С. Т. Джоши
Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 1

Лавкрафт не стремился рассказывать друзьям по переписке о том, что читал бульварные романы, но кое-где случайно об этом упоминает. В 1935 г. он пишет: «Если б я сохранил “пятицентовые” романы, которые читал тайком 35 лет назад – “Pluck & Luck”, “Brave & Bold”, истории про Фрэнка Рида, Джесси Джеймса, Ника Картера, Олд Кинга Брейди… Сейчас бы за них дали небольшое состояние!»^[199] Из этого воспоминания следует, что Лавкрафт читал «десятицентовые» и «пятицентовые» романы около 1900 г., однако, возможно, он начал увлекаться ими и раньше. «Pluck & Luck» (Таузи) начали выпускать в 1898 г., «Brave & Bold» («Стрит энд Смит») – в 1903 г., Фрэнк Рид сначала появился на страницах «Библиотечки Фрэнка Рида» (Таузи, 1892–1898), а затем, с 1903 г., перебрался в еженедельный журнал «Фрэнк Рид». Истории о Джесси Джеймсе («Стрит энд Смит») стали выходить в 1901 г., а первые рассказы про Ника Картера читатели увидели еще в 1886 г. на страницах «Нью-Йорк уикли» («Стрит энд Смит»). В 1891 г. начали печатать еженедельный журнал «Детектив Ника Картера». Олд Кинга Брейди впервые увидели в журнале «Детективная библиотека Нью-Йорка» (Таузи, 1885–1899), а затем (уже вместе с его сыном Юным Кингом Брейди) – в журнале «Секретная служба» (1899–1912).

Интереснее всего, пожалуй, рассмотреть героя по имени Олд Кинг Брейди, ведь персонажа «Тайны кладбища» зовут Кинг Джон и описывается он как «известный детектив с Запада». Олд Кинг Брейди хоть и не упоминался в вестернах, зато был детективом. Первые романы об Олд Кинге Брейди в основном сочинял Фрэнсис Вустер Даути, и во многих из них, как и в «Тайне кладбища», есть намеки на сверхъестественное^[200]. Если Лавкрафт продолжал читать «Секретную службу», то с этим связано наличие некоторых книг в его библиотеке: «История секретной службы Соединенных Штатов Америки» (1868) Лафайета Чарльза Бейкера и «Захват поезда: история секретной службы во время последней войны» (1885) Уильяма Питтенгера. Возможно, как раз в тот период он читал и эти книги. К тому же в начале 1890-х в издательстве «Бидл» выходила серия книг о детективе Принце Джоне (автор – Джозеф Э. Бэджер-мл.). Не могу утверждать, что в Кинге Джоне Лавкрафт соединил Олд Кинга Брейди и Принца Джона (даже в виде сочетания имен), однако его герой определенно был детективом из бульварных романов.

Да и «Тайна кладбища» – самый что ни на есть бульварный роман в миниатюре, что видно уже по его подзаголовку с типичным для первых «десятицентовых» и «пятицентовых» романов «или…». Действие развивается крайне динамично, и за двенадцать коротеньких глав (в некоторых всего по 50 слов) мы узнаем о следующих страшных событиях.

После смерти Джозефа Бернса священник по имени Добсон, выполняя последнюю волю Бернса, бросает на его могилу мяч в отмеченное буквой «А» место и исчезает. Некто Белл заявляется домой к дочери Бернса и обещает воскресить ее отца за 10 тысяч фунтов. Недолго думая, дочь звонит в полицию и кричит в трубку: «Мне нужен Кинг Джон!» Моментально появляется Кинг Джон, но Белл уже выпрыгнул из окна и скрылся. Кинг Джон преследует его до вокзала, однако Белл успевает вскочить в отъезжающий со станции поезд. К сожалению, городок Мэйнвилль, где происходит действие, не имеет телеграфной связи с «крупным городом» Кентом, куда направляется поезд (что в реальности было бы маловероятно). Кинг Джон нанимает экипаж и обещает извозчику два доллара (хотя до этого упоминалась сумма в фунтах), если тот домчит его до Кента за пятнадцать минут. Белл приезжает в Кент, встречается там со своими напарниками-головорезами (среди которых женщина по имени Линди) и уже планирует отчалить вместе с ними на корабле, когда эффектно появляется Кинг Джон и заявляет: «Джон Белл, именем Королевы я беру тебя под арест!» На судебное заседание вдруг приходит Добсон – оказывается, он провалился в тайный люк и сидел в «пышных, ярко освещенных апартаментах», пока не сделал из воска дубликат ключа. Белла приговаривают к пожизненному заключению, а мисс Добсон, «кстати говоря», становится миссис Кинг Джон.

