Жалобы Грозного приобретают вполне конкретный смысл, если предположить, что они появились накануне учреждения опричнины, т. е. в тот момент, когда царь впервые приступил к составлению новой духовной грамоты. В декабре 1564 г. Иван и его семья, захватив казну, покинули «царство», Москву, и уехали в Александровскую слободу. Вслед за тем Грозный объявил, что из-за боярской измены он решил отказаться от власти, «оставил свое государство и поехал, где вселитися, идеже его, государя, бог наставит»225. В завещании царь вполне откровенно объяснял причины своего отъезда «с государства» и отречения от престола. Он изгнан от своего достояния самовольными боярами и в поисках места, «где вселитися», вынужден скитаться «по сторонам». В строках царского завещания слышны прямые отзвуки драматических событий, предшествовавших введению опричнины.
Духовная Грозного проникнута тревогой, какими-то мрачными предчувствиями. С.Б. Веселовский угадывает в них смертельную тревогу царя перед лицом татарского вторжения лета 1572 года226. На наш взгляд, пафос завещания заключен в другом. Звучащие в нем трагические жалобы отражают то душевное смятение, которое владело Грозным накануне введения опричнины. В дни отречения от престола и отъезда в Слободу царь трусил и малодушничал, смертельно тревожась за будущее династии и судьбу сыновей. Как передают очевидцы, в связи с отречением Иван впал в тяжелое нервное расстройство, внезапно изменившее весь его облик. В течение каких-нибудь двух недель у него выпали почти все волосы на голове. Когда после десятинедельного отсутствия Грозный вернулся в столицу, многие не могли узнать его, так сильно он изменился227. В первых строках своего духовного «исповедания» Иван писал: ум «острюпись, тело изнеможе, болезнует дух, струпи телесна и душевна умножишася…»228. Как видно, жалобы на изнеможение тела и болезни духа, которыми начинается царское завещание, не были простой риторической фразой.
«Исповедание» Грозного содержит не одно поразительное признание. Царь сознается во всевозможных тяжких грехах и преступлениях: «срамословии», гневе и ярости, пьянстве и блуде, «граблении» и убийствах229. Покаяния царской духовной служили как бы предвестником тех чудачеств и сумасбродств, которым Иван предался в опричнине. Из отъявленных опричных палачей царь образовал своеобразное подобие монашеского ордена. Юродствующие братья делили свое время между застенком и церковью230.
В царской духовной покаяния переходят почти без всякой паузы в поучения и наставления любимым чадцам. Желая уберечь детей от собственных ошибок, Иван советует царевичам приобрести навык во всяком «обиходе», чтобы править самовластно. Он усердно внушает сыновьям милосердие по отношению к подданным: «а которые лихи, и вы б на тех опалы клали не вскоре, по рассуждению, не яростию»231. Конечно, если бы царь вздумал поучать сыновей милосердию и снисхождению после кровавых оргий периода массового опричного террора (1568–1571 гг.), в его словах можно было бы усмотреть сплошную ложь и лицемерие. Накануне опричнины этот совет звучал совсем иначе. Напомним, что при учреждении опричнины казни подверглось не более десятка человек и репрессии носили сравнительно умеренный характер.
Поучение «чадцам» Иван заканчивает родительским благословением: «А будет бог помилует, и государство свое доступити и на нем утвердитеся и аз благословляю вас…»232.
На этом литературно-публицистическая часть духовной оканчивается, и далее следуют деловые, практические распоряжения.
Датировка завещания и анализ его публицистического введения имеют существенное значение для реконструкции источника в целом. Можно полагать, что первый черновой набросок духовной царь составил в дни отречения от власти на пороге опричнины. Черновик включал, по-видимому, обширное введение («исповедание» и поучение «чадцам»)233, а также общий набросок деловой части с проектом «раздела» страны и образования обширного удельного княжения для царевича Федора. В черновике проект был намечен, скорее всего, в виде общей схемы. В последующие годы царь многократно возвращался к завещанию, исправляя и дополняя его. В то время в текст завещания были включены, в частности, первое распоряжение относительно Новосильского удела234, стародубский список вотчин235. При последнем редактировании завещания, незадолго до отмены опричнины, Грозный переделал практическую часть завещания, по-видимому, самым основательным образом236, но в то же время внес мало изменений в литературную, вводную часть завещания. Даже при последнем редактировании черновик не был подвергнут окончательной правке, которая бы устранила имевшуюся там путаницу и согласовала противоречивые распоряжения различных лет. Иван не довел работы до конца и после опричнины вовсе забросил черновик завещания.
