Руслан Скрынников
Начало опричнины

Полная версия

Но перечисленные в указе государственные земли могли покрыть лишь малую долю необходимого фонда. К тому же против посягательств на дворцовые земли выступили бояре Захарьины, хозяйничавшие в Большом дворцовом приказе. Попытки Боярской думы запустить руку в казну потерпели неудачу³⁵⁹.

В период подготовки указа о «тысяче лучших слуг» правительство настойчиво выдвигает вопрос о частичной секуляризации монастырского землевладения. Планы секуляризации получили энергичную поддержку со стороны придворного духовенства в лице благовещенского протопопа Сильвестра и тяготевших к нему монахов-нестяжателей. При участии Сильвестра в конце 1550 г. были разработаны царские вопросы о церковном «строении», представленные на рассмотрение священному (Стоглавому) собору в начале следующего года. Устами царя правительство просило духовенство обсудить, достойно ли монастырям приобретать земли и пользоваться тарханами и льготами³⁶⁰. Присутствовавшие на соборе нестяжатели выступили в пользу ограничения земельных богатств монастырей. Наиболее авторитетный в их среде старец Артемий обратился к царю и членам собора с настоятельным советом «села отнимати у манастырей»³⁶¹. Но нестяжатели составляли на соборе ничтожное меньшинство, и их мнение встретило яростную критику со стороны официального руководства церкви. Опираясь на поддержку осифлянского большинства собора, митрополит Макарий отверг все домогательства светских властей.

В правительственных сферах выступление нестяжателей не получило единодушной поддержки. Группировка Захарьиных относилась к Сильвестру и нестяжателям с крайним недоверием. Причиной тому были тесные связи Захарьиных со «старыми» осифлянами (В. Топорков, М. Сукин), злейшими врагами нестяжателей. Но кружок Сильвестра имел могущественных покровителей в лице удельных князей Старицких. Одним из вождей нестяжателей был князь Вассиан Патрикеев, родственник княгини Ефросиньи Хованской-Старицкой³⁶². Этим обстоятельством и объяснялись традиционные симпатии Старицких к нестяжателям. Удельная знать, входившая в правительственную коалицию Бельских, пыталась опереться на нестяжателей еще и потому, что не доверяла митрополиту Макарию. Митрополит поддерживал тесную дружбу с князьями Шуйскими и по существу был их ставленником³⁶³. Он получил сан на другой день после победы Шуйских над Бельскими в 1542 году. Провал правительственной программы на Стоглавом соборе неизбежно должен был ухудшить отношения между светскими властями и главой церкви. Правительство не решилось осуществить прямые санкции против митрополита, но подвергло преследованиям его приверженцев, выступивших на соборе против секуляризации церковных имуществ. По окончании собора оно обвинило в злоупотреблениях и низложило архиепископа Феодосия, главу крупнейшей в стране Новгородско-Псковской епархии и преемника Макария³⁶⁴. В период собора власти открыто покровительствовали противникам митрополита из числа нестяжателей. По настоянию Сильвестра известный нестяжатель старец Артемий был назначен игуменом крупнейшего в стране Троицко-Сергиева монастыря³⁶⁵. Вскоре же Артемий добился перевода в Троицу Максима Грека, сподвижника Вассиана Патрикеева и идеолога нестяжателей, находившегося в заключении более 20 лет³⁶⁶.

В период наибольших успехов нестяжателей правительству удалось сломить сопротивление официального руководства церкви и провести закон о церковном землевладении³⁶⁷. Приговор был утвержден Боярской думой 11 мая 1551 года. Наиболее существенное значение имели следующие его пункты. Правительство заявляло о своем намерении, во-первых, конфисковать все земли и угодья, розданные Боярской думой епископам и монастырям после смерти Василия III; во-вторых, вернуть старым владельцам дворянам и «христианам» те поместные и черные земли, которые были отняты у них церковью за долги или «насилством». В-третьих, правительство полностью запрещало церкви приобретать новые земли «без доклада», т. е. без специального на то разрешения властей³⁶⁸.

