Вооружившись подобной системой цветовых маркеров, Андрей сумел разобраться, кто из окружавших его пациентов находился в более критичном состоянии.
Что характерно, просканировать самого себя у Волошина не выходило. Он подолгу крутился перед зеркалом, но никаких «подсветок» не обнаруживал. Даже учитывая, что одним из диагнозов, поставленных ему врачами, была контузия, зеленого облачка вокруг головы так и не наблюдалось. Этот факт не давал Андрею покоя. Он понимал, что у невозможности видеть самого себя наверняка есть причина, и незнание этой причины нервировало молодого человека. Ему казалось, в ней таились предпосылки для не шибко хороших событий в будущем.
За три недели пребывания в госпитале близких знакомств Андрей так и не завел. Пару раз крупный парень из десантуры приглашал его поиграть в нарды, но Волошин тактично отказывал. С одной из медсестер он обсуждал не только диагнозы пациентов, однако дальше просьбы раздобыть ему блокнот и ручку дело не заходило.
Андрей оказался полностью поглощен исследованием своих новых способностей. Целый день он наблюдал за «подсвеченными», улавливая мельчайшие изменения в форме и окрасе эфемерных цветовых маркеров. Все те ужасные травмы, тяжелейшие заболевания, от которых едва могла передвигаться добрая половина госпиталя, Волошину представлялись цветными облачками, обволакивающими различные участки тел.
По первости молодому человеку было весьма непросто свыкнуться с мыслю о том, что именно он видит. К примеру, за несколькими темно-зелеными шишками, повисшими на спине офицера танковых войск, скрывались запущенные межпозвоночные грыжи, из-за которых бедолага не мог подняться с кровати без посторонней помощи. И это был лишь один из самых безобидных примеров.
Спасением для Андрея стала некоторая его отстраненность. Подобно хирургу, практикующему не одно десятилетие, он учился вырабатывать профессиональное хладнокровие, без которого не может получиться хорошего врача.
По вечерам в палате Волошин заносил в блокнот результаты дневных наблюдений. Он вспомнил детство: как брал из школьной библиотеки книжку по колористике (которую так и не вернул), как записывал первые свои мысли по поводу промелькнувшего сверхъестественного дара. Надо бы отыскать ее по приезде в Серпейск – вдруг там найдется что-то полезное.
Дважды Андрей звонил матери и уверял, что с ним всё в порядке, а вот со связью – нет. О том, что он уже вернулся в Россию (для женщины шифровальщик улетал в учебную командировку в Казахстан), лейтенант предпочел умолчать. Надеялся только, что до выписки из госпиталя многочисленные ссадины и гематомы успеют затянуться.
В начале третьей недели с ним на связь вышел Петрович. Начальник шифроргана резидентуры еще находился в Африке и звонил по видеофону, так что Андрею довелось пройти в специальную комнату, обшитую шумоподавляющим материалом. Внутри помещения располагалась капсула связи – будка размером два на два метра, тесно укомплектованная различным оборудованием.
Плотно закрыв дверь, Волошин нацепил гарнитуру и уселся в неудобное кресло напротив терминала. На экране уже маячила широкая физиономия Петровича. Сегодня на нем было поло мутно-зеленого, болотного цвета с помятым воротником.
– Так, бегунок, доложи по состоянию здоровья, – деловито начал он, обделяя вниманием радостные приветствия.
– Да нормально, – пожал плечами Андрей. – Нас тут кормят как на убой. К тому же я целыми днями сплю. Вроде даже потолстел.
– Во-от! Скоро и пробежки свои забросишь, курить начнешь. Пяток лет в таком ритме – и по телесным объемам нагонишь меня.
– Нет уж, Петрович, в этом виде спорта первенство я оставлю за тобой.
– Врачи чего говорят? – перешел на серьезный лад начальник. – Контузия твоя аукнется?
– Пугают сильными мигренями, но я ничего такого пока не ощутил. Даже головокружения нет.
– Никаких панических атак? Аритмии, тревожности, тошноты?
«Я тут начал ауры видеть», – едва не брякнул Андрей, но вместо этого покачал головой и коротко ответил:
– Нет.
