Роксана Найденова
Нория
Озимандия, и правда, разительно отличался от всех знакомых парню горожан. И дело даже не в смуглой коже: поработай пару месяцев строителем и будешь еще чернее. Нет, тут другое. Фараон был очень тонок и хрупок на вид, словно дорогая ваза, пусть и с облезлой краской. Его меланхоличные и плавные движения выделялись на фоне нервной дрожи ожидающих поклонников. Благодаря худому длинному овалу лица, аккуратному разрезу глаз, мелким, будто осторожно прочерченным, линиям лица и узким приподнятым плечам, он походил на людей с портретов Модильяни. Фараон сидел на своем стуле неподвижно, положа руки на подлокотники. Он даже не приподнялся, чтобы поприветствовать Клео Дарси, чем добавил к подозрениям Итана еще и гнев.
Озимандия, как времяной турист, не совершил в этот вечер ни одной ошибки. На встречу он оделся как местный: не позаимствовав вещи из шкафа Альберта Харди, а намеренно прикупив в современном магазине. Наряд был, пожалуй, слишком дорогой, но зато фараон не забыл снять с рук все драгоценные браслеты и кольца и теперь чувствовал себя без них несколько неловко, то и дело потирая плечи и кисти. Говорил Озимандия на чистом, можно сказать, елизаветинском английском, так что по акценту кто-то мог бы подумать, что он поданный английской короны. Но Озимандия также кое-как владел и английским языком в американском изводе. Зная пару-тройку заскорузлых провинциальных словечек, он умело ими распоряжался: «милочкой» особенно.
С другими зрителями фараон вел себя почтительно и не требовал каждого кланяться себе и воздавать хвалы. Как правильно заметили отец и дочь Харди, это был совсем не типичный правитель Древнего Египта. Но кроме Тода Итана, к нему в этот момент был прикован взгляд еще одного любопытного – Клео Дарси.
– С этого дня я играю роль искателя приключений и храброго авантюриста… – рассказывал он, не отводя глаз от Озимандии. – Но на этот раз это будет фантастическая, в чем-то даже жуткая история. – Все зрители и слушатели одновременно поддались вперед, и по рядам пронесся заинтригованный шепоток. Только Озимандия сохранял царскую позу, прижавшись прямой спиной к спинке стула. – Будущий фильм будет о борьбе с нечистой силой, прибывшей к нам из далеких земель… – Озимандия потянулся, будто бы уже все понял, и секрета для него больше не существует. Он обвел взглядом зал музея: теперь ясно, почему встречу назначили именно здесь. Новый фильм должен был рассказать об ожившей мумии то ли правителя, то ли верховного жреца, главное, что правителя и что верховного. А персонаж Клео Дарси будет противостоять темной разрушительной силе разлагающегося трупа, набитого ароматическими шариками. Собравшиеся ликовали: в те годы фильмы о мумиях, пришельцах и оборотнях только начали набирать популярность у простого зрителя. – А главный сюрприз: снимать мы будем здесь! – провозгласил Клео Дарси, ткнув указательным пальцем вниз.
Это вызвало оглушительный восторг. Большего уже можно было не ожидать, и Клео Дарси спешно принялся прощаться. Улучив минутку, на сцену выскочил директор городского музея.
– И приходите к нам на летних каникулах и в отпуск. У нас новый экспонат – настоящая мумия. Ее недавно привезли сюда, чтобы она не пострадала во время военных действий.
Народ начал медленно расходиться. Кто-то завернул к сцене, чтобы попросить автограф у актера, но он быстро отделался от надоедливых поклонников. Все это время Клео Дарси не спускал взгляда с сидевшего напротив фараона. Озимандия почувствовал, что актер дожидается, пока люди разойдутся, чтобы заговорить с ним. Это было бы кстати для Озимандии. Он за этим на самом деле и пришел.
– У вас необыкновенный типаж, – завел с ним беседу Клео Дарси, когда все ушли.
– Что-то восточное, – подсказал ему Озимандия.
– Да-да, верно, – закивал актер. – А вы когда-нибудь бывали в Египте?
