Манона собиралась отправиться в одиночный полет. Аброхас громко сопел, предвкушая развлечение. И надо же, чтобы именно сейчас явился истукан-посыльный. Герцог опять требовал ее к себе. Посыльный ушел, а Манона еще целых пять минут мерила шагами башенное гнездо, сверкая железными зубами.
Она не собачонка, чтобы являться по свистку хозяина. И ведьмы не служанки. Ну что такое люди? Двуногая дичь, на которую можно весело поохотиться. Можно и поразвлечься, попив потом кровушки. В очень редких случаях смертные мужчины требовались для зачатия новых ведьм. Но чтобы смертные помыкали ведьмами и считали себя выше их…
Манона сбежала по лестнице вниз и едва не столкнулась с Астериной, спешившей навстречу.
– А я за тобой, – выпалила заместительница, встряхивая золотистой косой. – Герцог…
– Уже знаю, – огрызнулась Манона, щелкнув железными зубами.
Астерина удивленно подняла бровь, но промолчала.
У Маноны крепло желание выпустить кому-нибудь кишки. Герцог чуть ли не ежедневно вызывал ее на встречи, где присутствовал тощий долговязый смертный по имени Варнон. Тот смотрел на Манону, не выказывая ни страха, ни уважения. И зачем люди звали ее, если в их делах она ничего не решала? Драгоценное время, когда она могла бы упражняться с остальными ведьмами отряда Тринадцати, тратилось впустую. В редких случаях Маноне удавалось подняться на Аброхасе и улететь раньше, чем появится посыльный от герцога.
Манона снова и снова втягивала воздух носом и выдыхала через рот. Наконец ей удалось убрать железные зубы и ногти.
Конечно, она не собачонка. Но и не дура, способная опрометчивым поступком все испортить. Не так давно она стала главнокомандующей воздушной армией. Вот уже сто лет, как она наследница клана Черноклювых. Она сумеет вытерпеть этого смертного борова. Еще лет двадцать, и он пойдет на корм могильным червям, а она и остальные ведьмы вернутся к своей прекрасной бесконечной жизни, полной опасных и удивительных приключений.
Манона стремительно распахнула двери в помещение, где герцог обычно проводил эти встречи. Караульные едва взглянули на нее, ни выказав ни малейшего страха. Людьми они были лишь по облику, а внутри… Плевать ей, что у них там внутри.
Герцог склонился над огромной картой, занимавшей едва ли не половину стола. Рядом стоял Варнон Лошэн. Манона так и не могла понять, какую роль играет долговязый, требовавший, чтобы его называли «господином Лошэном». То ли приятель герцога, то ли его советник. А может, просто шут. Чуть поодаль, уткнувшись глазами в черную стеклянную поверхность стола, сидела Кальтэна. Ее можно было бы принять за статую, если бы не легкие движения горла, свидетельствующие о дыхании. Уродливый шрам на руке изменил цвет, став багрово-красным. Забавно.
– Зачем звали? – спросила Манона.
Астерина, как обычно, встала у двери и скрестила руки.
– Нужно кое-что обсудить, – герцог указал на стол напротив.
Манона осталась стоять.
– Мой дракон голоден, и я тоже. Говорите быстрее, что́ вам надо, и я отправлюсь на охоту.
Господин Варнон смерил ведьму взглядом. Он был темноволосым, худым как тростинка. Его голубой камзол был до тошноты чистым. Манона не привыкла, чтобы на нее так смотрели. Она предостерегающе оскалила зубы. Но Варнон ничуть не испугался, а лишь улыбнулся и спросил:
– Госпожа Манона, а чем вам не нравится пища, которой мы вас снабжаем?
Герцог наконец-то соблаговолил поднять голову.
– Знай я, что ты такая привередливая, мы бы сделали главнокомандующей наследницу Желтоногих.
Манона тряхнула рукой, как бы невзначай выдвинув железные ногти.
– И получили бы несговорчивую, недисциплинированную и совершенно никчемную главнокомандующую.
Варнон сел:
– Я слышал о соперничестве между кланами Железнозубых ведьм. Манона, вы имеете что-то против Желтоногих?
Астерина негромко зарычала. Что себе позволяет этот смертный? Никакого почтения к ее начальнице.
