Самуил Бабин
В Стране Гудка 5. Про старые времена
… «Ну, что случилось, то», – услышал Сидор, сквозь сон хрипловатый голос и открыл глаза. Он лежал на деревянной лавке, а над ним склонился старик, осторожно тряся рукой за плечо. – Приснилось, видно что-то нехорошее, – добродушно улыбаясь, произнес старик.
– Где я, – привставая и оглядываясь по сторонам, спросил Сидор.
– Где, где, – повторил старик и добавил, – В Гудке. Где же тебе еще быть.
– А-а-а. А мне показалось, что я с неба падаю. И прямо сюда, на ваш дом.
– Это тогда нормально. Это хороший сон. Значит, вернешься еще. Давай вставай. Я супчика грибного сварил. А то скоро подводы на Квакву пойдут. Подкрепиться надо перед дорогой, – И старик, шаркая ногами, пошел накрывать на стол.
– Какие подводы, – спуская ноги с лавки, переспросил Сидор.
– Конные. Какие еще бывают, – ответил старик, доставая из печи чугунок и ставая его на стол, – В это время года как раз чумаки с юга соль в Кваскву возят. Низом по нашему шляху и пройдут. Или ты передумал в Кваскву ехать?
– Да, не передумал, вроде, – неуверенно пожал плечами Сидор.
– Тогда давай, садись к столу. По трапезничаем. А потом спускайся вниз на дорогу и жди чумаков с подводами, – разливая из чугунка суп по глиняным мискам, закончил старик.
Сидор, окончательно проснулся, но как не пытался, так и не смог вспомнить, что с ним произошло. И отчаявшись, махнул рукой, он присел к столу и с удовольствием начал есть деревянной ложкой, наваристый, грибной супчик.
– Спасибо дедушка за супчик, – облизывая ложку и вставая из-за стола, поблагодарил Сидор. Он снял с гвоздя, вбитого в стену старинный сюртук, в котором он приехал из
N- ска, и спросил старика, – И где мне этих чумаков дожидаться?
– Я тебя провожу, – закивал тот головой, – Пойду, только, соберу чего-нибудь в дорогу. – Он вышел в сени, и скоро вернулся, с небольшим холщовым мешком, – Тут сухари и пшена немного, – протянул он Сидору мешок.
– Спасибо дедушка, – от души поблагодарил Сидор.
– А, это, – тут старик, сунул руку в карман штанины и вытащил небольшой кулек, свернутый из газеты, – Это грибочки сушеные. Не простые.
– Волшебные что ли, – усмехнулся Сидор,
– Типа, – согласился старик, – Ты их просто так не ешь. Только в крайнем случае.
– Понял, – пряча кулек в карман сюртука, ответил Сидор, – Что-то я про такие грибочки слышал? – Но старик, уже открыл дверь и вышел из избы.
День только начинался. Было свежее августовское утро. В лесу щебетали птицы. А заросли малины, и трава вокруг были покрыты утренней росой, искрящейся на солнце.
– Хорошо тут у вас, – с наслаждением втягивая воздух, насыщенный деревенскими запахами, произнес Сидор.
– Это да, – согласился старик, – И, открыв калитку, указал рукой, на одинокую ракиту, росшую внизу склона, – Там чумацкий шлях и проходит. Там дожидайся.
– А сколько ждать, – поинтересовался Сидор.
– Кто ж его знает. Как приедут, – пожал плечами старик и, развернувшись, скрылся за углом избы.
Сидор постоял еще немного, сорвал сухую травинку, бросил ее в рот и пошагал к месту, указанному стариком.
К обеду начало припекать, и он, перебрался в тень ивы, и расстелив сюртук на земле, подложил руку под голову, прилег и скоро уснул убаюканный монотонным звоном цикад и кузнечиков.
Он проснулся от негромко окрика, – Но, пошла.
Мимо него, по пыльной дороге проезжала телега, запряженная небольшой гнедой лошадкой. На телеге лежали плотно набитые чем-то мешки, а с боку сидел рябой мужичек, держа вожжи в руках. – Но пошла, – повторил мужичек и лениво подергал вожжами. Лошадь, поведя ушами, продолжила идти с той же скоростью.
– Здравствуйте, – подскочил с земли Сидор, прихватывая сюртук, – Вы не чумак, товарищ?
– А то, – мельком взглянув на него, ответил рябой.
– А не возьмете меня с собой?
