Саша Береста
Другой
IX
Голиаф усмехнулся.
– Интересная история. Мораль, которую вы хотите до меня донести, понятна, но вы же не думали, что я действительно проникнусь?
Скалровский поднял брови, на что Абатуров неконтролируемо улыбнулся.
– Вы действительно считали, что я изменю свое мнение? Что стану добрым и хорошим, как сделали вы?
– Я? – усмехнулся Алексей, – Это был не я, Голиаф, я рассказывал о…
– Перестаньте врать. Пару раз вы оговорились, назвав якобы Болдина Скалровским, – серьезное, почти мертвое лицо смотрело на седого старика, – Я уже давно понял, что вы взяли себе его фамилию. Потому что вы себя вините. Потому что вы надеетесь, что так вам будет хотя бы не стыдно перед самим собой. Но вам стыдно. Вы – глупец, Сехинов.
Глаза Алексея вспыхнули, вены на шее вздулись. Он приблизился к юноше, проговаривая каждое слово.
– Скалровский. Алексей Скалровский. Я не был глуп. Я болел, и вы знаете это лучше, чем я. Но я излечился благодаря Михаилу, – опасно низким тоном проговорил Алексей, смотря на безразличного Голиафа, вскоре вновь отстраняясь, – Благодаря его взглядам. Я уверовал, Голиаф, и имею в запасе много аргументов, подтверждающих существование Бога. Мои убеждения тверды, и я не собираюсь повторять ошибку Михаила так же, как не собираюсь повторить и свою.
– Вы уже её повторили.
Алексей пару раз моргнул, слабо подняв брови.
– Что?
– Рассказав мне весь этот бред, который я был вынужден покорно выслушать, вы попытались навязать мне свою точку зрения. Точно так же, как вы сделали с Михаилом, – смертельно ледяные глаза смотрели на мужчину, – Вы хотите и моей смерти тоже? Как-то не по религии.
Алексей возмущенно поднял брови, когда Голиаф снова отвернулся, рассмтаривая кубики льда в своем пустом стакане.
– Что?! Нет! Я… – он выдохнул, пытаясь успокоиться, – Я лишь хотел сказать, что любая болезнь излечима, даже психопатия, надо лишь…
– Вы не болели. Вы просто были скотом.
Скалровский застыл, не способный ничего ответить, пока Абатуров лениво продолжал:
– Скорее всего вы страдали деперсонализацией, которая постепенно переросла в дереализацию. Не знаю, из-за чего, впрочем, и знать мне не хочется, вы начали отчуждать свои эмоции. Возможно, сначала вам было страшно, но потом вы даже начали ловить кайф, а затем, видя как вас ничто не веселит или печалит, вы решили, что можете управлять людьми, поскольку вы от природы достаточно проницательны. У вас хорошо получалось, – Абатуров повернул голову к собеседнику, – Вы даже убили человека.
Алексей закрыл глаза, опуская голову. Ему было больно это слышать, хотя он и понимал, что это правда. Вздохнув, старик снова глянул на юношу.
– Я думал, это называется психопатия… Откуда вам известно так много?
– Вы думали, я ни разу не интересовался своим состоянием?
– Да, но…
– Психопат – это человек с низким уровнем эмпатии. Зачастую он и сам не может осознать, что чувствует, – Голиаф глянул на старика, усмехнувшись, – Но вы не такой. Вы не только понимаете чувства других, но и в совершенстве управляете ими, как я выяснил из вашего рассказа. Даже можете убить человека.
– Хватит… – Алексей выдохнул, утерев лоб ладонью, – Я сменил фамилию не только из чувства вины. Я хотел разделить жизнь на
«до» и «после», надеясь больше никогда не возвращаться к тому Сехинову, которым я когда-то был.
Голиаф усмехнулся, скрестив руки на груди.
– Вы думаете, что у вас получилось?
– Я… Полагаю, что да.
Абатуров отрицательно покачал головой.
– Вы ошибаетесь, Алексей. Вы никогда не переставали быть Сехиновым. То, что спрятано в недрах человеческого разума, остается там навсегда. Люди не меняются, даже если очень этого желают, вы и сами это знаете.