– У вас, смертных, есть свой сброд, – сказала Манона. – У нас – свой. Это Желтоногие.
– Оказывается, мы беседуем со знатью, – негромко произнес Варнон, обращаясь к герцогу.
Тот хмыкнул.
По спине Маноны поползло холодное пламя.
– Герцог, у вас есть пять минут.
Пальцы Перангтона забарабанили по стеклянному столу.
– Мы собираемся начать… опыты. В ближайшем будущем нам понадобится увеличить армию и повысить выучку уже имеющихся солдат. Вы, ведьмы, с вашей давней историей кланов, можете нам здорово в этом помочь.
– Можно подробнее?
– Пока что я не считаю необходимым раскрывать подробности моих замыслов. Мне нужно, чтобы один из шабашей Черноклювых, которыми ты командуешь, был готов к испытаниям.
– Каким испытаниям? – насторожилась Манона.
– Я намерен проверить, пригодны ли ведьмы для скрещивания с нашими союзниками из иного мира. Я говорю о валгах.
Окружающий мир замер. Никак герцог спятил? Или…
– Разумеется, речь не идет о способе размножения, принятом у людей. Процедура проста и сравнительно безболезненна. Ведьме под пупок вшивается кусочек камня. Через этот кусочек и осуществляется проникновение в ее чрево. Ребенок, рожденный от валга и имеющий ведьмину родословную… Думаю, ты понимаешь, сколь ценными были бы такие дети. Я знаю, как трепетно ведьмы заботятся о своем потомстве.
Когда-то валгские демоны проделали нечто похожее с женщинами народа фэ. Так появились ведьмы. Потом валги исчезли, и о них стали забывать. Теперь демоны вернулись и по непонятным причинам снюхались с королем и герцогом… Манону обуревали вопросы. Отогнав их, она сказала:
– Герцог, у вас полным-полно человеческих женщин. Ставьте свои опыты на них.
– У большинства наших женщин нет магических способностей. В отличие от ведьм, скрещивание с валгами для них губительно. А в ваших жилах течет и валгская кровь. Это облегчает мою задачу.
Знала ли ее бабушка об этом?
– Мы – ваша армия. Но шлюхами к вам не нанимались, – с убийственным спокойствием проговорила Манона.
К ней подошла Астерина. Лицо заместительницы было бледным от напряжения.
– Мне нужен шабаш Черноклювых, – повторил герцог, будто не слыша ее слов. – Даю тебе неделю срока. И учти, главнокомандующая: попытаешься мне мешать – твой драгоценный дракон пойдет на корм собакам. И летающие твари твоих тринадцати подруг тоже.
– Только троньте Аброхаса. Я с вас шкуру заживо спущу.
Герцог вновь склонился над картой.
– Можешь идти, – бросил он Маноне. – Да, спустись в кузницу. Мне оттуда сообщили, что последняя партия вашего оружия готова. Убедись собственными глазами.
Манона не тронулась с места. Интересно, насколько тяжел этот черный стеклянный стол? Ей отчаянно хотелось его опрокинуть, разбить на куски, а осколками медленно и мучительно резать герцога и Лошэна.
Варнон насмешливо поднял брови, глядя на нее. Этого было достаточно, чтобы Манона убралась за дверь прежде, чем успела сотворить какую-нибудь глупость.
Астерина молча шла за нею. Где-то на середине пути она не выдержала и спросила:
– Что ты собираешься делать?
Манона сама не знала. Обращаться к бабушке она не решалась. Это означало бы расписаться в собственной беспомощности и заодно в неумении выполнять приказы.
– Буду думать, – честно призналась она.
– Но ты же не отдашь ему один из наших шабашей для этих… случек?
– Говорю тебе, пока не знаю.
Возможно, затея герцога не так уж и плоха. Влить в их жилы свежую кровь валгов. Вдруг это и впрямь сделает клан сильнее? Может, валги подскажут, как избавиться от крошанского проклятия?
Астерина вдруг схватила ее за локоть. Ногти заместительницы впились в кожу Маноны. Манона поморщилась. Прежде Астерина не осмеливалась так себя вести с нею. Ничего похожего. И чтобы такая напористость.
– Ты не должна этого допускать, – сказала Астерина.
