Рудольф Эрих Распе
Приключения барона Мюнхгаузена
На этом острове, или, точнее, на этом сыре, росла в изобилии пшеница с колосьями, похожими на шаровидные грибы, в которых находились булки, вполне пропеченные и готовые к употреблению. Во время наших странствий по этому сыру нам встретилось семь молочных рек и две винные.
После шестнадцатидневного путешествия мы достигли противоположного края острова и здесь нашли целые равнины заплесневевшего сыра, который так ценят настоящие гурманы. Однако вместо сырных червей на нем росли превосходные фруктовые деревья: персики, абрикосы и множество других сортов, совершенно неизвестных нам. На этих деревьях поразительной высоты, с пышной кроной, помещалось громадное количество птичьих гнезд. Так, нам бросилось в глаза гнездо зимородка, окружность которого была впятеро больше окружности купола на соборе Святого Павла в Лондоне. Это гнездо было искусно сплетено из гигантских деревьев, и в нем лежало – постойте, дайте-ка припомнить! – по крайней мере пятьсот штук яиц, причем каждое было размером с ведро. Птенцов в них мы не могли видеть, а только слышали их писк. Когда нам с большим трудом удалось продолбить одно такое яйцо, оттуда вышел неоперившийся птенец, который был значительно крупнее двадцати взрослых коршунов. Только что мы успели выпустить его на волю, как старый зимородок слетел вниз, кинулся на нашего капитана, схватил его когтями, поднялся с ним на целую милю вверх, избил несчастного своими крыльями и швырнул в море.
Все голландцы плавают как крысы; пострадавший капитан вскоре благополучно вернулся к нам, и мы поспешили обратно к своему кораблю, но уже другой дорогой, благодаря чему встретили на пути немало нового и занимательного. Так, мы подстрелили двух диких быков с одним рогом между глаз. Потом нам стало досадно, что мы их убили, лучше бы последовали примеру тамошних жителей, которые приручают этих животных, а потом ездят на них, как мы на лошадях, в упряжке и верхом. Их мясо, по рассказам, чрезвычайно вкусное, но местное население, питающееся исключительно молоком и сыром, считает его совершенно излишней роскошью.
Когда нам оставалось еще два дня пути до нашего судна, мы увидали троих людей, подвешенных за ноги к высоким деревьям. Я осведомился, чем заслужили они такое жестокое наказание, и услыхал в ответ, что виновные побывали в чужих краях, а по возвращении домой обманули своих друзей, описав им места, которых никогда не видели, и рассказав о вещах, никогда не происходивших в действительности. Я нашел подобную кару весьма справедливой: первая обязанность каждого путешественника – строго придерживаться истины.
Добравшись до своего корабля, мы подняли якорь и отплыли от берегов этой удивительной страны. В момент нашего отплытия все деревья на берегу, не исключая самых больших, дважды поклонились нам, словно по команде, после чего опять выпрямились.
Три дня носилось наше судно по волнам, неизвестно в каких широтах – мы по-прежнему плавали без компаса, – и вдруг очутилось в море совершенно черного цвета. Мы попробовали на вкус мнимую черную воду, и – что же вы думали? – она оказалась превосходнейшим вином! Тут нам пришлось остерегаться, иначе бы весь экипаж спился. Однако общая радость была непродолжительна. Несколько часов спустя нас окружили киты и другие животные исполинских размеров. Между ними было одно, величины которого никто из нас не мог охватить глазом даже с помощью всех подзорных труб. К несчастью, мы заметили это чудовище, лишь подойдя к нему на довольно близкое расстояние; еще минута, и оно втянуло наш корабль со всей его оснасткою и с надутыми парусами в свою страшную пасть сквозь зубы, по сравнению с которыми мачта самого большого военного корабля казалась тонкой палочкой.
После того как мы пробыли некоторое время в пасти морского исполина, он глотнул непомерное количество воды и спровадил наше судно, являвшее собою, без сомнения, немаленький кусок, в свой желудок. Здесь все было застывшим, точно мы отстаивались на якоре при мертвом штиле. Воздух, которым приходилось дышать в утробе чудовища, говоря по правде, был тяжел и горяч. И чего только не валялось в нашей темнице: якоря, канаты, шлюпки, барки и немало больших кораблей, частью нагруженных! Все это было проглочено ненасытной тварью. Что-либо делать здесь мы могли не иначе, как при свете факелов. Для нас померкли и солнце, и луна, и прочие небесные светила. Дважды в сутки чередовались в этой ужасной бездне прилив и отлив. Когда животное пило, вода поднималась; когда оно выпускало ее из себя, суда садились на мель. По приблизительному и скромному расчету количества поглощаемой им за один раз воды было более чем достаточно для того, чтоб наполнить Женевское озеро, имеющее в окружности тридцать миль.
