в Спалу[272]. Мечты об Аликс. Начало восточного путешествия
Дневник цесаревича Николая Александровича
8 (20) января. С.-Петербург
Встал поздно. После вчерашнего разговора с Папá о предстоящем моем плавании весь день думал об этом! Завтракал у себя; в час было заседание в Госуд[арственном] Сов[ете]. Погода была холодная, но ясная. Немного катался на катке. Посетил выставку ремесленных изделий. После обеда поехал с Мамá и т. Мари в «Руслан и Людмилу»[273]. Шло очень хорошо.
16 (28) марта
Чихачев[274] принес мне показать проект программы плавания, которое составлено на 11 месяцев путешествия – это слишком много!23
23 марта (4 апреля)
Поехали на спектакль в Театральном училище[275]. Были небольшие пьесы и балет – очень хорошо. Ужинали с воспитанницами[276].
1 (13) мая. Царское Село
В 9.43 поехал в Царское на вторичную службу в Гусарском полку. Принял 1-й эскадрон на законном основании от Волкова[277]. Завтракал в дежурной комнате; мне казалось, что я не уезжал из полка.
6 (18) мая
Вот уже и 22 года настали мне, а, в сущности, перемены в себе и не чувствуешь. Утром принимал поздравления. В 11ч. был выход в Зим[нем] и крестины Марии Павлов[ны][278]. Завтракали у д. Павла. За золотой каретой шел мой темный взвод. В 4 ½ вернулись в Гатчино опять с «картофелем»24. Катались на лодке.
17 (29) июля. Капорское[279]
В 6 ½ у меня обедали: Георгий, Сандро и Сергей. Поехали в театр. В антракте пел Paulus[280]. Кшесинская 2-я[281] мне положительно очень нравится.
29 июля (10 августа)
В 10 ч. поехали в Красное к обедне. Семейство завтракало одно в садовой палатке. В 2 ч. были обязательные скачки, прошедшие благополучно. В 6 ч. происходили Красносельские скачки: скоро и удачно. После основательной закуски у Кавалергардов поехал в театр. В 12 ч. вернулся в Капорское. На горке был ужин с испанцами, цыганами и малороссиянами.
30 июля (11 августа)
Вид вниз и восход солнца были превосходны. Дело на горке сильно разгорелось и продолжалось до 11 час. утра. Я был отнесен офицерами домой. Встал в 5 ч. совсем свежий. Подкрепившись чаем, поехал в Красное. Закусывал у Папá. Были в театре. Эрни прибыл туда со станции. Разговаривал с маленькой Кшесинской через окно!
Матильда Кшесинская. [1912]
Фотограф Е. Мрозовская
31 июля (12 августа)
Вчера выпили 125 бутылок шамп[анского]. Был деж[урным] по дивизии. В 7 ч. выступили с эскадроном на Военное поле. Происходило учение всей кавалерии с атаками на пехоту. Было жарко. Завтракали в Красном. В 5 ч. был смотр воен[ным] училищам под проливн[ым] дождем. После закуски в последний раз поехал в милый Красносельский театр. Простился с Кшесинской.
20 августа (1 сентября). Петергоф
Первый ясный теплый осенний день. Откладывал вещи для отправления на «Память Азова». Простились с Георгием и Сергеем; они завтракали и еще Оболенские. Ездили вдвоем верхом на казаках до 5час. Боже! Как мне хочется поехать в Ильинское[282], теперь там гостят Виктория[283] с Аликс; иначе если я ее не увижу теперь, то еще придется ждать целый год, а это тяжело!!!
17 (29) октября. Гатчина
В первый раз праздновал эту годовщину дома[284]. В 12 ¼ пошли к молебну и панихиде со всеми бывшими в этот день в поезде. Завтракали в Арсенале. Гуляли в Зверинце. Пили чай с д. Сергеем и т. Эллой. В 7ч. поехал в город – проститься с балетом. Шла чудная «Спящая красавица» – Брианца[285]. Видел Кшесинскую 2-ю.
23 октября (4 ноября). Вагон
Печальный и грустный день, день разлуки с дорогими родителями почти на 9 мес[яцев]. К завтраку приехали: д. Алексей, д. Сергей и т. Элла. В 2 часа простился с ними на ст[анции]. В Курском поезде доехал с Папá и Мамá до Сиверской. Здесь слезно простился с ними на этот длинный срок. Со мной едут: Бака Барятинский[286], Кочубей, Оболенский, Волков и князь Ухтомский 25.