– Ну, ты парень молодой, спортсмен – на тебе всё как на кошке заживет.
– Вот и проверим.
Петрович выдержал неприятную паузу, во время которой Андрей утвердился в мысли, что позвонил начальник не просто так. Возможно даже, с плохими новостями.
– Я к тебе – с плохими новостями, бегунок, – нехотя пробурчал в микрофон Петрович.
Волошин внутренне собрался, но внешне остался спокоен, даже немного отстранен.
– Мы же тут по твоему случаю небольшое расследование закрутили – хотели разобраться, какого рожна Джером потащил тебя по опасным районам, в объезд города.
Андрей почувствовал, как ускорился пульс. В своих размышлениях он множество раз возвращался к мысли о том, зачем же водитель и Джером поехали непривычным маршрутом. Он хотел верить, что это была чистая случайность, сиюминутное решение ленивого экипажа, вздумавшего сэкономить лишние пятнадцать минут в дороге. Но, судя по неловкости на лице Петровича и тембру его голоса, картинка могла оказаться куда сложнее.
– И? – неожиданно для самого себя поторопил обычно сдержанный Андрей.
Петрович почесал щеку пальцами-сардельками с очень короткими ногтями.
– Есть у нас информация – пока непроверенная, правда, – что Джером переметнулся на сторону врага. Вроде бы какой-то там друг мужа его двоюродной сестры – большой человек в стане боевиков, полевой командир. Вероятно, он-то Джеромчика и вербонул. Информация, как я уже сказал, жиденькая, с неприятным душком. Но если подтвердится, то выходит, что наш африканский коллега тебя похитил и вез в лагерь боевиков.
Петрович умолк, а Андрей не сумел сдержать усмешки. Похитил, ага… Да у него даже пистолета никто не отобрал!
– Понимаешь, что это значит? – с неприятным нажимом в голосе уточнил Петрович.
Волошин понимал. Еще как понимал.
– Что моя внешность и принадлежность к российским спецслужбам стала известна противнику.
Петрович вздохнул.
– Да по ходу дела, не только твоя. Это же Джером – у него со всеми нами хорошие отношения сложились. Кое-кто с ним даже имейлами обменялся.
Андрей лишь покачал головой.
– Короче говоря, начальство посчитало, что скомпрометирован весь наш заезд, – подвел черту Петрович. – Я уже сдаю дела новому сменщику, и через пару дней мы возвращаемся домой, в Москву.
– Охренеть.
– Точнее не скажешь, бегунок. Предлагаю собраться в кабаке и как следует отметить бесславное возвращение на Родину. Обжабаться то есть.
– Я рапорт на отпуск написал. После выписки отсюда – сразу в Серпейск.
– Отличная идея! Дома и стены лечат.
Внезапно Андрея охватила неприятная догадка – он даже встрепенулся.
– Так, погоди, Петрович… Если все мы скомпрометированы, вся наша группа… Это что ж получается – мы теперь невыездные?!
Пару секунд подполковник задумчиво жевал губу.
– Ну… наверняка сказать нельзя. Возможно – да, начальство захочет подстраховаться. Но я-то и так уже морально готовился, что это будет моя крайняя командировка. Хватит, наездился. Даже на Северном полюсе бывал, представляешь? Вот ты много народу знаешь, кто на Северном полюсе морозил свои…
– Что будет со мной, Петрович? – перебил Андрей. – Для меня-то это первая загранкомандировка, и только не говори, что она же станет последней!
Петрович вздохнул, опустил глаза.
– Возможно, придется посидеть в управе лет пять, – мрачным тоном предположил он. – Может, дольше.
– Твою мать! – выдохнул Андрей. Он откинулся на жесткой спинке, натянув провод гарнитуры. – Да этот ниггер даже не угрожал мне! Своим оружием в морду не тыкал, мое – не отбирал! Мы ехали в «сварку», а не в какой-то лагерь боевиков!
Петрович взглянул на Волошина с бессилием человека, неспособного помочь тяжелобольному.
