Саша Береста
Другой
«Какая же все-таки бесполезная эмоция! Из-за неё к старости на лице проступают морщины, болят скулы и напрягаются глаза из-за того, что приходится их щурить – ну совершенно непонятно, зачем людям улыбаться! Ходили бы все с одинаковыми лицами, да хуже бы из-за этого ни за что не сделалось никому. Улыбка, смех и счастье романтизированы до тошноты, и даже доктора верят в этот бред! Улыбка – всего лишь жест приличия. Точно такой же, когда ты, например, говоришь «спасибо» и «пожалуйста». Однако все же странно, что людям нравится, когда их собеседник показывает им свои зубы», – юноша скорчился, подавив рвотный рефлекс, –
«Невероятная гадость… До чего же человечество бывает противным!»
Опершись руками о раковину, Алексей вгляделся в свое лицо, внимательно изучая каждую его клеточку, простояв так несколько минут, вскоре одобряюще кивнув:
«Все еще идеален. Никто не был так идеален, как я. Когда я стану неприлично богат, пожалуй, буду жертвовать деньги в какие-нибудь ущербные приюты, чтобы создавать массам о себе идеальную репутацию.
Наверное, не буду покупать дорогие квартиры для вида, чтобы люди думали, что я все жертвую» – Сехинов презрительно усмехнулся, поправляя пиджак, – «Глупцы. Любят мучеников, как же это странно… Что ж, пусть думают, что я не эгоист. Моя жизнь станет величайшей иронией потому, что я буду иронизировать сам над собой. Рано или поздно люди это заметят, но к тому времени я уже буду иметь достаточно связей во внешнем мире».
Алексей скептически покосился на дверь, предполагая, что Миша уже рассказал всем о его происшествии с собакой. «Хм, может, получится уйти сегодня…» – одобрительно кивнув самому себе, юноша быстро потер глаза, из-за чего они сделались чуть красными, будто он плакал. Вновь изобразив из себя страдальца, Сехинов вышел из туалета с опущенными глазами и тут же встретился с начальником, довольно пожилым мужчиной. Да, как он и предполагал, Миша успел все разболтать.
– Алексей Степанович, я сожалею, – действительно сочувствующе произнес директор, – Я и сам владелец двух борзых и однажды одна из них…
– Я помню, вы говорили, – отрезал Сехинов, надеясь прервать этот унылый разговор, что еще даже не начался.
– Да, да.. Вы выглядите… Не очень хорошо, – неожиданно с сочувствием произнес директор.
– Ну, сами понимаете.. – оставаясь в своем образе безутешного хозяина, ответил Сехинов.
– Понимаю. Знаете, отправляйтесь-ка домой.
Спустя каких-то десять минут, юноша уже с удовольствием ехал домой, ужасно гордый собой. Стоя в автобусе, он мечтательно глядел в окно. Он прославился на работе своим усердием и строгостью, но всегда приходил на помощь, если кто-то в ней нуждался (это тоже неплохой статус – нынче доброжелательность вошла в моду), а теперь будет еще и добрым хозяином нерадивой собаки, что сорвалась с поводка такого замечательного хозяина.
«Глупцы! Наивно полагают, что человек, любящий животных, по умолчанию добрый! Какая же все-таки глупость… И животные – тоже глупость». Погрузившись в свои мечты о прекрасной репутации, Алексей даже забыл, что историю про собаку выдумал за считанные секунды. Он уже мечтал о том, как ляжет на диван, возьмет в руки какую-нибудь книгу или просто почитает новости в телефоне. Лучше вечера не сможешь придумать… Поднявшись на свой этаж, юноша вставил ключи во входную дверь, как вдруг услышал лай, заставивший вздрогнуть. Впав в ступор, Алексей замер на несколько мгновений, после чего раздраженно зашипел.
– Твою же мать. Эта псина ведь никогда не терялась…
Раньше Роб не доставлял Алексею неудобств. Юноша уже привык к нему, но мысли о том, что он мог бы просто спокойно жить без этой бесполезной собаки, отныне пожирала его. Страдальчески выдохнув, мужчина, раздосадованный тем, что его легенда не сбылась наяву, покорно открыл дверь, грубо отталкивая от себя радостно прыгнувшего на него пса, породы испанского спаниеля, раздеваясь и направляясь в свою комнату. Преданный хозяину Роб пошел за ним, радостно виляя хвостом, но вдруг Сехинов остановился.