26 октября (7 ноября). «Память Азова»26
Совсем не спал почти из-за скорости хода поезда – так бросало во все стороны. В 11час. наконец приехал в Триест. Отправился прямо на «Пам[ять] Азова». Сделал смотр: «Владимиру Мономаху» и «Запорожцу». В 2 ½ снялись с якоря и пошли в море. Те идут конвоирами. Рад был увидеть Георгия[287]. Завтракал и обедал в адмиральской столов[ой].
Письмо цесаревича Николая Александровича императрице Марии Федоровне 5 ноября. Афины
Моя милая душка Мамá,
Я только что получил твое чудное длинное письмо, за которое я не могу тебя достаточно поблагодарить. Пока я его читал, я едва удерживался от слез при воспоминании того ужасного и тяжелого дня, когда мы расстались на так долго! Пока мы ехали, я все время мысленно был с вами в Гатчине и час за часом следил за тем, что вы должны были в это время делать. Единственное утешение в вагоне были завтраки и обеды, в разговорах с моими спутниками я забывал на несколько минут мое горе. <…> О переходе и прибытии сюда я уже писал Папá, поэтому тебе опишу нашу жизнь здесь в Афинах. Так приятно было увидеть милую Аликс[288] здесь в ее бывшем доме, все же остальное мне живо напоминает прошлый год! <…> Первые три дня мы провели у себя спокойно, но как я уже писал в телеграмме, после этого началась серия балов подряд: первый был во дворце, второй – у французского посланника (doyen[289]) и сегодня третий – у Ону[290]. В сущности, я очень веселился, почти как у нас; много знакомых с прошлого года и порядочно красивых дам – жаль только, что балы следуют три дня подряд. В общем, они чрезвычайно напоминают наши балы, только мазурку не танцуют. Вчера у француза было страшно тесно, мне в первый раз пришлось плясать во фраке; говорят, что сегодня у Ону будет еще меньше места. Наши моряки очень усердно танцуют, Оболенский и Волков также, Барятинский не может, а Кочубей и Ухтомский не умеют. <…> Жаль, что мы остаемся тут всего неделю, тете Ольге так хотелось устроить праздник на «Азове», но положительно времени недостает. Мы уходим в среду 7-го в Порт-Саид и надеемся быть в Каире 10-го.
Письмо цесаревича Николая Александровича императору Александру III 12 ноября. Каир
Мой дорогой милый Папá!
<…>10-го рано утром мы ошвартовались на бочке против Порт-Саида и увидели в первый раз африканских жителей и природу. Последняя, в особенности по сторонам Суэцкого канала, поистине убийственная; вдобавок дул ветер прямо из пустыни, который нес унылые облака пыли на фрегат. <…> 11-го ноября, на следующий день, мы простились с фрегатом и съехали с него после приезда брата Хедива[291], который встретил в Измаилии[292]. Нам дали собственный поезд Хедива, очень роскошно устроенный; мы все время сидели в открытой части вагона, наслаждаясь хорошей погодой. <…> В 12ч. прибыли в Каир, где были встречены удивительно торжественно и радушно! По улицам стояли войска и целый батальон в почетном карауле; французы и греки построили несколько триумфальных арок и сделали большую овацию. В двух местах девушки подносили букеты, и для этого мы останавливались в экипажах. Хедив вез меня в своей коляске, а оба Георгия ехали с братом. Хедив нас совсем очаровал своими любезностями и предупредительностью. Все говорят, что никогда не видели здесь подобной встречи, даже дядю Берти[293] приняли холоднее. <…> Сколько я сам слышал, англичане здесь ведут себя смирно, египтяне на них даже не жалуются – вероятно, привыкли. Но все-таки досадно видеть, как они разгуливают в мундирах по городу, как будто в Лондоне, и учатся на площади рядом с египетскими войсками. <…> 14 ноября в день рождения милой Мамá мы поехали в полной форме в греческий собор, где обедню служил 95-летний патриарх Александрии. Пели отчаянно, но что всего противнее это то, что во время самой службы какой-то дурак вытиснулся из толпы и шесть раз крикнул зито![294] Разумеется, толпа подхватила; у меня сильно зачесались руки дать ему в рожу! Вечером мы уехали из Каира по жел[езной] дор[оге]. В Сиуте сели на яхту Хедива и едем вверх по Нилу.