Скалровский начал раздражаться:
– Послушайте, Голиаф, вы очень юны. Когда вы дорастете до моего возраста, вы станете понимать, о чем я говорил, вы сразу пожалете обо всем, что сейчас мне сказали. Я действительно исправился, я понял свои ошибки и захотел быть лучше, кто-то другой на моем месте уже давно бы опустил руки.
– Что с вашей собакой?
Скалровский на мгновение замер, после чего нахмурился, не поняв вопроса.
– Простите?
– Ваша собака. Ну, которую вы бросили еще в самом начале вашей сказки, – Голиаф спокойно ожидал ответа, пока мужчина задумчиво опустил глаза, вскоре усмехнувшись.
– А вы правы, это ведь и впрямь вышла сказка.
– Не понял.
Старик пожал плечами, поднимая на юношу глаза:
– Я многое позабыл. Что-то выдумал, что-то искаверкал. Хах… А ведь вы были правы с самого начала, говоря о том, что мой рассказ – сказка.
– Я и сейчас окажусь прав. Так что с собакой? Алексей пожал плечами.
– Откуда я могу знать? Надеюсь, нашла новых хозяев.
– То есть, вы не пытались её искать?
– Зачем? – мужчина поднял брови.
– Вы ведь поняли свою ошибку. Почему-то ошибку с Михаилом вы попытались хоть как-то исправить, а об этой вспомнили только сейчас.
Мужчина вспыхнул.
– И как же я что-нибудь исправил бы?
– Никак.
– Ну вот и вс…
– Но ведь и с Михаилом ничего не исправить, так зачем же вы пытаетесь? Причем пытаетесь грандиозно. Как поживает его жена?
– Откуда я-то могу об этом знать?! – рявкнул Сехинов, потихоньку начиная сердиться всерьез.
– Ну надо же! То есть, вы взяли его фамилию, решились
кардинально изменить мировоззрение только в память о покойнике, но даже не интересовались о его жене? Это крайне благородно, – Голиаф вздохнул, вставая со стула, – Спасибо за разговор, но мне нужно идти.
Абатуров протянул мужчине ладонь для рукопожатия. Старик молча смотрел на него, но не злобно. В его глазах был изображен интерес вместе с легким испугом, словно Алексей только что узнал какие-то страшные тайны о прошлом Голиафа, из-за чего Абатуров напрягся, но, стоило старику пожать его руку, задействовал нужные мышцы и улыбнулся, как вдруг:
– Твои родители обрекли тебя на тяжкую судьбу, дав тебе это имя, – проговорил суровый бас, – Ты скоро все поймешь. Ступай.
И, отпустив руку юноши, отвернулся, облокотившись на стол, схмурив брови, явно о чем-то размышляя. Голиаф не придал этому значения и, пожав плечами, отправился прочь из бара, захватив свою сумку, ни о чем не думая и не размышляя.
Дойдя до дома, юноша поднялся к своей квартире, но, увидев двух полицейских около его двери, остановился. Его пробрала дрожь, и Голиаф хотел было уже сбежать, но вдруг его окликнули:
– Извините! Это вы Голиаф Абатуров?
Юноша понял, что бежать бесполезно. Они рано или поздно его нашли бы. Он нарисовал у себя на лице улыбку.
– Все верно, это я.
Один хранитель порядка подошел к юноше.
– Вам нужно пройти с нами.
X
Голиаф сидел в камере для допросов, смотря в стол, стоящий перед ним. Он не оглядывал помещение, но прекрасно знал, что справа от него находится двусторонне зеркало, за которым сидят люди, наблюдающие за ним. Он знает, что его вызвали не просто так, и прекрасно понимает, что его будут допрашивать. Но о чем?.. В комнату вошел загорелый, от природы уставший мужчина с черными, как смоль, коротко стриженными волосами и небритой щетиной. Абатуров невольно поднял на него спокойный взгляд.
– Извините, что заставил вас ждать, – сказал следователь, присаживаясь на стул рядом с юношей, – Итак… Голиаф Абатуров, верно?
– Все так.
– У вас интересное имя. Меня зовут Борис Николаевич, будем с вами знакомы, – следователь мимолетом улыбается, – знаете ли вы, по какой причине вы находитесь здесь?
