Саманта Шеннон
Сорванная маска
6. Марш марионетки
Очнувшись среди вороха покрывал и щурясь от тусклого света, я не сразу сообразила, почему окна спальни расположены не с той стороны.
Вторая половина кровати пустовала. Я приподнялась на подушках и вдруг замерла. К вялости и плохому самочувствию добавилась новая напасть. Спустя почти год у меня возобновились месячные.
Из груди вырвался тяжелый вздох. Теперь понятно, откуда взялась мигрень. Подстегиваемая мыслями о кофе, я потерла глаза и, удостоверившись, что на простынях нет пятен, поплелась в ванную. В зеркале отразилась удручающая картина: волосы торчали в разные стороны, как будто меня волоком возили по земле.
После утренних процедур я пересекла залитую солнцем гостиную и обнаружила в кухне Арктура, колдовавшего над кофейником. На улице бурлила жизнь, и ее отзвуки влетали в приоткрытое окно.
– Доброе утро, – поприветствовал меня рефаит.
– Доброе, – просипела я. – Удалось хоть немного поспать на фоне моего кашля?
– Меня пушкой не разбудишь, – заверил Арктур. – А ты сама выспалась?
– Да. Надеюсь, я не слишком тебя стеснила?
– Не говори ерунды.
Повисла пауза. Потянувшись за обезболивающим, я нечаянно коснулась Арктура, и его аура моментально покрылась мурашками.
– Готов приступить к тренировкам?
– Зависит от твоего самочувствия. – Рефаит заваривал кофе неторопливо, словно в его распоряжении была вечность. А впрочем… – Начнем с малого – с отрешения.
– С малого. – Я села за стол, чувствуя, как тянет низ живота. – Звучит заманчиво.
– Тебе нездоровится? – встревожился рефаит.
– Да нет. Просто моя матка сигнализирует об отсутствии зародыша. Хвала эфиру. Только маленького беззащитного человечка мне и не хватало для полного счастья.
– У тебя менструация, – догадался рефаит.
– Она самая, – уныло откликнулась я.
– Понятно. – Глаза Арктура потемнели. – Сильно болит?
– Тут целый спектр непередаваемых ощущений, – протянула я. – Представь, что тебе отбили все внутренности, потом ошпарили их кипятком и утрамбовали. Живот надувается как барабан, внизу тянет. Спина ломит, ноги подкашиваются. И черепушка раскалывается.
Арктур бросил помешивать кофе:
– И ты хочешь тренироваться в таком состоянии?
– Почему нет? Девчонка я крепкая.
С минуту рефаит буравил меня взглядом, после чего чуть ли не с трепетом склонился над кофейником.
– Отработаем отрешение, и через пару дней попробуешь в меня вселиться. – Арктур пододвинул мне чашку.
Сомнительная перспектива. Проникнуть в лабиринт рефаита – одно, а подчинить его – совсем другое. Тот памятный раз, когда я вселилась в Наширу – да и то буквально на пару секунд, – едва не стоил мне жизни.
– Задал ты мне задачу. – Я потерла ноющую поясницу. – Не уверена, что справлюсь.
– Тяжело в учении, легко в бою, – парировал Арктур. – Сладишь с рефаитом, людей будешь щелкать как орешки.
Я поднесла чашку к губам, борясь с искушением поставить ее на живот.
В умиротворяющей тишине Арктур поднял жалюзи. За окном ласково розовело небо, цитадель нежилась в ленивых лучах солнца.
– Париж – не Лондон, он вспыхнет от малейшей искры, – сообщил рефаит. – Его улицы насквозь пропитаны кровью прошлых восстаний. Тучи сгущаются, Пейдж. Вот-вот настанет переломный момент.
– Дюко того же мнения. – Я подула на кофе. – Пугала, что Европа стоит на пороге войны.
– Вот почему ты должна соблюдать предельную осторожность с Фрер.
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Тебе наверняка представится шанс убить верховного инквизитора, а ты у нас своего не упустишь.
Я молча прихлебывала кофе.
– Соблазнов будет множество, – продолжал Арктур, – но я настоятельно советую не отклоняться от курса. Мы договорились следовать приказам «Домино».