– Бывал и даже знаю кое-что на местном, – следом фараон бросил несколько бессмысленных фраз на родном языке, полностью очаровав собеседника.
Деб Харди, не дозвонившись до Тома Коннора тем вечером, на следующий день поехала к нему на велосипеде. Путь занял много времени: дом Коннора находился в другой части города. Запыхавшись, девочка чуть не сбила с ног свою одноклассницу Бонни Коннор прямо у ворот ее дома. Одноклассница бросила ей что-то сердитое, но Деб, не обращая на нее внимания, открыла дверь.
Том Коннор сидел в коридоре, обуваясь.
– О, Деб, ты зашла нас проведать, – расплывшись в приветливой улыбке, Коннор, отложив ложечку для обуви, поманил Харди. У него было такое дружелюбное и веселое лицо, словно Деб каждый день забегала повидаться с ним и его дочкой. – Твой папа с тобой?
– Она одна, – ответила за нее Бонни, остановившись в дверях.
– Нам с вами нужно поговорить, Том Коннор, – как можно строже произнесла гостья.
Том проводил ее до своего кабинета, где они остались наедине. Девочка рассказал ему о командировке отца и о своих подозрениях на этот счет.
– Вы же знаете Озимандию, который поселился у нас?
– Да, древнеегипетский царь, повезло ж вам все-таки, – Том показал рукой наверх. – Я и Бонни решили взять Жанну д’Арк. Одно мучение с ней: не спит по ночам – все бродит по дому, а если уснет, то начинает вопить «огонь!», «огонь!», и так без конца. Что поделаешь, кошмары. Она сюда прямо из тюрьмы попала – какие-то французские меценаты решили пожертвовать ей на отпуск.
– Так, значит, не мы одни взяли домой времяного туриста? Но почему тогда только моего папу вызвали?
– Для «Тур-Тайм» на самом деле не столь важно, повезешь ты клиента в специальный отель или оставишь у себя. Главное, чтобы условия содержания соответствовали, – вздохнул Коннор, усаживаясь на краешек рабочего стола.
– Так, выходит, проблема в этих его современных повадках? – Деб сжала маленькие кулачки.
– Озимандия одолжил у меня несколько книг и до сих пор не отдал, – ввернул Том.
– А еще он умеет чинить радиоприемники и любит смотреть фильмы с Клео Дарси, – добавила Деб, присев на ободок огромного цветочного горшка с карликовой пальмой. Густо-зеленые листья гладили ее по макушке, когда жужжащий вентилятор оборачивался в их сторону. – Почему же нельзя было прямо его спросить? Зачем папе уезжать, если они могли просто забрать Озимандию?
– Озимандия все-таки клиент. «Тур-Тайм» не смеет прерывать отдых без веских оснований. Притом они считают, что таинственный фараон достаточно сообразителен, чтобы, когда дело дойдет до него, притвориться тем, кем он и должен был бы являться – человеком из другой эпохи. А руководство не хочет его упускать. «Тур-Тайм» выше всего ценит секретность и незаметность. А с этим Озимандией, если, конечно, он нас не разыгрывает, в чем я до сих пор не уверен, точно кто-то поработал родом из двадцатого века. Мир еще не знает о путешествиях во времени, следовательно, это был кто-то из людей «Тур-Тайм». Твой отец, к несчастью, оказался ближе всех к проблеме. Поэтому вызвали его.
– Но в тех местах сейчас война.
– Альберт не военный. К тому же «Тур-Тайм» умеет обеспечить своим работникам безопасный переезд. Без сомнений, твой папа будет вдалеке от боевых действий.
– Но он мог хотя бы позвонить.
– Ну… – протянул Том, распахивая перед девочкой дверь.
У «Тур-Тайм» не было точного устава, существовало только несколько правил, которые ни в коем случае нельзя нарушать. А вот как будет выправляться положение, если это все равно произойдет, никак не обговаривалось. Деб слышала жуткие истории о карантине для особо провинившихся сотрудников, когда они проводили месяцы вдали от семьи и друзей, без права на связь с внешним миром. Но зато возвращались целыми и здоровыми. Значит, и Альберт Харди должен вернуться. Варианта уволиться для работников «Тур-Тайм» не существовала, это была дорога в один конец, и уйти можно было только на пенсию.