– Сидай, – согласился мужичек и Сидор, быстро подбежав к телеге, запрыгнул на небольшое свободное место за спиной у мужичка.
– А я местный, из Гудка, – Сидор махнул рукой, в сторону видневшейся на пригорке, у леса избу старика.
– Бывает, – ответил мужичек и подергал вожжами.
– А долго ехать то, – поинтересовался Сидор.
– Кто ж его знает, – пожал плечами мужичек.
– Понятно, – в тон ему ответил Сидор и оглянулся назад.
Дорога сзади уходила в низину, а слева и справа, на пригорках, виднелись строения двух деревенек с торчащими худыми колоколенками. В это время из одной деревеньки выехал синий трактор Белорус, и спустившись прямо по лугу вниз, стал подниматься вверх по склону, в сторону другой деревни. «Сосновка с Березовкой, должно быть», – подумал Сидор, а мужичек дернул вожжи и беззлобно произнес, – Но, пошла.
***
Ехали они, весь день молча. Когда стемнело, мужичек свернул к придорожной иве, распряг лошадь и, достав топор, срубил несколько сухих веток для костра.
– У меня вот пшено и сухари, есть. Можно, что-то приготовить, – протянул мешок Сидор.
– Пшено, это хорошо. Значит, кулеш будем варить, – добродушно ответил мужичек, вытащив из телеги котелок, налил в него из бурдюка воды и, бросив несколько пригоршней пшена из мешка и луковицу, повесил котелок над костром.
Когда кулеш сварился, они быстро похлебали его прямо из котелка деревянными ложками и, бросив под телегу несколько пустых мешком, сытые и довольные завалились спать.
На следующий день, как только взошло солнце, мужик запряг лошадь, и они, позавтракав водой с сухарями, поехали дальше. И когда стало смеркаться въехали на какую-то большую деревенскую улицу, с бревенчатыми одно, двухэтажными домами, деревянными тротуарами, вдоль грунтовой дороги, в пыли которой, лениво похрюкивая, лежали худые свиньи.
– Тпру, – потянул на себя вожжи мужичек, и телега остановилась у деревянной жерди, висевшей поперек дороги, и перегораживающую ее в виде шлагбаума, – Вот и приехали.
– Куда, – оглядываясь по сторонам, спросил Сидор.
– В Белокаменную, – ответил мужичек, спрыгнув с телеги, и направился в небольшую избушку, стоящую у дороги.
Через какое-то время, дверь избушки распахнулась, и из нее вышел наш возничий в сопровождении бородатого строгого мужика в высокой меховой шапке, длинном красном кафтане с топором на длинной ручке, который назывался, кажется, палаш. Они подошли к телеге и строгий, не обращая внимания на Сидора пересчитал мешки и произнес: Три снимай и проезжай.
– Побойся бога. С чего вдруг три, – взмолился рябой мужичек, – В запрошлом году два была.
–То в прошлом, – растягивая слова, произнес строгий, – А нынче казна пустая. И поляк в N-ске хозяйничает, – и добавил, стукнув палашом об землю, – Три я сказал.
Мужичек тяжело вздохнул, и шустро скинув с телеги три мешка, отнес их к избушке, и приставил к стене.
– Теперича, проезжай, – довольным тоном произнес строгий и, отвязав конец веревки, поднял бревно-шлагбаум.
Но, пошла, – беря вожжи и запрыгивая на телегу, прикрикнул на лошадь мужичек, и та медленно пошла дальше.
– Кто это был, – украдкой оглядываясь назад, спросил Сидор.
– Кто, кто. Стрелец в пальто, – раздраженно повторил мужичек, и добавил с негодованием, – Ведь один мешок точно себе возьмет.
– А что он тут делает?
– Вот то-то и оно, что ничего не делает. Типа власть представляет, а на самом деле народ обирает. Вместо того чтобы на N-ск идти, поляка выбить, аль шведа из Пскова, – и злобно сплюнув на землю добавил, – Но, подождите и на вас управа найдется. В народе говорят, что царь снова объявился. Вот он придет, и порядок наведет в стране.
– Какой царь, – опешил Сидор.
–Ведомо какой, Дмитрий.
– Что еще за Дмитрий, – ничего не понимая, вытаращил глаза Сидор.
– Не то третий, не то четвертый. А может уже и пятый. Я уже сам со счета сбился.