– Я много лет была подельницей, подчиняться умею. Но согласись, грех упускать такую возможность. Резиденция – это же кладезь государственных тайн.
– Никакие секреты не стоят конфликта с «Домино», – парировал Арктур. – Подумай, какую неоценимую поддержку они могут оказать Касте мимов.
– Каста мимов – слишком мелкая сошка для правительственной разведслужбы, – огрызнулась я. – Станут такие серьезные ребята якшаться с толпой расхлябанных бандюганов.
– У Касты большой потенциал. Ей можно поручить партизанскую войну против Сайена. Если наладишь контакт с Дюко, докажешь свою профпригодность, она наверняка замолвит за тебя словечко перед начальством.
Фантазия рисовала, как крупнейшие государства спонсируют мою разношерстную армию. Вчерашние террористы и головорезы заставляют трепетать Сайен.
– Может, ты и прав, – пробормотала я.
– Авантюризм у тебя в крови, – вещал Арктур. – Не спорю, на войне нужно уметь рисковать, но как друг очень тебя прошу – будь осторожна.
Не отрывая от него глаз, я снова приникла к чашке.
Правда заключалась в том, что у меня были свои резоны проникнуть в отель «Гаруш».
Конечно, можно рассказать Арктуру, но зачем его лишний раз нервировать, он и так настрадался по моей милости. Тем более искомое я умыкну незаметно – комар носа не подточит.
Чтобы не обнадеживать рефаита, я ограничилась кратким:
– Постараюсь.
Следующие несколько дней мы почти безвылазно торчали в подвале, переоборудованном в спортзал – с гантелями, штангой и прочим инвентарем. Арктур решил начать с простеньких приемов, чтобы постепенно вернуть меня в строй.
Мне стоило невероятных усилий отражать его притворные удары. Мускулы одеревенели, реакция притупилась. Если до недавних пор мы уравновешивали друг друга – моя ловкость против его силы, – то теперь одна чаша весов опустела. Арктур преодолевал мое сопротивление с такой легкостью, словно я не боролась, а мирно сидела на полу.
С отрешением дело обстояло не лучше. Время, проведенное в заточении, ослабило мой дар. После очередной мучительной попытки мне наконец удалось вызволить фантом из лабиринта. Даже не верится, что еще совсем недавно прыжок давался мне без малейших усилий.
Арктур был на высоте. Веселил меня архаичными оборотами, напряжение спадало, и я вновь становилась сама собой. К сожалению, ненадолго.
Меня отвлекала не столько неуклюжесть, сколько боль, сопровождавшая каждый вдох. Легкие абсолютно не насыщались кислородом. Приходилось прерываться чуть ли не каждые пять минут. Но самое досадное, Арктур никак меня не подстегивал. Во время очередного приступа кашля он отвел меня в гостиную и на весь вечер усадил на диван с грелкой.
Такая забота не шла мне впрок. В отличие от Арктура я не собиралась щадить себя и той же ночью, замотав кисти, крадучись спустилась в подвал. Если восстановлю физическую форму, дар, скорее всего, вернется.
Я сняла с углового стеллажа пару гантелей, какими без труда орудовала до битвы за власть, и подняла руки. Бицепсы тряслись, как желе, однако в напряжении мышц мне чудился добрый знак. Значит, тело постепенно привыкает к нагрузкам.
Внезапно у меня подломилось запястье. Из горла вырвалось шипение, гантели оглушительно грохнулись об пол. Захлебываясь кашлем, я повалилась на мат и согнулась пополам.
Постепенно в зале воцарилась гробовая тишина. Я подтянула колени к груди и уткнулась в них лбом.
– Пейдж? – донеслось с порога.
У меня полыхали щеки, по лицу градом струился пот.
– Что стряслось? – допытывался Арктур.
Не дождавшись внятного ответа, он присел рядом. Я потерла запястье и принялась сгибать, разгибать пальцы.
– Они сломали меня в том гребаном подвале! – выкрикнула я. Во рту при этом появился солоноватый привкус. – Не представляю, как мне стать прежней.