– Слушай, мне самому хреново. Это ж я тебя к «пиджакам» направил, черт их всех раздери… Ты знаешь правила: засветился – садишься за стол. Но с нынешним министром чего угодно можно ждать. Вон он как спецназы урезает. Может, через месяц и всё ГРУ в мебельную фабрику перепрофилируют.
– Ты это к чему, Петрович? – устало поморщился Андрей.
– Да к тому, что вся ситуация вилами по воде писана. Никто не знает, каким окажется итоговое решение руководства. По-моему, старые правила отживают свое. Так что не вешай нос, гардемарин. Авось обойдется.
Андрея слова начальника нисколько не приободрили. Не любил он исконно русское «авось», предпочитая полагаться на ум и психологическую выносливость.
Волошин отвернулся от экрана. На стене помещения, поверх стойки с аппаратурой, висел плакат с Джессикой Альбой в малинового цвета бикини. Андрей выбор плаката одобрил: Джессика Альба ему нравилась. Красивая женщина. И почему провалилась «Фантастическая четверка»?..
– В любом случае не драматизируй, – звучал в наушниках голос Петровича, принесенный с другого континента. – Тебе здоровье поправлять надо. А на службу выйдешь – там и ситуация прояснится.
– Ладно, уговорил, – бесцветным голосом поддакнул Андрей. – Продолжу наедать бока и отсыпаться на жизнь вперед.
– Вот это правильное решение, бегунок. В голодный год бока спасут.
– Спасибо, что позвонил.
– Жаль только, что с плохими новостями. Но ты не раскисай, боец. Твоя история только начинается.
Петрович показал поднятый вверх большой палец и отключился. Когда изображение пропало с экрана, Андрей бросил гарнитуру рядом с клавиатурой терминала. Плечи его заметно просели, а сам шифровальщик почувствовал себя старым, уставшим неудачником, которому жизнь казалась слишком затянутым мероприятием.
Пять лет просидеть в Управлении – да, как же! Волошин знал правила: если тебя хоть раз скомпрометировали на территории неважно какой страны, неважно какого континента – это финиш, мальчик. Сидеть тебе в кабинетах до самой пенсии, а по загранкомандировкам будет мотаться кто-то другой. Петрович знал это. Но Андрей видел, что нравится командиру и тот просто не хочет огорчать молодого подопечного.
Лейтенант стремительно погружался в болото уныния. То, ради чего он пошел в разведку – командировки в дальние страны, тайные операции, – всё это только что помахало ручкой. Скоро в личном деле появится отметка о запрете выезда из России, и единственное, с чем он будет иметь дело в ближайшие двадцать лет, – бесконечные шифры в тесной неприметной каморке.
На сей раз быстро собрать волю в кулак не получилось, и оставшиеся три дня госпитализации Андрей посвятил жалости к себе и размышлениям о будущем. Размышлизмы получались довольно-таки мрачными. Был ли резон оставаться в разведке? И чем заняться на гражданке, если уйти прямо сейчас, в период смуты, охватившей Вооруженные силы?
Андрею было двадцать три года, за плечами он имел два высших образования, несколько научных работ и весьма специфические навыки военного шифровальщика. Он знал, что не пропадет, но оставлять дело, которое считал своим жизненным кредо, очень уж не хотелось.
Однако Волошин совершенно позабыл о новоприобретенном даре, вывел его за скобки. И как окажется в дальнейшем – зря.
Странноватый подмосковный городок – лучшее место для того, чтобы заниматься самокопанием. Любопытная штука – осознавать, что с тобой происходит нечто странное, знать об этом, но совершенно не понимать, что именно творится. Непривычные мысли. Незнакомые вопросы.
Мудрецы говорят: ответы – в нас самих, нужно лишь отыскать. Прекрасно. Вот только те же самые ребятки отчего-то не приложили к философеме руководство по поиску.
Очутившись дома, в родном Серпейске, кое-как объяснив матери и деду незажившие до конца ссадины, Андрей с головой нырнул в Интернет на поиски случаев, схожих с его. Очень скоро он убедился, что произошедшее с ним эзотерика классифицирует как умение видеть ауру, биополе человека.
Замечательно, но что с этим делать и нужно ли готовиться к худшему?
