Сара Фейрвуд
В поисках греха: когда влюбляются ангелы
Глава 3
Я с трудом нашел кабинет социологии, блуждая по коридорам университета, как потерянная душа в неведомом лесу. Кабинеты казались одинаковыми – серые стены, длинные коридоры и дверные номера, как загадочные заклинания. Когда я наконец нашел нужную дверь, открыл ее и шагнул внутрь, вся аудитория вдруг обернулась ко мне, как будто я сделал что-то неуместное на этом строгом приеме.
Взгляды новых однокурсников пронзали меня, как стрелы, а в воздухе витающее напряжение заставило мою неловкость расти. «Что им всем от меня надо?» – думал я, не находя ответа. Я предпринял поспешную попытку не показывать свою неуверенность и, наконец, заметил свободное место в углу. Поздно осознав, что походка моя была неуклюжей, я споткнулся о стул, когда садился, и это вызвало смех у нескольких ребят поблизости. Отличное начало, подумал я, в душе жалея, что вообще пришел сюда. Что ж, вот и моя новая жизнь в этом новом хрен знает кем забытом мире.
Пара прошла медленно, словно вчерашний снежный дождь. Я сидел и тупо смотрел в окно. Устрашающая перспектива университета окружала меня. Внутри все перевернулось от скуки: часы тянулись, как в ловушке с пауками, и я мечтал о том, чтобы там, за стеклом, была жизнь, которая била ключом, а не прозябала в душных стенах. Мой желудок, думая, что он пустой аквариум после длительной засухи, раздраженно напоминал о себе сквозь писк и ворчание, пока наконец не прозвенел звонок.
Как только звуковая волна обозначила конец занятия, я вскинулся на ноги. «Куда же теперь?» – мысли резонировали в голове. Глэдис, моя неунывающая соседка по университету, говорила о буфете, который, как она выразилась, «был лучше, чем брать еду с той страшной столовой». Я, решив следовать общему правилу – если видишь большое скопление людей, иди туда, там наверняка что-то интересное— направился в сторону, где гудела толпа студентов.
Атмосфера буфета напоминала мне о стандартном рынке: запах свежей выпечки, фритюра, смешанный с ароматом кофе, гудение разговоров, смех, щелчки посуды. Я подошел к витрине с едой, полных разномастных прилавков, где каждое блюдо и каждая закуска звали меня своим вкусом. Я был как мальчонка в магазине игрушек, ошарашенный множеством вариантов.
Глядя на ряды ярких салатов, аппетитных сэндвичей и варенных яиц, я наткнулся на блестящие пирожные, которые радостно притягивали взор, как магниты. Не сдержав желания, я указал на одно из них, а затем для устрашения своего голода добавил ещё два на десерт. Продавщица мне улыбнулась, в ее глазах блеск понимания заставил чувствовать себя чуть менее одиноким.
С новым здоровым запасом пищи в руках, я выбрал столик на краю зала, ближе к окну. Сел и стал наслаждаться остротой вкусов, забыв о той неловкости в кабинете социологии. Вокруг меня раздавались смех и разговоры, учащиеся обменивались историями, и в этот миг я почувствовал, что действительно стал частью этого нового забыто мира. Скука, что терзала меня до сих пор, начала испаряться. С каждой минутой, проведенной здесь, я все больше верил, что это место может стать моим домом.
Я доедал последний кусочек пирожного, свет солнца играл на стеклах витрин, а в моем желудке было легко и сладко. Я даже не заметил, как к моему столику подошла Глэдис. Она была как из другого мира – с длинными белыми волосами, которые ветром поднимались и опускались, словно волны, и огромными очками, затмевающими ее выразительные глаза.
– Ну что, уже немного освоился? – спросила она, присаживаясь рядом. В этот момент я почувствовал, как ком в горле начал сползать вниз.
– Да, есть такое, – ответил я, держа стакан с кофе так, словно он мог меня спасти. – Пирожные у вас что надо.
Она хихикнула, и это было приятно – словно я ударил по струнам ее души. Глэдис перевела взгляд на окно, где прохожие ловко шли по своим делам, а солнечные лучи пробивались сквозь листву деревьев.