На лице его проступила оживленная задумчивость, а в глазах зажегся нехороший огонёк. Губы исказила воодушевленная и очень опасная улыбка. С таким восторгом могли бы улыбаться волки, загнавшие свою добычу в угол. Медленно повернувшись с Робу, Алексей посмотрел на него безумным от восторга взглядом.
– Роби… Хороший мальчик. Хочешь гулять?
На слове «гулять» Роб радостно залаял, вставая от радости на задние лапы. Снова одевшись и взяв поводок, Алексей отправился на улицу. Сев в автобус, юноша опустился на свободное место, брезгливо отодвинув руку с колена, только на него легла преданная собачья голова. Повернув голову, Сехинов устремил взгляд в окно, не понимая, зачем вообще три года назад взял эту собаку…
Темный зимний вечер. Компания, состоящая из Алексея, Михаила и еще парочки друзей, отправлялась домой после знатной гулянки. Сехинов с нетерпением ждал, когда придет домой и наконец-то избавится от общества этих людей. Но вдруг к ним выбежала собака, еще совсем щенок. Играя, он подбежал к этим людям, что тут же с удовольствием приняли его, гладя и лаская, да приговаривая ласковые словечки, искренне восхищаясь красивыми собачьими глазами, невероятно интересным окрасом и редкостью породы.
Восхищались все, кроме Алексея. Он, фыркнув, попятился, с отвращением смотря на грязные лапы собаки, дрожащие от холода, на её мокрый нос и рот, не представляя как кто-то может позволить «этому» лизать свое лицо. Но, ради вида, Сехинов улыбнулся, спокойно смотря на спаниеля, и едва поборов желание отстраниться, стоило собаке подойти к нему и заглянуть в глаза, виляя хвостом.
– А ты ему понравился, Леша! – посмеялся один из компании, – Может, возьмешь себе? Ошейника нет.
На это заявление Алексей возмущенно поднял брови и хотел яро отказаться, был готов даже с пеной у рта доказывать, что у него невыносимая аллергия, но вдруг в разговор вмешался его заклятый враг.
– А что? Бери, Сехинов! – бодро скомандовал Михаил Ильич Болдин, преуспевающий инженер в фирме, – У тебя же много свободного времени, дружище! Вот и будешь псом заниматься!
«Чертов Болдин…» – зубы у Алексея заскрипели, «Даю руку на отсечение, он тоже хочет стать директором, как и я… Человек не может быть таким дружелюбным сам по себе, у него точно есть цель, точно… Но мне нужна эта дружба. В случае чего, этот Михаил может мне пригодится. Придется взять этого противного пса, надеюсь, это поспособствует нашей… «Дружбе». Будь ты проклят, Михаил и его дружок…».
Посмотрев на собаку, Алексей улыбнулся, вскоре подняв глаза на Болдина.
– Отличная идея!
Выйдя из транспорта на неизвестной ему самому станции через час, а может и чуть больше, Алексей направился прямо, потом налево, затем снова направо, пока не вышел к облагороженному полю: это было обычное зеленое поле, без цветов и без клумб, но со скошенной травой и поставленными кое-где скамейками. Главное удобство этого поля было в дороге, что находилась слева от него.
Это был очень редкий пример единения природы и человеческого в неё вмешательства: совсем рядом с проезжей частью, на которой частенько показывались машины, проезжающие на огромных скоростях, расположилась высокая трава, показывая все свои красоты и хвастаясь обширным полем, переходящим в дикий лес. Место было идеальным. Сняв с пса поводок вместе с ошейником, мужчина достал старенький теннисный мячик из кармана и стал ждать. Роб не вилял хвостом и не радовался. Тревожное ожидание чего-то, а чего, он и сам не знал, изнуряло собаку. Смотря на холодное, всегда безразличное лицо хозяина, он тихо скулил, словно умоляя отвезти его обратно. Только к остановке начал подъезжать автобус, Сехинов быстро посмотрел на пса, не обращая внимания на накрапывающий дождик, что начался пару минут назад.
– Роб! Лови, мальчик! – скомандовал Алексей, закидывая мяч далеко в поле.
Роб поднял уши, тут же вставая с места, не сводя глаз с мяча, и преданно завилял хвостом. Они так давно не играли! Стоило мячу полететь, пес побежал за ним, прыжками приближаясь к своей цели, в то время как Сехинов рванул в обратном направлении, следуя к своей.