Копаясь в Сети и в себе, Андрей понял одно: в мире ослепительных красок он отчаянно нуждается в поводыре. Самому такую кашу не расхлебать. Тут уж либо к бабке-поведунье, либо к психиатру. С последним он решил немного повременить. Тем более что судьба, как обычно, распорядилась Волошиным по-своему.
Где-то на второй неделе отпуска Андрей продолжал заниматься тем же, чем и на первой, – бесцельно слонялся по улочкам, погруженный в собственные мысли. Ноги шагали независимо от воли, а глаза время от времени натыкались на подсвеченные болячки случайных прохожих. Вот у хромающего навстречу парня лет тридцати просто пылает зеленью левое колено, а у мрачного мужичка в сером костюме алеет кишечник. Им бы к врачу обоим.
В один из дней Волошин до того глубоко ушел в себя, что очнулся, лишь когда от пейзажа вокруг повеяло ностальгическими нотками. Просторный двор, окруженный серыми пятиэтажками, впитывал безобидные лучи закатного солнца, и было в этом нечто знакомое, родное.
Андрей вспомнил, как с начала десятого класса по пятничным вечерам они с парой пацанов заваливались в этот двор – как раз на закате. Именно в том доме, рядом с которым он оказался сейчас, вместе с мужем и старенькой матерью жила его учительница по физике. Почти каждый выпускник, готовившийся к поступлению в военное училище, подтягивал знания именно на факультативах Алины Спиридоновны, ибо она была самым подкованным физиком округа. Покойный брат Петр в свое время тоже успел позаниматься с ней.
Большинству пацанов такие занятия здорово помогали на вступительных экзаменах; Андрей же, сам по себе неплохо соображавший в физике, регулярно посещал внеклассные занятия лишь по одной причине: в обществе Алины Спиридоновны было просто интересно находиться.
Каждую пятницу (реже – воскресенье) они с парнями заваливались к учительнице на огонек. При себе – типичные пакеты начала нулевых: с принтованными тюльпанами, пейзажами или (у тех, кто посмелей) полуголыми красотками. В пакетах – тетрадка, пара учебников, сборник задач.
Даже в конце рабочей недели Алина Спиридоновна встречала с неизменным оптимизмом и настроем выложиться по полной. В свои пятьдесят с гаком она обладала удивительной витальностью и живостью темперамента.
Первый час им еще удавалось сохранять концентрацию на предмете, решая задания, но потом школьники убалтывали учительницу, выуживая из нее очередную полуфантастическую историю.
А рассказывать Алина Спиридоновна умела! Однажды она обронила фразу, которую молодой Андрей Волошин запомнил навсегда. «Вообще-то, – сказала учительница, – больше половины физических законов – ерунда, которую можно обойти».
Произнесла она это заговорщическим тоном Морфеуса из «Матрицы», наклонившись поближе к ученикам и хитро блеснув черными глазами. Андрею тогда показалось, что ему открылась Истина…
Волошин достал телефон, принялся листать список контактов, выискивая номер пожилой учительницы. Сколько же он у нее не был? Три года? Четыре? На втором курсе точно навещал. Значит, прошло пять лет. Помнила ли она Волошина – среднего ученика, который хоть и соображал в предмете, но отнюдь не блистал?
Решив, что не узнает, пока не попробует, Андрей отыскал нужный номер и нажал кнопку вызова. Дома ли Алина Спиридоновна? Учебный год только начался – она вполне может задерживаться в школе, подбивая расписание. Если, конечно, не вышла еще на пенсию…
Женщина ответила после четвертого гудка.
– Алина Спиридоновна, здравствуйте! Это Волошин Андрей…
Она сразу признала шифровальщика. Не последнюю роль в этом сыграло то, что номер Андрея до сих пор хранился в ее телефоне. Учительница спросила, как у него дела и когда уже молодой человек «соизволит проведать старушку». Андрей ответил, что как раз стоит возле ее подъезда.
– Так чего ты мнешься, как нерешительный юноша? – с неизменным задором усмехнулась она. – Давай поднимайся. Там и дядя Сергей скоро подойдет.