На обратном пути девочка вспомнила кое-что еще и решила на полдороге вернуться, но Тома Коннора уже не застала – лишь Бонни.
– Он пошел в магазин, – отрешенно проговорила одноклассница, даже не припомнив ей смешные очки.
Деб посмотрела в ту сторону, где за низкими кустарниками виднелось приземистое здание супермаркета.
– Пожалуй, я тоже съезжу в магазин, – ответила Харди. В холодильнике еще оставались запасы, но Озимандия предпочитал изыски: шоколадные батончики, печенье и карамельный попкорн – и все определенных марок.
Где-то наверху в доме заскрипели половицы. Бонни обманула, ее отец здесь. Деб поддалась вперед, но одноклассница встала посреди порога, преграждая ей путь.
– Кто там? – не удержалась Деб.
– Гостья. Наверно, только что проснулась, – Бонни быстро обернулась и снова уставилась на Харди.
– Пока, Бонни, – насторожено попрощалась Деб, выводя свой велосипед за ворота. Бонни провожала ее взглядом до тех пор, пока не превратилась в белое пятнышко вдалеке и не скрылась за поворотом.
Оставив свой велосипед возле изогнутых металлических труб-стоек, Деб вошла в магазин. Здесь царила прохлада. Сквозь плотные жалюзи молочного цвета еле пробивался солнечный свет и тюремными полосками падал на вымытый пол. Деб насторожилась. В зале бродило всего несколько изможденных человек с серебряными тележками или корзинками. От минуты к минуте доносились с разных сторон случайные удары металлических сеток о товарные полки, будто таящих кубиков льда в прозрачном стакане. Харди вспомнила о госте: кажется, она забыла проведать его во дворе и не видела, чтоб он садился завтракать. Выходит, сегодня они еще не виделись. Как и предчувствовала девочке: Тома Коннора не было среди посетителей супермаркета. Она попыталась расспрашивать кассиров, но они отвечали неохотно, и невозможно было понять: заходил ли сюда папин коллега. Накупив гостинцев для Озимандии на бывшие при ней карманные деньги, она отправилась в обратный путь.
Вернувшись домой, Деб наткнулась на запертую дверь. Она забыла ключи. А Озимандия, видно, ушел на пляж, забрав вторую, последнюю, связку (первая уехала вместе с отцом) и не подумав о девочке. Как это на него похоже! Теперь это даже успокаивало: хотя бы пренебрежение к людям сохранилось в нем от древнего тирана. Оставшись у закрытой двери, Деб не испугалась. Фараон слезал с облюбованного шезлонга у бассейна, только чтобы дойти до такого же возле моря. Харди знала даже, где его именно искать: он никогда не менял место. Пусть именно этот шезлонг займут, фараон выберет соседний. Оставив продукты в тени пляжного зонтика, девочка поехала на пляж. Она не обедала и уже забыла, когда в последний раз глотнула воды, но силы не покидали ее. Деб чувствовала, что если присядет отдохнуть или выпьет стакан сока, то ее моментально разморит.
Смеркалось: солнце еще стояло над линией горизонта, но по опустевшему небосклону уже заскользили серо-сиреневые облачка. С востока надвигался закат, сгоняя всю красноту и жар к противоположному небесному берегу.
На подъезде к пляжу дорожка резко поворачивала и шла под горку. Девочка, ничего не подозревая, повернула. Велосипед начал быстро набирать скорость. Но когда Деб стала жать на тормоз, скорость не уменьшилась – наверно, сорвало цепь. Не страшно: впереди никого и ничего, кроме рыхлого влажного песка, на котором велосипед сам быстро израсходует весь разгон. Но во время спуска, когда скорость была максимальная, что-то внезапно разорвалось у края дорожки, разбрызгивая вокруг себя песок. Чтобы загородить лицо от песчинок, Деб инстинктивно подняла к лицу руку и, потеряв управление, рухнула набок. Велосипед упал неподалеку.