Рассказ представляет немалый интерес. Во-первых, неожиданное исчезновение Добсона в самом начале намекает на действие сверхъестественных сил, хотя сразу становится ясно, что это какой-то трюк. Позже именно за подобное и бранил Лавкрафт романы Анны Радклиф, в которых потустороннему обычно давалось неправдоподобное приземленное объяснение. В своих взрослых работах он старательно этого избегал.

В данном рассказе Лавкрафт не очень умело пытается выстроить повествование с несколькими сюжетными линиями, прямым текстом заявляя в начале четвертой, пятой и шестой глав соответственно: «А теперь вернемся в поместье Добсонов», «А теперь вернемся в здание вокзала», «А теперь снова вернемся в поместье Добсонов». Сюжет получился довольно запутанным, и второстепенные загадки разъясняются только в последней главе.

Уже из краткого пересказа мы можем понять, что это чересчур драматизированное и насыщенное эмоциями произведение. В конце третьей главы человек восклицает: «О, ужас! Скорее на кладбище!», а в конце восьмой главы (которая на полях вполне справедливо помечена как «Длинная» – в ней целых 200 слов) читателя ждет волнующий абзац, где в одном предложении рассказывается, как Кинг Джон внезапно появляется на причале, чтобы не позволить негодяям улизнуть. Лавкрафт часто выделяет слова курсивом, например, когда Добсон эффектно входит в зал суда, мы узнаем о «фигуре Самого мистера Добсона» («Самого» напечатано большими буквами и трижды подчеркнуто).

Пожалуй, самая интересная деталь рассказа – «негр-извозчик», который разговаривает на типичном диалекте чернокожих извозчиков с проглатыванием звуков: «Н’знаю, как я туда доберусь, – сказал негр, – ведь у мня нет хор’ших лошадок…» Подобный диалект постоянно использовали в бульварных романах, и Лавкрафт, конечно, еще разовьет эту тему в своих более поздних работах.

В каталоге работ от 1902 г. (перечисленных в конце «Маленьких стихотворений, том II») указаны следующие произведения: «Таинственный корабль» (25 ц.), «Знатный соглядатай» (10 ц.), «Дом с привидениями» (10 ц.), «Секрет могилы» (25 ц.) и «Детектив Джон» (10 ц.). Любопытно, что «Знатный соглядатай» по-прежнему упоминается (и выставлен на продажу), а вот рассказов «Маленькая стеклянная бутылка» и «Потайная пещера» в списке нет. Неужели Лавкрафт к тому моменту уже «отрекся» от этих историй, как впоследствии «отречется» от многих ранних работ? Тогда удивительно, что в каталоге все еще значился «Знатный соглядатай», первый рассказ автора, еще более примитивный.

«Секрет могилы» немного сбивает с толку, хотя я подозреваю, что это всего лишь другой вариант названия (или случайная ошибка) «Тайны кладбища». В письме от 1931 г. Лавкрафт говорит: «У меня остались… те дурацкие рассказы, что я писал в восемь лет, – “Таинственный корабль” и “Секрет могилы”, мама сохранила несколько экзепляров»^[201]. Цена в 25 центов указывает на то, что «Секрет могилы» – работа довольно объемная, а «Тайна кладбища» – самый длинный из сохранившихся детских рассказов Лавкрафта, он намного длиннее «Таинственного корабля».