– Нет, Борис Николаевич.
– Хорошо. Тебе когда-нибудь зачитывали твои права?
– Нет.
– Возможно, ты видел это в фильмах, но по протоколу я обязан тебе их прочитать.
Абатуров молча кивнул, не показывая никакой реакции и даже не слушая, что ему говорят. Что-то про съемку и адвоката… Это не важно. Мысли юноши сейчас сосредоточены совсем на другом.
– Ты не хочешь воды перед тем как мы начнем, Голиаф? Хорошо себя чувствуешь?
– Все в порядке, спасибо за беспокойство.
Чтобы не вызвать подозрений, студент слбо улыбнулся, надеясь таким жестом показать свою дружелюбность. Если сотрудничать со следствием и подчиняться им, все пройдет хорошо. Но ему страшно, и этого нельзя показывать.
– Хорошо, Голиаф. Скажи, пожалуйста, ты знаком с это девушкой? – вынув фотографию из папки с материалами дела, мужчина внимательно посмотрел на юношу.
– Да. Это Марта Озёрова.
– Ты её знаешь? Вы встречались?
– Нет.
Детектив поднял брови.
– Разве нет? Твои друзья рассказали мне иначе.
– Они могли многое вам рассказать, – на мужчину поднялись мучительно холодные глаза, – Но мы с Мартой были просто друзьями. Хотя… Не думаю. Даже не друзьями.
– Не друзьями? Почему?
– Ну, она была умна, но мы не сходились в мнениях. Я всегда считал, что стоит учиться и узнавать новое, и только в этом есть смысл, но она… Мешала.
Абатуров сразу прикусил язык за зубами, понимая, что сказал явно лишнее. Заинтересованный следователь подвинулся к нему.
– Что это значит?
– Мешала на лекциях, – поспешно добавил юноша, – Все время смеялась, отвлекала других… И все такое. Она схватывала на лету и не понимала, что не все могут так же.
– Я тебя понял. Когда ты видел её в последний раз?
– Я… Не уверен, Борис Николаевич.
– Все хорошо, не переживай, – мужчина чуть скептически оглядел юношу, – Знаешь, за последние минут двадцать ты почти не менялся в лице. С тобой все хорошо? Если это такая тактика, лучше её не использовать.
Голиаф почувствовал, как сердце пропустило пару болезненных ударов.
– Я… Нет, я…
Абатуров заставил себя неловко поерзать на стуле, показывая неуверенность в себе.
– Извините. У меня всегда были проблемы с выражением эмоций, но я ничего не скрываю. У меня был… Друг, который намеренно скрывал эмоции. Считал, что это круто и так он будет больше значить для мира, но это полный бред. Я бы не стал использовать то как тактику, к тому же… – он заставил себя улыбнуться, – Вы бы меня быстро раскусили.
Следователь по-доброму усмехнулся.
– Я понимаю. Ты когда-нибудь консультировался у психотерапевта?
– Нет.
– Ничего страшного, – задумавшись, произнес Борис, вскоре возвращаясь к работе, – Так что насчет своих друзей? Как думаешь, почему они нам солгали?
– Откуда я знаю? Они всегда считали меня… Другим.
– Другим? Почему?
– Ну, вы сами понимаете. Моя манера общения, тело… Лицо. Они бы наверняка хотели подставить кого-то, как я.
Мужчина поджал губы, вздохнув.
– Я услышал тебя. Спасибо за содействие, Голиаф. Сейчас к тебе придет еще один полицейский, поговори с ним тоже, пожалуйста.
– Хорошо.
Борис Николаевич вышел из камеры, и вскоре в неё зашел другой следователь. Мужчина со светлыми волосами, еще молодой, но явно хорошо подготовленный, вошел к Голиафу и сел на стул, где раньше сидел прошлый полицейский. Особо не церемонясь, он кинул еще одну фотографию Марты прямо под нос юноше.
– Итак, у нас мало времени, – словно скроговоркой проговорил юноша, почти такой же молодой, как и сам Голиаф. Закинув ногу на ногу, он ткнул пальцем в фотографию, – Знаешь её?