– Никак, – «утешил» рефаит. – Та Пейдж мертва, как и вчерашняя, и позавчерашняя. Но смерть – это не конец, а начало нового этапа. Переход из одного состояния в другое. Твоя новая форма еще слишком хрупкая, но со временем она окрепнет. Наберись терпения.
Я криво ухмыльнулась:
– Терпение – непозволительная роскошь для простых смертных.
– Даже простого смертного хочется видеть в добром здравии, – рассудительно заметил Арктур. – В следующий визит Дюко попроси ее свести тебя с врачом.
Я обреченно кивнула и, опершись на его руку, встала, кляня себя за нелепое желание зареветь.
Мы поднялись в гостиную, и Арктур откупорил бутылку красного.
– Плесни и мне, надо промочить горло.
– Как скажешь. – Рефаит достал из шкафчика второй бокал. – Не знал, что ты у нас любительница вина.
– К жизни оно меня не вернет, но, надеюсь, капельку приободрит. Кстати, – поспешила сменить я тему, – ты когда-нибудь… надирался?
Рефаит изумленно поднял брови.
– Надирался? – переспросил он.
– Напивался, наклюкивался. Ar meisce[31]. Ощущал алкогольную интоксикацию?
– Насколько мне известно, нет.
– Очень жаль. – Я закинула ноги на диван. – А то устроили бы алкосоревнование.
– Какое еще соревнование? – насторожился Арктур.
– Ну, однажды мы с Надин смотрели новости и выпивали по стопке абсента всякий раз, когда с экрана звучало «паранормал». Знатно накидались. – Я завернулась в плед. – Давно хотела спросить…
– Да?
– В нашу первую тренировку ты действовал инстинктивно?
Рефаит поочередно наполнил бокалы.
– Отчасти. С появлением золотой пуповины мне стало намного легче ориентироваться, но изначально я руководствовался опытом общения с другой странницей.
Меня словно молнией ударило.
– Другой странницей?
– Никогда не задумывалась, почему Нашира так хорошо осведомлена об искусстве призрачных странствий? – Арктур закупорил бутылку. – Ты уже вторая ускользаешь у нее из-под носа.
Новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Даже Джексон, самопровозглашенный эксперт в области ясновидения, считал меня единственной в своем роде. Разумеется, со временем я тоже стала мнить себя уникальной.
Хотя кое-какие нюансы противоречили нашей теории. В частности, Нашира была одержима идеей странствий задолго до моего появления в колонии. А как известно, одержимость не возникает на пустом месте.
– Эмма Орсон, – соизволил наконец удовлетворить мое любопытство Арктур. – Ее пленили после Третьего Сезона костей и доставили прямиком в колонию. – Он передал мне бокал. – Оставлять столь могущественного ясновидца подле Наширы было чревато, и Рантаны помогли Орсон бежать.
Не отрывая от него взгляда, я машинально взяла бокал.
– Но перед этим она рассказала тебе о странствиях.
– В общих чертах. Нам с Тирабелл удалось побеседовать с ней лишь дважды. Правда, Орсон не именовала себя призрачной странницей.
Еще бы, ведь термин изобрел Джексон.
– Что с ней случилось после побега? – наседала я.
– У меня есть гипотеза. – Арктур опустился на диван, бокал пристроил на подлокотник. – Не досчитавшись Орсон, Нашира отправила на ее поиски «алую тунику». А вскоре по Уайтчепелу прокатилась волна зверских убийств.
Меня охватил озноб.
– Потрошитель…
Сдержанный кивок.
– Последнюю жертву звали Мэри Келли, но, как позже выяснилось, на улицах ее знали под разными псевдонимами. В частности – Светлая Эмма.
– Думаешь, Эмма выдавала себя за Мэри Келли?
– Да. Либо же убийца ошибся. Так или иначе, с тех пор Эмма Орсон как сквозь землю провалилась.
В памяти всплыли фотографии с места преступления – на черном рынке их разбирали как горячие пирожки.