Подскочив, девочка заметила на пляже группку людей и кинулась к ним. Новый взрыв раздался неподалеку слева, обдав ее сырой смесью песка и крошечных камешков. Харди бросила на место взрыва испуганный взгляд. Ей вспомнилось, где она могла его слышать – по телевизору или по радио, когда докладывали о войне. Порубленная фраза диктора: «Война на побережье» всплыла в памяти девочки. Но не успела она добежать до группки людей, как навстречу ей ринулись неоткуда взявшиеся пехотинцы в касках, зелено-расплывчатой форме и грузных сапогах, которые при каждом шаге будто приковывали солдата к земле. У каждого было чистенькое оружие, патроны и гранаты, спрятанные в карманах на поясе. Они бежали стройной медленной трусцой прямо на девочку. Вот один из вояк выхватил пистолет, Харди в ужасе бросилась, как щенок, под ноги и прикрыла голову.
К увязающему в песке топоту и взрывам невидимых бомб прибавилось гудение и свист сверху. Деб краем глаза взглянула на небо. По нему плавно, словно лодка, двигался вертолет, бросая переменчивую тень на ее голову. Это напомнило девочке ночной кошмар, ужас военных лет, авиационные налеты и артобстрелы – короче, все, о чем она читала и смотрела, но чего ни разу не видела своими глазами.
Внезапно безумное движение на мирном до этого пляже стихло. Чьи-то руки отняли девочку от земли, за которую она с неимоверной силой пыталась зацепиться, загребая ладонями остывающий песок. Деб вся была в нем. В волосах, на одежде, в босоножках пересыпались песчинки, а на груди и животе расплывалось влажное пятно. Девочку окружила та самая группка людей: все лица были незнакомые, кроме Клео Дарси и Озимандии. Актер глядел с участием и любопытством, фараон – с видом потревоженного равновесия. Никто так, как он, не мог сделать вид, что встречает знакомого человека впервые, и это получалось у него не лицемерно или лживо, а как-то естественно.
Оживший кошмар о войне разрешился просто: Деб Харди нечаянно попала на съемки нового приключенческого фильма с Клео Харди в главной роли. Она знала бы это, если пришла бы вчера на вечер, включила радио или хотя бы прочла передовицу ежедневной газеты. Дорогой и сложный кадр был сорван. Но режиссер не переживал: ему вместе с главным актером понравилась идея с перепуганным ребенком.
– Вы отлично изобразили страх, – похвалил ее Клео Дарси.
– Я не играла.
– Это неважно. На площадке часто пытаются заставить актеров «не играть», напугать их в кадре по-настоящему. Но у них выходят такие обескураживающие физиономии, что даже главная героиня выглядит в этот момент уродом. Или, вообще, испугаются, а на лице ничего не заметно. А у вас все как надо: и страх, и трепет.
4
– Значит, ты теперь кинозвезда вроде Клео Дарси? – съязвила Деб, сидя за завтраком. Одновременно в ее голове пронеслась прагматичная мысль о том, что Озимандии неплохо было бы найти работу, раз отец уехал на неопределенное время.
– Я буду играть оживший труп в медицинских бинтах, затертых и запыленных до такой степени, будто они из позапрошлого тысячелетия.
– А ты хотел трагическую роль Гамлета, верно? Ты уже говоришь, как избалованная дива.
– А ты как завистница из массовки, – фараон сделал акцент на слове «ты», и девочка, придумав очередную колкость, открыла рот, но промолчала.
– Простите, – прошептала она, поняв, что без разрешения перешла на «ты» с властителем Верхнего и Нижнего Египта. Только неделю назад она воображала, как они вместе с Озимандией будут тайком гулять по ее родному городку. И девочка исполнит роль гида, рассказывая и показывая все важные мелочи, что накопились за длинную историю этого местечка.
А идея Деб сводить гостя в исторический музей? Там есть отличный зал Древней истории, там когда-то работал экскурсоводом Альберт Харди, до того, как его пригласили в «Тур-Тайм». И недавно туда, видно, привезли новые экспонаты. Эти летние каникулы могли бы стать самыми интересными в ее жизни: нечто необыкновенное, словно рождественское путешествие на фабрику игрушек, должно было происходить с ней сейчас. Однако волшебный план рухнул вместе с вымечтанным образом главного кудесника этого лета – Озимандией.