– Ты приезжий? – спросила она, вновь повернувшись ко мне.
– Я из Этерейна, – сказал я, запивая свой десерт кофе.
– Этерейн? – удивилась она, как будто я назвал планету, а не небольшой городок. – Я хорошо знаю географию, но такой город слышу впервые.
Внутри меня ёкнуло. Я мысленно дал себе пощечину за то, что назвал свой родной небесный город.
– Это небольшая деревушка, – ответил я. Ложь завязывалась вокруг меня, как паутина. Если мой путь в этом новом мире начался со лжи, то я, похоже, был готов продолжать.
– А, ну понятно, – сказала она.
Затем, опустив голос до шепота, добавила:
– Слушай, держись от Хлои подальше. Она с виду может и кажется хорошей, но она та еще стерва.
– Я уже это понял, – усмехнулся я, вспомнив, как Хлоя с блеском в глазах как пиявка пыталась присосаться ко мне. – А что ты скажешь о ее подруге Ясмин?
Внутри меня зажглась искра интереса. Я чувствовал, что Ясмин – это тот ключ, который мог открыть множество дверей.
– Ясмин, – задумалась Глэдис. – Я мало что о ней знаю, она очень закрытый человек. Общается только с Хлои, хотя я вообще не знаю, как она ее терпит.
– Интересно, у нее нет парня, никого? – осторожно спросил я, хотя это выглядело очевидно.
– Не знаю, – пожала плечами Глэдис.
Она хотела сказать что-то еще, но тут нас прервал шум сбоку. С любопытством мы обернулись и увидели, как какой-то пацан приставал к Ясмин. Она стояла одна, неподалеку, и вся ее фигура излучала протест.
– Эй, красотка, а может станцуешь мне персональный стриптиз? – ржал он, а недоумки-шутники просто окружали его, как стайка воробьев.
Ясмин с неприязнью повернулась к нему.
– Слушай, Трэвис, отвали, – сказала она с явно слышимым раздражением.
– А что такого? На сцене танцуешь, так может и здесь нам всем, – продолжал он, не понимая, что слова его – это наглое оскорбление.
– Я сказала, отвали! – крикнула она.
Я видел, как ее губы сжались в тонкую черту, а лицо побледнело. Трэвис схватил ее за руку, и моментально в груди у меня все сжалось, словно кто-то расправил чан с холодной водой на сердце. Я встал, не задумываясь.
– Эй, ты, – подошел я к ним, и моя решимость вышла вперед. – Отпусти ее. Она сказала «нет».
Он обернулся ко мне с ухмылкой, но я едва замечал его лицо. Ясмин пыталась вырваться, а его хватка становилась все сильнее.
– Ты кто такой? – пробормотал Трэвис, а его дружки начали хихикать.
Кровь стучала в висках, и я прекрасно понимал, что сейчас вступаю в конфликт, который мог бы закончиться плохо. Но в этот момент, глядя на Ясмин, я уже не мог задаться вопросами. Я шагнул на шаг вперед.
– Я тот, кто скажет тебе, что ты тот еще урод. – мой голос прозвучал уверенно, несмотря на волнение внутри.
Трэвис прищурился, а дружки начали хором иронизировать. Но когда я посмотрел на Ясмин, в ее глазах сверкало нечто большее, чем страх. Это было – нечто, что подсказывало мне: действуй, несмотря на все.
Не дожидаясь ответа, я шагнул ближе к ним, и ощущение адреналина наполнило меня. Ясмин вырывалась, и я не мог позволить, чтобы эта ситуация продолжалась.
– Не смей прикасаться к ней, – произнес я более громко, и теперь даже сам не мог поверить в свой голос, но это давало мне силы.
Я почувствовал, как что-то внутри меня перевернулось, как будто я наконец стал тем, кем всегда хотел быть, – защитником, а не просто наблюдателем. Трэвис, не ожидая такой реакции, на секунду растерялся. Чувство страха, что он может напасть, начало исчезать, когда я заметил, как Ясмин чуть-чуть расслабила плечи и перевела взгляд на меня, словно искала поддержку.