На второй день нашего плена в этом царстве мрака я рискнул совместно с капитаном и несколькими офицерами предпринять маленькую экскурсию, когда наш корабль сел на дно. Конечно, все мы запаслись факелами, прежде чем двинуться в путь, но вскоре наткнулись на громадную толпу – здесь было около десяти тысяч человек разных национальностей. Эти люди держали совет относительно способа всеобщего освобождения. Некоторые узники находились тут уже несколько лет. Но едва председательствующий открыл рот, чтобы изложить суть дела, ради которого все и собрались, как наша проклятая рыба почувствовала жажду и давай пить. Вода до того стремительно хлынула в ее внутренности, что мы бросились врассыпную к своим судам, рискуя утонуть. Многим из нас только с большим трудом удалось спастись вплавь.
Однако несколько часов спустя нам таки представилась счастливая возможность. Когда животное выпустило воду, мы снова сошлись вместе. На этот раз председателем выбрали меня. Я предложил связать концами две самые высокие мачты и, когда рыба разинет пасть, подпереть ими ее нёбо, чтобы она не могла сомкнуть челюсти. План мой был единогласно одобрен, и мы немедленно выбрали сотню самых дюжих молодцов для его осуществления. Только что они приготовили придуманную мною незамысловатую снасть, как нам уже представился случай пустить ее в дело. Чудовище зевнуло, и две сотни могучих рук проворно водрузили в его пасти колоссальную распорку. Один конец ее проткнул язык и уперся в нижнюю челюсть, а другой – в нёбо, что действительно лишало рыбу всякой возможности закрыть свою исполинскую пасть, даже в том случае, если б наши мачты были более хрупкими.
Едва только все, находившееся в рыбьей утробе, всплыло, как мы снарядили несколько лодок, на которых и выбрались на свет Божий. Мы увидали его, должно быть, после двухнедельного заточения, судя по приблизительному расчету, и он безгранично обрадовал наши сердца и взоры. Когда все заключенные очутились на свободе, наши суда составили внушительный флот в тридцать пять кораблей различных наций. Наши мачты были оставлены в пасти чудовища, чтобы избавить других мореплавателей от жестокой участи быть погребенными заживо в этой ужасной бездне мрака и нечистоты.
Нашим первым желанием было узнать, в какой части света мы находимся, что удалось, однако, не сразу. Наконец, основываясь на моих прежних наблюдениях, я убедился, что нас занесло в Каспийское море. Это было тем удивительнее, что оно со всех сторон окружено сушей и не имеет никакого сообщения с другими морями. Мы терялись в догадках. Но один из обитателей сырного острова, которого я взял с собой, рассеял отчасти наше недоумение. Он полагал, что чудовище, в желудке которого мы так долго были заключены, попало сюда каким-нибудь подземным ходом. Так или иначе, но мы снова оказались на воле, радовались своему избавлению и спешили добраться до берега. Я высадился первым.
В ту же минуту откуда ни возьмись появился матерый медведь и направился прямо ко мне. «Добро пожаловать!» – подумал я, схватил его за обе передние лапы и давай пожимать их в знак приветствия до того усердно, что мишка дико взревел. Но меня нисколько не трогал жалобный рев зверя, и я продержал его в таком положении до тех пор, пока он не издох от голода. Это внушило такое глубокое уважение к моей особе всем прочим медведям, что ни один из них не осмелился преградить мне путь.
С берегов Каспийского моря я уехал в Петербург, где получил от одного приятеля подарок, особенно драгоценный для меня, а именно охотничью собаку от знаменитой матки, которая, как я однажды рассказывал вам, ощенилась в самом разгаре заячьей травли. К несчастью, вскоре после того она была застрелена одним неловким охотником. Вместо стаи куропаток он уложил на месте поднявшую их собаку. Из ее шкуры я приказал сшить себе на память вот этот жилет. Когда наступает охотничий сезон и я отправляюсь в поле, мой жилет сам приводит меня туда, где есть дичь. Как только я подхожу к ней на расстояние выстрела, от жилета отскакивает пуговица и падает прямо на то место, где притаился зверь или птица, и благодаря тому, что курок моего ружья постоянно взведен, а порох всегда на полке, добыча никогда не ускользает из моих рук. Как видите, на моем жилете уцелело всего три пуговицы, когда же начнется охота, я опять нашью на него два новых ряда.
Покорнейше прошу тогда ко мне в гости. Недостатка в развлечениях у нас, поверьте, не будет. А на сегодня, милостивые государи, позвольте уж мне откланяться и пожелать вам спокойной ночи.