«Детектив Джон» – предположительно еще один рассказ о Кинге Джоне. «Дом с привидениями», возможно, является первой настоящей историей Лавкрафта о сверхъестественном, хотя, следуя традициям бульварных романов, он мог только намекнуть на присутствие чего-то неизведанного, а объяснить все вполне логично. Заметьте, что из всех вышеперечисленных работ только «Знатного соглядатая» можно назвать рассказом в жанре ужасов. «Маленькая стеклянная бутылка» – юмористическая история, «Потайная пещера» – мрачный рассказ о семье, а «Тайна кладбища», «Таинственный корабль» и, вероятно, «Детектив Джон» относятся к жанру детектива или триллера, и в них присутствует лишь небольшая доля атмосферы ужаса.

«Таинственный корабль» – самое позднее из детских произведений Лавкрафта и определенно самое слабое. История состоит из девяти коротеньких глав объемом от 25 до 75 слов, и она написана так сухо и усеченно, что Л. Спрэг де Камп назвал ее «скорее наброском, а не рассказом»^[202]. Что странно, учитывая, сколько сил ушло у Лавкрафта на «печать» и оформление книги. Прежде всего, это первый сохранившийся машинописный текст Лавкрафта: двенадцать страниц, собранных в брошюрку. Его он точно печатал не на «Ремингтоне» 1906 г., которым пользовался до конца жизни, а на какой-то похожей громадине, принадлежавшей деду или, может, отцу. К тому же книга обернута во что-то вроде сетчатой обложки с рисунком корабля, сделанным пером. На задней обложке тоже нарисован корабль. На титульной странице указано: «Роял-Пресс. 1902».

Лаконичностью Лавкрафт хотел прибавить рассказу драматизма, но произведение получилось просто скучным и местами непонятным. В нем однозначно нет ничего сверхъестественного, и автор никак не намекает на то, что за исчезновением людей после появления «странного брига» в разных портах стоит нечто большее, чем обычное похищение. Корабль совершает кругосветное путешествие, заходит в местечко под названием «Руралвилль» (видимо, в Соединенных Штатах), на Мадагаскар, во Флориду и по какой-то причине свозит всех похищенных на Северный полюс. Здесь Лавкрафт «считает нужным поделиться географическими знаниями» о том, что «на С. полюсе существует обширный континент, состоящий из вулканической почвы, и часть этого континента открыта для исследователей. Она называется “Ничейная земля”». Не знаю, действительно ли Лавкрафт в это верил (тогда он не очень внимательно читал книги о Северном полюсе из его библиотеки) или просто сочинил для истории. Если он все придумал, то это большая редкость для Лавкрафта, который в своих рассказах обычно придерживался научных фактов. В любом случае тайну корабля удается раскрыть, и все похищенные возвращаются домой.

Недавно обнаружился странный документ, представляющий собой, судя по всему, исправленную или дополненную версию «Таинственного корабля». Бумаги обнаружил и расшифровал Август Дерлет – наряду с некоторыми другими, теперь уже утерянными юношескими произведениями, в основном трактатами по астрономии. В этом варианте рассказа в каждой главе содержится от 75 до 100 слов, поэтому общий объем составляет около 1000 слов, что почти в два раза больше, чем в первоначальной версии. Дерлет относит исправленный вариант к 1898 г., что неверно, так как расширенная версия не могла предшествовать более короткому рассказу^[203].

Обе версии «Таинственного корабля» расстраивают тем, что в них не прослеживается никакого прогресса по сравнению с более ранними рассказами. И если «Тайну кладбища» можно назвать хотя бы увлекательным чтивом в духе бульварных романов, то «Таинственный корабль» – произведение попросту нудное и глупое. В плане развития сюжета и искусства повествования это самый настоящий шаг назад. Просто загадка, как три года спустя Лавкрафт сумел написать очень даже талантливый рассказ «Тварь в подземелье». Впрочем, он все же оценил «Таинственный корабль» в 25 центов, а значит, по крайней мере, в то время считал его сочинением достойным.