Ужасно довольный, он успел запрыгнуть в уже тронувшийся автобус. Прильнув к окну, юноша посмотрел на спаниеля с зеленым мячом в зубах, приближающегося ровно к тому месту, где раньше стоял хозяин. Сехинов видел, как в доселе радостных собачих глазах появилось сначала замешательство, затем волнение. Озираясь по сторонам, Роб тщетно искал своего хозяина, а после, не найдя его, выронил мяч изо рта и отчаянно тявкнул, тут же замолчав, будто ожидая, что кто-то откликнется. Мимо проходило очень много людей, но никто из них точно не был любимым хозяином. Озираясь по сторонам, пес вновь безысходно залаял, не теряя надежды. Алексей бы и дальше наблюдал за зрелищем, но скоро спаниель скрылся, стоило водителю повернуть за угол. Сехинов скрестил руки на груди, смотря на поводок с ошейником, которые он очень предусмотрительно снял с собаки – её хозяина вряд ли будут искать без ошейника.
«Стоило бы уже давно так сделать» – уголки его губ чуть поднялись, слабо улыбаясь, – «Было бы меньше проблем. Удивительно, что при моем складном уме я додумался выбросить его так поздно!».
Смотря на стекающие по стеклу окон автобуса тяжелые капли, наверное, уже заставшие его пса, мужчина цокнул языком, закатив глаза:
«А прогнозировали солнечную погоду. Идиоты. Я поэтому и не взял зонтик, а теперь придется мокнуть».
Остальной его вечер прошел спокойно».
__________________________________________________________________________________
– Какой-то бред. Своей сказкой вы ничего не добились, сожалею, – равнодушно заметил Голиаф и пожал плечами, на что старик поднял брови.
– Сказкой?
– Сказкой.
– Помилуйте, это вовсе не сказка! – возмутился мужчина, сводя брови в своем почти добродушном гневе. Абатуров усмехнулся.
– Не нужно врать. И я даже знаю, что все это вы выдумали сами, если не сейчас, то какое-то время назад. Вы рассказываете все в таких красках… – юноша задумался, подбирая слова, – Как будто вы – рассказчик и смотрите на все со стороны. Вы выдали себя очень глупо.
На это мужчина не нашел ответа и предпочел молчать.
– К тому же… – начал юноша, – Этот Сехинов вовсе не похож на меня. Я полагаю, вы рассказываете мне все это, чтобы я посмотрел на себя со стороны, увидел, какой я ужасный и плохой, но мы с ним разные. Да, у нас обоих проблемы с выражением эмоций, но наши мировоззрения очень отличаются друг от друга. Я готов убрать кого-то ради высшей цели, а он – ради своей же выгоды. Ко всему прочему, у… Алексея? Да. У Алексея кишка тонка.
– Что вы сказали? – спросил помрачневший старик, тут же подняв суровые глаза на собеседника.
– У Алексея. Кишка. Тонка, – разборчиво, четко проговаривая каждую букву, повторил Голиаф, – Из зависти и своих гиперболизированных амбициозных планов он согласился взять животное. А оно, в свою очередь, очень мешает исполнению любых планов, – вдруг глаза юноши заискрились, уловив изменившееся настроение незнакомца. Голиаф странно, почти безумно улыбнулся,
– Скажите мне скорее, как вас зовут?
– Что? – недоуменно воскликнул старик, приняв вопрос юноши за дерзость, – Зачем вам это?
– Вы так очаровательно злитесь, когда я привожу объективные аргументы в мою пользу, а не этого… Алексея, да еще и яростно утверждаете, что ваша сказка – правда. Я вам верю. Но скажите мне, кем вы были? Неужели вы и есть тот Алексей Степаныч?
– Я…
– Или вы его друг Михаил? О, так было бы намного прозаичнее!
– Я не могу сказать вам…
– А может вы все-таки все придумали, сударь? – Голиаф вновь опасно приблизился к лицу мужчины, невероятно возбужденный от того, что ему удалось застать обычно безэмоционального старичка врасплох, – Может, все это – плод вашего воображения? И тогда вы можете быть и Алексеем, и Михаилом или даже псом Робом…
Мужчина вновь вскинул брови.
– И… Какой же «я» будет верным? – медленно спросил старик.
– Любой. И ни один в то же время.