Приговор предусматривал частичную секуляризацию церковных владений и имел главной целью воспрепятствовать дальнейшему росту монастырских земельных богатств и выходу земель «из службы» и тягла.

Земельное уложение 1551 года влекло за собой известные ограничения в отношении некоторых категорий княжеско-вотчинного землевладения. Согласно приговору, князья Суздальские, Ярославские и Стародубские не могли отныне продавать и отказывать в пользу церкви свои вотчины без особого на то разрешения правительства. Земли, уже переданные монастырям «без доклада», подлежали конфискации и обращались в поместную раздачу. Частичным ограничениям подверглось также вотчинное землевладение князей Тверских-Микулинских, Белозерских, Рязанских (Пронских) и Оболенских, которым разрешалось свободно продавать свои земли в пределах уезда и воспрещалось без «царева ведома» продавать земли иногородцам или отдавать их в монастыри³⁶⁹.

«Парсуна» Ивана Грозного. Национальный музей Дании, Копенгаген

Земельное законодательство 1551 г. означало возврат к традиционной политике Ивана III и Василия III в вопросе о крупнейшем княжеском землевладении. В то же время оно весьма точно отражало взаимоотношения различных течений и группировок в правительстве и Боярской думе. В нем легко обнаружить тенденцию к ограничению привилегий Суздальской и прочей титулованной знати русского происхождения.

В то же время уложение вовсе не затрагивало удельных владений князей Бельских, Мстиславских, Воротынских и т. д., а также громадных земельных богатств старомосковского нетитулованного боярства, т. е. тех самых групп, которые доминировали в правительстве начала 50-х гг. и играли роль противовеса по отношению к многочисленным потомкам местных княжеских династий Северо-Восточной Руси.

Земельные законы, проведенные вопреки сопротивлению митрополита Макария и осифлян, усилили раздор между ближней думой и официальным руководством церкви.

* * *

Непосредственное влияние на последующие судьбы реформ оказал династический кризис, вызванный болезнью царя Ивана и попытками его двоюродного брата князя Старицкого оспорить право на престол пятимесячного наследника царевича Дмитрия.

События 1553 г. получили различную оценку и истолкование в работах таких исследователей, как С.Б. Веселовский, И.И. Смирнов, А.А. Зимин. С.Б. Веселовский подчеркивал, что основной причиной династического кризиса явилась будто бы сложность вопроса о престолонаследии, запутанного поспешными действиями советников царя. В глазах многих людей Захарьины были недостаточно авторитетны, чтобы предотвратить повторение боярской смуты, неизбежной при малолетнем наследнике. Таким образом, бояре, поддерживавшие Старицких, руководствовались не мятежным духом и не симпатиями к этим последним; «у некоторых, по крайней мере, бояр были соображения государственного порядка, а не только своекорыстные»; замечательно, что ни бояре, ни княжата не использовали кризиса, чтобы добиться уступок в своих сословных и классовых интересах, и князья и бояре – «все препираются и думают только о том, «кому служити»³⁷⁰.

Противоположную оценку тем же событиям дал И.И. Смирнов. По его мнению, в 1553 г. имел место боярский «мятеж», княжеско-боярская реакция предприняла попытку открыто выступить против политики царя Ивана IV и захватить власть в свои руки. Старицкие готовили государственный переворот, но не решились пойти до конца, потому что реальная сила находилась в руках дворян-помещиков, активно поддерживавших Ивана Грозного.

Считая достоверным рассказ летописи об открытом мятеже в Боярской думе (12 марта 1553 г.), И.И. Смирнов высказывает мнение, что подавление «мятежа» означало тяжелое поражение княжеско-боярской реакции³⁷¹.