«Дядей Сергеем» был ее муж. В дополнение к этой опции он являлся еще и классным мужиком. И экстрасенсом. Последняя характеристика была вроде как секретом полишинеля. Ни Алина Спиридоновна, ни сам дядя Сергей, ни их сын Олег никогда не афишировали умения главы семьи лечить наложением рук – за них работало сарафанное радио благодарных соседей.
Трудно сказать, третий глаз ли тут помогал или житейский опыт, но дядя Сергей имел способность очень точно определять болезненные участки – и либо рекомендовал конкретные лекарства, либо снимал недуг сам. Некоторое время он даже вел частную практику, получая ощутимый дополнительный заработок, но вскоре схлопотал от жены. «Нельзя брать с людей деньги за то, что даровано тебе Господом, – наставляла его учительница физики, – иначе вернуть придется в многократном размере». С тех пор дядя Сергей врачевал бесплатно.
И только сейчас Андрея осенило: а ведь способности дяди Сергея отдаленно напоминают его собственные! А что если муж Алины Спиридоновны видит человеческое тело так же, как с недавних пор наблюдает его Андрей, – расплывчатым узором, сияющим разноцветными красками?
От подобной догадки Волошин хлопнул себя по лбу. Вот же идиот! И как он сразу не смекнул обратиться за подсказкой к собрату-экстрасенсу? Или все-таки смекнул – на подсознательном уровне? В конце концов, не зря же из ступора он вышел аккурат возле дома своей бывшей учительницы.
Прежде чем звонить в домофон, Андрей сбегал до ближайшего продуктового и купил коробку конфет. Он помнил, что Алина Спиридоновна всегда отмахивалась от даров, ссылаясь на то, что это она предпочитает угощать гостей, а не наоборот. Тем не менее идти на поклон с пустыми руками было неудобно. Или просто стыдно: Волошин не давал о себе знать целых пять лет – и вряд ли бы заскочил, не возникни острая необходимость. А ведь, помнится, обещал зайти после выпускного в институте, похвалиться лейтенантскими погонами.
Это было одно из вроде бы необязательных обещаний, которые Андрей не выполнил. Поддержание крепких социальных связей никогда не являлось его сильной стороной. Кому-то не составляет трудностей через пять лет молчания позвонить знакомому и поздравить с 23 Февраля. Андрею же подобные подвиги давались через силу.
В подъезд лейтенант прошмыгнул вслед за незнакомой женщиной. В ноздри ударил запах легкой сырости. Поскольку тетка смотрела на Волошина с высоким градусом подозрительности, он не стал заходить в лифт вместе с ней, а побежал вверх по лестнице. Он прекрасно помнил этаж, на котором жила Алина Спиридоновна, – пятый – и номер ее квартиры.
У Андрея вообще были простые взаимоотношения с числами: они привлекали шифровальщика некоей отстраненностью и холодной точностью. Номера телефонов и квартир, даты рождения и значения географических координат откладывались в голове Волошина моментально и практически без усилий с его стороны. Он был из тех, кто верил, что мир спасет математика.
Алина Спиридоновна открыла еще до того, как Андрей вдавил кнопку звонка, – она всегда так делала, когда Волошин с друзьями приходили на занятия. Не хотела, чтобы «их вопли будоражили соседей», да и звонок будил ее девяностолетнюю маму, которую Андрей, к слову, ни разу не видел, но знал, что она обитала за закрытой дверью дальней комнаты.
При первом взгляде Андрею показалось, что время учительницу совсем не тронуло. Алина Спиридоновна стояла в том же домашнем темно-синем платье с юбкой в пол, а ее черные глаза блестели узнаваемым задором девчонки-пацанки. Волошину и самому показалось, будто он вернулся в школьные времена. Однако, присмотревшись, он подметил, что седины в длинных вьющихся волосах изрядно поприбавилось, а углубившиеся морщины на лице красноречиво напоминали о пяти минувших годах.
Андрей неловко поздоровался, глуповато улыбнулся и уже собрался протянуть коробку конфет, но, к счастью, Алина Спиридоновна оборвала его жалкие потуги, шустро для своих пятидесяти с гаком (или уже шестидесяти?) лет отпрянув в сторону:
– Давай, заходи скорей. Соседей перебороздишь.