Наверняка было и много других более ранних работ помимо упомянутых выше. Уже во взрослом возрасте Лавкрафт признавался, что ему очень нравился роман У. Кларка Расселла «Замороженный пират» (1887): «Я прочел его очень рано, лет в восемь-девять, и эта история меня заворожила… Под ее влиянием я и сам написал несколько рассказов»^[204]. «Замороженный пират» – совершенно невероятная история героя по имени Пол Родни, который обнаружил корабль в плавучих льдинах близ Антарктиды. Все члены экипажа замерзли, но когда Родни разводит костер, один из них оттаивает и узнает, что провел в замороженном состоянии сорок восемь лет. В какой-то момент он без видимой причины вдруг стареет на сорок восемь лет за несколько дней и умирает. Примечательно, что в книге нет ничего сверхъестественного, она скорее написана в жанре научной фантастики или фантасмагории, ведь в основе событий лежит отдаленно научное объяснение, пусть и не самое правдоподобное. Вполне возможно, что и в рассказах Лавкрафта, вдохновленных «Замороженным пиратом», не действуют по-настоящему сверхъестественные силы.

В 1898 г. Лавкрафт познакомился с творчеством Э. По, начал делать первые шаги к писательской карьере, а также заинтересовался наукой, третьим компонентом его тройственной натуры: любви ко всему странному и фантастическому, любви ко всему древнему и постоянному и любви к абстрактной правде и научной логике. Пожалуй, неудивительно, что этот интерес развился в его юном уме позже остальных, и все же поразительно, что он появился так рано и вызвал столько энтузиазма. Лавкрафт увлекательно рассказывает о своем открытии:

«Химическая наука… впервые захватила меня в 1898 году от Рождества Христова, и произошло это довольно своеобразно. Со свойственным каждому ребенку любопытством я часами рассматривал картинки в конце “Большого словаря” Уэбстера и поглощал самые разнообразные знания. Ознакомившись с предметами древности, средневековыми доспехами и одеяниями, птицами, животными, рептилиями, рыбами, флагами всех стран, гербами и т. д., я наткнулся на раздел, посвященный “философским и научным инструментам”, и уже не мог оторваться. Больше всего меня заинтересовали химические приборы, и я решил (ничегошеньки не зная о науке!) устроить у себя лабораторию. Будучи “избалованным ребенком”, я быстро добился желаемого. Мне выделили просторную комнату в подвале, а старшая тетушка (изучавшая химию в школе-пансионате) отдала мне кое-какие химические приборы и книгу “Юный химик”, написанную ее знакомым, профессором Джоном Ховардом Эпплтоном из Брауновского университета… Я был в полном восторге от своих лабораторных “опытов” – точнее, игр, – у меня отлично получалось, хотя пару раз я устроил взрывы и разбил некоторые приборы»^[205].

В более позднем источнике Лавкрафт упоминает, что, когда он увлекся химией, «отца уже не было в живых»^[206], значит, опыты начались после июля 1898 г. Здесь также указывается, что словарь Уэбстера – издание 1864 г., сохранившееся в библиотеке Лавкрафта. Потакая интересам мальчика к химии (а ранее – к арабской культуре), родные покупали ему все необходимые приспособления. «Юного химика» (1876) Лавкрафт также хранил до конца жизни. Эпплтона он называет профессором химии из Брауновского университета и «нашим другом»^[207]. Эпплтон (1844–1930) окончил Брауновский университет в 1863 г. и преподавал там вплоть до выхода на пенсию в 1914 г. Трудно сказать, с кем именно из Лавкрафтов он состоял в дружеских отношениях. В университете с Эпплтоном мог повстречаться доктор Франклин Чейз Кларк (выпуск 1869 г.), и хотя он женится на Лиллиан Филлипс (вышеупомянутой «старшей тетушке») только в 1902 г., возможно, на тот момент он уже был знаком с ней и ее семьей.

Увлечение наукой привело к тому, что хлынул целый поток литературных работ Лавкрафта. 4 марта 1899 г. он начал «выпускать» «Научный вестник» (Scientific Gazette). В первом номере, состоявшем всего из одного листа (он до сих пор сохранился, хотя прочитать написанное практически невозможно), содержится занимательное сообщение: «Сегодня в Лаборатории Провиденса прогремел сильный взрыв. Во время эксперимента взорвался калий, все присутствовавшие пострадали». Невероятно, но поначалу этот вестник выходил ежедневно, однако «скоро превратился в еженедельное издание»^[208]. Единственный сохранившийся экземпляр, помимо самого первого, – «Новый выпуск: том I, № 1» (12 мая, 1902). Подробнее о нем мы поговорим в следующей главе.