В исследовании А.А. Зимина те же события получили иную трактовку. «События 1553 г., – пишет А.А. Зимин, – не были ни боярским мятежом, ни заговором. Царственная книга сообщает лишь о толках в Боярской думе»³⁷². Вопрос о присягу малолетнему наследнику вызвал резкие споры в думе. «Выяснилось, между прочим, что не хотели присягать князь П. Щенятев, князь И.И. Пронский, князь С. Лобанов-Ростовский, князь Д.И. Немой. Все они ссылались на то, что не хотели быть «под Захарьиными», причем первые трое предпочитали служить князю Владимиру Старицкому»³⁷³.

А.А. Зимин без должной критики воспринимает тенденциозный отчет летописи относительно прений в Боярской думе и в то же время не придает серьезного значения сведениям о тайном боярском заговоре. По предположению А.А. Зимина, в дни кризиса Старицкого, возможно, поддерживали бояре князья Ф.И. Шуйский, П.И. Шуйский, А.Б. Горбатый и Ю.В. Темкин-Ростовский. Никаких фактов в пользу подобного предположения автор не приводит, но в дальнейших выводах оперирует им так, будто оно является полностью доказанным. «В ходе событий 1553 года, – утверждает А.А. Зимин, – перед нами отчетливо вырисовываются в составе Боярской думы две группировки: одну представляли ростово-суздальские княжата (Шуйские и их родичи), защитники прав и привилегий феодальной аристократии, другую – выходцы из среды старомосковского боярства и богатых дворянских фамилий, защищавшие правительственную линию на дальнейшую централизацию государственного аппарата и удовлетворение насущных нужд основной массы служилых людей»³⁷⁴.

Таким образом, истоки династического кризиса А.А. Зимин ищет в столкновении между продворянскими элементами и князьями Шуйскими, лидерами титулованной знати.

Для верной оценки причин и значения событий 1553 г. необходимо критически использовать основной источник, приписки к тексту Синодального списка летописи и Царственной книги. Материал приписок имеет в различных своих частях совершенно неодинаковую степень достоверности (см. выше, стр. 28–33).

События начального периода династического кризиса изложены в приписке к Царственной книге подробно и в целом достоверно. 1 марта 1553 г. царь Иван занемог «тяжким огненым недугом». Кончины его ждали со дня на день³⁷⁵. 10 марта больной утвердил свое духовное завещание, через день ближняя дума принесла присягу наследнику трона царевичу Дмитрию³⁷⁶. На 12 марта была назначена общая присяга для всех членов Боярской думы и столичных чинов. Причины, побуждавшие правительство спешить с присягой, были следующими. В случае смерти царя власть в стране переходила к регентскому совету, образованному при пятимесячном младенце царевиче Дмитрии. Бояре Захарьины, возглавлявшие регентский совет, готовились захватить бразды правления в свои руки. Но положение их было довольно шатким. Захарьины не имели прочной опоры в Боярской думе. В глазах высшей титулованной знати они были людьми совсем «молодыми» и худородными. Их стремление «узурпировать» власть вызвало сильное негодование в Боярской думе. Осуждению подверглись не только Захарьины, но и вся царская семья. Недовольные не стеснялись в выражениях по адресу царя. Один из них, боярин князь С.В. Ростовский, спустя полгода после болезни царя тайно беседовал с литовским послом и приказывал ему многие «поносительные слова» про царя. В частности, он заявил, «что их всех государь не жалует, великих родов бесчестит, а приближает к себе молодых людей, а нас ими теснит, да и тем нас истеснился, что женился у боярина у своего дочер взял понял робу свою и нам как служити своей сестре» и т. д.³⁷⁷