Она всегда так говорила. «Будете уходить – не шумите. Не хватало еще соседей перебороздить!» Андрей был рад услышать знакомый афоризм.
Он шагнул в прихожую, прикрыл дверь, топорно вручил конфеты.
– Это – вам!
Стремительным движением Алина Спиридоновна забрала скромный дар, даже не взглянув на название, и крепко обняла ученика. Андрей растерялся… а потом ему стало хорошо и спокойно. В доме Алины Спиридоновны и дяди Сергея ему всегда удавалось расслабиться. Они относились к Волошину с дружелюбием, пускай Андрей и не понимал, чем было вызвано подобное расположение.
– Долго же ты поднимался, – улыбнулась женщина. – За конфетами бегал?
– Ну да. Неудобно с пустыми руками…
– Неудобно кошек запрягать, а ко мне можно и так зайти – главное, чтоб без злых мыслей. А с физиономией что? За бабу пострадал или за дело?
– За Родину, – улыбнулся Волошин.
– Тогда похвально. Давай разувайся, проходи в зал. Я чай принесу.
Учительница исчезла на кухне. Андрей скинул кеды, продолжая испытывать неловкость. Упорным червячком в мозгу копошилась мысль о том, что он – распоследний подлец, коль приперся лишь пять лет спустя и только потому, что возникла необходимость. Задним числом он, конечно же, выдумывал себе оправдание, но потом решил не заигрывать с совестью и честно признать: свин ты неблагодарный, Волошин, распоследний свин.
Выровняв обувь, гость направился в зал, мельком заглянув в дальний коридор. В прошлом, из-за закрытой комнаты матери Алины Спиридоновны, там всегда было темновато. Теперь же дверь оказалась нараспашку, и Андрей увидел край заправленной кровати. Наверное, вопрос о здоровье матушки стоило вычеркнуть из перечня предполагаемых тем для разговора.
Волошин прошел в зал и с легким уколом горечи обнаружил, что многое здесь теперь выглядит по-другому. Во-первых, пропал стол. Большой раскладной стол, за которым они традиционно рассаживались вчетвером: Алина Спиридоновна во главе, один ученик по левую руку и двое – по правую. Можно было сесть и напротив, на другом конце стола, но тогда пришлось бы маячить перед глазами учительницы и отвечать на обрушивающиеся градом вопросы. Там садились только новички, не знавшие об особенности Алины Спиридоновны пикировать любого, кто сидит перед ней. Однако после первого же занятия они, как правило, смекали расстановку сил и стремились поменять дислокацию.
Андрей всегда старался занять местечко по правую руку. Он очень скоро просек, что чем ближе к Алине Спиридоновне ты сидишь (и чем правее), тем более благосклонным будет ее отношение. По-настоящему жарко приходилось лишь горячим головам на другом конце стола.
На факультативные занятия Андрей проходил весь десятый и большую часть одиннадцатого класса. Состав небольшой группы периодически обновлялся, в ней членствовали не только его одноклассники, но и дети из других школ (что вызывало у Андрея неприятное ощущение проникновения вражеского лазутчика в их тайный орден физиков).
За тем столом, по которому теперь скучал Волошин, ребята дурачились, сплетничали, спорили, смеялись, грустили, размышляли, фантазировали, откровенничали и, разумеется, постигали физику.
А теперь этого стола не было.
Также пропали и кривые стопки учебных пособий, под которыми тонуло старенькое пианино в углу. Машинописные листы с пропечатанными кляксами чернил, исписанные, исчирканные формулами тетрадки на двенадцать листов, наполненные заметками и личными теориями гроссбухи, желтые методички, будто телепортированные из советских времен, и новые, блещущие белоснежным лоском буклеты – всё это испарилось вслед за родным столом.
Теперь в углу стояло всего лишь пианино, а не кенотаф прорывных идей провинциального физика. Без бумажного хаоса оно выглядело безлико, скучно, чуждо.
Алина Спиридоновна появилась с двумя большими кружками в руках.