– Я сегодня по горло сыта приказами. Еще одно слово, и твой язык будет валяться на полу.
Лицо Астерины покрылось пятнами.
– Манона, ведьмино потомство священно. Понимаешь, священно! Мы не отдаем наших детей никому, даже другим кланам.
Астерина говорила правду. Девочки с задатками ведьм рождались очень редко. Их называли даром Трехликой богини. Они считались священными от первых признаков беременности матерей и вплоть до шестнадцати лет. Причинить вред беременной ведьме и ее плоду, обидеть маленькую ведьму – все это считалось настолько тяжким преступлением, что мгновенная смерть была бы слишком легким наказанием. Нет, наказание растягивалось надолго и было сравнимо с гнусностью преступления. Манона дважды участвовала в подобных затяжных казнях и каждый раз убеждалась: виновную все-таки наказали недостаточно.
У ведьм рождались и обычные дети. Тех в расчет не принимали. Желтоногие просто лакомились ими, как молодой телятиной. А вот ведьмино потомство… не было большей гордости, чем выносить и родить ведьму для твоего клана, и не было большего позора, чем ее потерять.
– Какой шабаш ты выберешь?
– Я пока не решила.
Возможно, она выберет какой-нибудь второстепенный клан и оценит результаты. Надо смотреть правде в глаза. Раса ведьм медленно вымирала. Возможно, валги добавят им жизненных сил, которых Железнозубым так не хватало.
– А если они будут возражать?
Манона остановилась у лестницы в свою башню: ей полагалось отдельное жилье.
– Единственная, кто нынче мне возражает, – это ты, Астерина.
– Это неправильно…
Манона чиркнула рукой. Железные ногти порвали ткань плаща, доспехи и кожу поверх грудей Астерины.
– Я заменяю тебя Соррелью.
Астерина лишь смотрела на льющуюся кровь, не делая попыток ее остановить.
Манона стала подниматься по лестнице.
– Я совсем недавно тебя предупреждала: знай свое место. Но ты пропустила мои слова мимо ушей. Зачем мне такая заместительница? От тебя никакого толку ни на собраниях, ни в чем-то другом.
Уже сто лет заместительницы Маноны были одни и те же.
– Вы с Соррелью меняетесь местами. Если докажешь, что способна держать себя в узде, я передумаю.
– Слушаюсь, – тихо ответила Астерина.
– Мое решение объявишь отряду сама. Немедленно.
– Манона…
В голосе Астерины звучала мольба. Манона не помнила, чтобы ее двоюродная сестра умоляла о чем-либо.
Манона поднималась, шелестя своим красным плащом. Ее не волновало, какими словами Астерина объявит ведьмам отряда Тринадцати о своем понижении в звании. Перед отлетом сюда бабушка недвусмысленно ей объяснила: любое нарушение дисциплины, любое неповиновение повлечет за собой быструю и жестокую смерть их всех. И красный плащ – лучшее тому напоминание.
– Через час жду тебя в гнезде, – сказала Манона, даже не обернувшись.
Она толкнула дверь и вошла к себе.
Там пахло смертным человеком.
Перед очагом стояла на коленях молодая служанка. В одной руке она держала щетку, в другой – тряпку. Ее била легкая дрожь, но помещение уже успело наполниться ее страхом. Должно быть, девица перепугалась с первых секунд, едва переступив порог.
Увидев Манону, служанка втянула голову в плечи. Копна черных волос закрыла ей лицо. Но Манона успела заметить оценивающий взгляд черных глаз.
– Что ты здесь делаешь? – спросила Манона и для острастки провела железными ногтями правой руки по железным ногтям левой.
– П-п-прибираюсь, – заикаясь, ответила служанка.
Играла она превосходно. Дрожащий голос, опущенные плечи. Весь ее облик – сплошной испуг. Ведьмам нравилось, когда смертные вели себя подобным образом. А вот страх не сыграешь. Страх у девицы был настоящим. Манона прикинула ее возраст. Лет двадцать, по меркам смертных.
Манона втянула железные зубы.
Служанка поднялась на ноги, сжимаясь, словно от боли. Подол ее поношенного домотканого платья качнулся. Манона увидела, что лодыжки девицы скованы цепью. Правая нога была вывернута вбок. Чуть выше лодыжки тянулся толстый шрам.