Старик задумался, опустив глаза. Он уже не злился и даже не был суров. Он думал. В итоге, глубоко вздохнув, мужчина улыбнулся, пригладив седые волосы на голове.
– В одном вы угадали. Меня зовут Алексей, – морщинистая рука ловко юркнула во внутренний карман жилета, вытаскивая паспорт мужчины в коричневой обложке, – Но моя фамилия…
«Скалровский» – про себя прочитал Голиаф, смотря на раскрытый документ. Юноша отвел глаза, не очень желая признавать свое поражение. Он вздохнул.
– Значит, вы все-таки все выдумали.
– Не совсем, – улыбнулся старик, – Я лишь сгустил краски. Я хотел бы рассказать побольше о том, как Алексей Степаныч потерял свое рабочее место, но, мне кажется, вам будет не очень интересно.
– Вы удивительно проницательный человек, Алексей, – без удивления, но с ноткой почтения ответил ему Голиаф, – Мне было бы интересно про Михаила. Если я все правильно понял, он был разгильдяем, таким, с которыми я и хочу справляться.
– О нет, нет… Он был очень интересный человек, – отчего-то печально вздохнув, сказал Голиаф.
– Даже если это сказка, мне интересно, что вы хотите мне сказать. Прошу, продолжайте.
Алексей мягко усмехнулся, благодарно кивнув.
– Спасибо. Даже если это не поможет вам, возможно это поможет мне. Я слишком долго вынашивал эту… Сказку.
– Могу я попросить вас кое о чем? – Абатуров зевнул.
– Да, конечно.
– Не пытайтесь рассказывать все так, будто идеально знаете того, о ком рассказываете. Это раздражает и, по правде говоря, мешает мне построить собственное впечатление об услышанном, поскольку вы, как любой обычный человек, вкладываете в слова эмоции, которые получаете при воспоминании о человеке и персонаже, а после этого начинаете додумывать за него. Обычно, кстати, из-за этого и возникают конфликты: люди невероятно хорошие мечтатели и с удовольствием придумывают свои истории про других людей.
Это нормальное явление, но оно ужасно бесит. Особенно когда слухи распространяются по универу, – он вздохнул, на что Алексей усмехнулся.
– Разве вам не все равно на репутацию?
– Мне все равно на то, что все считают, будто я встречался с Мартой, но меня пугает высокая вероятность быть за это избитым её же парнем.
Алексей Скалровский засмеялся.
– Хорошо, будь по-вашему. К тому же, речь пойдет о Михаиле, а с ним, я уверен, сдерживать эмоции будет попроще.
III
«Открыв глаза, Михаил Ильич Болдин вылез из-под одеяла, сразу же потягиваясь и сонно улыбаясь яркому солнечному свету, почти неприлично светившему ему в глаза. Зевнув, он поставил ноги на теплый махровый коврик зеленого цвета, лежащий рядом с кроватью специально, чтобы согревать холодные после сна ноги.
Надев домашние тапочки, Михаил, одетый в ночную футболку с шортами, протер глаза и поставил руки в боки, расслабленными глазами и с улыбкой на лице разглядывая комнату. Сперва мужчина обернулся к другой половине кровати и, найдя её пустой, мягко усмехнулся, понимая, что жена уже на кухне. Оглядев стены, он в который раз умилился некоторым фотографиям, висящим на них: его родители, он сам, жена… Но одной из самых любимых была его фотография с роялем. Одетый в парадный костюм, выбритый и причесанный, Михаил сидел за инструментом с чрезвычайно сосредоточенным лицом, глядя на клавиши рояля так, будто второй говорил Болдину что-то очень сокровенное и важное, в то время как хозяин пытался помочь ему выговориться. Карие глаза мужчины засмеялись, в который раз видя эту картину, но радуясь, словно в первый, в то время как большая, широкая ладонь зарылась в глубинно-черные, словно уголь, густые волосы, «причесывая».
Миша подошел к шкафу с книгами, что располагался рядом с кроватью, и, взяв оттуда Библию, хотел начать перечитывать её вновь, но:
– Миша! Ты встал? Иди завтракать, опоздаешь! – послышался строгий женский голос, слыша который сразу становилось ясно, что лучше всего будет повиноваться. Болдин улыбнулся, укладывая книгу обратно.
– Иду!
