Роксана Гедеон
Сюзанна и Александр
Множество гостей поднималось по широкой мраморной лестнице, расходившейся во все стороны, а я, на миг, замерев на ступеньках, подумала, что редко можно встретить особняк такого убранства и роскоши. На фоне белого потолка и голубых стен выделялись лепные посеребренные цветы, фрукты, раковины, струи фонтанов; ниши были затянуты шёлком с рисунками Моннуайе, там же стояли вазы с тюльпанами, флоксами, лилиями. Уже была слышна музыка, пожалуй, уже начались танцы. Мы ведь приехали на два часа позже назначенного.
Лестница закончилась, и огромное золочёное зеркало отразило меня с ног до головы. Я сама невольно залюбовалась собой. На мне было узкое, почти облегающее платье из струящегося алого шёлка, яркого, почти цвета пламени, – оно обтекало меня, обрисовывало, резко подчёркивало белизну кожи, пламенело, а на изгибах ткани просто пылало золотом, которым были вышиты пальмовые листья на незаметных вертикальных разводах. Я казалась в этом пламенном туалете высокой, но хрупкой и тонкой, как девочка. Кроваво-красными розами были убраны золотистые волосы. Если не считать цветов, на мне не было украшений.
Аврора тоже украдкой поглядывала в зеркало, незаметно поправляла то локоны, то оборку. Она была в наряде из нежно-сиреневого муслина – он окутывал её фигуру, как облако, и так шёл её глазам, что от неё трудно было отвести взгляд. Нынче она снова смогла меня уговорить, и ей была сделана взрослая, высокая причёска: тёмно-русые волосы подняты, чуть завиты и с изяществом сколоты гребнем. Её тонкая шея, обвитая топазовым ожерельем, казалось благодаря этой причёске лебединой. Да и вся она была необыкновенно мила.
–– Я так завидую тебе! – шепнула она. – Ты такая уверенная. А у меня внутри даже холодно становится от волнения…
–– Волноваться нечего. Среди публики, которую ты увидишь, большинство людей ещё вчера были либо конюхами, либо солдатами. Что-то в этом роде… Ты увидишь, они даже разговаривать правильно не умеют.
Лакей, стоявший у дверей, громко объявил:
–– Гражданка дю Шатлэ с дочерью.
Обилие окон и зеркал наполняло светом зал, в который мы вошли. Потолок был покрыт росписями. Бросалась в глаза золочёная резьба – фигурки амуров, короны, рокайли и диски образовывали пышные резные композиции.
Нас встретила любовница Талейрана, мадам Грант, привлекательная золотоволосая женщина, находившаяся при министре на положении, как говорил граф д’Артуа, «почти что жены». Я уже успела узнать, что её считают дурочкой, и едва послушав то, что она говорила, согласилась с этим мнением. Мадам Грант не скрывала того, что восхищается сама собой, и была чрезвычайно горда своей ролью на столь важном приёме. Она несколько раз повторила нам, сколько денег было затрачено на создание великолепия, ныне нас окружающего. Натянуто улыбаясь, я поспешила расстаться с ней, сказав, что её внимания ожидают другие гости.
–– Какая она забавная, – сказала Аврора. – Она знает тебя?
–– Нет. И я её не знаю. Я вообще здесь ни с кем не знакома.
Это была правда. Пока мы с Авророй, мило беседуя, шли по залу, я очень ясно ощутила всю степень нашего одиночества. Аврора говорила, что я выгляжу уверенной. Возможно, это и так, но это только видимость. Внутренне я была растеряна. Я глядела вокруг и не видела ни одного знакомого лица. Люди на балу, честно говоря, были мне слегка неприятны. Я сама была недовольна тем, что замечаю все мелочи: взрывы слишком громкого смеха, развязные манеры мужчин, полуголых женщин, одетых в вызывающе прозрачные платья, под которыми, кажется, не было даже белья… то, что офицеры – республиканские офицеры, разумеется, – даже не отцепили сабли, и те, вероятно, бьют дам и их самих по ногам во время танца… На меня кое-кто поглядывал с явным интересом, но я лишь плотнее сжимала губы в ответ на эти взгляды. Внимание не слишком воспитанных синих было для меня почему-то унизительным. Как они смеют смотреть столь нагло, так, будто я уже обещала им что-то? Лучше бы выучились для начала правильно произносить слова, а не гнусавить, как простолюдины из Сент-Антуанского квартала!