Цесаревич Николай Александрович и его спутники во время их путешествия в Индию. 18 декабря 1890
Фотограф В. Д. Менделеев
На фотографии подпись (автограф цесаревича Николая Александровича): Между Эллорой и ст. Нангун. 18 декабря 1890 г.
Письмо цесаревича Николая Александровича императрице Марии Федоровне 21 ноября. На Ниле
Моя дорогая душка Мамá,
Теперь уже неделя, что мы уехали из Каира и плывем по Нилу. Вчера мы дошли до конечного пункта нашей поездки по Египту – до города Ассуан, после него уже начинается Нубия. Мы плаваем на двух яхтах Хедива, потому что нас 16 человек и на одной поместиться нельзя. Плавание, в общем, напоминает шхерное – идем только днем, а на ночь останавливаемся у какого-нибудь городка или села. Погода отличная, совсем летняя, и чем ближе мы подходили к Ассуану, тем становилось жарче; уже доходило до +25о в тени. <…> вечером к закату солнца подошли к городку Зохаг[295], где и остановились на первый ночлег. Там, точно так же как в остальных местах, куда мы приходили, всюду удивительно радушно встречали: все население высыпало на берег, везде вывешены русские и греческие флаги, и бедуины стреляли из ружей и производили джигитовку на чудных своих лошадях. Мне это сильно напомнило наш Кавказ – тут тоже играла дикая музыка с барабаном, димпелипиту[296] и ужасным инструментом во сто раз уродливее зурны! Но все взятое вместе составляло заманчивую картину жизни Востока. <…> 17-го ноября. К 12 часам ко времени завтрака пришли в Луксор, где мы остались два дня, так как здесь больше всего старых храмов. При сильной жаре на ослах отправились их осматривать. Я был совершенно поражен тем, что видел и что так хорошо сохранились здания, построенные за 3000 лет до Р. Хр. Статуи, колонны, стены и в особенности потолки замечательно искусно разукрашены в разные цвета, и краски почти везде сохранили свою яркость и силу. На другой день, 18-го, мы переправились на левую сторону Нила и влезали в гробницы фараонов, которые глубоко под землею высечены в скале – целые залы с чудными лестницами и сводами; все это кажется сделанным вчера! <…> Вечером того же 18-го наш консул в Луксоре пригласил нас к обеду, который по моей просьбе был чисто арабский: ели сидя на полу на подушках вокруг низкого столика, пальцами, 15 блюд подряд. Очень этим наслаждались, пачкали руки на совесть и так наелись, что с трудом встали из-за стола. Обед вышел очень вкусным, не было даже ни одного подозрительного блюда.
Письмо цесаревича Николая Александровича императрице Марии Федоровне 10 декабря, Индийский океан
Моя милая дорогая душка Мамá,
Нет слов, чтобы тебя и дорогого Папá достаточно благодарить за прелестный портсигар, который Барятинский передал мне 6-го дек[абря][297] утром перед обедней. У меня были слезы на глазах, когда я прочел милую надпись внутри: это произвело на меня очень сильное впечатление, особенно, что получил подарок от Вас посреди океана! <… > 11-го декабря в 8час. утра мы пришли в Бомбей и бросили якорь. Было чудное жаркое утро, и в полной форме чрезвычайно тяжело! Довольно скучно было расставаться с фрегатом, где все мы действительно дома, и переменить спокойную судовую жизнь на возню и беготню по всей Индии в течение 6 недель! Но что же делать, le «пошел»[298] начался, надо и окончить его. Как ты уже знаешь из телеграмм, Рамбах[299] советовал оставить Георгия на фрегате <…> У него ревматизм в ступне в том месте, которое он однажды зимой вывихнул. Кроме того, у него началась лихорадка, но Рамбах успел ее остановить, и последние дни у него температура нормальная. <…> Итак, вчера в 10 час. утра мы покинули фрегат и надолго съехали на Индийскую землю.