– Ты об этом пожалеешь, – пробормотал он, но его голос уже звучал неуверенно.
– Проваливай, Трэвис, – рявкнула Хлои, появляясь в самый подходящий момент и вытягивая меня из омутов сомнений.
Под её защитой Трэвис не смог удержать свою маску злобы и ушёл, скрипя подошвами, оставляя за собой гулкую тишину. Я почувствовал, как облегчение окутало меня, но оно тут же сменилось смущением, когда Хлои подошла ко мне и обвила руки вокруг моей шеи.
– Спасибо, Адам, – пропела Хлои своим хриплым голоском.
Я почувствовал, как напряжение нарастает вновь, и быстро отстранился. Неприязненная улыбка Хлои оставила только легкую неловкость. Я бросил взгляд на Ясмин, пытаясь уловить её настроение, затем развернулся и пошёл обратно на своё место. Я не хотел, чтобы кто-то думал, что это всё как-то связано со мной. Хлои, не удовлетворенная своим шаловливым поступком, выбежала из буфета с Ясмин.
– Ой, зря ты заступился за неё, – произнесла Глэдис, продолжая сидеть за столом, как будто наблюдала за сюжетом своего любимого сериала.
– А что такое? – спросил я, опускаясь напротив неё, чувствуя, как нарастает напряжение.
– Трэвис это бывший парень Ясмин, – объяснила она, наклонив голову набок и пожимая плечами.
Я прищурился, не веря услышанному.
– Ты же сказала, что ничего не знаешь о ней.
– Да, но про Трэвиса знают все. Они были вместе ещё со школы, – заметила она, смотря на меня с едва заметной иронией. – Ладно, я пойду.
Глэдис поднялась и, не дождавшись ответа, покинула буфет, оставив меня в раздумьях. Мысль о том, что Ясмин находилась «под защитой» такого типа, как Трэвис, не давала мне покоя. Я не мог оставить её одну. Вот она, сидит, потупив взгляд, снова остаётся наедине с собой. Кажется, этот эпизод ещё больше подчеркнул её уязвимость, и я чувствовал себя чертовски беспомощным.
Перед моим внутренним взором опять прошли её испуганные глаза и несчастное выражение лица. На душе стало тяжело, и я понял, что должен сделать что-то большее. Я существовал в этом пустом мире, где страх одерживал верх. Как это могло быть справедливо? Я понимал, что пора действовать. Если я хочу что-то изменить в этом мире, мне нужно начать с Ясмин. Ясмин была не просто образом в моих думках, она была отражением всей этой системы несправедливости и безысходности, которая окружала нас. Ясмин – икона, символ того, что можно спасти, если предпринять усилия.
Я решительно встал из-за стола, проверив в расписании, где находился нужный кабинет. Шаги эхом раздавались по коридору, и, когда я вошел в аудиторию, то сразу заметил, что все парты были одиночными. Неплохой вариант. Минимум общения, что меня устраивало. Я прошел к столу в заднем ряду и только сейчас понял, что у всех есть ручки и тетрадки, а у меня – ничего. Вздохнув, подумал, что справлюсь и так.
Не удержавшись, бросил взгляд на дверь. И вот появилась она – Ясмин. В мешковатом спортивном костюме темно-серого цвета, она казалась одинокой фигурой в этом мире, полном равнодушия. Ее серые глаза выглядели потухшими, словно в них скрывались глубины неразрешимых вопросов. Она прошла к свободному месту впереди меня, рывком села и начала доставать из рюкзака тетради. Я понимал, что мне просто необходимо понять её, её мысли, её чувства.
На протяжении всей пары по экономике я не мог отвести от неё взгляда. Преподаватель что-то говорил, но его слова пролетали мимо, не оставляя следа в сознании. Все свои мысли я сосредоточил на Ясмин. Я пытался понять, что она чувствует, что происходит в её душе. Возможно, она тоже ищет выход из этого бесконечного цикла страха и безысходности.
Внезапно преподаватель замолчал, и внимание аудитории переключилось на меня. Я почувствовал, как волна смущения накрыла меня, но Ясмин, как всегда, оставалась сосредоточенной на своих тетрадях. Видимо, он задал вопрос, причем именно мне. Янтарный свет ламп освещал его серьезное лицо, но я по-прежнему был заперт в своих размышлениях о Ясмин.