Абатуров скептически сщурил глаза, понимая, что это уловка, на которую он ни в коем случае не должен попасться. Сохраняя спокойное лицо, он ответил.
– Марта Озёрова.
– Потрясающе. Зови меня Нео, если тебе очень важно мое имя, – небрежно откинув папку с делом, «Нео» посмотрел прямо в глаза юноше, – Ты знаешь, зачем ты здесь?
Голиаф не шелохнулся. Этот все видел через стекло. Этот думает, что знает, куда надо надавить. Но Абатуров давит не хуже других.
– Не знаю, Нео.
– Да ладно? – почему-то юноша странно улыбнулся, пододвигаясь еще ближе, – Давай-ка я тебе напомню. Марта Озёрова. Её исчезновение.
– Исчезновение? – Голиаф поднял брови.
– Не строй из себя придурка, придурок, – повысил голос блондин, – Мы все прекрасно знаем. Когда ты видел её в последний раз?
– Борис Николаевич уже спрашивал меня об этом, – сам не зная, почему, Голиаф улыбнулся, на что Нео вдруг засмеялся:
– Настроение хорошее, да? Слушай меня сюда… – прошипел юноша, приблизившись к студенту, – Ты так и не понимаешь, что происходит? Ты в полицеском участке, парень. У тебя уже ОГРОМНЫЕ неприятности. И сейчас у тебя два пути: или ты перестаешь вилять жопой и раскрываешь, кого пытаешься покрыть, или берешь ответственность на себя.
Нельзя рисковать.
– Я понял, Нео.
– Славно, – следователь снова откинулся на спинку стула и расслабился, – А теперь скажи мне, когда ты видел её в последний раз?
– Может, месяц назад.
– Месяц назад? – улыбнулся блондин, – Оставь эту сказку Боре. И что вы делали «месяц назад»? – он пальцами показал кавычки.
– Общались. Мы виделись в универе.
– И о чем вы общались.
– Я не знаю… Ну… Всякое… Там музыка, уроки, учителя и одногруппники, вы знаете как это бывает.
– Знаю-знаю, – лениво ответил мужчина, – И кем же вы были друг другу?
– Мы были друзьями, Нео, – вполне спокойно ответил юноша. Следователь изменился в лице.
– Друзьями, говоришь…
Он замолчал. Посмотрев на студента, «Нео» приблизился к нему, смотря четко в глаза.
– Слушай сюда, мальчик. Мы нашли женский труп около твоей мусорки.
– ЧТО, – неконтролируемо вскрикнул юноша, не чувствуя как поднимаются брови, раширяются его глаза и опускается челюсть. Следователь игнорирует его реакцию.
– Тело в лаборатории. И мы знаем, что это был ты. Ты всю её обтрогал, Голиаф, оставил все свои отпечатки на ней.
Голиаф постепенно успокоился, насильно опуская брови вместе с веками и закрывая рот. Ему потребовалось только пару секунд, чтобы понять, что следователь блефует. Анализы не могут быть готовы так скоро. Юноша вновь нарисовал спокойное лицо.
– Я не убивал её.
– Да? А вот я уверен в обратном, – он почему-то стал более обеспокоенным, – Пойми, у неё ведь есть семья… Ты не из тех, кто хочет видеть мучения, Голиаф, я знаю. Ты не такой парень, ты не убийца.
– Так и есть. Я не убивал её.
Следователь вскочил со стула, ударив по столу.
– Да мы и так знаем, что это был ты!! – проорал сорвавшийся юноша,
– Ты оставил свои отпечатки, свои следы! Ты облажался, Голиаф! По-крупному облажался!
– Я этого не делал.
Спокойный, даже не взволнованный тон сотворил со следователем что-то странное. В глазах блондина сверкнул страх, после чего он тут же замолчал, а затем молча встал и ушел.
Голиаф просидел в камере еще около часа, как вдргу дверь открылась и зашли двое уже знакомых ему полицейских. Борис Николаевич задумчиво смотрел на Абатурова, прислонив кулак к подбородку, пока тот, который ушел в страхе, теперь стоял с самодовольной улыбкой на лице:
– Ну что, Абатуров? Пришли наконец результаты тестов. Сейчас мы и узнаем кто ты такой на самом деле.