Также Лавкрафт написал немало трактатов по химии, которые дошли до нас в нечитабельном состоянии. Из шеститомной серии под общим названием «Химия» (она упоминается в каталоге работ в «Маленьких стихотворениях, том II») сохранилось четыре книги: «Химия» (10 ц.), «Химия, магия и электричество» (5 ц.), «Химия III» (5 ц. [до этого зачеркнуты цены 25, 20, 19 и 10 ц.]) и «Химия IV» (15 ц. [зачеркнуто 25 ц.]). В данных трудах рассказывается об аргоне, порохе, углерод-цинковой батарее, разных газах и кислотах, теллуре, литии, взрывчатых веществах, «экспериментах со взрывами» (см. упоминание о «взрыве» выше) и тому подобном. Есть еще одна небольшая работа под названием «Хорошее обезболивающее средство» (5 ц.). Судя по тому, что все эти «книги» написаны от руки, они, скорее всего, были созданы около 1899 г. Некоторые труды, перечисленные в каталоге от 1902 г., до нас не дошли; среди них «Обработка железа» (5 ц.), «Кислоты» (5 ц.), «Взрывчатые вещества» (5 ц.) и «Статическое электричество» (10 ц.).

Если следующая история, которую У. Пол Кук узнал от одной из соседок Лавкрафта, относится к данному периоду, то рано проснувшийся в Лавкрафте интерес к науке сразу побудил его к проведению экспериментов. Это один из самых известных и очаровательных рассказов из жизни писателя. Вот как повествует о случившемся Кук в своей неподражаемой манере:

«В той части [Провиденса, где жил Лавкрафт] были одни неогороженные поля, местность довольно болотистая, домов совсем мало. Однажды соседка, миссис Уинслоу Черч, заметила, что кто-то развел костер прямо в траве, и сильно разгоревшийся огонь уже подбирался к ее территории. Она подошла ближе, увидела мальчишку из семьи Лавкрафтов и отругала его за то, что он развел такой большой костер, подвергая опасности близлежащие дома. Мальчишка решительно отозвался: “Я не разводил большой костер. Я хотел, чтобы он был размером фут на фут”. Именно в таком виде до меня дошла эта история. Мы мало что можем из нее узнать, кроме как о его стремлении к точности (которое осталось с ним и во взрослой жизни), но это история о Лавкрафте»^[209].

Неизвестно, к какому году относится данное происшествие, однако упоминание «неогороженных полей» наводит на мысль, что речь идет о доме № 454 по Энджелл-стрит, так как в подростковые годы Лавкрафта этот район уже начали застраивать. В городских справочниках Провиденса указывалось, что, когда Лавкрафт был еще ребенком, Уинслоу Черч жила по адресу: Уэйленд-авеню, 292, примерно в пяти кварталах от Энджелл-стрит, 454.

К тому периоду относится еще одно необычное для юных лет открытие, совершенное Лавкрафтом. Оно имеет отношение к анатомии человека, а если быть точнее, к определенным ее аспектам, связанным с сексом. Вот как он сам об этом рассказывал:

«Что касается пресловутой “интимной жизни”, я не стал ждать каких-либо устных разъяснений и полностью изучил данный вопрос с помощью медицинского раздела семейной библиотеки (к которому у меня имелся доступ, хотя о чтении книг из этого раздела я особо не распространялся), когда мне было восемь лет. Я прочитал “Анатомию” Куэйна (с иллюстрациями и схемами), “Физиологию” Данглисона и т. д. К изучению темы меня подтолкнуло любопытство и недоумение, вызванное странными недоговорками и замешательством в речи взрослых, а также необъяснимыми намеками и ситуациями, которые встречались в литературе. Результат был прямо противоположным тому, чего обычно опасаются родители: я вовсе не начал проявлять ненормальное и преждевременное внимание к сексу (что могло бы случиться из-за неудовлетворенного любопытства), напротив, прочитанное совершенно отбило у меня весь интерес. Я узнал, что вся суть заключается в скучном механизме действий, который казался мне не очень симпатичным и даже отвратительным, поскольку взывал к животному началу в человеке и никоим образом не был связан с разумом и красотой. В этом процессе не было ничего возвышенного»^[210].