– Как вы думаете, какую роль играет экономика в изменениях общества? – спросил он.
Эти слова, как магнит, притянули мое внимание. Я попытался собраться с мыслями и произнести что-то осмысленное. В голове крутились обрывки мыслей, которые никак не могли собраться в связное предложение.
– Экономика – это не просто цифры на бумаге, – начал я, глядя на преподавателя, но всё равно чувствовал, как мои слова направляются к Ясмин. – Это то, что влияет на жизнь каждого из нас. Она может быть инструментом угнетения или, наоборот, средством освобождения. Если мы хотим изменить мир, мы должны начать с взаимопонимания и поддержки друг друга.
Слова вырывались из меня, и в этот момент я словно сам поверил в них.
– Интересный ход мыслей, – подметил преподаватель, потирая подбородок. – А что вы скажете про влияние экономики на государство?
Вопрос повис в воздухе. Я сделал паузу, собирая мысли. Вспомнил о последних событиях на небесах, о том, как изменения в экономической политике сказываются на уровне жизни людей, о недовольстве, которое с каждым годом накапливается в обществе. Словно когти в груди, они пробуждали во мне чувство ответственности.
– Государство – это отражение экономических реалий, – произнес я, чувствуя, как моя уверенность растёт. – Если в экономике преобладают неравенство и коррупция, то и действия государства будут направлены на поддержку этой системы. Мы видим это на примерах многих стран, где богатые становятся еще богаче, а бедные – неимоверно уязвимыми.
Я быстро взглянул на Ясмин. Она все так же не обернулась. В ней не было ни порицания, ни поддержки – просто пустота. Это немного задело, но я решил не отвлекаться. У меня была своя миссия.
– Но если мы сможем создать экономику, основанную на справедливости, – продолжал я, будто не замечая, что весь мир вокруг остановился, – на поддержке тех, кто в этом нуждается, то и государство изменится к лучшему. Оно станет не просто аппаратом силы, а механизмом для реализации общественных интересов.
На этот раз преподаватель хмыкнул, и я заметил, как его губы растянулись в легкой улыбке. Это было обнадеживающе.
– Отлично, – сказал он, поправляя очки. – Ваш ход мыслей очень необычен. Напомните, с какого вы факультета?
– Социология, – ответил я, ощущая, как сердце колотится от волнения. Возможно, мои слова задели его за живое.
– Похвально, – кивнул он, а затем вновь вернулся к своей лекции.
Я впитывал каждое его слово, но в голове уже витали образы. Образы изменений, преобразования системы, вызванного, в том числе, моими идеями.
Откуда я мог знать об экономике? Честно говоря, всегда считал себя больше гуманитарием, но этот земной мир что-то во мне пробуждал. Может не только тягу к знаниям, но и к чему-то более важному – ответственности за тех, кто не может за себя постоять. Я видел черты людей, у которых забрали надежду. Я чувствовал их голод, их страх.
Когда занятия закончились, я остался в аудитории наедине со своей горящей идей изменить этот мир. Я решил подойти к Ясмин. Она сидела, склонившись к столу. Я, ничего не говоря, присел рядом, стараясь разделить с ней этот момент тишины.
– Чего тебе? – буркнула она, так и не оторвавшись от своего рюкзака. Я заметил, как её пальцы нервозно перебирали пространственные вещи, пока она продолжала настойчиво копошиться в своей сумке.
– Просто хотел помочь, – произнес я, чувствуя, как в груди разгорается какое-то странное волнение.
Ясмин стала для меня каким-то идеалом. Я не хотел, чтобы это звучало пошло, но это действительно было так – я искал свою перспективу в её гениальности. Она, наконец, подняла на меня глаза, и их холодный, пронизывающий взгляд заставил меня замереть на мгновение.
– Помочь? Слушай, мне не нужны твои идеи о том, как заставить мир крутиться по-новому, – ответила она, скрещивая руки на груди.