Синодик опальных царя Ивана Грозного является одним из самых значительных источников по истории опричнины. Как нам удалось доказать, синодик включает подробные списки опальных лиц, казненных по делу об «измене» Старицких в 1567–1570 гг.237 Дело Старицкого тянулось на протяжении трех лет и было крупнейшим политическим процессом царствования Грозного. По материалам этого процесса составлена основная часть синодика, охватывающая более девяти десятых его объема. В ней записано около 3200 опальных из общего числа примерно 3300 человек. Последний раздел синодика включает в себя разрозненные судные списки периода 1564–1565 и 1571–1575 гг. Он отличается значительной неполнотой.
В сравнении с крайне тенденциозными известиями иностранцев, из которых приходится черпать основные сведения о политической истории опричнины, синодик представляется источником более достоверным и полным. Значение синодика определяется тем, что в основе его лежат подлинные материалы опричных архивов. Исследование о синодике и полный текст реконструированного нами списка синодика опальных будут помещены во второй части настоящей работы.
Послание Таубе и Крузе. Биография авторов Послания известна достаточно хорошо. Печатник рижского архиепископа И. Таубе и дерптский фохт Э. Крузе попали в плен к русским в первые годы Ливонской войны238. Не позднее 1564 г. Таубе, предложивший свои услуги царю, получил свободу и поступил на московскую дипломатическую службу. Вскоре же Таубе и Крузе оказались в опричнине и в 1567–1571 гг. вели переговоры относительно создания в Ливонии вассального королевства. После коронации «ливонского короля» Магнуса лифляндские авантюристы получили громадные имения и думные чины. Однако в 1571 г. они изменили царю и подняли мятеж в Юрьеве, а затем бежали в Литву. Благодаря службе в опричнине Таубе и Крузе прекрасно ориентировались в опричных делах. Но записки их отличаются крайней тенденциозностью: оба ренегата стремились оправдать собственную двойную измену жестокостями царя.
Перевод Послания Таубе и Крузе гетману Я. Ходкевичу (1572 г.) осуществлен М.Г. Рогинским в 1922 г. До сих пор это единственное издание Послания на русском языке. Но оно представляется совершенно неудовлетворительным вследствие двух обстоятельств: во-первых, в основу публикации положен неисправный немецкий оригинал (издание Эверса), и, во-вторых, издание осуществлено без всякого критического исследования239. Ю.В. Готье отметил в свое время наличие многих темных мест в немецкой публикации Г. Эверса, в распоряжении которого находилась неисправная копия Кенигсбергского списка Послания240. Но это замечание не помешало Ю.В. Готье дать русский перевод Послания по Эверсу. Перевод осуществил его ученик Г. Рогинский241.
Задолго до того А.И. Браудо указал на издание некоего Г. Хоффа 1582 г., в котором текст Послания Таубе и Крузе перепечатан с небольшими изменениями242. А.И. Браудо не придал особого значения своему открытию и произвел лишь единичные сличения текста названных изданий Послания.
Детальный анализ текста обнаруживает, что в перепечатке Хоффа, появившейся при жизни Таубе и Крузе, мы имеем дело с исправным и наиболее близким к оригиналу текстом Послания и что в позднейшем Кенигсбергском списке этот текст подвергся сильным искажениям.
Сопоставим рассказ Таубе и Крузе о первых опричных казнях по различным спискам Послания:
Кенигсбергский список по изданию Эверса (перевод М.Г. Рогинского).
«…приказал он (царь. – Р.С.) повесить князя Петра Горенского, князя Никиту и Василия Оболенских незаменимого воеводу, который столько времени так верно служил великому князю в борьбе с татарами, Андрея Resensaw (Рязанцева)…»243.