– Нашира наверняка рвала и метала, – сменила я тему в попытке вытеснить посмертный образ убитой из головы. – А мы все гадали, как она заполучила Потрошителя. Теперь все ясно. Нашира дождалась, пока он вернется в Первый Шиол, казнила его и подчинила фантом – либо в наказание за то, что он не нашел Эмму, либо за ее убийство.
– Скорее всего, – согласился Арктур. – Как известно, Нашира обратила кровавую резню в свою пользу. Она давно ждала случая свергнуть монархию. Едва принц Эдвард взошел на престол, она захлопнула мышеловку, заклеймив новоиспеченного монарха Кровавым Королем.
Нашира обвинила его в убийствах и распространении паранормальной чумы, а после привела к власти Сайен. Если Арктур ничего не путает, началось все с призрачной странницы.
– На своем веку мне довелось встретить всего двух странниц. Ты вторая, – заключил рефаит.
– Немудрено. – Я осушила бокал. – Нашира будет преследовать меня вечно?
– Да.
Ну хоть кто-то не пытается подсластить пилюлю. Пора ответить взаимностью.
– Арктур, огромная просьба: перестань щадить меня на тренировках. – Я посмотрела на него в упор. – Мы договорились делать все, что в наших силах, и не останавливаться ни перед чем.
Параллельно вспомнилась ночь, когда я растоптала наше хрупкое, едва обозначившееся чувство. Принесла его в жертву революции.
Мне нельзя испытывать то, что я испытываю рядом с тобой.
Тишина повисла между нами плотной, почти осязаемой завесой.
– Хорошо, – откликнулся наконец Арктур, пригубив вина.
– Вот и славно. – Я поднялась с дивана. – Если не возражаешь, предлагаю перейти на французский. Едва ли Фрер употребляет в кулуарах английский.
– Здравая мысль, – похвалил рефаит. – Bonne nuit, petite rêveuse[32].
– Bonne nuit[33].
Остаток января прошел в изнуряющих тренировках. День за днем Арктур муштровал мой заскорузлый фантом, однако тот реагировал лишь на опасность. Замкнутый круг. Отчаявшись, я прибегла к фантазии и с ее помощью научилась стимулировать дар.
Я воображала каземат. Воображала друзей, застывших под дулами безликих солдат. Воображала бойню, навсегда искалечившую мою психику. Наконец ценою титанических усилий мне удалось отрешиться от тела и атаковать броню Арктура. Из носа хлынула кровь, но лиха беда начало.
В редкие часы досуга я зубрила принесенное Дюко досье на Фрер.
Люси Изабелла Фрер, старшая из трех дочерей министра финансов, родилась в Сайенской цитадели Тулуза. После развода родителей переехала вместе с матерью и средней сестрой в Марсель.
С детства Люси мечтала о карьере великой вещательницы и даже получила высший балл по истории Сайена. В двадцать три, на званом ужине в Гренобле, она знакомится с будущим инквизитором. В 2049 году пара объявляет о помолвке, Менара назначают министром юстиции, а пять месяцев спустя они с Люси женятся. Менары считаются образцовой семьей, почти везде появляются вместе, воспитывают троих детей и ждут четвертого. Фрер официально сообщила о своей беременности четырнадцатого декабря, когда уже была на четвертом месяце.
К досье прилагался видеофайл с ее публичными выступлениями. Я, словно губка, впитывала привычки объекта, походку, манеру держаться, переливчатый смех. Присаживаясь, Люси скрещивала ноги в лодыжках, а улыбалась исключительно левым уголком рта. Будучи в положении, она любила класть руку на округлившийся живот. За годы, проведенные в столице, Фрер избавилась от южного акцента, но кое-какие словечки иногда проскальзывали. Надо выучить, пригодится.
Фрер разделяла лютую ненависть супруга к паранормалам и выступала яростной противницей «азотика» – препарата для безболезненного умерщвления ясновидцев, разработанного и внедренного в Англии. Якобы это слишком гуманно. Естественно, до Франции препарат не добрался. Фрер частенько заменяла супруга на так называемой кровавой рулетке среди узников Бастилии.