Я обомлел. Я не ожидал такого враждебного начала. Я, конечно, не собирался предлагать ей глобальных решений.
– Я не про это, – попытался я объясниться, но слова застряли у меня в горле. Её радиус общения не приставал ко мне ни на одно мгновение. Жар ощущался даже на расстоянии, как будто я стоял перед открытым огнём.
– А про что? – фыркнула она, наклонив голову и бросив на меня недовольный взгляд, как будто я – очередной неудачник, который осмелился вторгнуться в её идеальный мир.
Мои мысли путались. Как можно было продолжать эту беседу? Я похоже переоценил свои шансы.
– Почему к тебе лезет этот Трэвис? Он твой бывший? – спросил я, преодолевая собственную застенчивость.
Она засмеялась. На первый взгляд, этот смех мог бы показаться веселым, но я знал, что это всего лишь поджигающее топливо к её внутреннему огню.
– Тебе какое дело, кретин? – крикнула она, сверкнув глазами и подскакивая, как будто кто-то льстил ей, дразня скакуна.
Ясмин схватила свой рюкзак и с таким же артистическим движением направилась к двери, что заставило меня тут же ощутить себя полнейшим идиотом.
Я рефлекторно поднялся и шагнул к ней, прося себя быть хладнокровным.
– Подожди, Ясмин! Я… я просто хотел помочь! – произнёс я, и в голосе своей охоты за истиной я строил последние мосты.
– Да перестань, – вдруг обернулась она и, кажется, искренне смутилась от того, что дала мне возможность продвинуться на шаг ближе. – Не пытайся мне втереть свои сопли. Мы не в сериале.
Тон её голоса стал тише, но в нём все равно оставалась искра сарказма.
– Мне не нужны сапоги для драмы, а ты, похоже, решил разыграть комедию ситуации, – произнесла она, сжав рюкзак как некий якорь к тому, что ей было привычно.
– Я не комик, – попытался возразить я, но слова, обретая форму, теряли смысл под леденящим взглядом. – Мне просто интересно.
– «Интересно»? – она облокотилась о стену, как будто хранила тайну, доступную лишь ей. – И это что, твой способ заигрывания?
Внезапно пошёл дождь за окном, и капли будто провожали меня на пути к тому, чтобы выследить её истинные чувства. Я уже знал ответ, но бессмысленно пытался растянуть разговор, как прыжок в пропасть.
– Ясмин, я… просто подумал, что мы могли бы…
– Так уймись уже, – перебила она, сворачивая на выход. – Ты не в соцсетях, где можно оставлять комментарии.
И с этими словами, она вышла, а дверь захлопнулась с лёгким звоном, оставив меня одного с моими сомнениями и тревогами. Я остался стоять, словно гвоздь, вбитый в незнакомую доску, и только дождь за окном открывал передо мной весь ужас моих ожиданий.
Глава 4
Ясмин
Как же меня все достали. В ушах всё гудело от шуток и фальшивых улыбок, которые, казалось, в универе раздавались направо и налево. Я просто не хочу жить в этом мерзком, гнилом мире. Зачем я вообще здесь? Не имею ни друзей, ни шуток, ни желания. И вот этот кретин, который подошел ко мне на перемене – Адам. Боже, какое имя! Как будто из самой библии вышел, да еще и с натянутой улыбкой, как будто я должна была быть рада его посещению. Мой тон был таким ядовитым, что он отступил, как будто я метнула в него молнию.
Выбежав из универа, я не хотела больше терпеть этот идиотский разговор. Уж лучше промокнуть под дождем, чем продолжать общение с этим недоразумением. Это предательское небо словно чувствовало мой настрой и, решив подыграть, открыло свои хляби. Дождь полил как из ведра, и мне пришлось ускорить шаг навстречу дому, стараясь избежать луж, в которых, как мне казалось, отражалось всё мое уныние.
Можно ли было назвать это «домом»? Скорее, это была тюрьма, в которой я отбывала свой срок. Я ненавижу свой дом, свою мать и свою жизнь. Пару шагов, и я снова вспомнила, как та женщина сидела на кухне с утренним кофе, её рука всегда тянулась к сигарете, будто она искала в ней спасение от своего одиночества, а теперь решилась поделиться этой тягостью со мной.