В регентстве Захарьиных недовольные бояре усматривали прямое нарушение старинных прерогатив Боярской думы. Многие из них предпочли бы видеть на царском престоле двоюродного брата царя и внука Ивана III князя В.А. Старицкого. Со своей стороны Старицкие пытались использовать благоприятную ситуацию и втайне готовились захватить власть. Подробности заговора Старицких стали известны правительству спустя год во время суда над участником заговора боярином князем С.В. Ростовским. Перед судом ближней думы в 1554 г. Ростовский сделал следующее важное признание. Когда в марте 1553 г. «государь недомогал, и мы все думали о том, что только государя не станет, как нам быти, а ко мне на подворье приезживал ото княгини Офросиньн и от князя Володимера Ондреевича, чтобы я поехал ко князю Володимеру служити, да и людей перезывал; да и со многими есмя думали бояре, только нам служити царевичю Дмитрею, ино нами владети Захарьиным, и чем нами владети Захарьиными, ино лутчи служити князю Владимеру Ондреевичу…»³⁷⁸. Заговорщикам удалось привлечь на свою сторону очень многих членов Боярской думы³⁷⁹.

Но Старицкие не ограничились тем, что тайно вербовали себе сторонников среди боярства. Судя по некоторым их действиям, они подготавливали дворцовый переворот. В дни кризиса Старицкие вызвали в Москву удельные войска и стали демонстративно раздавать им жалованье³⁸⁰. Когда ближние бояре потребовали у князя Владимира объяснений, тот стал «велми негодовати и кручинится» на них. В конце концов, удельному князю был воспрещен доступ в покои больного царя.

В дни кризиса правительство не располагало полной информацией относительно интриг Старицких, но слухи о заговоре переполняли столицу, и под влиянием их власти поторопились привести к присяге Боярскую думу.

События, происшедшие в Боярской думе 12 марта, получили крайне тенденциозное освещение в приписках к Царственной книге. В думе будто бы был «мятеж велик и шум и речи многия в всех боярех, а не хотят пеленечнику (царевичу Дмитрию. – Р.С.) служити»³⁸¹. Среди общего шума и брани тяжелобольной царь будто бы дважды обращался к боярам с увещеваниями. Тех, кто отказывался целовать крест, он убеждал, что присягают они его сыну царевичу Дмитрию, а не Захарьиным. После того Иван обратился к верным членам думы с просьбой спасти его сына от крамольников: «не дайте бояром сына моего извести никоторыми обычаи, побежите с ним в чюжую землю, где бог наставит»³⁸². Видя испуг Захарьиных, царь принялся стыдить их: «а вы, Захарьины, чего испужалися? Али чаете, бояре вас пощадят? вы от бояр первыя мертвецы будете! и вы бы за сына за моего да и за матерь его умерли, а жены моей на поругание бояром не дали!»³⁸³

Царские речи произвели магическое действие на крамольных членов думы: «бояре все от того государского жестокого слова поустрашилися и пошли в переднюю избу (крест. – Р.С.) целовати»³⁸⁴.

Ближайшее рассмотрение обнаруживает ряд противоречий в летописном рассказе. Утверждение насчет мятежа в думе автор летописи не смог подтвердить ни одним конкретным фактом. Во-первых, он не мог назвать ни одного члена думы, который бы отказался от присяги наследнику. Во-вторых, из его собственного рассказа с полной очевидностью следует, что прения в Боярской думе в день присяги носили вполне благонамеренный характер.

Перед началом церемонии боярин князь И.М. Шуйский с полным основанием протестовал против нарушения традиций, принесения присяги в отсутствие царя: «им не перед государем целовати не мочно: перед кем им целовати, коли государя тут нет?»³⁸⁵. Протест старшего из бояр носил формальный характер и вовсе не означал отказа от присяги по существу³⁸⁶. Причиной недовольства Шуйского и других старейших бояр было то обстоятельство, что руководить церемонией присяги было поручено не им, а молодым боярам князьям И.Ф. Мстиславскому и В.И. Воротынскому. Влиятельный член думы князь И.И. Пронский вслух усомнился в том, что князь Воротынский может приводить к кресту других, поскольку его отец, да и сам он «после великого князя Василия первой изменник»³⁸⁷. Но стоило Воротынскому заявить, что Пронский не хочет присягать наследнику, как боярин поспешил опровергнуть его слова и «исторопяся» поцеловал крест³⁸⁸. Пронский был одним из самых решительных приверженцев Старицкого, но даже он не осмелился открыто отказаться от присяги наследнику.