– С чего бы смертные прислали мне увечную служанку? – спросила Манона, пряча хищную улыбку.
– Я… я лишь делаю, что мне велели.
Голос у нее был какой-то бесцветный.
Манона усмехнулась и прошла к столику, чтобы налить себе воды. Развевающийся кроваво-красный плащ и коса должны были еще больше нагнать страху на хромую служанку.
Девица быстро сложила тряпку и вместе со щеткой сунула в карман фартука.
– Госпожа, я могу прийти в другое время, чтобы не мешать вам.
– Нет уж. Прибирайся сейчас, смертная. Нечего ко мне лишний раз шастать.
Глотая воду, Манона следила за действиями служанки.
Прихрамывая, девица двигалась по комнате – робкая, пугливая. Никчемность, на которую посмотришь один раз и больше не захочется.
– Что у тебя с ногой? – спросила Манона, прислоняясь к спинке кровати.
Служанка даже не подняла головы.
– Это был несчастный случай, – ответила девица, продолжая выгребать золу из очага и пересыпая ее в принесенное с собой ведерко. – В восемь лет я споткнулась и упала с лестницы. Мой дядя не доверял врачам. Он говорил, что само пройдет. Нога зажила, но осталась… такой. Еще хорошо, что я себе шею не свернула.
– А цепь зачем?
Маноне было ровным счетом плевать на цепи служанки. Она спрашивала скуки ради.
– Это чтобы я не убежала.
– Как отсюда сбежишь? Горы кругом.
Манона видела, как дрогнули худенькие плечи служанки. Чувствовалось, ее задело напоминание о цепи, но она изо всех сил старалась этого не показывать.
– Вы правы, госпожа. Но я родилась не здесь, а в Перранте.
Служанка наполнила очаг поленьями. Манона представила, как нелегко было увечной девчонке тащить дрова наверх. Теперь служанку ждало новое мучение – нести вниз ведерко с золой.
– Если вам понадобится что-то почистить или пол помыть, спросите Элиду. Караульные знают, где меня найти.
Манона следила за каждым шагом хромоножки. Еще немного, и девица откроет дверь и исчезнет. Но Маноне вдруг стало любопытно.
– И твоего дядю даже не наказали за то, что не пустил к тебе врачей?
– Его никто не посмел бы наказать. Мой дядя – правитель Перранта, – обернувшись через плечо, ответила служанка.
– Так, значит, Варнон Лошэн – твой дядя?
Элида кивнула.
Манона смотрела на нее, все больше убеждаясь, что девица далеко не так проста, как кажется.
– Зачем твой дядя пожаловал сюда?
– Не знаю, – простодушно ответила Элида.
– А тебя зачем с собой потащил?
– Не знаю.
Элида поставил ведерко на пол и прислонилась к двери, перенеся вес тела на здоровую ногу.
– И кто же тебя послал убирать у меня? – нарочито мягким, почти ласковым тоном спросила Манона.
Она чуть не засмеялась, когда плечи Элиды опустились еще ниже, а голова почти вросла в туловище.
– Я… я не шпионка. Клянусь вам своей жизнью.
– Твоя жизнь для меня ничего не значит.
Манона медленно подошла к служанке. Элида добросовестно играла роль скромной, услужливой смертной девчонки, готовой подчиняться и не перечить. Манона железным ногтем приподняла ей подбородок:
– Учти, Элида Лошэн. Я предупреждаю только один раз. Если я обнаружу, что ты шпионишь за мной, ты вообще останешься без ног.
В нос Маноне ударил отвратительный запах человеческого страха.
– Любезная госпожа, к-клянусь, я н-ничего у вас не трону.
– Уходи.
Манона провела ногтем под подбородком Элиды, оставив струйку крови. Ведьма поспешно отошла, но кровь с ногтя слизала.
Маноне стоило больших усилий сохранять маску равнодушия. Вкус свежей крови был таким манящим.
Сочтя свое предупреждение достаточным, Манона сама открыла дверь. Элида ушла, позвякивая тяжелой цепью. Манона смотрела ей вслед.