Я медленно замедлила шаги, позволяя небесной воде промочить меня до нитки. Да, пусть. Чем сильнее я промокну, тем быстрее заболею и окажусь в больнице. Это было бы хоть какое-то облегчение. В больнице хотя бы не нужно было бы общаться ни с кем. Как медленно я бы ни старалась идти, ноги всё равно уверенно вели меня к дому, как будто они знали, что лучше не медлить.
Развалюха трехэтажка, из которой давно пора было бы отправить всех жильцов восвояси на улицу, уныло стояла перед моими глазами. Около входа валялись несколько бутылок – свидетели одной из многих пьянок, что проходили на лестничной клетке. Я тяжело вздохнула, наполняя легкие холодным воздухом, и сделала шаг вперед. Поднявшись на первый этаж, я остановилась перед дверью своей квартиры. Ключ цеплялся за кольцо, как будто тоже не горел желанием открывать эту бездну.
Перед тем как вставить ключ в замок, я немного помедлила. Все это было так знакомо и так ненавистно. Темнота окутывала меня, художник-подсознание разгуливал с кистью в руках, рисуя картины, которые я бы предпочла не видеть. Старомодная мебель, обитая пылью и, возможно, меланхолией, никоим образом не радовала глаз, а напротив – обрывала любые иллюзии о нашем «счастливом» доме. Запах мухоморов приобнял меня, заставив на мгновение задуматься, не запуталась ли я в своей жизни, как в паутине из старых обид и разочарований.
Я прикусила губу, терзаясь внутренними конфликтами. На одной чаше весов оставалась мечта о нормальной жизни, на другой – здравый смысл, мягко шептал «Убирайся, пока не поздно». И всё же, как всегда, у меня не было шансов: если моя мать снова начнет свои песни под гитару на тему «я люблю лишь алкоголь», я, как дура, в очередной раз покину это место в поисках тепла у Хлои.
Дверь скрипнула, словно старая бабушка, желающая рассказать мне очередную ужасную сказку. Я шагнула внутрь, и меня встретил отворот, точно такой же, как место, откуда я сбежала: запах перегара и сигарет сливались в единый, обжигающий коктейль. Если бы можно было обойтись без этих ароматов, я бы, наверное, оставила свои ботинки у двери, но в этом доме к чистоте не принадлежала вера.
Я услышала приглушенные стоны из кухни, но, честно говоря, ничего не могла с собой поделать. Как могла в этом доме позволить своим инстинктам заставить меня сбежать? Не снимая обуви, я прокралась к двери, потянувшись за ручку, словно это был щит, который откроет мне волшебный мир. Я слегка приоткрыла ее, и зрелище, которое предстало передо мной, перехватило дыхание.
На кухне моя мать, решительно игнорируя все нормы приличия, скачет на жирном мужике, как будто это единственное, что имеет смысл в жизни. Да, боже, блять, что со мной не так? Меня не покидало это чувство, что много лет назад перед своим рождением я выбрала неправильную жизнь, и теперь расплачивалась за все накопившиеся ошибки.
– Привет, мам. Снова вечер задротства, да? – не удержалась от язвительного комментария, радуясь, что у меня хоть что-то осталось в запасе – черный сарказм.
Она обернулась, не совсем понимая, кто стоит у двери. Увидев меня, вымученный стон тут же оборвался, а жирный мужик, похоже, не понимал, что у него впереди финал аморального спектакля. Подумать только, у нее, наверное, был выбор, куда потратить свою жизнь, а она выбрала это… Это, что-то в примитивной степени свободы.
Я взглянула на неё, и в её глазах мелькали больше не призраки, но тьма, абсолютная заброшенность. Она не замечала, что её единственная дочь растёт среди разрухи старого дома и дел на уровне «снег растаял, и твоя жизнь с ним».
– Ночью на кухне, когда запах суррогатного веселья так силен. Приятно знать, что ты здесь, чем я могу помочь? – ироничный вопрос сорвался с ее уст, будто лишняя ненужная фраза, которую удобно бросить в лицо реальности.