– Постой, а какой сейчас год, – осторожно спросил Сидор.
– Год, – задумался мужичек, – Смутное время. Уж и позабыл, какой год, – и он, натянув вожжи, скомандовал лошади, – Тпру, – Телега остановилась. – Все, приехали барин. Закваскворечье. А это постоялый двор на Гордынке. Я здесь всегда останавливаюсь.
Сидор спрыгнул на землю и огляделся. Вдоль улицы тянулись двух, и даже трехэтажные дома. Первый этаж у многих здесь был кирпичный, с красивыми, деревянными наличниками на окнах. А вот проезжая часть, была не как на въезде, земляная, а выложенная тесанными сверху бревнами. По обеим сторонам улицы, повсюду виднелись маковки небольших церквушек, возле которых толпился, красиво разодетый народ. Тут, вдруг в нескольких в местах, одновременно ударили колокола и им вслед зазвучали со всех сторон множество других.
– К вечерне созывают, – с уважением произнес мужичек, перекрестился и стал загонять лошадь с телегой с улицы во двор. Сидор не зная, что делать, пошел за ним.
– Где ночевать то будешь, барин, – распрягая лошадь, поинтересовался мужичек.
– Да, не знаю, – пожал плечами Сидор, – Были у меня здесь знакомые. Только где их сейчас найдешь?
– И то верно. Нечего ночью одному по Кваскве ходить. Полно везде лихих людишек развелось. Вон у тебя какой кафтанчик знатный. Не моргнув, за такой зарежут.
– И что же мне делать, – с опаской посмотрев по сторонам, спросил Сидор.
– А ничего. Переночуем вместе на телеге. А утром по своим делам и разбежимся.
– Это хорошо, – обрадовался Сидор.
Мужичек, достал из телеги мешочек с овсом и, повесив его на морду лошади, весело предложил: «Так и нам подкрепиться не мешало бы».
– А где здесь?
– Это же постоялый двор. У них здесь и кабак имеется, – и он, отойдя в сторону потянул на себя низкую закопченную дверь, – Заходи, барин. Я сегодня, по случаю приезда, угощаю.
***
Они спустились по каменным ступеням в полуподвальное помещение с арочными сводами, слабоосвещенное масляными лампами, висящими на стенах. Здесь, за грубо сколоченными деревянными столами сидело несколько мужиков, с одинаковыми бородами-лопатами и стриженными под горшок головами. Они сели за свободный стол, и тут же к ним выбежал половой, с большим деревянным подносом, на котором стояли глиняный кувшин, миски и два стакана. Стряхнув со стола полотенцем крошки, половой извиняющиеся лицо и произнес: «У нас расчет сразу».
Мужичек достал из кармана две маленькие серебрённые монетки и сунул в протянутую руку половому. И как только тот отошел, взял кувшин и разлил по стаканам темно-коричневую жидкость, сильно пахнущую брагой.
– Что это, – подозрительно понюхал стакан Сидор.
– Квас, – ответил мужичек и подняв свой стакан, добавил, – Меня, кстати, Аким зовут.
– Сидор. Очень приятно, – улыбнулся в ответ Сидор.
– За знакомство, то-ды. – Они чокнулись и выпили. Квас был горьковатый с липкими хлебными крошками и Сидор, отставив стакан откровенно сморщился.
– Ты, закусывай, закусывай, – Аким пододвинул миску с лежащими на ней двумя большими дымящимися плодами, – Это брюква. Другого тут ничего не дают, – и он снова потянулся за кувшином.
– Не, не, не. Я много не пью, – замахал руками Сидор и взял теплую, еще вкусно пахнущую брюкву.
–То-ды кушай, – согласился Аким и пододвинул к Сидору миску с брюквой.
После кулеша на воде и утренних сухарей, брюква Сидору понравилась. А Аким не закусывая налил себе следующий стакан.
В это время скрипнула входная дверь и по лестнице в кабак стали медленно спускаться два бравых молодчика в синих, расшитых золотом полукафтанах, с болтающимися на боку саблями в черных ножнах. Народ в кабаке тут же замолчал, с опаской поглядывая на вошедших.
– Ктой-то, – наклонившись к соседнему столу, тихо спросил Аким, – Не уж то снова опричники завелись?
– Хуже, – ответил злобно сосед, – Омоновцы. Их боярская дума, на службу утвердила. Чтобы бунтарей и поляков выискивали.