Присяга в Боярской думе обнаружила наличие известных разногласий среди лиц, вошедших в состав регентского совета. В частности, Адашевы открыто высказывали опасения насчет того, что переход власти к Захарьиным приведет к возрождению в стране боярского правления. В день присяги 12 марта 1553 г. окольничий Ф.Г. Адашев заявил, что целует крест царю и его сыну, «а Захарьиным нам Данилу з братиею не служивати: сын твой, государь наш, ещо в пеленицах, а владети нам Захарьиным Данилу з братиею, а мы уже от бояр до твоего взрасту беды видели многия»³⁸⁹. Заявление Ф.Г. Адашева не имело ничего общего с поддержкой Старицких. Царский любимец А.Ф. Адашев присягнул наследнику без всяких оговорок со всей ближней думой еще 11 марта. Несмотря на разногласия с Захарьиными, лояльность кружка Адашевых по отношению к династии не вызывала никаких сомнений.

Критический анализ летописного рассказа обнаруживает, что даже самые рьяные заговорщики из бояр не осмелились открыто возражать против присяги наследнику. Следовательно, царь не имел достаточного повода для того, чтобы обращаться к верным боярам с отчаянными призывами о спасении сына³⁹⁰. Помимо всего прочего, царь едва ли мог произносить речи и следить за прениями в думе, поскольку в день присяги он «изнемогал велми». Чтобы не беспокоить больного, бояре целовали крест в передней избе.

Отчет о прениях в думе и царских речах представляется наименее достоверной частью летописного рассказа. Составителю приписок весь рассказ о «мятеже» в думе понадобился лишь для того, чтобы выставить героем событий юного царя. Ему одному принадлежит заслуга подавления мятежа: это он «жестоким словом» заставил замолчать всех крамольников. Тенденциозность подобного рассказа очевидна. Что касается царских речей к думе, то можно определенно утверждать, что они никогда не были произнесены в такой именно форме и в значительной мере были сочинены самим же Иваном в начале 60-х годов.

После того как прения в Боярской думе благополучно закончились и вся дума присягнула наследнику, правительство распорядилось вызвать в царские покои князя В.А. Старицкого. Последний сначала наотрез отказался целовать крест и даже угрожал Воротынскому немилостью. Но протест Старицкого, который мог бы послужить сигналом к открытому мятежу всех недовольных, оказался запоздалым. Все члены думы уже присягнули наследнику. Время было упущено. Ближние бояре припугнули семнадцатилетнего князя Владимира тем, что не выпустят его из хором, и после непродолжительной перепалки принудили его целовать крест поневоле³⁹¹. Более упорной оказалась мать Владимира княгиня Ефросинья Старицкая³⁹². Ближние бояре трижды ходили к ней во дворец, прежде чем она согласилась скрепить крестоцеловальную запись княжеской печатью.

К исходу дня 12 марта стало ясно, что планы дворцового переворота потерпели неудачу. В ближайшие недели царь выздоровел, и вопрос о престолонаследии утратил свое значение.

Династический кризис был вызван к жизни действиями влиятельных боярских группировок. Попытаемся теперь определить более точно состав этих группировок.

Прежде всего факты не подтверждают гипотезы А.А. Зимина и И.И. Смирнова относительно выступления на стороне Старицких князей Шуйских. В показаниях С.В. Ростовского о заговоре никто из Шуйских не назван, зато в числе главных заговорщиков названы известные противники Шуйских князья П.М. Щенятев, Куракины и т. д. Напомним, что Шуйские, придя к власти, захватили московский двор, а также часть имущества Старицких, отправили в ссылку их ближайшую родню князя П.М. Щенятева, что они продолжали держать в тюрьме Старицких, хотя и освободили их бояр³⁹³.