Мужик, продолжал лежать под ней, его глаза распахнуты от шока, не зная, что делать с тем, что его окружает. Мда, этот вечер обещал быть еще интереснее.
Не выдержав ни секунды, я хлопнула дверью, словно это могло закрыть и все мои внутренние переживания. Словно могла просто выйти и продолжать свою жизнь, как будто в утреннем тумане все еще можно было найти себя.
В своей комнате, я бросила рюкзак на рваный диван, который помнил лучшие времена – или, по крайней мере, я старалась о них не забывать. Я вытащила телефон из кармана и набрала номер Хлои. Она взяла трубку быстро – явно ждала, когда я вновь попрошусь переночевать у нее.
– Хлои, можно к тебе? – спросила я, закусив губу, сама не веря своему вопросу.
– Да, конечно, – ответила она, её голос был глотком свежего воздуха среди этого угарного смрада.
– Супер, скоро буду, – отозвалась я и завершила разговор.
Отключила телефон и бросила его на диван. Рюкзак снова требовал внимания: учебники, тетради, не забыть про расческу и щетку. Необходимо нарядиться для мира, даже если сам мир устал от меня.
Решив, что надо хоть немного привести себя в порядок, я направилась к шкафу, чтобы найти, из чего мне составить наряд на завтра. Выбор у меня, как обычно, не сиял разнообразием. Синие джинсы и черная толстовка. Подумала, что хмурая жизнь не заслуживает ничего лучшего.
Я уже чувствовала легкость на душе, как вдруг в комнату вошла моя бухая мать. Хрустнула дверь, и на пороге возникла она – как темный призрак, заблудившийся в заброшенном доме. В её глазах не было даже обмана уверенности, только пьяный шёпот её всемирной мудрости.
– Ты куда собралась, черт возьми? – спросила она, ее голос звучал так, будто она искала прощения за все, что натворила в своей жизни.
А я просто усмехнулась. На дворе загорался вечер, а я готовилась выскользнуть из этого затхлого гнезда. Такой вот парадокс: она должна была заботиться обо мне, но вместо этого разрушила наши жизни в хлам, разъедая мой последний намек на надежду
– К подруге в гости, – сказала я, натягивая джинсы.
В тот момент я даже не осознавала, насколько это будет провокационно для неё. Мать словно окаменела, её тело напряглось, как натянутая струна, готовая порваться. Ее глаза, распахнутые в недоумении, пронизали меня острым взглядом. Я уже знала, что с этой секунды вся моя уверенность исчезнет, а вместо неё останется лишь шипящее напряжение.
– Подруга? – произнесла она мягче, чем ожидалось, но с той же ядовитой интонацией.
Ответа не было. Я просто посмотрела на неё сквозь слой усталости и отчаяния. Мимоходом отметила, как её рука поднимается, а пальцы сжимаются в кулак. Знала, к чему это ведет.
– У меня вообще-то есть свои дела! – продолжала я, стараясь сделать голос независимым хоть на миг. – Или ты забыла, что у меня есть жизнь вне стен этой прокуренной квартиры? Иди дальше ебись со своим жирным уродом!
В тот момент, когда слова покинули мои губы, я услышала, как мать тихо захлебнулась своим гневом. Её рука нашла цель, и удар пришелся в живот – боль обожгла все внутренности. Я даже не успела отреагировать, как вторая волна боли накрыла меня. Главное – не показать слабость.
Я сглотнула, пытаясь сохранить осколки достоинства, и с сарказмом произнесла:
– О, дорогая мамочка, ты умеешь делать вечер незабываемым. Ван Хельсинг может позавидовать.
Её реакция была моментальной. Она вскочила, заставляя меня почувствовать себя так, словно я ранила её своим холодным тоном. У меня не было желания сопротивляться – протест против этой обиды стоил бы мне слишком много.
– Ты знаешь, что я сделала для тебя? – закричала она, забывая про всю свою собственную вину. – Как ты смеешь мне так говорить?!
Но слова принадлежали уже не мне. Я знала, что ее гнев – это пустое место, в которое она запихивала свои страхи и боль. Я просто имела неосторожность стать одной из ее мишеней.