Минуя гостиную комнату, в которой и стоял незаменимый и так горячо любимый мужчиной рояль, а также у стены находился диван, напротив которого был удобно расположен телевизор, мужчина завернул направо, в три шага одолев коридор, и тут же расплылся в улыбке, видя со спины жену, хлопотавшую на кухне. Это была необычайно красивая женщина: её длинные золотистые волосы красиво переливались в солнечном свете, бьющем в окно и настырно проникающим в комнату, заставляя Михаила щуриться и преодолевать желание закрыть глаза. Её необыкновенные желтые глаза пусть и немного устали от быта и рабочей рутины, но не утратили своей прелести в изящном лисьем разрезе. Мужчина мягко улыбнулся, смотря на профиль жены. Мария Геннадьевна Болдина в свои тридцать семь лет была очень красива, тонка, но улыбка для неё была довольно редким явлением. «И почему Машке хочется быть строже, чем она есть?.. – подумал Михаил.
Подкравшись к ней со спины, мужчина нежно обхватил жену за талию, быстро прижав ее к себе, ехидным басом хихикая, слыша резкий вдох женщины и чувствуя, как она замерла от легкого испуга. Женщина нахмурила светлые брови, не поворачиваясь, на что Михаил рассмеялся.
– Очень смешно, – она отстранила от себя его руки и сосредоточилась на блинах, – Из-за тебя блин подгорел. Сам будешь есть, – твердо констатировала Мария, тут же кладя блин на ту тарелку, где блины были не самые удачные: подгорелые или даже порванные, но следующий, хороший, она положила на другую, с хорошими, светлыми блинами.
– Спасибо! Подгорелые намного вкуснее, – Болдин улыбнулся снова, забирая тарелку и усаживаясь за стол, придвигая к себе сметану с вареньем
Тем временем Мария, окончив готовку, взяла несколько блинов из «хорошей» тарелки и, намазав их вареньем, аккуратно сложила в небольшой контейнер, после чего посыпала их пудрой, закрывая крышкой пластиковую коробку, стенки которой уже начали потихоньку запотевать, после чего проделала эту манипуляцию еще раз с другим контейнером, пока довольный Михаил поедал свои любимые подгоревшие блины. Женщина поставила на стол два контейнера, неизменно четким и строгим голосом инструктируя:
– Возьмешь сегодня на работу. С чайком попьешь там, пообедаешь. А на обратном пути хлеб купишь домой.
Сказав все это, Мария наконец сама взяла тарелку с блинами, только уже с «хорошими», и села за стол завтракать. Муж с удивлением смотрел на контейнеры, с аппетитом поглощая блины. Его интересовало очень много вещей, но он решил начать с самого интересного, быстро раззадорившись:
– Ха! Слушаюсь, генерал! Но вам не кажется, что вы слегка ошиблись в расчетах?
Мария удивленно уставилась на мужа, выныривая из своих суетных мыслей:
– О чем ты?
– Два контейнера, генерал! Если у вас есть второй муж, который тоже нуждался бы в блинах, вы должны были сообщить, мэм! – со свойственной солдатам громкостью проговорил Михаил.
Мария замерла на доли секунды, с прямой спиной и с надкусанным блином в руке, потом расслабилась глубоко вздохнула, снова опустив ставший прежним взгляд:
– Мы это уже обсуждали.
– Но генерал!..
– Хватит этого цирка, – Мария быстро рассердилась, а Михаил сразу успокоился, виновато улыбнувшись.
– Прости. Я хотел разрядить обстановку. Мы ведь договорились, что больше это не будет повторяться, да? Мне не нужно два контейнера, дорогая, это совершенно лишнее.
– Второй ничего не весит, к тому же ты принесешь его пустым домой, его не тяжело донести.
– Милая, послушай…
– Ты не сдержишь обещание, Болдин.
Да-да, даже не Михаил, это особо строгое обращение вместе с суровым взором женщины заставили мужчину её выслушать:
– Ты все раздашь, как и всегда. Твои бессовестные коллеги налетят на тебя, как пчелы на мед, когда ты достанешь еду, а ты не сможешь отказать.
– Ну послушай… – ласково начал мужчина, но ту же четкий и раздраженный голос жены прервал его:
– Нет. Я тебя уже слушала, и это закончилось тем, что ты опасно похудел. Лучше уж я буду делать обед твоим коллегам, чем ты снова так подвергнешь себя опасности, – она раздраженно вздохнула, – Тебе с твоим желудком вообще нельзя так пропускать приемы пищи, а ты…
– Ладно-ладно… Я понял… – мужчина слабо улыбнулся, смотря на женщину, – Но у меня сегодня выходной, Маша. Боюсь, блины не понадобятся.