Вследствие враждебности к Старицким, а также и к Захарьиным Шуйские не примкнули в момент кризиса ни к одной из сторон и предпочитали дождаться исхода столкновения. Раскол внутри правящей коалиции помог Шуйским восстановить прежнее влияние в Боярской думе.

Раздор внутри царской семьи и столкновение между Захарьиными и Старицкими были главной причиной династического кризиса. Князь В.А. Старицкий не играл самостоятельной роли в период династического кризиса³⁹⁴. Этому не очень смышленому, вялому юноше едва исполнилось семнадцать лет. Душой боярского заговора была мать князя Владимира Ефросинья Хованская, обладавшая неукротимым характером и глубоко ненавидевшая своего племянника царя Ивана.

Во всех своих интригах против Грозного княгиня Старицкая неизменно опиралась на свою влиятельную родню в Боярской думе: князей Щенятевых, Булгаковых-Куракиных и т. д.³⁹⁵ Хованские, Щенятевы и Булгаковы происходили из различных ветвей семьи князей Патрикеевых, знатных гедиминовичей³⁹⁶. На стороне Старицких выступили многие знатные бояре, тесно связанные с правительством Старицкого удельного княжества. В числе их был князь И.И. Турунтай Пронский, родной племянник князя Д.Ф. Пронского, возглавлявшего удельное правительство при А.И. Старицком и уморенного в тюрьме после мятежа 1537 года³⁹⁷. При В.А. Старицком удельную думу возглавил боярин князь Ю.А. Ленинский Меньшой Оболенский³⁹⁸. Родня этого последнего князья Д.И. Немого и П.С. Серебряный Оболенские приняли самое деятельное участие в заговоре. Ходили упорные слухи, будто Старицких поддерживал также член ближней думы князь Д.И. Курлятев-Оболенский. Во всяком случае, в дни болезни царя он сказался больным и таким образом уклонился от присяги наследнику престола³⁹⁹.

Тайным приверженцем Старицких был еще один член ближней думы князь Д.Ф. Палецкий-Стародубский, выдавший дочь за дядю княгини Ефросиньи окольничего В.П. Борисова⁴⁰⁰. Поскольку Палецкий не мог добиться от Захарьиных предоставления удела своему слабоумному зятю князю Юрию Васильевичу Углицкому, он обратился с подобной просьбой к Старицким и тайно уведомил их, что будут им «на государство не сопротивны, а служити им готовы», если условие относительно удела будет принято⁴⁰¹.

Наиболее энергично Старицких поддерживала высшая титулованная знать, ненавидевшая Захарьиных. Помимо перечисленных выше княжат, приверженцами удельного князя были бояре князья С.И. Микулинский-Тверской и С.В. Ростовский. В заговоре участвовали также некоторые представители нетитулованной знати: окольничие С.И. Морозов⁴⁰², В.П. Борисов, немало детей боярских и дворян, в частности некоторые новгородские помещики⁴⁰³.

Династический кризис 1553 года привел к расколу внутри правящей боярской группировки, объединившейся вокруг Бельских, Захарьиных и Старицких в конце 40-х годов. Кризис сильно ослабил позиции Захарьиных. На стороне этих последних выступили некоторые из удельных князей (Мстиславский, Воротынские), старомосковские бояре (родня Юрьевых – Яковлевы и Шереметевы, а также конюший И.П. Федоров-Челяднин, оружничий Л.А. Салтыков-Морозов), приказная бюрократия (И.М. Висковатый) и т. д. Однако события, происшедшие во время болезни царя, явственно показали, что Захарьины не имеют поддержки со стороны большинства членов Боярской думы. В раздоре с Захарьиными оказались даже некоторые из членов дворянского кружка Адашевых. Неудивительно, что династический кризис имел своим следствием резкое падение престижа и влияния группировки Захарьиных.