1891
Болезнь брата Георгия. Покушение в Японии, в Оцу. Закладка Великого Сибирского пути (Транссиба) во Владивостоке. Поездка в Крым на празднование серебряной свадьбы Папá и Мамá. Особый комитет по оказанию помощи населению губерний, пострадавших от неурожая. Мечты о свадьбе с Аликс
Дневник цесаревича Николая Александровича
11 января. [Лакхнау][300]
День был свободный, поэтому все спали долго и кофе пили в 10час. Ночью была сильная гроза с громом, дождь лил почти до вечера. Получили телеграмму из Петербурга, в ней сказано, чтобы отправить Георгия на «Корнилове»[301] в Афины для поправления здоровья. Это более чем грустно – первое его дальнее плавание и такое скучное начало! И вся болезнь его – дурацкая лихорадка, очень опасная в тропиках.
Письмо цесаревича Николая Александровича императору Александру III 20 января. Бомбей
Мой милый дорогой Папá,
Теперь перейду к описанию последней части нашего путешествия по северной Индии. На другой день уехали в Бенарес, куда прибыли 12-го янв[аря] рано утром. <…> После завтрака отправились отдавать визит магарадже, переехали Ганг на его богатой лодке, с украшениями павлинов и лошадей вроде венецианских галер и на слонах въехали в его форт с дворцом. После приема, во время которого плясали изводящие баядерки, снялись группой вместе с ним на одном из дворов. Затем спустились в той же лодке вниз по Гангу мимо Бенареса и любовались этой действительной панорамой, проходившей мимо нас без музыки, к несчастью! Город замечательно красив, вся жизнь и весь его интерес сосредоточивается на реке, вот почему построены эти чудные старые лестницы вплоть до воды! Видели издали сжигание трупа и другого мертвеца, плывшего по течению – картина индусских обрядов была полная! Вернулись домой с темнотой. <…> На следующий день 13-го магараджа устроил для нас охоту. <…> тотчас же после сигнала начинать с места стали десятками валить со всех сторон: сомбры (огромные олени), пятнистые олени, козлы, кабаны, шакалы и павлины. Я совсем потерял голову от такого обилия дичи, а магараджа самодовольно улыбался. К счастию, я стрелял на славу и в этом загоне убил: 1 сомбра – как лося, 2 пятнистых оленей и пару кабанов, всем по одной пуле; наконец мне счастье в охоте привалило в Индии! <…> 14-го января приехали в Калькутту. В 4ч. в полной форме подкатили к станции и были вице-королем и главнокомандующим индийской армии встречены и двумя почетными караулами – на станции волонтерами, а снаружи пехотным батальоном. <…> По улицам стояли войска и сзади громадные толпы, а с балконов англичане кричали hip! hip! hurrah![302] и аплодировали. Вице-король был сам удивлен и сказал мне, что никому не делали подобной встречи!
Цесаревич Николай Александрович со свитою в Бангкоке.
8 марта 1891
Фотограф В. Д. Менделеев
На фотографии подпись (автограф цесаревича Николая Александровича): Приезд в Банкок 8-го марта 1891 г.
Дневник цесаревича Николая Александровича
23 января. Бомбей
Грустный день для нас всех, когда Георгий нас оставил, чтобы вернуться в Грецию. Завтракали в кают-компании, все офицеры были очень взволнованы и несколько раз пили его здоровье. Более всех удручен Ломен[303], просто жаль его. Сидели втроем с Джоржи[304] в каюте Георгия, чтобы провести последние минуты вместе. В 3 часа он съехал с «Память Азова» на «Корнилова» <…> В 3 ¾ расстались с бедным Георгием до августа; «Корнилов» снялся с бочки и лихо прошел вдоль нашего левого борта; прощание в последний раз было трогательно, офицеры и команда по винтам долго кричали ему вслед ура! Картина поистине потрясающая, у меня, как и у всех также навернулись слезы. Потом все сделалось безразличным, на все смотрелось равнодушно!
Письмо цесаревича Николая Александровича императрице Марии Федоровне 21 февраля. Явайское море[305]
Моя милая душка Мамá,
<…> 18-го утром пришли в Сингапур, уже подходя к нему, увидели мачты стоящей на рейде Тихоокеанской эскадры. Особенно выделялся великолепный «Адмирал Нахимов», за ним стояли ближе к городу канонерские лодки «Манджур» и «Кореец»; остальные суда эскадры – «Джигит», «Сивуч» и «Бобр» остались в Китае и Японии, где мы их увидим через месяц. Как только после салюта мы стали на якорь, сейчас же на фрегат прибыли: Пав. Ник. Назимов[306] со штабом и командирами, фельдъегерь (самый идеальный сюрприз в каждом порте), губернатор, командующий войсками и, наконец, Сиамский принц, брат короля, с письмом ко мне. Он нарочно пришел в Сингапур на сиамской канонерке, чтобы от имени короля пригласить нас в Сиам <…> После завтрака я отправился на наши суда и долго осматривал каждое из них; действительно, все три в блестящем виде, так что сердце радовалось, смотря них и потом на стоящие рядом английские суда. Не понимаю, как они могут посылать в свои колонии такие дрянные скорлупы, потому что иначе их и назвать нельзя! <…> Вообще радостно видеть их искреннее изумление и скрытую зависть по поводу прихода нашей эскадры, каждое отдельное судно которой сильнее их двух взятых вместе.