Главная гильотина помещалась на Гревской площади. Мне попалась запись тройной казни. Камера запечатлела Фрер на зрительной трибуне с новорожденным Жаном-Мишелем на руках, левый уголок ее рта пополз вверх, когда один из приговоренных обмочился.
Безусловно, Люси Фрер – враг, приспешница Якоря, горящая желанием истребить всех ясновидцев. Тем не менее я не собираюсь глумиться над ее телом и злоупотреблять моей властью. У супруги инквизитора свои принципы. У меня свои.
Смущало еще кое-что. Прознав о моих талантах, Сайен обучил персонал распознавать симптомы переселения. Последствия их осведомленности я испытала в Манчестере на собственной шкуре. Неизвестно, кто из сотрудников отеля знал о моем бегстве и знал ли кто-то вообще. Но лучше перестраховаться. Переселение в Люси должно пройти без сучка без задоринки.
Рано утром Арктур застал меня на кухне вяло жующей овсянку. Из-за душераздирающего кашля мне не удалось сомкнуть глаз. Долгожданное выздоровление не наступало. Более того, день ото дня мне становилось только хуже.
– Вселись в меня, – попросил Арктур по-французски (английским мы решили пока пренебречь).
Я проглотила порцию каши.
– Вселиться? В полшестого утра?
– До февраля осталось всего ничего. Отрешение ты освоила, пора заняться непосредственно странствием.
Арктур сдержал обещание не жалеть меня на тренировках. Бросив недоеденную кашу, я поплелась в зал.
Спустившись в подвал, мы замерли друг напротив друга.
– Чтобы убить врага фантомом, ты должна действовать стремительно, тараном, – убеждал Арктур. – При переселении, наоборот, тебе необходимо плавно проскользнуть в лабиринт. Чем плавней, тем меньше риск носового кровотечения.
– Нельзя проникнуть в лабиринт, не применив силу, – возразила я. – Если замешкаюсь, Фрер наверняка обнаружит мое присутствие.
– Тогда не мешкай. Проверни дело быстро, но аккуратно. Так или иначе, Фрер невидица. Вряд ли у нее крепкий защитный барьер, – заключил рефаит.
В его собственной броне наметилась ощутимая брешь.
– А может, не напрягаться? – рассуждала я вслух. – В прошлый раз мы совместными усилиями выкрали воспоминания Вэнс. Почему бы не повторить то же самое Фрер?
– Она обязательно заметит неладное, – попробовал остудить мой пыл Арктур.
– Заметит, но, возможно, не сообразит, что к чему.
– А если сообразит? – бесстрастно парировал он. – А если Вэнс успела предупредить соратников?
Такая мысль не приходила мне в голову. При таком раскладе переселение – самый оптимальный вариант. Вопрос, какую тактику предпочесть – ненавязчивую или агрессивную?
– Соберись, – предупредила я и, отбросив все преграды, прыгнула.
Меня захлестнула чудовищная боль, но мгновение спустя страдания прекратились. Я тенью скользнула в чужой лабиринт и раздвинула висевшие там алые драпировки, мои пальцы светились на их фоне. В кромешной тьме они были единственным источником света. В сознании Арктура я горела словно свеча.
Рефаит ждал в самом сердце лабиринта. Заметив меня, он посторонился, как будто уступал полномочия. Стараясь не задеть его, я протиснулась мимо.
Подчинить рефаита сложнее, чем самого закаленного из людей. Я лихорадочно искала точку опоры, силилась заполонить собой все, мало-помалу фантом укоренился, освоился, и тренажерный зал содрогнулся от облегчения.
Арктур обладал червоточиной. Перед ним золотыми нитями маячили три призрака. Я невольно залюбовалась зрелищем, а в следующий миг, от переизбытка эмоций, едва не рухнула на колени. Его колени.
Мне еще никогда не доводилось так явственно ощущать эфир. Я не только видела его обитателей, но и осязала происходящее каждой клеточкой. Эфир не существовал отдельно, он был неотъемлемой частью самого рефаита. В своем лабиринте я, точно пузырек воздуха в бездонном омуте, различала эфир, соприкасалась с ним, но по-настоящему не взаимодействовала. Ясновидцы пусть и не совсем обычные, но люди, а человеческая плоть блокирует эфир. В отличие от саркса, который, наоборот, служит проводником потусторонней энергии.