– Ну, чего ты медитируешь?
– Стола нет.
– Того, за которым вы кривлялись? Он давно иссох. Ножка подломилась. Мы его выбросили за ненадобностью.
– Вижу…
– Давай, выдвигай его сменщика.
У выхода на лоджию притаился цветастый кофейный столик из «Икеи». Его Андрей воспринял чуть ли не как личного врага – и пододвинул ближе к дивану скрепя сердце. Алина Спиридоновна поставила кружки, вновь отправилась на кухню, а вернулась с открытой коробкой конфет (не Андреевых) и пакетом печенья.
Волошин не удержался и уточнил:
– В смысле – за ненадобностью? А где теперь вы занимаетесь с новым поколением школоты?
– Да нет больше школоты. Я и из школы уволилась три года назад.
– Как так?!
– Ну а ты хотел, чтоб я там свой маразм встретила? Нет уж, дудки. К тому же, когда Арина Васильевна скончалась, острая необходимость в работе отпала сама собой.
При упоминании покойной матушки учительницы, которую Андрей так ни разу и не увидел, ему стало совсем неловко. Волошин спрятал руки в карманы джинсов, потупил взгляд.
– Извините.
– За что? Это ж не ты старушку к праотцам отправил. К тому же мама ушла на девяносто седьмом году! Длинную жизнь прожила – нам бы так.
– Да уж.
– Ты садись давай. Сейчас про свое бытие рассказывать будешь.
Андрей опустился на диван, а Алина Спиридоновна подошла к «стенке» – советской, широкой, с баром посередине. Подобная мебель была, наверное, в каждой третьей семье – с книжными полками, шкафом для одежды и отделениями для постельного белья. Нетленная классика восьмидесятых. Точно такая же до сих пор стояла в волошинской «трешке».
– И как вам живется без учеников, без работы?
– Прекрасно живется, – заявила Арина Спиридоновна, копошась в баре. – Больше времени на огороде, чаще на свежем воздухе. Огурчики, помидорчики, скотинка мелкая – всё свое, натуральное.
Она резко обернулась и посмотрела таким полыхающим взглядом, словно застигла Андрея за воровством.
– Вот я коза! Ты ж голодный, небось, а я тебя чаем и конфетами травлю! Давай покормлю нормально? Как раз картошки нажарила – много получилось, Сережка столько не съест.
Волошин поднял руки.
– О, нет-нет, спасибо! Я поел буквально час назад. Так что конфет и печенья – более чем достаточно.
Вообще-то ел Андрей вовсе не час назад, а в начале дня, но чувства голода действительно не испытывал.
– Невоспитанный ты, Волошин. Ну кто ж к старой тетке сытым приходит… – Она вновь углубилась в недра шкафа, звякнула стеклом, а когда повернулась, в руках были два «мерзавчика» и бутылка дорогого виски.
– Алина Спиридоновна! – заулыбался Андрей. – Помнится, когда в одиннадцатом классе Мишка Донской потянулся к вашему бару, вы ему чуть ручки не поотрывали.
– Так вы ж тогда учениками были, детьми. А теперь вон ты какой вымахал. Худоват, конечно, но видно, что возмужал. Теперь – можно. – Она поставила рюмки и бутылку на стол, тяжело опустилась в метре от Андрея. – Как у Мишки-то дела?
– Да нормально вроде. Окончил Академию Можайского, сейчас в Космических войсках служит.
– Молодец Мишка. Способный парень. В физике, конечно, ни в зуб ногой, зато смекалистый. И девкам всегда нравился.
– Нравился.
– Чего сидишь, как парализованный? Я, что ль, разливать буду? Давай, ухаживай за теткой.
Андрей отвинтил крышку, разлил алкоголь по рюмкам. Алина Спиридоновна произнесла короткий тост, они чокнулись, выпили по первой, и учительница пустилась в расспросы о том, как складываются жизни тех, с кем Волошин приходил к ней на занятия.
– Мишка-то женился?
– Женился. Супруга – достойная девушка. Очень набожная.
– А Ванька?
– И Ванька женился. Видел его фотки в соцсетях: по парку с коляской шлялся.