Издание Хоффа 1582 г.(Перевод наш)
«…приказал он (царь. – Р.С.) повесить князя Горенского, князей Никиту и Василия Оболенских, незаменимого воеводу, который столько времени так верно служил великому князю в борьбе с татарами, Данилу Чулкова, Андрея Рязанцева…»
«…den Knes Peter Gorinsky den Knes Mitika und Knes Wassily Obilenky hencken, den teuren Kriegsmann, der im so lange Zeit wieder den Tattern so treulich gedienet Gidk Andrey Resensaw…»244 «Knaes Peter Garinskj (Knaes Milieta) und Knaes Wassilij Obijlenkj hencken. Den tewren Kriegsman (der ihm so lange zeit wider den Taetern so trewlich gedienen Danieln Gilkj) Andre Rasansow…»245
В издании Хоффа мы находим сообщение о казни Данилы Чулкова (Gilky), действительно прославившегося в войнах с татарами. В Кенигсбергском списке имя Чулкова опущено, а фамилия искажена (Gidk). М.Г. Рогинский не смог расшифровать фамилии Gidk и счел за лучшее опустить ее, что и вовсе испортило текст.
В издании М.Г. Рогинского искажены очень многие цифры, фамилии, географические наименования, тексты речей и т. д. По Рогинскому, за Грозным в слободу ездил в 1564 г. высший маршал Михаил (?) Салтыков (Мie Салтыков Кенигсбергского списка), в действительности же оружничий Лев Салтыков (Lео Салтыков, по изданию Хоффа)246. При введении опричнины царь заявил об измене некоего выходца из рода Barbatta (Кенигсбергский список, имя не расшифровано М.Г. Рогинским), а на самом деле Горбатых (Garbatta по Хоффу)247.
По Рогинскому, в опричнину был зачислен город «Кассина» (переведено как Кашин), на самом же деле Кашира (Каsiria, по изданию Хоффа)248. Согласно Кенигсбергскому списку, в Твери погибло 90 тысяч человек (цифра совершенно невероятная), по Хоффу – 9 тысяч249. (Этот факт отмечен А.И. Браудо.) Опричное братство насчитывало 500 человек (издание М.Г. Рогинского), 300 человек (издание Хоффа)250. По Рогинскому, опричники казнили в Клину 470 человек, переселявшихся в Москву из Переяславля. Не понятно, как они попали при этом в Клин? У Хоффа сказано, что переселенцы ехали в Москву из Плескова (Пскова) и еще из Новгорода251. Этот факт засвидетельствован русскими летописями.
Искажения текста Послания объясняются не только неисправностью Кенигсбергского списка, но и неудовлетворительным переводом его на русский язык. Издание М.Г. Рогинского необходимо использовать критически.
В настоящей работе текст Послания Таубе и Крузе сверен с изданием Хоффа и наиболее важные отрывки текста переведены на русский язык.
Записки А. Шлихтинга. Немецкий дворянин Шлихтинг попал в плен к русским незадолго до введения опричнины. На Руси он бедствовал до тех пор, пока не определился переводчиком к царскому лейб-медику А. Лензею, прибывшему в Москву в мае 1568 года252. На протяжении четырех лет Лензей посещал опричный двор, лечил царя и членов опричной думы. С некоторыми из них доктор поддерживал тесную дружбу253. Но Лензей совсем не знал русского языка и поэтому даже в дружественных беседах с руководителями опричнины не мог обойтись без услуг переводчика Шлихтинга, знавшего славянский язык. Этим обстоятельством и объясняется поразительная осведомленность скромного немецкого пленника.
В конце 1570 г. Шлихтинг бежал в Литву, где составил краткую записку «Новости из Московии, сообщенные дворянином Альбертом Шлихтингом, о жизни и тирании государя Ивана»254.
«Новости» не являются мемуарами в собственном смысле и содержат краткие показания фактического порядка, что придает им особую ценность255.
Литовское правительство оценило исключительную осведомленность московского беглеца и решило использовать его знания в дипломатических акциях против России.