– Проверка документов, православные, – сквозь зубы, тихо произнес один из омоновцев. Судя по трем золотым нашивкам на рукаве, старший.
Народ тут же стал, доставать какие-то бумаги, а у кого не было, стали выкладывать на стол серебряные монетки. Аким скосил взгляд на соседа и достал из кармана такую же монетку положил ее на край стола.
– А ты чего, – спросил он шепотом у Сидора, – Или у тебя охранная грамота имеется?
– Нет у меня ничего, – растерянно ответил Сидор, – У меня и денег нет с собой. На телефоне были. А телефон я потерял.
– Ладно, потом отдашь, – и Аким, достав вторую монетку положил ее рядом.
Омоновцы, обойдя столы, внимательно рассматривая посетителей собрали деньги и направились было к выходу, но тут старший, вспомнив что-то развернулся и глядя поверх голов, спросил: «А чья это там телега во дворе стоит?»
– Моя, – приподнявшись, услужливо произнес Аким. – Я боярину Строганову соль привез. Поздно приехал. У него лабаз уже был закрыт. Вот и заночевать здесь решил.
– Выходи тогда. Пойдем, проверим, что там у тебя за соль, – усмехнулся сержант и развернулся к выходу.
– Конечно, конечно. Как не проверить, – засуетился Аким и побежал вслед за омоновцами.
После ухода омоновцев, народ облегченно вздохнул и продолжил трапезничать. Прошло, наверное, минут двадцать, Аким все не возвращался и Сидор решил подняться наверх. На улице он увидел следующую картину, у телеги, согнувшись пополам, стоял Аким, у которого из носа ручьем текла кровь, а омоновец, стаскивал с телеги мешок, собираясь забросить его на седло рядом стоящей лошади.
– Что вы делаете, бандиты, – подскочил к омоновцу Сидор и схватился за мешок.
– Ты кто такой, – взревел омоновец.
– Я? Да я вас…Я на вас в суд подам. Вы у меня…– Сидор не договорил. В это время сбоку подошел второй омоновец и ударил его рукоятью сабли по голове. Сидор охнул и потеряв сознание упал на землю.
***
От резкого удара потоком воды в лицо Сидор пришел в себя и открыл глаза. Он лежал на холодном каменном полу, в полутемном прохладном помещении, под низким, закопченным потолком. «Кажется, жавой», – раздался чей-то картавый голос, и над ним склонилась голова, одноглазого мужика с взлохмаченной бородой. «Оклемался», – открыв щербатый рот, произнесла голова и хрипло засмеялась. Тут же чьи-то сильные руки оторвали Сидора от пола и, развернув, поставили на колени лицом к столу на тяжелых резных ножках, за которым сидели двое мужчин в старинных камзолах и шапках, похожих на колпаки. Свет от двух горящих факелов, торчащих из стены, неровно освещал пространство вокруг, но пухлое, лицо одного из сидящих за столом, показалось Сидору очень знакомым.
– Кто таков, – уставшим голосом спросил другой, не знакомый. А держащий Сидора сзади бородатый мужик, с силой потряс за шиворот, – Отвечай, баранья твоя башка, когда у тебя судейский дьяк спрашивает.
– Сидор, – криво улыбаясь, кивнул головой Сидор.
– Ишь ты чего придумал, – усмехнулся пухлый, и добавил зловеще, – Ты, нам, настоящее свое, польское имя, говори. Кто ты, Огинский, Бжезинский, кто? Лучше по-хорошему сознайся.
И тут, Сидор, узнал в нем, того самого интеллигентного ведущего шоу «Ответный удар», в котором, эксперты с депутатами избивали польских журналистов. Только этот был без очков, а держал перед глазами стеклянную пластину, прикрепленную к палочке, похожую на старинный лорнет.
– Так, это и есть настоящее, – вздохнул, обреченно Сидор – Нет у меня другого.
– Тут похоже без пыточной не обойтись, – вставая, произнес интеллигентный, застегивая кафтан. – Крепкий орешек нам достался, а мне пора идти. Пусть тогда Ермило с ним поработают ночью. А завтра утром, мы его на Лобном месте прилюдно допытаем. А то уже народ соскучился по настоящим зрелищам.
– Это мы всегда с удовольствием, – загоготал в ответ кривой мужик, держащий Сидора.
– Только не изведите, его совсем, – Погрозил пухлый ему пальцем, и что-то взяв со стола, направился к выходу.