 

Это крайне интересное утверждение. Во-первых, когда Лавкрафт говорит, что не ждал «устных разъяснений», он предполагает (возможно, сам того не осознавая), что мать не стала бы ничего ему рассказывать об «интимной жизни» – по крайней мере, точно не в восемь лет, а может, и вообще никогда. От деда, вероятно, он тоже не дождался бы никаких объяснений. Удивительно, что в таком юном возрасте Лавкрафт уже заметил «странные недоговорки и замешательство в речи взрослых» и почувствовал, что от него что-то скрывают. Далее мы узнаем, что как минимум до восьми лет, а возможно, и в дальнейшие годы он почти не общался с другими детьми и в основном проводил время в компании взрослых. И будучи большим любителем чтения (а читал он не самые подходящие для своего возраста книги), Лавкрафт уже в детстве заметил, что в литературе попадаются не очень понятные фрагменты (как знать, вдруг у него было взрослое издание «Тысячи и одной ночи» с непристойными рассказами). А что касается его заявления, что изучение вопроса совершенно отбило интерес к сексу, то, похоже, оно было правдивым, ведь именно такое впечатление о Лавкрафте сложилось у его друзей, у знакомых по переписке и даже у жены. В старших классах он не интересовался девочками и не заводил никаких романтических отношений вплоть до 1918 г. (да и эти сведения основаны лишь на догадках). Соня Грин сама проявляла инициативу, три года уговаривая Лавкрафта на ней жениться. Люди строят множество предположений о сексуальной жизни писателя, однако, я полагаю, в данном вопросе стоит доверять лишь утверждениям самого Лавкрафта и его супруги.

Так или иначе, увлечение химией и физиологией привело к тому, что позже Лавкрафт заинтересовался географией, геологией, астрономией, антропологией, психологией и другими науками, которые он будет изучать на протяжении жизни. Пусть он и не стал специалистом в этих областях (хотя обладал огромным для писателя запасом знаний, особенно по астрономии), разнообразные науки заложили прочную базу для его философских умозаключений и стали основой для самых значительных его произведений.

По словам Лавкрафта, он начал учить латынь примерно в 1898 г.^[211]. В других источниках он сообщает: «Мой дедушка и раньше [то есть до поступления в школу] учил меня латыни»^[212], из чего можно сделать вывод, что Лавкрафт начал изучать язык еще до того, как осенью 1898 г. поступил в школу Слейтер-Авеню. На самом деле я вообще сомневаюсь, что в Слейтер-Авеню преподавали латинский, так как среди предметов, которые Лавкрафт выбрал в школе Хоуп-Стрит в 1904–1905 гг., были «Основы латыни»^[213], а значит, именно тогда он и начал систематически изучать этот язык. Вполне естественно, что ребенок, увлеченный Античностью, захотел учить латынь, однако даже в те времена, когда латинский знали многие, подобное считалось невероятным – приступить к изучению языка в таком раннем возрасте и так быстро его освоить!

У Лавкрафта хранилась довольно объемная подборка книг на латыни, которые он наверняка позаимствовал из дедушкиной библиотеки. Среди них самые известные поэты (Гораций, Ювенал, Лукреций, Марциал, Овидий, Персий, Вергилий) и авторы прозы (Цезарь, Цицерон [только избранные изречения], Ливий [избранное], Непот, Саллюстий), хотя большинство произведений представляли собой упрощенные тексты с подстрочным переводом – теперь у специалистов по Античности подобная методика вызывает ужас. Естественно, у Лавкрафта имелась и большая коллекция переводных работ, в том числе классических: Вергилий в переводе Драйдена, Тацит в переводе Мерфи, Гораций в переводе Фрэнсиса и т. д. В двухтомнике «Латинской литературы Римской империи» (1898–1899) Альфреда Гудемана есть много заметок на полях, написанных от руки. К примеру, вот занятный комментарий к «Ночному празднеству Венеры»: «Мистер Парнелл очень изящно перевел эту поэму, только он относит ее к античному периоду и считает, что ее автором был Катулл»^[214]. Лавкрафт также собрал неплохую коллекцию справочных изданий по классической литературе, истории и предметам древности. Правда, некоторые из них даже тогда считались устаревшими, например, он пользовался «Латинско-английским словарем» (1854) Итана Аллена Эндрюса, а не «Латинским словарем» (1879) Льюиса и Шорта, который оставался образцовым справочником до выхода «Оксфордского латинского словаря», однако имевшиеся книги вполне удовлетворяли запросам Лавкрафта.