В 1570–1571 гг. папа римский старался склонить Москву к участию в антитурецкой лиге. С этой целью он направил к царю нунция Портико, который, однако, был задержан в Варшаве королем Сигизмундом. Польская дипломатия пустила в ход всевозможные уловки, чтобы расстроить намечавшийся союз между Москвой и Римом и помешать поездке папского посла на Русь. В сентябре 1571 г. литовцы вручили папскому нунцию «Сказания» А. Шлихтинга о московском тиране. На посла сочинение произвело потрясающее впечатление. Уже 3 октября 1571 г. Портико сообщил в Рим о своем нежелании ехать в Москву ввиду «злодеяний» московского тирана256. Одновременно он переслал туда сочинение Шлихтинга. Ознакомившись с ним, папа римский решил немедленно прервать дипломатические сношения с Москвой. 30 ноября 1571 г. он написал польскому королю следующие строки: «Мы отказываемся полностью от московского дела по причине информации о жизни царя, полученной нами»257.
Польская дипломатия достигла своих целей, причем в ее игре Шлихтинг оказался одним из главных козырей. Новое сочинение Шлихтинга называлось «Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича». Оно было составлено между февралем и сентябрем 1571 г. и носило совсем иной характер, нежели его первая фактическая записка. «Сказание» Шлихтинга – это памфлет на царя Ивана Грозного, составленный под присмотром королевских чиновников.
Ниже мы покажем, что «Сказания» Шлихтинга отличаются значительно меньшей достоверностью, нежели его первая Записка. В соответствии с целями польской дипломатии Шлихтинг сознательно фальсифицировал некоторые из известных ему фактов.
Сопоставление «Сказания» с царским синодиком опальных подтверждает вывод об исключительной осведомленности Шлихтинга относительно дел опричнины и в особенности ее казней.
Записки Г. Штадена появились в конце 70-х гг. XVI в. Состав и происхождение этого источника детально исследованы И.И. Полосиным258.
Послание итальянского купца Барберини выгодно отличается от показаний других иноземцев своей объективностью. По мнению издателя Послания В. Любич-Романовича, Барберини ездил в Москву в 1565 г.259. Но это не совсем верно.
В действительности Барберини отплыл в Московию в июне-июле 1564 г. и был принят при царском дворе в сентябре того же года260. В Москве он находился до начала декабря и собственными глазами видел отъезд Грозного в Слободу261. Барберини сообщает интересные сведения о приказном управлении Московии, о печатном деле на Руси, о нравах русского народа. Интересно, что итальянский купец посетил типографию первопечатника Ивана Федорова и принял от него заказ на партию типографской краски.
Пискаревский летописец представляет собой поздний летописный свод, составленный в Москве в 20-х гг. XVII века262. Вопрос о значении и степени достоверности этого источника вызвал известные разногласия в литературе. О.А. Яковлева полагает, что в основе летописца лежат воспоминания какого-то московского приказного человека и что это – воспоминания очевидца, охватывающие период с конца 30-х гг. XVI в. до 1612–1615 гг.263. М.Н. Тихомиров показал, что записи Пискаревского летописца за указанный период слишком разнородны по стилю и политической направленности, а следовательно, не могут быть приписаны одному автору264. М.Н. Тихомиров отметил, что известия Пискаревского летописца об опричнине были записаны в начале XVII в., и высказал предположение, что они основываются на слухах и позднейших устных преданиях и отличаются неточностью и недостоверностью265.
Последний вывод представляется нам не совсем верным. Наряду с легендарными мотивами Пискаревский летописец включает в себя много достоверных сведений об опричнине. По летописи, в 7077 г. царь Иван сослал В. Старицкого в Нижний Новгород, затем вызвал его на Богану и там опоил зельем вместе с женой и дочерью266. Факт ссылки Старицкого в Н. Новгород засвидетельствован Разрядами и записками очевидцев267. Современники Таубе и Крузе утверждали, будто со Старицким были казнены четверо его детей268. По Курбскому, погибли сыновья князя Владимира269. Значительно более достоверны сведения Пискаревского летописца, совпадающие с источником документального происхождения, синодиком опальных Грозного270. Пискаревский летописец оказывается единственным источником (помимо синодика), в котором точно названо место казни князя В.А. Старицкого. Согласно Пискаревскому летописцу, царь передал сыну Старицкого Василию Дмитровский удел. Этот факт подтверждается кирилло-белозерским летописцем XVI века271.