Поначалу Манона решила даже подыграть увечной девице. Пусть думает, будто одурачила ее своей показной робостью, учтивыми словами и полной безобидностью. Нет, не напрасно она спросила про дядю! Дальше Маноне уже стало не до игры. Все ее охотничьи инстинкты обострились. Элида умела владеть лицом, но предпочитала держать голову опущенной, чтобы ненароком не выдать своих истинных мыслей. Маноне она говорила то, что ведьма хотела от нее услышать. Казалось, Элида прощупывала потенциального врага.
Клятвы Элиды гроша ломаного не стоили. Дядя вполне мог приказать ей шпионить за Маноной. Вот и первое доказательство: сильнее всего запах Элиды ощущался возле стола, где лежала развернутая карта континента. Ноздри Маноны улавливали запах корицы и бузины там, где девица дотрагивалась до карты своими хрупкими пальчиками.
Манону посетила новая мысль: а вдруг Элида шпионит не для Варнона? Вдруг кто-то послал ее сюда? Но кто? Ответов Манона не знала. Пока было ясно одно: смертные за нею следили. И за ведьмами ее отряда – тоже.
Кузница на кузнице! Когда Аброхас опустился посередине военного лагеря смертных, у Маноны от дыма слезились глаза. Дракон шипел и расхаживал по узкому кругу, сердито поглядывая на солдат в темных доспехах. Те, отойдя подальше, глазели на диковинного зверя. Но когда рядом приземлилась Соррель, смертные убрались подальше. Ее дракон не шипел, а рычал на солдат.
Аброхас тоже зарычал, недовольный близким соседством с драконом Соррели. Прежде чем спрыгнуть на землю, Манона ударила его по бокам.
– Без потасовок! – предупредила она.
Неподалеку теснились наспех построенные лачуги, в которых жили кузнецы. Драконам была отведена полянка с глубоко врытыми столбами. К столбам надлежало привязывать крылатых тварей. Манона не стала привязывать Аброхаса. Что касается Соррели – пусть сама решает, привязывать своего или нет.
Заменив Астерину Соррелью, Манона словно нарушила привычное равновесие своего мира. Мир накренился. Начать с того, что их драконы – оба самцы – затеяли соперничество, хотя до открытой стычки пока не дошло. Драконихе Астерины Аброхас всегда уступал место. Даже терся о ее голубые бока.
Манона не стала дожидаться, пока Соррель успокоит своего дракона. Ей хотелось поскорее осмотреть изготовленное оружие и убраться отсюда. Шум, донимавший ее на высоте, здесь был просто нестерпимым. Он доносился отовсюду. Куда ни глянь – сполохи огня и непрерывно движущиеся фигуры смертных. Часть кузниц располагалась в окрестных пещерах. Та, что делала оружие для ведьм, находилась на открытом воздухе, прикрытая наспех сооруженной крышей. Крыша держалась на таких же наспех врытых столбах.
Кузнец уже ждал их возле ближайшего столба. Увидев ведьм, махнул им. От постоянного общения с огнем кожа на руке кузнеца приобрела красноватый оттенок. Судя по шрамам, в сражениях с металлом кузнец не всегда выходил победителем. Возле столба, на походном столе было разложено оружие из адарланской стали. Лезвия мечей и клинков были отполированы до блеска. Соррель встала за спиной Маноны и молча следила, как та вертела в руке кинжал, проверяя вес и сбалансированность оружия.
– Тяжеловат, – сказала Манона.
Кузнец внимательно слушал, глядя на нее темными смышлеными глазами. Манона взяла другой кинжал, затем меч и нахмурилась.
– Для моих шабашей требуется оружие полегче.
Кузнец слегка сощурил глаза. Он подержал в руке отвергнутый ведьмой меч, постучал по узорчатому эфесу и покачал головой.
– Красота мне не нужна, – заявила Манона. – Прочность лезвия и легкость – вот что мне требуется. Убери все эти финтифлюшки. Глядишь, меч станет полегче.
Кузнец покосился на Рассекатель ветра, висящий за спиной Маноны. Никаких украшений на эфесе. Предельная простота. Но Манона помнила, с каким восторгом кузнец глазел на лезвие ее меча, когда она спускалась сюда в прошлый раз. Он сразу оценил совершенство оружия Маноны.