– Ну, что тебе трудно было сознаться, – с сожалением, произнес дьяк, из-за стола, – Теперь тебе больно сделают и мне допоздна тут с тобой оставаться. Может все-таки сразу сознаешься?
– В чем, – не понял Сидор.
– Что ты польский агент. Засланный смуту учинить в Кваскве, против боярской думы и очередного Лжедмитрия на трон поставить собираешься.
–Зачем, – удивился Сидор.
– Как зачем. «Ослабить Квасковское государство и в веру его католическую перевести», —со стоном произнес дьяк.
– Ничего я такого не собирался делать, – взялся рукой за болевшую после удара голову Сидор. – Я требую адвоката.
– Ермило, вон будет тебе авокадом, – скептически произнес дьяк и взяв гусиное перо, макнув его в стоящую глиняную чернильницу, добавил, обращаясь к Ермиле, – Чего там у него в карманах, посмотри.
– Ага, – ответил Ермило и сунув руки в карманы Сидорова сюртука вытащил, газетный пакет с грибами и золотой перстень, который когда-то во сне подарил ему царь Иван Васильевич.
– Дайка сюда, – поманил его пальцем дьяк.
Ермило принес вещи и положил на стол.
– Смотри ка перстень, – обрадовался дьяк, беря в руку перстень и удивленно рассматривая подставим по свет лампады. – Золотой.
И тут он вдруг охнул и с ужасом произнес, – Да, это же с царский! Иван Васильевича!
– Похоже на то, – почесал затылок Ермило, – А чего там, в пакете у него еще?
Дьяк осторожно положил на стол перстень и развернув кулек, отодвинул в сторону грибы и разгладив, – Смотри ка, здесь рожа чья-то нарисован.
– Кажись его, – рассматривая портрет и переведя взгляд на Сидора, произнес Ермило.
– Похож, – пересохшим голосом произнес дьяк.
– А чего там написано, – наклонившись над газетой спросил Ермило.
– Написано, – переспросил дьяк и прочитал, -Премьер-министр Дмитрий Беломедведев, – по слогам прочитал дьяк.
– И что это значит, – вопросительно посмотрел на дьяка Ермило.
– Это значит, – заикаясь, произнес дьяк, – Что это царевич Дмитрий. Настоящий царь всея Квасквы. Живой.
– Спасибо, тебе господи, дождались, – испуганно перекрестился Ермило.
– Не вели казнить, вели миловать, – подскочил из-за стола дьяк и бросился в ноги Сидору. – Прости батюшка. Не признал тебя сразу, – дьяк попытался поцеловать ботинок Сидора, – Но тот, отдернул ногу и попытался приподнять дьяка. – Все. Все. Хватит. Не сержусь. Вставай.
– Что же вы сразу, то не сказали Дмитрий Иванович. До такого греха нас чуть не довели.
–Не положено было говорить, – стал соображать Сидор, – Инкогнито я прибыл. С проверкой.
– Конечно, конечно. Как же то я сразу не догадался, – вставая и продолжая кланяться пролепетал дьяк.
– Тебя как зовут, то, – отряхивая пыль с рукава дьяка, поинтересовался Сидор.
–Митрофан. Старший дьяк следственного приказу я. При боярской думе.
– А этот садист, кем работает, – зло посмотрел на Ермилу Сидор.
– Палач. Тоже к следственной части прикреплен. Если хотите, я прикажу и его на дыбы вздернут вмиг. А то и на кол можно посадить, – и дьяк строго зыркнул глазами и украдкой махнул рукой застывшему в оцепенении Ермиле.
– Не вели казнить государь, – сообразив, простонал Ермило и упал на колени, – Верой, правдой тебе служить буду. Всех врагов твоих изведу.
– Кстати первоклассный палач, – уважительно произнес Митрофан, – Может пригодиться еще.
– Ладно, прощаю, – махнул рукой Сидор и, подойдя к столу, свернул из газеты кулек, ссыпал в него грибы и спрятал в карман сюртука. Потом взял перстень покрутил его в руках и, одев на безымянный палец, повернулся к Митрофану: Ну, и порядки тут у вас я смотрю. Как в концлагере.
– Не вели казнить государь, – попытался было, снова бросится тот на колени, но Сидор остановил его взмахом руки:
– Хватит тут мне истерики устраивать. Не собираюсь я никого казнить. Ты лучше мне скажу, куда Акима дели, с которым я в Кваскву тайно прибыл и которого омоновцы на Гордынке схватили.