Далее мы узнаем, что поэзия Вергилия, Горация и Ювенала произвела на Лавкрафта неизгладимое впечатление и что эпикурейская философия в работах Лукреция оказала значительное влияние на формирование его мышления. Примером того, как античная литература повлияла на ранние сочинения Лавкрафта, являются «Метаморфозы Овидия».

Произведение Лавкрафта объемом в 116 строк – попросту буквальный перевод первых 88 строк «Метаморфоз» Овидия, написанный пятистопным стихом. К сожалению, неизвестно, когда именно Лавкрафт создал эту работу. В каталоге, приложенном к «Поэме об Улиссе» (1897), данное сочинение упомянуто в разделе «Готовятся к изданию», тогда как в списке после «Маленьких стихотворений, том II» мы с удивлением находим «Метаморфозы» в перечне «Работ Г. Лавкрафта в прозе». При этом и там и там указана цена в 25 центов, а значит, в каталог 1902 г. это произведение, возможно, попало по ошибке. К тому же рукописный текст соотносится с другими детскими работами Лавкрафта, поэтому я отнес бы его к 1900–1902 гг.

Первым делом в глаза бросается отличие перевода Лавкрафта от Драйдена (он переводил первую книгу «Метаморфоз» для издания Овидия в переводе Гарта). Вот оригинал на латинском:

 
In nova fert animus mutatas dicere formas
corpora: di, coeptis (nam vos mutastis et illas)^[215]
adspirate meis primaque ab origine mundi
ad mea perpetuum deducite tempora carmen.
 

В переводе Драйдена:

 
Я воспеваю тела, принявшие разные формы:
Вы, боги, породившие эти чудеса,
Вселяете в мои стихи небесное тепло,
Пока моя долгая утомительная работа не будет окончена;
И добавится вечный смысл к моим строкам,
От зарождения Природы до времен Цезаря^[216].
 

А вот перевод Лавкрафта:

 
Я повествую о формах, что приняли новый облик;
Это ваши деяния, о Боги,
Одарите улыбкой мои труды,
И пусть моя песнь льется бесконечно, от создания
Земли до наших дней.
 

Сразу видны различия: Лавкрафт, стараясь соответствовать латинскому оригиналу, делает буквальный построчный перевод (хотя Драйден использует архаичное значение слова «deduced» в качестве перевода «deducite» [прослеживать]). Сочинение Лавкрафта делится на две части: «Сотворение мира» (строки 5–84) и «Сотворение человека» (строки 85–116). Надо сказать, что подобное разделение и подзаголовки встречаются и у Драйдена, хотя первый из них («Золотой век») появляется в том месте, где поэма Лавкрафта уже заканчивается.

В целом у Лавкрафта получилось довольно удачное изложение «Метаморфоз». Во вступительной части, где Овидий, явно подражая Лукрецию, представляет нам «rudis indigestaque moles» («сырую неоконченную массу») из элементов, которые постепенно упорядочиваются «Господом и матушкой-природой» (у Овидия: «deus et melior… natura»), описываются действия космического масштаба, свойственные и более взрослым работам Лавкрафта, хотя впоследствии он с насмешкой относился к восхвалению человечества как особенного творения Природы:

 
Хотя звери более возвышенного происхождения
Смотрят на низменную землю притупленным взором,
Человек поднимет свой величественный лик
К звездно-голубому пространству.
Земные материи, грубые и неясные,
Изменившись, породили достойное человечество.
 