– Только смертные могут заботиться о внешней красоте мечей и кинжалов, – усмехнулась она.
Глаза кузнеца вспыхнули. Сейчас бы он без всякого страха возразил ей… если было бы чем. У него был отрезан язык. Манона даже знала за что. Спасибо Астерине – та умела выведывать у смертных нужные сведения, очаровывая одних и до смерти пугая других. Отрезать кузнецу язык приказал один здешний генерал, чтобы случайно не выболтал важные секреты смертных. Значит, кузнец был неграмотным и передавать сведения мог лишь на словах. Но что его удерживало здесь? Ведь даже без языка опытный кузнец легко мог найти себе работу в любом месте. Наверное, семья. Кузнецу пригрозили, что в случае чего его близким не поздоровится.
Манону мало заботили обстоятельства жизни кузнеца.
– Драконы в бою и так понесут на себе достаточно груза. Наши доспехи, их собственные, необходимые припасы. Чем меньше нагрузка, тем дольше драконы смогут находиться в воздухе. Это очень важно.
Кузнец вглядывался в изготовленное оружие, потом взмахнул рукой и исчез в лабиринте горнов, наковален и расплавленного металла.
Ведьмы остались ждать. Соррель тоже взяла кинжал, примеряя к своей руке. Ее каштановые волосы были увязаны в тугой пучок. Ее лицо, привлекательное в глазах смертных, как всегда, оставалось спокойным и собранным.
– Ты знаешь: я поддерживаю любые твои решения, – начала она. – Но Астерина…
Манона подавила вздох. Когда она объявила, что в кузницу с нею отправится Соррель, ведьмы ее отряда восприняли это с внешним спокойствием. Только Васта, придя в гнездо, встала рядом с Астериной. Может, желая ее поддержать. Или из молчаливого протеста. Манону это не волновало. Сама Астерина, выдержав ее взгляд, лишь кивнула. Хмуро, неохотно, но кивнула.
– Ты не хочешь быть второй по значимости? – спросила Манона.
– Быть твоей заместительницей – большая честь, – ответила Соррель своим грубоватым голосом, перекрывая грохот молотов. – Но и свою прежнюю должность я тоже считала честью. Астерина и в привычной обстановке не была образцом послушания. Но в этой вонючей крепости, где сплошные запреты: охотиться нельзя, убивать смертных нельзя, развлекаться с ними нельзя… Астерина дошла до предела.
– Мы все дошли до предела.
Манона рассказала Тринадцати про Элиду. Интересно, заметит ли хромоножка, сколько глаз отныне будут следить за каждым ее шагом?
Соррель передернула своими сильными плечами и бросила кинжал обратно на стол.
– На Омаге мы знали свое место. Знали, чего от нас ждут. Там был распорядок, была цель. До Омаги у нас тоже была цель – выслеживание и уничтожение крошанских ведьм. А здесь мы просто живое оружие, ждущее, когда его пустят в ход.
Она обвела рукой арсенал на столе.
– И рядом нет твоей бабушки, чтобы… вмешаться. Она бы установила строгие правила, нагнала бы страху на смертных. Будь она здесь, герцог бы не раз пожалел, что связался с нами.
– Соррель, по-твоему, я – плохая командующая?
Вопрос был задан тем же слишком спокойным тоном, каким недавно Манона говорила с Астериной.
– Я этого не сказала. Но каждая из Тринадцати знает, почему твоя бабушка заставила тебя убить крошанку и забрать ее плащ.
Опасные слова. Манона никак не ждала услышать их от Соррели. Или, становясь ее заместительницей, каждая ведьма осмелеет и достигнет опасной черты?
– Я думаю, вы иногда забываете, на что способна моя бабушка.
– Поверь, Манона, мы это хорошо помним. – Соррель понизила голос, увидев, что кузнец возвращается и несет им новую партию оружия. – И лучше всех это помнит Астерина. Она ни на секунду не забывает, на что способна твоя бабушка.
Манона могла бы потребовать от нее объяснений. Но Соррель – камень, а камень так просто не расколешь. Кузнец неторопливо выкладывал принесенное. Манона следила за его движениями, чувствуя, как у нее сводит живот.
«Это от голода», – мысленно твердила она себе. Только от голода.