Наличие сильной церковной оппозиции усугубляло кризис, вызванный расколом коалиции Бельских и заговором в Боярской думе. Правительство не могло использовать авторитет церкви для преодоления династического кризиса. Митрополит Макарий, благополучно управлявший церковью при самых различных правительствах, не склонен был участвовать в борьбе между Захарьиными и Старицкими. Примечательно, что в летописных приписках вовсе не названо имени Макария, не отмечена его роль в утверждении царской духовной и церемонии присяги, немыслимых без его участия. Последний момент наводит на мысль, что митрополит Макарий, «великий» дипломат в рясе, предпочел умыть руки в трудный момент междоусобной борьбы.

Более определенную позицию занял кружок придворного благовещенского протопопа Сильвестра, симпатизировавшего Старицким. По некоторым, хотя и не очень достоверным сведениям, протопоп будто бы протестовал против решения Захарьиных не допускать Старицких в царские палаты. «Про что вы ко государю князя Володимера не пущаете? брат вас, бояр, государю доброхотнее», – будто бы заявил он. «И оттоле, – заключает летописец свой рассказ, – бысть вражда межи бояр (Захарьиных. – Р.С.) и Селиверстом и его светники»⁴⁰⁴.

Ко времени кризиса придворный проповедник приобрел значительное влияние на личность двадцатитрехлетнего царя. Стремясь ослабить это влияние, Захарьины стали искать поддержку у осифлян старшего поколения, находившихся не у дел со времени боярского правления. По их совету царь, едва оправившись от болезни, предпринял путешествие в Кирилло-Белозерский монастырь. Там жил на покое Вассиан Топорков, престарелый советник Василия III и братанич Иосифа Санина⁴⁰⁵. Вассиан прославился жестокими гонениями против нестяжателей и их главного идеолога Максима Грека⁴⁰⁶. Встревоженный этим обстоятельством, кружок Сильвестра пустил в ход все средства, чтобы воспрепятствовать свиданию царя с Топорковым⁴⁰⁷. Но их старания не увенчались успехом.

Ко времени свидания царь знал уже некоторые подробности относительно недавнего заговора в пользу Старицких⁴⁰⁸. Обнаружившаяся боярская крамола крайне встревожила его, и он, естественно, пожелал обсудить этот вопрос с ближайшим советником своего отца старцем Вассианом. В частности, царь спросил старца: «како бы могл добре царствовати и великих и сильных своих в послушестве имети?» Отвечая на этот вопрос, престарелый советник Василия III стал внушать Ивану «непослушание сингклитскому совету» (Боярской думе) и рекомендовал ограничить влияние боярства⁴⁰⁹. В этих советах Курбский усматривал главную причину последующих «великих гонений» против боярства. Имея в виду советы Вассиана Топоркова, Курбский писал, что топорок, сиречь малая секира, обернулся великой и широкой секирой, которой посечены были благородные и славные мужи по всей великой Руси⁴¹⁰.

Топорков был апологетом самодержавного образа правления, и в некоторых отношениях его мысли перекликались с идеями Ивана Пересветова. Напомним, что Пересветов также советовал царю править «с грозой» и казнить бояр и вельмож. Пересветов и Топорков были первыми предтечами грядущего опричного террора. Правда, Пересветов выступил в период собора «примирения», и тогда его советы прошли более или менее незамеченными. Поучения Топоркова, произнесенные после боярского «мятежа», произвели на царя значительно более глубокое впечатление. Они пали на готовую почву.

Вассиан был страстным противником нестяжателей и, можно полагать, постарался использовать беседу с царем для сведения счетов со своими давними врагами. Свидетельством того, что его усилия не пропали даром, были судебные процессы над «еретиками» и нестяжателями, имевшие место в 1553–1556 гг.

* * *

Одним из внешних доводов к процессу над еретиками-лютеранами послужили споры относительно заведения типографии в Москве, имевшие место в конце 1552 года.