Из оцепенения девочку вывел вид опустошенной клетки.
– Где канарейка?! – благодаря ее исчезновению, Харди впервые с момента отъезда отца вспомнила о ней.
– Наверно, Клеопатра добралась до нее. И ладно, тебе все равно некогда ее кормить. Да и пищала она противно – зачем держать такую птицу, – пожал плечами фараон, уткнувшись в какие-то списки, разумеется, написанные на английском.
– Твоя змеюка слопала ее! – взвилась Деб, вновь забыв о социальной и времяной пропасти, разделявшей ее и собеседника.
Тут, словно на зов, из-под плиты выползла кобра и медленно и грациозно направилась к кухонному столу. Она казалась довольной и сытой, отчего девочка рассердилась еще больше. Забыв об осторожности, она схватила метлу и, повернув ее, хотела стукнуть деревяшкой по змеиной голове. Харди замахнулась.
– Постой! – среагировал фараон. Но было слишком поздно.
Девочка промахнулась. Клеопатра в секунду обвила древко и распахнула капюшон. Деб зажмурилась, ожидая укуса. В голове пронеслись все жуткие рассказы об укусах ядовитых змей и сыворотке из верблюжьей крови, которая якобы выводит отраву из тела. Ближайший верблюд сейчас жевал травку в зоопарке соседнего города. От испуга ноги девочки сделались словно ватные, и она села на пол. Кобра так и не ужалила ее. Когда Деб открыла глаза, Клеопатра уже спряталась в широком рукаве Озимандии – только черный блестящий кончик хвоста скользнул по локтю.
– Клеопатра не кусается, – проговорил фараон, обрадованный, что девочке не удалось попасть по ней.
– У нее вырвано жало? – мрачно поинтересовалась Харди, поднимаясь с пола.
– Нет. Ты, может быть, и не поверишь, живя в век технологий, но…
– Действительно, кто бы говорил.
– Но эта кобра не всегда была змеей. Она родилась человеком.
– Царицей Клеопатрой, я подозреваю.
– Ты не даешь мне рассказать!
– Ну, ладно, ладно. Продолжай. Она покончила с собой, позволив змее ужалить себя, и за это была наказана египетскими богами, которые превратили ее в змею?
– Ту Клеопатру превратить в змею было бы гораздо проще – всего лишь поменять форму. Но я говорю о прекрасной девушке, которая…
– А, похоже, дело в обычном колдовстве. И что же она натворила, сфотографировалась с мумией?
– Воспользовалась услугами вашей задрыпанной конторки! – сорвался фараон, которому все не давали сказать.
– Не понимаю.
– Агентство «Тур-Тайм» пообещала, что переход совершенно безопасен. Времяной телепорт был разделен на две части: первая располагалась во дворе ее родного дома, вторая – на границе пустыни Сахара в ваши дни, где ее должны были встретить работники агентства вроде твоего отца. Но во второй телепорт во время процесса незаметно заползла змея и… Короче, ты читала «Муху»?
– Да, я читала «Муху»! Но я в жизни не поверю в этот абсурд! Как и в то, что ты прибыл из прошлого! Наверняка это все злой розыгрыш с переодеванием какого-нибудь актерчика из затрапезного театра.
После ссоры Деб Харди снова поехала к Тому Коннору. У нее зрел план, как раскусить ложь подставного фараона и вернуть отца. И ей хотелось обговорить его со знающим человеком, который мог бы поддержать ее перед лицом «Тур-Тайм». На этот раз поездка к Коннорам заняла мало времени. Их не оказалось дома: дверь заперта, свет во всех комнатах погашен. Деб даже показалось, что во дворе нет многих вещей, будто семья решилась быстро переехать. Где тогда их постоялица?