– Так тут он. В пятой темнице на дыбе висит, – пригибаясь в поклоне, пролепетал Ермило.
– Как на дыбе, – вскрикнул тревожно Сидор, – Срочно ведите меня к нему.
–Сию минуту, – Ермило, оббежал Сидора и, схватив висевший на стене факел, толкнул дверь, – Не изволите беспокоиться. Идите за мной.
Они вышли через невысокую дверь, и прошли по длинной темной галерее мимо нескольких деревянных дверей, оббитых металлом и остановились у самой последней.
– Это и есть пятая, – беззубо улыбнулся Ермило и, отцепив от пояса связку огромных ключей, выбрал один и открыл дверь, из которой на них дунуло смрадным запахом.
– Проходите, государь, – Ермило сделал несколько шагов вперед, освещая пространство факелом.
Сидор, прикрывая нос рукой, вошел следом. На полу, на охапках гнилой соломы лежало несколько заросших, одетых в лохмотья людей. Они были прикованы кандалами к стене и даже не пошевелились, когда открыли камеру.
– Встать, – злобно прорычал Ермило.
– Не надо. Пусть люди отдыхают, – остановил его Сидор, – А где Аким то?
– Так вот он, на дыбе, – поведя факелом в сторону, произнес Ермило.
И действительно, у противоположной стены, подвешенный за руки веревкой к потолку висел Аким.
– Аким, ты жив, – бросился к нему Сидор.
– А чего ему будет, – ответил Ермило, сладострастно пожевав губами, – Не пытали еще. Так просто повесили.
– Снять сейчас же, – топнул ногой Сидор.
Ермило с Митрофаном бросились к Акиму, и опустив его вниз, перерезав веревки.
– Спасибо, барин, – поклонился дьяку Аким.
– Не меня, государя благодари, – повернул его тот сторону Сидора.
– Пойдемте отсюда. Здесь нечем дышать, – отдуваясь, произнес Сидор и осторожно вышел из темницы.
Они снова по сырой галерее вернулись в следственную комнату.
– Мне б на постоялый двор как-то добраться, – переминаясь с ноги на ногу, произнес Аким, – Там лошадка моя без присмотра осталась. Того и гляди уведут.
– Надо бы помочь, товарищу, – обратился к Митрофану Сидор.
– Не беспокойтесь государь, – ответил тот, и подойдя к двери, стукнул в нее деревянной колотушкой, висевшей на веревке, – Эй, стража!
Через некоторое время дверь со скрипом отворилась, и вошли двое заспанных, прошлых омоновца.
– Так, отведете человека назад. И верните, все что забрали, – показательно строго приказал Митрофан.
–Чегой- то, – не проснувшись, громко зевая, спросил омоновец.
– Товой-то, – хлопнул рукой по столу дьяк, – Не твого ума дела. Выполняйте приказ.
– Как скажите, – пожал плечами омоновец и, подойдя к двери, поманил рукой Акима. – Повезло тебе братец. Пошли, пока не передумали.
– Благодарствую, – Аким раскланялся в разные стороны и выбежал следом за омоновцами.
– И ты тоже ступай к себе, – указал Ермиле на дверь Митрофан.
– А вы, присаживайтесь государь, – И он подтащил к Сидору тяжелый стул с высокой спинкой, – Какие следующие приказания будут?
– Да, никаких, – пожал плечами Сидор, – Поздно уже. Тебе, наверное, домой пора?
– Да, как же я вас теперь одного оставлю, государь, – счастливо улыбаясь, развел руками, – Я уж теперь с вами до конца.
– Да, что ты все заладил, государь, да государь, – сделал недовольное лицо Сидор, – Сидор, меня зовут. В смысле Дима. Дмитрий, – поправился он.
– Как скажите, государь, – серьезно ответил Митрофан и поклонился.
– Экий, ты, однако, – зевнул Сидор, прикрывая рот рукой.
– Ой. Вы же устали с дороги, – засуетился Митрофан. – Я вам сейчас тут на лавке застелю. А утром тогда уже в Кремль поедем. Власть царскую устанавливать, – и он выбежал за дверь и скоро вернулся, неся в охапке, перину с подушкой и овчинный тулуп.