Когда новизна ощущений притупилась, я попробовала шевельнуть пальцами, и они дрогнули в ответ.
Неплохо.
– Стоп! Ты ведь не должен разго… – начала я и с непривычки осеклась. – Совсем забыла, у меня же теперь твой голос!
Извини, если он пришелся тебе не по вкусу.
– Не выдумывай, голос у тебя потрясающий, меня больше напрягает рафинированный словарный запас. Ну ничего, мы выбьем из тебя эту аристократическую дурь. – В моих устах его речь звучала капельку живее. – А если серьезно, ты почему до сих пор здесь?
Побочный эффект от золотой пуповины, не иначе.
– Прекрасно. Вместилище с суфлером.
Если ты предпочитаешь тишину…
– Нет-нет. Это же твое тело. Черт, до чего низкий у тебя голос. Связки не устают? – Я расправила широкие плечи. – Всегда считала себя восприимчивой к эфиру, но твое восприятие – просто космос. Ты как будто существуешь на обеих плоскостях.
Не по своей воле. Мало радости скитаться между мирами и нигде не иметь пристанища.
В ауре рефаита возникло напряжение. Однако меня не покидала уверенность, что нынешнее чувство – всепоглощающей безграничности бытия – меркло по сравнению с тем, что испытывали рефаиты до того, как начали питаться паранормалами. Если моя аура плавно стыковалась с эфиром, то его словно натыкалась на невидимую преграду.
– Тебя что-то сдерживает, – заметила я. – Некое подобие голода.
Тем лучше для тебя. Не поручусь за твою психику, если аура развернется в полную мощь.
У меня не было резона усомниться в его словах. Человечеству не дано постичь бессмертие.
Моя бренная оболочка застыла неподалеку в окружении алого свечения. Арктур обучил меня дыхательному методу при переселении, однако это требовало максимальной концентрации. Надеюсь, «Домино» раздобудет обещанный аппарат ИВЛ, чтобы я могла всецело сосредоточиться на Фрер.
– Мне всегда казалось, вы подпитываетесь нашими аурами, как паразиты, – рассуждала я вслух. – Но в действительности вы же ничего не поглощаете?
Продолжай.
– Наши ауры, по аналогии с припоем, заделывают брешь между вами и эфиром. Вы не подпитываетесь, а… подсоединяетесь, наводите мосты.
Сопротивление изнуряет ясновидцев. Поэтому нас и принимают за энергетических вампиров.
Мой взгляд метнулся к испещренным шрамами ладоням.
Подойди к зеркалу.
Легко сказать. Неуклюже перебирая исполинскими конечностями, я двинулась вперед. Осознание нечеловеческой силы кружило голову. Я почти завидовала рефаиту, ведь его плоть не боится ни ножа, ни пули, а кости не перерубить топором.
Ключевое слово – «почти». Несмотря на внушительную фактуру, рефаиты трепетали перед алым цветком. Кроме того, зверски болела поясница, как будто ее основательно «обработали» дубинкой.
Согласись, не самые радужные впечатления.
А виной всему Джексон. Своим предательством он обрек Рантанов на вечные муки.
Не жалей меня, юная странница. За двадцать лет успеваешь привыкнуть.
– Я не жалею, а сочувствую.
Очень великодушно с твоей стороны.
Тем временем я добрела до зеркала, но вплотную подходить не стала, чтобы не тратить силы, и, подавшись вперед, уставилась на «свое» отражение. Лишь тусклые глаза выдавали мое присутствие. Обычно в них полыхал огонь, который то разгорался, то мерк в зависимости от настроения. Но сейчас пламя угасло.
– Так и тянет сказать какую-нибудь пошлость и послушать, как ты сквернословишь.
Низкопробный юмор не твой конек.
– Ты мне льстишь.
Ни в коем случае. Итак, первое задание: подними мою руку. Только постарайся не выглядеть марионеткой, которую дергают за ниточки.