Возвращаясь, Харди повстречала вдову Итан. Она ждала автобус. Женщина явно нервничала, выглядывая из-под железного навеса на солнцепек. На ней была все та же скромная траурная одежда, словно она уже сдалась дождаться сына, но продолжает ждать по инерции. Однако теперь Нелли Итан держалась прямо, подбородок был поднят, ясный взгляд выдавал уверенность и потребность к действию.
– Как ваш сын? – на полном ходу затормозила девочка.
– Тод? – с изумлением поглядела на нее вдова, снова опуская плечи.
– Да, ваш сын. Он вернулся. Вы рады? То есть, какая радость!
– Деб, ты должна отпустить Тода, он не придет, – Нелли Итан сложила руки, будто священник. Наверное, она представляла, как девочке плохо, ведь она дружила с ее сыном. От ощущения боли другого ей становилось чуточку легче. Этот способ облегчить душу возник у нее со дня отъезда сына и сохранился до сих пор, но, изменившись, уже мало напоминал благодарность за сочувствие.
– В каком смысле? Он что, собрался переехать?
– Я получила это на днях, – вдова протянула Харди тонюсенькое письмецо, дрожащее в ее пальцах. Оно было неприятно само по себе – один его вид намекал на дурные вести. Девочка быстро развернула и прочла. Некто, представившись боевым товарищем Тода, сообщал о том самом сражении, где погибло множество солдат, и выражал свои соболезнования.
– Отвратительный розыгрыш! – заявила Деб, думая уже порвать письмо.
– Нет, нет, отдай его мне! Пусть будет напоминанием – больше не надо ждать. Все разрешилось. А тут еще позвонил наш священник. Сказал, что в церкви нашли неизвестную девушку. Похоже, она не помнит, как попала к нам. Она только молится и просит защиты. Должно быть, сумасшедшая. Я вызвалась помочь. А вот и автобус.
За спиной Деб раздался автомобильный сигнал, и она откатила велосипед в сторону. Нелли Итан скрылась за мутными стеклами. Ненормальная, спрятавшаяся в церкви? Очень похоже на типичное поведение средневековой девушки в двадцатом веке.
Озимандию Деб нашла в музее. Из случайно приглашенного актера он за несколько кадров превратился в правую руку режиссера. Еще один съемочный день, и он, думалось, возглавит этот фильм. Фараон прогуливался по залам Древнего мира в дружеской компании Клео Дарси и нескольких актеров и сценаристов. Ждали нового консультанта: предыдущий не мог отличить Нефрур от «Фру-Фру». Заметив девочку, Озимандия подошел к ней. В руках у него были все те же списки.
– Том и Бонни. Они тоже куда-то подевались, – поежившись, прошептала Деб.
– Бонни? Это твоя бывшая подруга?
– Неважно, Озимандия. И они, кажется, оставили своего клиента здесь, в городе, – она назвала фараона по имени, чтобы взволновать его, но не так громко, чтобы их услышали.
– Надеюсь, она застрахована.
– Послушай, Озимандия, если ты знаешь, как вернуться на родину, то следует поторопиться. Может, у тебя есть что-то вроде телефона горячей линии или…
– Да, на визитной карточке. Упс, кажется, я забыл ее под своей ало-белой шапкой в пирамиде. Эй, Клео, Тод, у вас случайно нет карточки «Тур-Тайм»?! – решил подыграть ей Озимандия, обращаясь к своим спутникам.
– Ладно, ладно, квиты, – замахала на него руками девочка, чтобы он говорил потише.
– Эй, Ози, мы готовы! – прокричал в ответ Клео Дарси.
Новый консультант уже стоял возле режиссера, это была еще совсем молодая девушка, но со взглядом профессора. И между ней и режиссером уже завязался спор. Деб подошла поближе, боясь высунуться из-за спины Озимандии, чтобы послушать.
– И что теперь прикажешь делать с тем пареньком, Рэнди?! – ругалась девушка, параллельно оглядывая помещение.
– Брось, Кейт, его можно отправить домой, к семье.
– Мы не можем, там сейчас неспокойно, Рэнди!
– Ну, Кейт, ты же знаешь, кто за все платит, – он осторожно отвел ее в сторонку, якобы оглядывая старинные иероглифы на обломке победного обелиска. – Клео Дарси хотел найти фактурное лицо.