– Я не просила тебя меня рожать, – мои слова звучали как пуля, разрывающая тишину.
Почему-то я всегда думала, что любовь мягкая, будто облака: пушистая, теплая и уютная. Но жизнь с матерью сыграла злую шутку. Я оказалась в этом аду, где её гнев рассыпался, как острые осколки стекла, и каждый раз, когда она оборонялась от своих страхов, я становилась мишенью.
Я усмехнулась с горечью, когда её истерический скрип напоминал мне о том, что когда-то мы смеялись вместе. Я вела внутренний диалог, в котором, конечно же, выигрывала я.
– Сделала бы аборт и ебалась дальше, – эти слова проскользнули сквозь мои зубы, оставаясь укорененным нокаутом в её истерике. Они были пропитаны черным сарказмом – коронкой неудавшейся шутки.
Но в этом всём не было смысла. Я знала это. Знала, что мстить не получится, что в её гневе скрыты глубочайшие травмы, а я всего лишь случайная жертва в её крошечном мире полном страха и мучений. Я развернулась, мускулы напряглись, и внутри, где ещё теплились искорки надежды, вдруг вспыхнул хаос.
Бежать! Да, бежать – единственная мысль, что могла спасти мое естество. Но дверь казалась такой далекой! Я бросила взгляд назад и увидела её. Её лицо, искаженное злобой, стало красной маской среди серого, неторопливого света.
Но, как только я сделала один шаг в сторону выхода, она, словно демон, выскочила из своего ступора. Схватив меня за волосы, с ходу оттолкнула назад. Я рухнула на пол, и вдруг как будто замедленные кадры показали мне – новая волна боли. Мой висок встретился с холодным железом батареи, и вдруг все звуки померкли, оставив лишь глухой вой. Чисто физическая боль – ещё один слой на мою иссушенную душу.
Я лежала, прижимая ладонь к виску и внимая техно-музыку её ненависти. Она не могла меня достать здесь, на полу. На самом дне пропасти я почувствовала, как камни, брошенные в мой мир, начинают трескаться и падать.
– Неблагодарная, малолетняя тварь! – закричала она, но её слова только рассыпались в воздухе, словно пыль.
Я просто закрыла глаза и улыбнулась. Здесь я могла быть свободной, свободной от её гнева, свободной от этой жизни, где я больше не была её мишенью. В тишине, хоть и зияющей, я решила, что за пределами этой боли есть что-то ещё. И, возможно, это что-то когда-нибудь найдёт меня.
Когда моя невменяемая мать, как обычно разразившись очередной тирадой ненависти, покинула мою, если можно так назвать, комнату, я взяла паузу. В такие моменты мне казалось, что время замирает. Всё затихало – только звук удара сердца эхом раздавался в ушах. Я встала с пола и, убрав руку с виска, заметила на пальцах кровь. Черт б ее побрал! Вот так-то, вместо того чтобы снимать стресс азбукой нотариальных клятв, я получила «окровавленную версию».
Скорее всего, мне стоило бы забеспокоиться о том, как сильно это ранение отразится на моей психике. Но вместо этого я просто схватила рюкзак, не обращая внимания на боль. Эта боль казалась далеким эхом, уже не имеющим никакого значения. Как печать зла на моей судьбе, она стала обычной частью моих дней, и я научилась не реагировать на такие неудобства.
Я вышла из этой ссаной и вонючей квартиры с лукавой улыбкой, словно и не было ни прыжка в фобии, ни нахлынувшей ненависти. На пороге я не ловила в воздухе свои мечты; вместо этого я охотно отвергала мир, полный пропаганды радости и идиотизма. Лучше всего казалось только одно: наконец-то добраться до места, где мне не придётся оборачивать всплески её ненависти на себя.
Мои ноги стали уверенными в своих намерениях, и каждое уверенное движение было шагом в сторону свободы. Я направилась к выходу, хотя и не знала, куда именно. Внутри у меня был лишь один вопрос: что за пределами этой, вонючей, затхлой жизни? Странное выражение сквозило легкостью, как утренний ветер, шевелящий листья.