Дневник цесаревича Николая Александровича
8 марта. Банкок[307]
В 11 ½ бросили якорь в Банкоке и пересели в королевскую пирогу с 46-ю гребцами в красных мундирах и в шлемах. Они гребли короткими гребками, пирога шла шибко; один из них запевал, а другие отвечали единодушно лаем! На пристани встретил сам король[308], окруженный братьями своими и маленьким сыном. Дальше под палаткой стояла большая толпа в богатых одеждах, проходя которую король сказал «my nobles[309]»; он представил мне некоторых своих сановников, а я ему представил свою свиту и наших моряков. <…> Были проведены королем к приемной зале, в которой представились королеве. Она костюмом нисколько не отличалась от мужчин, недурна собой, только зубы черные, как смоль. После непродолжительного разговора король милостиво сам возложил на меня орден Шаракри (фамильный), а на Джоржи – орд[ен] Белого Слона. Он также пожаловал ордена всей моей свите, адмиралам, командирам и 4-м флаг-офицерам. Поехали в золотых каретах к нашему дворцу.
13 марта
С постели прямо надел полную гусарскую форму. Около 8 ч. все в сборе поехали к королю и простились с королевой. Снявшись у нашего дома группой с Сиамским царствующим домом, отправились на паров[ом] катере на яхту «Apollo». На ней расстались с нашим любезным и бесконечно радушным хозяином и его семьей; он был трогательно грустен при прощании; он выразил желание послать с орденом для Папá своего брата Дамронга в августе в Петербург. <…> Сиам оставил во мне самое приятное воспоминание; по-моему, это самая симпатичная и интересная страна, которую мы до сих пор посетили!
Цесаревич Николай Александрович на рикше. Нагасаки.
Япония. Апрель 1891 г.
Фотограф В. Д. Менделеев
Внизу на паспарту надпись: Государь император, будучи наследником престола во время его пребывания в Японии.
Письмо цесаревича Николая Александровича императрице Марии Федоровне 31 марта. Формозский пролив[310]
Моя дорогая душка Мамá,
<…> Теперь мы окончательно попали в Китай, в страну мандаринов, туфель и косиц. <…> 24-го марта утром переехали на китайский пароход «Киянг-Куан», с десантом в 60 чел. и с моей музыкой. Пароход очень чистый и каюты удобные; он предназначен только для речного плавания и ходит между Гонконгом и Кантоном. <…> 25-го марта, Благовещение и день рождения милой Ксении; я не мог поверить, что в этот день минуло ей 16 лет! Мы ее отпраздновали своеобразным образом за китайским завтраком у вице-короля в полной парадной форме. <…> Кормили нас наполовину европейскими, наполовину китайскими блюдами; одну пакость подали ужасную – плавник акулы, разумеется, мы только дотронулись до него. И на вид это блюдо возбуждает отвращение, тем более, что оно пахло рыбьим жиром. Ласточкины гнезда нам приходилось есть и раньше: на Яве, в Сиаме и Сайгоне; я нахожу это вкусным – в сущности, это бульон с лапшой и нисколько не противно. Нам роздали палочки из слоновой кости, которыми я очень скоро выучился есть. Под конец вице-король провозгласил тост скромным голосом, держа рюмку обеими руками против своего лица, я ответил ему через переводчика. У китайцев существует превосходный обычай, следуя которому гости должны оставлять хозяина тотчас по окончании стола. Как хорошо было бы у нас завести тот же обычай. <…> 26-го марта отправились по магазинам и накупили массу вещей; опять пришлось в паланкинах проходить по улицам. Вообще европейцам советуют не ходить по городу пешком, а всегда на носилках и с конвоем китайских солдат. <…> 27-го марта утром ушли из Кантона <…> В 5 ½ пришли в Гонконг и переехали на «Азов».