– Так мы нашли, а ты хочешь уволить его.
– Он не похож на египетские статуи и маски.
– В любом случае, этот парень подходил лучше всех! И кем ты его заменил?! – Режиссер молча указал на стоявшего поодаль Озимандию. Секунду консультант рассматривала его.
– Ози, подойди к нам, прошу! – позвал его, но вежливо, режиссер. – Вот увидишь, Кейт, он вылитый фараон.
Озимандия, как всякая загадочная личность, обладал необыкновенным талантом перевоплощения. На вид он был истинный правитель Верхнего и нижнего Египта, но в пиджаке, брюках и туфлях Альберта Харди он мгновенно перевоплощался в сына двадцатого века. При этом ему даже не приходилось особо стараться. Кому доводилось за ним долго наблюдать – например, Деб – тот видел, как легко он примерял на себя новое маскарадное лицо, не снимая привычной маски. Озимандия говорил без малейшего акцента; держался очень уверено и, можно сказать, раскрепощено; смеялся в меру меткости над каждой шуткой, изредка сам острил, но у него получалось чересчур едко – сказывалась фараонская натура. Притом где-то за шиворотом у новоиспеченного актера пряталась ядовитая кобра, под рубашкой на рукавах прорисовывались очертания золотых браслетов, которые он практически не снимал, и, наконец, то с какой быстротой он взглядом пробежал по всем хранившимся в музее образчикам египетского письма, могло подсказать, что он бегло читает полузабытые иероглифы.
Но никто не обращал на это внимание, кроме Деб. И слепота окружающих раздражала ее: подспудно Харди хотелось, чтобы фараон где-нибудь оступился, даже если это повредить и ему, и ей. С посторонними и неизвестными ему людьми Озимандии как будто было проще, чем с Деб или с ее сбежавшим отцом. Со старшим Харди он держался вежливо, но отстранено, словно беседовал с ним по разговорнику. С дочерью – высокомерно и пренебрежительно, но в меру, чтоб не подумала, что она его может задеть. А с режиссером, консультантом, Клео Дарси и прочими героями сцены и закулисья фараон уже через две сдержанные проходные реплики болтал о всякой всячине.
Деб держалась поблизости, делая вид, что внимательно изучает экспонаты, с завистью и восхищением ученика улавливая слова Озимандии. То, как он вел беседу, напоминало девочке скольжение по тонкому, словно молочная пенка, льду. Консультант Кейт, как поняла Деб, считалась в компании интеллектуалкой и постоянно сыпала киношными именами и названиями. О большей части из них фараон абсолютно ничего не знал и мог даже спутать название фильма с названием кинокомпании. О других знал косвенно: слышал по радио или прочел в популярном журнале. Но имея столь скудные познания, пользовался он ими виртуозно. Можно сказать, умение применять информацию в разы превышало ее количество. Догадываясь, при упоминании какого имени улыбнуться, а при упоминании какого – каверзно улыбнуться, Озимандия в течение одной беседы вырос в глазах Кейт из подозрительного новичка на съемочной площадке в образованного и умного актера. Коллеги не отрывали от него взгляда и слуха.
Но Озимандия все равно время от времени незаметно поглядывал на неловко мявшуюся в стороне Деб Харди. Она мечтала еще до его приезда сводить его в музей. А потом наверняка сводила бы и в библиотеку. Бедняжка думала, что это весело. Но представление о веселье ничуть не изменилось по прошествии нескольких тысячелетий.
– А все-таки фильм должен был быть не об этом… – разглагольствовала Кейт.
– Ну, что ты. Древний Египет сейчас на пике славы. Все на нем буквально помешались. Каждый день во все страны прибывают новые сокровища из гробниц. Даже сюда, в такую темень-даль, привезли настоящего царя, – возражая ей, Рэнди с достоинством похлопал по стеклянному гробу, скрывавшему древнеегипетскую матрешку.
– Я имела в виду норию, – упиралась Кейт.
– Да ну тебя, Кейт, с этим водяным колесом!– Слушавший их Озимандия напрягся.