Расстелив все на широкой лавке, стоящей у стены, он с поклоном, поведя рукой в сторону постели, счастливо произнес: «Прошу, отойти ко сну, великий царь-государь».
– Спасибо, – залезая под тулуп, поблагодарил Сидор, – Свет, выключи, пожалуйста.
– Не извольте беспокоиться, – поклонился Митрофан и, сунув горящий факел в стоящее рядом ведро с водой, на цыпочках вышел из комнаты.
***
Сидор открыл глаза, зевнув, и приподнял голову с подушки. Слабый свет падал в комнату через узкие, решетчатые окна. Он лежал на широкой лавке, накрытый тяжелым овечьим тулупом, а рядом с ним сидел, умиленно глядя на него, и улыбаясь, вчерашний дьяк. «Кажется Митрофан, – вспомнил имя Сидор и подумал с неприятным чувством, – Значит, все это мне не приснилось».
– Царь проснулся, – радостно вскрикнул Митрофан и тихо захлопал в ладоши.
– Который час, – приподнимаясь, спросил Сидор.
– Несколько часов, уже как солнце взошло, – обрадовался снова тот, и отведя руку в сторону стола, стоящего вдоль комнаты, добавил, – Завтрак, уже накрыли.
– Мне бы умыться и это, – Сидор огляделся, – В туалет сходить.
–Куда, – не понял Митрофан.
– Пописать, – почему-то шепотом, ответил Сидор.
– Ах, до ветру, – обрадовался Митрофан. – Так, для этих целей у нас ведро имеется, – и он, нагнувшись под лавку, вытащил большое, медное ведро.
– А что помещения у вас специального не предусмотрено здесь, – покрутив в руках ведро, немного сконфуженно спросил Сидор.
– Зачем, – удивился Митрофан. – Ермило вынесет. Это его работа.
– Ладно, – махнул рукой Сидор, и взяв в ведро, отошел в дальний угол, пописал, стесняясь сильно звенящей струйке.
Потом Митрофан полил из ковшика водой в то же ведро и Сидор, умывшись, присел к столу, где на большой глиняной тарелке лежали два корнеплода.
– Это, что брюква, – поднимая корнеплод за длинный корешок, уточнил Сидор.
– Репа, пареная, – с гордостью ответил Митрофан и пододвинул большую кружку, – А это квас. На хрене настоянный. Ключница наша делает.
– Что у вас кроме кваса, ничего другого нет, – отхлебнув, спросил Сидор.
– А чего еще другого пить, – удивился Митрофан.
Квас, однако, Сидору понравился. Впрочем, и репа на голодный желудок пошла хорошо.
Позавтракав, он вытер руки полотенцем и спросил, взглянув пристально:
– Ну, что тут у вас делается? Что за порядки? Рассказывай.
– Так ничего хорошего государь, – сделав кислое лицо, начал Митрофан, – Царской власти нет. Боярская дума правит. А они известно, прежде всего, о себе пекутся. Казну растащили по своим подрядам. В N-ске поляки хулюганят. В Пскове шведы разбойничают. На юге вообще все, кому ни лень. Татары того и гляди снова Казань под себя приберут. Ничего хорошего, государь.
– А народ что? Не ропщет?
– Он бы и роптал. Только кто ему даст, – вздохнул Митрофан и испуганно оглянувшись, добавил шепотом, – Они. Бояре. Омоновцев завели. Это типа, как при батюшке вашем, опричники были. Только опричники, они против бояр, а эти, омоновцы, наоборот, за них, против народа и царской власти. И попробуй только поропщи. Вмиг скрутят и сюда, в следственный приказ. А отсюда уже никуда.
– Как ни куда, – не понял Сидор.
– В смысле или на плаху, или в рудники. Еще неизвестно где лучше, – со знанием дела поведал Митрофан.
– Ну, а ты то, тогда почему здесь служишь? Раз властью боярской не доволен.
– Тсс, – прижал палец к губам Митрофан, – Потому и служу, что ни на плаху, ни в рудники не хочу попасть. Разве в Кваскве когда-нибудь по-другому было?
– Ну, и что теперь мне делать прикажешь, – вопросительно посмотрел на него Сидор.
–Не знаю, – пожал плечами Митрофан, – В Кремль, наверное, надо ехать. Объявлять, что ты государь законный. Думу боярскую распустить. И, чтоб все присягнули.
– А если откажутся, – с сомнением спросил Сидор.