И все-таки, пожалуй, даже здесь прослеживается некая связь с его поздними взглядами. В 1920 г. он в споре с Рейнхардом Кляйнером о том, какую роль в жизни человека играет чувственность, с намеренной помпезностью заявил: «Обезьяна или примитивный дикарь просто бродят по лесу в поисках партнера, благородный же ариец должен обратить свой разум к космическим мирам и задуматься о связи с бесконечностью!!»^[217]

Возможно, «Метаморфозы Овидия» – лишь фрагмент перевода. Рукописный текст занимает пять листов и заканчивается в самом конце пятого листа. Может быть, Лавкрафт перевел поэму Овидия и дальше, но та часть затерялась? Думаю, так оно и было, ведь в сохранившемся виде это сочинение, оцененное автором в 25 центов, не превышает по объему «Поэму об Улиссе» стоимостью в 5 центов. Вероятно, Лавкрафт мог целиком перевести первую книгу «Метаморфоз» (779 строк на латинском, около 1000 строк в переводе). Его перевод обрывается там, где в оригинальном тексте Овидий меняет тему и с восемьдесят девятой строки начинает рассказывать про четыре возраста человека, однако я все равно считаю, что до нас дошла лишь часть сочинения Лавкрафта.

1898 г. был полон событий: Лавкрафт познакомился с творчеством Э. По и увлекся наукой, начал учить латынь, пошел в школу, и у него впервые случился нервный срыв. В одном из поздних писем он называет его «подобием срыва»^[218], но я не знаю, что именно он хотел этим сказать. Еще одно «подобие срыва» произошло в 1900 г. У мальчика не было никаких проблем с физическим здоровьем, никаких данных о госпитализации нет. Причины и природа нервозного состояния Лавкрафта в детстве представляются спорными вопросами, ведь мы знаем о них только со слов самого писателя, который вспоминал о случившемся много лет спустя.

Лавкрафт говорит: «Нервы мне достались не очень крепкие: ближайшие родственники с обеих сторон страдали от головных болей, нервного истощения и нервных расстройств». Далее он рассказывает о заболеваниях дедушки (которого мучили «страшные мигрени»), матери (та «недалеко ушла от деда») и отца, который, как по-прежнему считал Лавкрафт на момент написания письма (1931), скончался от «паралича» из-за перенапряжения. Потом он добавляет: «Я и сам, сколько себя помню, страдал от головной боли, нервной возбудимости и склонности к неврастении – меня, искусственно вскармливаемого ребенка, терзали необъяснимые мучения, к которым прибавлялось плохое усвоение пищи…»^[219] («Мало выпало бед на долю Сьюзи, так еще ей достался ребенок с коликами», – с горькой иронией отмечает Кеннет Фейг^[220].) На рубеже веков детей рано отнимали от груди, и подобная практика сохранялась еще долгое время, однако, судя по комментарию Лавкрафта, его перестали кормить грудью даже раньше, чем тогда было принято.

В одном из ранних писем Лавкрафт утверждал: «Ребенком я был беспокойным, часто плакал». Он упоминает, что бабушка по материнской линии «пыталась исправить мое хамское поведение, потому как из-за нервозности я стал неугомонным и неуправляемым ребенком»^[221]. Позже Лавкрафт признавался: «В детстве мое нервозное состояние иногда напоминало хорею, хотя все же не было настолько серьезным. Время от времени лицо непроизвольно дергалось, и чем сильнее я сдерживался, тем чаще это происходило»^[222]. Лавкрафт не указывает, когда именно случались эти хорееподобные приступы, однако, судя по всему, речь идет о возрасте до десяти лет. Дж. Вернон Ши в итоге заподозрил, что Лавкрафт действительно страдал от малой хореи, нервного расстройства, которое «проявляется в виде неконтролируемых лицевых тиков и гримас», но постепенно проходит к моменту достижения половой зрелости^[223]. Здесь невозможно что-либо утверждать с полной уверенностью, но я полагаю, что это вполне обоснованное предположение. И хотя в вышеупомянутом письме Лавкрафт заявляет, что «со временем эти приступы исчезли» и с поступлением в школу «я сильно изменился», у меня еще будет повод вернуться к данной теме и рассказать о вероятных повторных случаях проявления хорееподобных симптомов в разные периоды жизни Лавкрафта, в том числе и во взрослом возрасте.