– Я хочу снимать умное кино.
– Ты перечитала книжек. Чем умнее ты будешь, тем меньший круг людей будет тебя понимать. Абсолютный разум ведет к абсолютному одиночеству, – ввернул Рэнди откуда-то выловленную цитату с видом человека, поставившим точку в споре.
– Я знаю, вы бы оценили мою идею, – шепнула Кейт Озимандии, пытаясь разглядеть в его лице сочувствие.
– Пожалуй, пора преступать! – смачно хлопнул в ладоши Клео Дарси и умыл руки.
– Отойду на минуту, – отпросился фараон, кивая на девочку.
– А наша вчерашняя звезда! – поприветствовал ее Клео Дарси. – Только быстрее, Ози, сразу после тобой займутся гримеры.
Деб Харди тем временем рассматривала недавний музейный трофей – саркофаг с мумией фараона. Само тело пока не успели выставить на всеобщее обозрение, и многовековой мертвец еще дремал в тысячелетней безмятежности. Под числом и названием экспоната излагался длинный и доскональный перечень событий, приведших румяного сытого мальчика к такому финалу.
– Наверное, при жизни страдал от ожирения и подагры. А теперь только кости, бинты да органы, расфасованные по… – бормотала девочка.
– Фу, как грубо, Деб. Тем более для заучки, – перебил ее размышления Озимандия. – Быть богатым не значит пожирать все в подряд. Это более похоже на манеру наскоро разбогатевших рабов.
– Ну хоть одна фраза в духе того времени, – протянула Деб, продолжая читать сведения о новом горожанине.
– Меня просят в гримерную, Деб. Отправляйся домой либо жди меня здесь, потому что после съемок будет уже слишком поздно возвращаться одной, – приказал Озимандия, собираясь уходить.
– Ух ты, забота, – изобразила удивление девочка. – Кстати, похоже, это ты, Озимандия, – ткнула она пальцем в заглавие таблички. Фараон обернулся и наклонил голову.
– Экспонат номер тринадцать – Рамсес II. Как не люблю эти греческие переделки имен! Слава Нилу, мой отец этого не видит. Знаешь, ему не хватало толерантности, он на дух не переносил чужие культуры. Ну, погуляй пока тут, милочка, – оставил ее фараон.
– «Не хватает толерантности» – это именно те самые слова, Ози, что ожидаешь услышать от древнего правителя, – поерничала Харди. Кажется, вид собственного саркофага и мумии совсем не произвел впечатления на Озимандию. Он даже не поинтересовался датой смерти. Глупый мудрец! А ведь в тексте прямо имя заговорщика указано. Правда, тоже по-гречески…
Нагулявшись по соседним залам музея – в зале Древнего Египта сейчас шла съемка восстания злой мумии из мертвых (к слову, восставал загримированный Озимандия из собственного же саркофага, позаимствованного на «два часика» по разрешению директора) – девочка уселась возле кабинок гримеров дожидаться, когда Озимандия из ожившего перевоплотится обратно в живого фараона. Рядом на столике лежал выпуск сегодняшней газеты. Харди предпочитала вечные книги и обычно не читала газет, живущих, как мушки-дрозофилы, лишь сутки. Но в связи с войной и отъездом отца, дела сегодняшние ее интересовали больше, чем вечные. На страницах много спорили о войне, перечисляли завоевания и потери. Но названия дат и городов ничего не открывали Деб. Ее отец мог оказаться где угодно. Но ее привлекла статья о пропавших людях. Она рассказала девочке о том, что если после исчезновения человека прошло более трех суток, ищут уже его тело. Вообразив непоправимое, Деб зажмурилась и отложила газету.
Открыв глаза, она заметила неподалеку напротив молодого человека. Это был привезенный с территории войны юный актер, который должен был играть роль Озимандии. Но фараон действительно походил на оживший труп больше, чем этот симпатичный юноша. Он выглядел очень растерянным, кажется, он даже не понял, что у него только что отбили крупную роль и сумму денег за нее, а внимание со стороны десятилетней девочки, похоже, еще больше усугубляло его положение.