– Ну, а кто откажется, того на Лобное место тащить. А Ермило там им быстро головы в порядок приведет, – почему-то весело ответил Митрофан и глупо засмеялся.
– Ну, откуда в вас столько жестокости, – укоризненно произнес Сидор, – Знаешь, что я в первую очередь сделаю?
– Приказывай, государь. – Митрофан притянул к себе лист бумаги и макнул перо в чернильницу.
– Я в первую очередь отпущу, всех кто в этих темницах томится, – решительно произнес Сидор.
– И, что? И польских шпионов тоже, – уточнил Митрофан.
– Откуда известно, что они польские шпионы, – строго взглянул на него Сидор.
– Так, сами сознались. На дыбе. Под пытками. Никто их за язык не тянул.
– Освобождаем, – махнул рукой Сидор, – Кто там еще есть?
– Да, так в основном по мелочи сидят, кто боярину не угодил, али украл на базаре сапоги.
– Освобождаем.
– Всех?
– Всех, – воодушевленно ответил Сидор.
– Это ты правильно, государь делаешь. По справедливости, – одобрительно произнес Митрофан, – Теперь тебя народ по любому поддержит, – и он, макнув перо, быстро написал указ и протянул бумагу Сидру, – Готово.
– Что подписать надо?
–Не. Ты перстень в чернила опусти и печать поставь, – подвинул чернильницу Митрофан.
Сидор снял перстень макнул его в чернильницу и приложив к указу, вернул ему бумагу.
– Отлично, – посыпав мелким песком лист, одобрительно произнес Митрофан и крикнул, повернувшись к дверям, – Ермило! Подь сюды.
Дверь приоткрылась и просунулась лохматая голова палача.
– Государь приказ издал, – потряс бумагой Митрофан, – Всех заключенных выпустить из темницы и имущество ихнее им возвернуть.
– Вот, и славненько. Дождались, наконец, то царской милости, – лыбясь щербатым ртом произнес Ермило и, перекрестившись, поклонился Сидору.
– И вот чего, – начальственным тоном продолжил Митрофан, – Запряги нам карету. Царь-государь в Кремль поедет.
– Слушаюсь, – чуть не до пола поклонился Ермило и исчез за дверью.
– Смотри, как люди быстро меняются. Вчера только палачом был, на дыбу меня собирался вздернуть, – с юмором произнес Сидор.
– А то, – гордо поднял голову Митрофан, – Соскучился народ, по государевой власти. Ой, как соскучился. Любого самозванца готов был на трон посадить. Сколько их тут за эти годы прошло. Лжедмитрий первый, – стал загибать пальцы дьяк, – Второй. Третий. Четвертый.
– Теперь, вот я, пятый усмехнулся, – Сидор.
– Какой же ты пятый, – не согласился Митрофан, – Ты настоящий. У тебя вон и печать, и грамота самого Иван Васильевича имеется.
Тут дверь снова распахнулась, и показалась голова Ермилы: «Карета подана, государь».
– Тогда, поехали, – вставая из-за стола, торжественно произнес Митрофан, – Пора страну с колен поднимать.
***
Они ехали в облезшей, скрипучей карете, громко стуча деревянными колесами по бревенчатому тротуару.
– Потерпи, государь, – больше сам себя успокаивал Митрофан, – До Кремля доедем. Там выпишут тебе настоящую, царскую карету, с золотыми орлами и на рессорах.
Ехали медленно. Впереди тянулись множество телег и карет различного калибра. Иногда вообще останавливались, и стояли минут по двадцать. А скоро застряли на целый час.
– Чего ждем то, – выглянул из окна кареты Сидор.
–Так, тротуары новые укладывают. Весь правый ряд теперь забит телегами с лесом, – недовольным голосом ответил Митрофан.
И действительно, слева и справа, кипела работа. Множество низкорослых, узкоглазых мужичков, в каких-то тюрбанах, как муравьи копошились вдоль дороги, разбирая деревянные тротуары и загружая снятые доски на многочисленные подводы, тянувшиеся вдоль дороги. Тут же с противоположной стороны подъезжали другие телеги, доверху загруженные такими же с виду досками. И тут же мужички в тюрбанах, выстроившись в цепочку, разгружали и складывали их вдоль дороги в штабеля, отчего проезжая часть, сильно сужалась, и образовывался затор из проезжающих экипажей.
– Липовые доски на березовые меняют, – прокомментировал Митрофан.