Письмо цесаревича Николая Александровича императору Александру III 1 апреля. Желтое море
Мой дорогой Папá,
<…> Когда думаю о своем доме и о том, что вы в эту минуту делаете, то сердце невольно сжимается при мысли о том громадном пространстве, которое разделяет нас еще. Несколько раз я впадал в безотчетную тоску и проклинал себя за то, что задумал идти в плавание и на такой долгий срок расстаться с вами. <…> Слава Богу, с сегодняшнего дня осталось всего 3 ½ месяца – это ничто в сравнении с теми 10-ю мес[яцами], которые висели надо мною перед отъездом из дома. Единственною грустною страницею нашего плавания – это болезнь и уход в Грецию бедного Георгия.
Письмо цесаревича Николая Александровича императрице Марии Федоровне 25 апреля. Японское море
Моя милая душка Мамá,
<…> Япония мне страшно нравится, это совершенно другая страна, непохожая на те, которые мы до сих пор видели. Действительно, здесь все в миниатюре, и люди, и животные, и дома, и горы, и деревья, и речки; зато чистота у них поразительная и, разумеется, все пахнет хорошим японским запахом. Даже «Память Азова» пропитался им, а моя каюта превратилась в совершенно японскую комнатку. Каждый день я съезжал на берег и гулял или катался в дженрикше по чистейшим Нагасакским улицам и покупал бесчисленное количество вещиц. Мне очень нравилось ходить по базарам, где покупают всевозможные деревянные лакированные вещи простой народ и матросы. Но что особенно приятно было нам всем – это то, что именно здесь в Нагасаки почти все японцы говорят по-русски, не только в магазинах, но и в лавках и на базарах, недаром наши моряки считают себя дома, во время стоянки в Нагасаки.
Дневник цесаревича Николая Александровича
29 апреля. Киото
Проснулся с чудесным днем, конец которого я бы не видел, если бы не спасло меня от смерти великое милосердие Господа Бога! В 8 ½ отправились в дженрикшах из Киото в небольшой город Оцу, куда приехали через час с ¼ <…> поехали в дом маленького кругленького губернатора. Даже у него в доме, совершенно европейском, был устроен базар, где каждый из нас разорился на какую-нибудь мелочь; тут Джоржи и купил свою бамбуковую палку, сослужившую мне через час такую великую службу. После завтрака собрались в обратный путь, Джоржи и я радовались, что удастся отдохнуть в Киото до вечера! Выехали мы опять в дженрикшах в том же порядке и повернули налево в узкую улицу с топами по обеим сторонам. В это время я получил сильный удар по правой стороне головы над ухом, повернулся и увидел мерзкую рожу полицейского, который второй раз на меня замахнулся саблею в обеих руках. Я только крикнул: что тебе? и выпрыгнул через дженрикшу на мостовую; увидев, что урод направляется на меня и что его никто не останавливает, я бросился бежать по улице, придерживая кровь, брызнувшую из раны. Я хотел скрыться в толпе, но не мог, потому что японцы, сами перепуганные, разбежались во все стороны. Обернувшись на ходу еще раз, я заметил Джоржи, бежавшего за преследовавшим меня полицейским.<…> Джоржи – мой спаситель – одним ударом своей палки повалил мерзавца; и когда я подходил к нему, наши дженрикши и несколько полицейских тащили того за ноги; один из них хватил его его же саблей по шее 27. <…> Из свиты, очевидно, никто не мог помочь, так как они ехали длинной вереницей, даже принц Арисугава, ехавший третьим, ничего не видел. Мне же пришлось всех их успокаивать, и я нарочно оставался подольше на ногах. Рамбах сделал первую перевязку, а главное остановил кровь; затем я сел в дженрикшу, все окружили меня, и так шагом мы направились в тот же дом. Жаль было смотреть на ошалевшие лица принца Арисугава и других японцев; народ на улицах меня тронул; большинство становились на колени и подымало руки к лицу в знак сожаления. <…> В поезде и в карете в Киото голова сильно ныла, но не от раны, а от туго завязанного бинта. Как только приехали к себе, сейчас же доктора приступили к заделке повреждений на голове и к зашиванию ран, которых оказалось две. В 8 ½ все было готово; я себя чувствовал отлично, после скудного (диета) обеда лег спать с мешком льда на башке.