В Пискаревском летописце указана дата погребения Е. Старицкой (7078 г.), не вызывающая сомнений. Рассказ летописца о казнях в Москве верно датирован (7078 г.) и в деталях совпадает с описаниями современников. Сведения о казни 120 человек подтверждаются как синодиком опальных, так и свидетельством очевидцев казни272.
Среди записей летописца легендарными представляются сведения об отравлении царицы М. Черкасской и убийстве Василия Старицкого после пожалования ему Дмитрова273.
М.Н. Тихомиров подвергает сомнению сведения Пискаревского летописца о «другой» казни на Москве в год воцарения Симеона Бекбулатовича274. Но сопоставление этих сведений с синодиком опальных подтверждает осведомленность летописца.
Синодик опальных
«Князя Петра Куракина, Иона Бутурлина с сыном и з дочерью, Дмитрея Бутурлина, Никиту Борисова… протопоп, подьячих 3 человеки, простых 3 человек… Протасиа Михайлов Юрьев»275
Пискаревский летописец
«Положи царь опалу на многих людей:…боярина князя Петра Куракина, Протасия Юрьева, владыку Наугородцкого, протопопа Архагенского, Ивана Бутурлина, Никиту Бороздина, архимарита Чюдовского и иных многих казниша»276.
Пискаревский летописец неточно определяет время казней в Москве и воцарения Симеона, т. к. оба этих известия записаны под заголовком «того же году», а выше помечена дата 7081 г. В действительности описанные казни имели место во время реставрации опричных порядков в 7083 (1575) году. Списки казненных в летописце и синодике в основном совпадают. Летописец уточняет, что казненный протопоп служил в Архангельском соборе. Новгородский владыка Леонид был центральной фигурой крупнейшего судебного процесса середины 70-х гг. Вопреки летописи, он умер в опале в тюрьме за месяц до описанных казней277. Чудовский архимандрит был учеником и преемником Леонида и подвергся опале, вероятно, вместе с ним.
Среди всех летописных источников Пискаревский летописец дает наиболее полные и в целом достоверные сведения о казнях второго новгородского процесса.
Составители Пискаревского летописца использовали разнообразные источники. Так, они сделали подробные выписки из московской официальной летописи 1533–1564 гг.278. Доступ к официальным летописям периода опричнины был ограничен при Грозном и его преемниках279. Поэтому авторы Пискаревского летописца не могли ими пользоваться. Но они имели возможность справляться с краткими Разрядными книгами, сообщавшими сведения о походах, строительстве крепостей и т. д.
По мнению О.А. Яковлевой и М.Н. Тихомирова, Пискаревский летописец был составлен в кругах, близких к роду князей Шуйских280. Это обстоятельство придает источнику особую ценность. Летописец оказывается одним из немногих памятников периода опричнины, передающих традицию земского происхождения. Авторы его крайне враждебны по отношению к опричнине, которая, по их словам, была введена «по злых людей совету» и явилась наказанием «за грехи наши»281.
М.Н. Тихомиров отметил близость Пискаревского летописца и известий иностранных мемуаристов. «Пискаревский летописец, – писал он, – имеет важное значение для понимания, откуда иностранцы брали свои сведения об Иване Грозном. Это рассказы оппозиционных бояр, охотно сообщавших московские сплетни и слухи о придворной жизни»282.
Главнейшие сочинения иностранцев (Шлихтинг, Штаден, Таубе и Крузе) появились за рубежом в 70-х гг. XVI в. Пискаревский летописец был составлен в Москве спустя много десятилетий. Названные иностранные авторы черпали сведения в опричнине, где они служили. Московский летописец передавал традицию, сложившуюся, скорее всего, в земщине. Совпадения этих источников, на наш взгляд, служат аргументом в пользу их достоверности.