– Ну а ты чего?
– А мне еще – мир спасать.
На это Алина Спиридоновна крякнула, как над глупостью малого дитя.
Потом они много смеялись, вспоминая былое. Андрей признался, как сильно боялся Алину Спиридоновну в школьные годы. Да и остальные пацаны – не меньше. Признание это привело учительницу в совершеннейший восторг. Рассказав о тайном правиле не садиться за стол напротив нее, Андрей развеселил женщину еще сильней. Алкоголь снял напряжение и скованность – у Волошина возникло ощущение, что он беседует не с человеком в три раза старше себя, а с сокурсником, давним приятелем, с которым повезло пересечься на улице. Секретам и недосказанностям не осталось места.
Однако сквозь завесу хмеля и радости Андрей не мог не отметить тот любопытный факт, что на протяжении практически всей беседы Алина Спиридоновна смотрела ему слегка поверх головы. Будто изучала шляпу, чуток съехавшую набекрень. Пару раз он неуверенно проводил по волосам, дабы убедиться, что там не выросло чего-нибудь ненужного. Навскидку всё было нормально, и тем не менее мысль о том, что же так высматривает учительница, намертво засела в мозгу.
Ясность внесла сама женщина.
К тому времени они уже опрокинули по три стопки и оба заметно окосели. Алина Спиридоновна – в силу возраста, Андрей – потому что в принципе выпивал не шибко часто. Наступила стадия, когда странные, завуалированные, наполненные эзотерическим подтекстом фразы можно метать без предисловий.
– Ты собрал бы уже всё, что от тебя разлетается, – сказала учительница и провела указательным пальцем возле Андреева лба.
– А что там?
– Сила твоя утекает. Как из пробоины сочится, прям во все стороны.
Андрей открыл рот, чтобы задать уточняющий вопрос, но не успел: хлопнула входная дверь. Пришел дядя Сергей.
Когда-то, в лихие курсантские времена, Андрей прочел роман Курта Воннегута «Колыбель для кошки». На это произведение его натолкнул шпионский боевик «Рекрут» – проходной в общем-то фильмец, выезжающий исключительно на харизме тандема Аля Пачино и Колина Фаррелла. Была там одна сценка, в которой их герои сидели в парке, жевали «лучшие в мире буррито» и вели высокоинтеллектуальную беседу.
Пачино упомянул вещество «Лед-9», фигурировавшее в «Колыбели для кошки», что побудило и героя Фаррелла, и Андрея прочитать один из самых известных романов мистера Воннегута. Впоследствии Волошин проглотит и «Завтрак для чемпионов», и «Дай вам Бог здоровья, мистер Розуотер…», и «Сирены Титана», и, разумеется, «Бойню №5…», но именно «Колыбель» займет особое место в сердце Андрея.
В этом романе есть замечательный отрывок, в котором главный герой во время перелета наблюдает уникальную семейную пару. Они кажутся ему настолько гармоничными, настолько слившимися и автономными в своем единстве, что именно их герой делает олицетворением понятия «дюпрасс».
Та сцена моментально отложилась в голове Андрея, стала для него наиболее выпуклой частью романа. Он не просто запомнил ее, но и взял на вооружение, выискивая аналоги в своем окружении. Искренняя отсебятина Курта Воннегута в глазах Волошина развилась едва ли не до реальной научной теории. Он и сам пытался найти свой «дюпрасс» – человека, чьи достоинства и недостатки сольются с его собственными в единый симбиотический организм. Инь-ян, борьба и взаимодополнение противоположностей, идеальная пара.
Алина Спиридоновна и дядя Сергей являли собой воплощение воннегутовского дюпрасса. Это выражалось не только в гармоничном сочетании их темпераментов, но и на уровне физиогномики. Бурный и отважный, задиристый и прямолинейный характер учительницы размывался ироничностью, деликатностью и житейской хитрецой ее мужа. Длинные вьющиеся волосы Алины Спиридоновны развивались при стремительной ходьбе, дядя Сергей же был практически лыс и настолько экономен в движениях, словно копил энергию для каких-то великих свершений.