В свое время царь просил датского короля прислать в Москву различных мастеров и особенно книгопечатников⁴¹¹. В 1552 году Христиан III направил на Русь печатника Ганса Миссенгейма, снабдив его типографскими принадлежностями. Будучи ревностным протестантом, датский король прислал в Москву Библию в немецком переводе Лютера, а также, по всей вероятности, два главнейших лютеранских катехизиса⁴¹². Королевский печатник должен был с разрешения царя перевести эти сочинения на русский язык и напечатать их большим тиражом⁴¹³.

Православное духовенство отнеслось к предложению датского короля с крайним подозрением. Самое беглое знакомство с датскими книгами обнаружило их полную непригодность и предосудительность с точки зрения догматического содержания. Несмотря на ясно выраженное желание царя завести типографию в Москве, духовенство всеми силами противилось введению на Руси печатного дела, усматривая в этом одни козни датских еретиков. По настоянию церковников правительство не приняло Миссенгейма на царскую службу и отказало ему в казенных субсидиях⁴¹⁴.

Предложения датского короля и разбор лютеранских книг вызвали пристальное внимание московских церковников к вопросам религиозной реформации в Европе, «люторову расколу»⁴¹⁵.

Догматические споры по поводу протестантских книг, присланных из Дании, послужили одним из внешних поводов к расследованию, обнаружившему крайне неприятные для церковного руководства факты⁴¹⁶. Оказалось, что ересь давно пустила корни на святой Руси. В Москве был раскрыт кружок еретиков дворян М. Башкина и братьев Борисовых. В провинции их сообщниками были объявлены старцы Заволжских пустыней из числа нестяжателей⁴¹⁷.

«Четвероевангелие» – первая печатная книга на Руси, изданная в 1553/1554 гг. в Москве в Анонимной типографии под руководством Ганса Мессингейма

По мнению А.А. Зимина, еретики Башкин и его единомышленники принадлежали к числу наиболее дальновидных идеологов дворянства, затронутых реформационным движением и объективно представлявших интересы бюргерской оппозиции⁴¹⁸. Вокруг Башкина, пишет Зимин, «видного представителя московского дворянства, группировался кружок, куда входил ряд «воинников» – детей боярских», среди которых мог быть и литовский выходец Пересветов⁴¹⁹.

Последнее предположение едва ли справедливо. Оно противоречит данным о составе кружка Башкина. Главными сподвижниками Башкина были дворяне Г.Т. Борисов и его брат И.Т. Борисов Бороздины. (С нестяжателями из Заволжских пустыней московские еретики лишь «советовали о зле».) Борисовы были троюродными братьями княгини Ефросиньи и видными придворными удельного князя Старицкого⁴²⁰.

Сам Башкин служил, возможно, в одном из дворцовых ведомств в Кремле⁴²¹. Его духовником был поп придворного Благовещенского собора Симеон. Придворного кремлевского аптекаря «латынина» Матюшку Башкин называл своим учителем «в люторских расколах»⁴²².

В деятельности кружка Башкина мы находим отзвуки реформационного движения, охватившего Западную Европу в первой половине XVI века. Но в России веяния реформации имели значительно меньше точек соприкосновения с бюргерской оппозицией, чем на Западе. В Москве ересь свила себе гнездо не среди горожан и рядовых «воинников», а при дворе княгини Ефросиньи Старицкой⁴²³.

Первый процесс над еретиками имел место вскоре после возвращения царя Ивана с Белоозера летом 1553 года. На суде выяснилось, что за несколько месяцев до процесса Башкин многократно беседовал с благовещенским попом Симеоном и пытался привлечь его в свой кружок⁴²⁴. Беседа произвела сильное впечатление на Симеона, и он сообщил своему коллеге в Благовещенском соборе Сильвестру, что Башкин «от мене поучение требует, а иное мене и сам учит». Симеон «учал был поговаривати, их (еретиков. – Р.С.) дела хвалити»⁴²⁵. В мае 1553 г. Башкин вторично беседовал с Симеоном. Когда Сильвестр узнал о содержании этой беседы, он счел необходимым открыто отмежеваться от «развратных взглядов», получивших огласку, и донес царю «о новоявившейся ереси».