Застыв, женщина изумленно посмотрела на мужа, затем на календарь, висевший слева от нее.
– Четверг…
Мария тяжело вздохнула, встала из-за стола и убрала оба контейнера в холодильник. Завтра точно пригодятся. Болдин тихо вздохнул, тоже встав со стула, постаравшись улыбнуться.
– Хочешь, сходим сегодня куда-нибудь?
– Дел полно, Миша.
– Дел всегда полно, – Болдин аккуратно тронул хрупкое плечо девушки, укрытое махровым бежевым халатом, кончиками пальцев, на что женщина грустно усмехнулась.
– Здесь ты прав…
– Давай прогуляемся! – мужчина развернул жену за плечи к себе лицом, заглядывая умоляюще в её прикрытые глаза, – Мы уже очень давно не гуляли вместе, давай хоть сегодня выйдем на улицу… Пожалуйста…
– Мне нужно слишком много сделать. Извини, – Мария отвела глаза, тяжело вздыхая, – И мне не хочется.
Поджав губы, Михаил со вздохом кивнул.
– Я понимаю…
Мужчина тоже опустил глаза, оказывая своеобразную молчаливую поддержку. Но Михаил не скорбел, а думал. И придумал. С загоревшимися глазами он схватил девушку за руку и повел прочь из кухни. Ничего не понимая, Мария послушно следовала за ним, не проронив ни слова и, только мужчина усадил её на диван в гостиной, а сам сел за рояль, предварительно подняв его крышку, жалобно промычала, словно игрушка, на которую ненароком наступили:
– Не-ет, Миша, пожалуйста…
– Прошу тебя, просто послушай… – тихо попросил мужчина, смотря на женщину. Мария слабо улыбнулась.
– Щенячьи глазки?.. – на это Михаил только мягко усмехнулся.
– Я уверен, тебе это поможет.
– Хорошо. Если ты уверен, то прошу тебя.
– Спасибо…
Решительно вдохнув, мужчина занес руки над клавишами и начал играть. Он примерно понимал, каким должен быть порядок произведений…
Мария сидела на диване, устало глядя стеклянным взором на выключенный телевизор. Зачем он здесь?.. Они его совсем не смотрят… Взгляд зацепился за едва заметную мошку, что летала около женщины, но очень скоро исчезла из поля зрения. Женщина тихо вздохнула и только сейчас поняла, что музыка уже давным-давно льется приятным ручейком по всей гостиной. Только… Что это?
Метель, буря… Да, 17-я соната Бетховена. Но почему именно она и почему именно эта часть?.. Что же, раз Михаил так старается, стоит вникнуть.
Перед воображением девушки тут же всплыла буря, метель, какая-то… Неопределенность. Примерно такие чувства сейчас витали у неё в душе: неразбериха, хаос в самом плохом смысле этого слова и неясная никому, даже ей самой суета, узницей которой она внезапно стала против своей воли. Тяжело вздохнув, женщина повела затекшим плечом, не совсем понимая, почему муж сказал ей, что музыка должна ей помочь. Однако в этом был свой особый смысл! Было ощущение того, что рояль узнает чувства девушки, понимает её и принимает, как никто другой. Конечно, о лечебных свойствах музыки Мария знала задолго до этого дня, но поняла, насколько великой может быть эта сила, только сейчас.
Судорожно выдохнув, она принялась ждать следующего произведения, которое не заставило себя долго ждать. Серенада Шуберта показалась ей песней вернувшегося после войны солдата. В ней невероятно много печали и раздумий, отчетливо слышится эхо пережитых переживаний, и, пускай все уже позади, оставшиеся навсегда в сердце раны еще долго не дадут покоя, хотя жизнь старается намекать на то, что уже давно пора двигаться дальше. Женщина судорожно вздохнула, опуская глаза, чувствуя носом накатившие слезы. Может, Миша прав?.. Ей нужно позволить кому-то себя понять, может, так ей станет намного легче… Рояль разговаривал, словно вспоминая тяготы прошлой жизни, пытаясь сказать так много одной лишь музыкой, но, как выяснилось, ею можно сказать намного больше, чем простыми человеческими словами.