Один из них приблизился, приглашая меня на танец, но я ответила так резко, что он не посмел настаивать. Ну уж нет, танцевать с этими людьми я не буду… Мне вообще казалось предательством то, что я пришла сюда. Конечно, я пришла ради Александра… Ах, поскорее бы объявился Талейран!
Я вовсе не была закоренелой ретроградкой. Я понимала, что прошлого не вернуть. Но, Боже мой, даже при этом, что я была готова к миру, годы революции не прошли для меня даром. Эти люди, одетые нынче в шёлк и бархат, танцующие котильон, – это ведь те самые люди, что совсем недавно убивали нас! Ни за что! Просто так! Лишь из-за того, что фамилия у меня была не такая, как у них, и я знала своих предков до двенадцатого колена!
Я с треском захлопнула веер, и гримаса ярости исказила моё лицо. Мне показалось, что Аврора обращается ко мне.
–– Что ты говоришь, дорогая? Прости, я прослушала тебя.
–– Мама, погляди, вот тот человек… – Голос её прозвучал робко. – Он наверняка пригласит меня. Можно?
–– Что?
–– Можно ли мне танцевать с ним?
Я вздохнула.
–– Почему же нет, дорогая? Это только от тебя зависит. От того, нравится ли тебе этот человек.
Аврора упорхнула от меня через две секунды после того, как я произнесла это. Я посмотрела ей вслед, подумала о том, что вовсе не следует внушать таким юным девочкам ожесточение, свойственное мне, и медленно двинулась дальше, машинально разворачивая веер.
Звучала музыка, и, казалось, с каждым новым тактом на меня смотрело всё больше и больше мужчин. Я сознавала, как притягательно и ярко выглядит моё пламенеющее платье в этом зале, полном бледных женщин и вульгарных офицеров, и уже сожалела, что надела его. Лучше было предпочесть что-то менее заметное. И Талейрана нигде не было видно… Мне вовсе не хотелось пробыть здесь до полуночи, занимаясь поисками министра!
Я приблизилась к киоску и взяла стакан лимонада. Становилось жарко. Аврора не спешила возвращаться. И в этот миг, когда я почувствовала, что начинаю злиться, позади меня раздался голос, который я сразу узнала:
–– Вы опоздали, мадам. Я… э–э, можно сказать, я уже начинал досадовать.
Я чуть склонила голову в ответ на поклон Талейрана.
–– Мне казалось, что и вы, господин министр, не слишком стремились со мной встретиться.
–– Я? Вы полагаете, что после столь восхитительного внимания с вашей стороны я могу быть столь неучтив и забывчив? Похоже, вы крепко меня презираете, госпожа дю Шатлэ.
У него в руках была роскошная, редкой работы табакерка; он открыл её, собираясь, видимо, нюхать табак, и мне стал, виден мой изумруд, вделанный в крышку. Более чудесного украшения для такой красивой вещи и придумать было нельзя. Я поняла, о каком внимании толковал Талейран, и невольная улыбка скользнула у меня на губах.
Талейран, сразу взяв деловой тон, произнёс:
–– Сейчас я представлю вам человека, который нынче занимает важный пост, но в будущем, несомненно, добьётся большего. Вы уж найдите способ поговорить с ним.
–– Какое влияние он имеет? Он министр?
–– Он из военного министерства. Правая рука военного министра Шерера; именно в его компетенции судьба мятежников – казнить их или миловать…
Взглядом он попросил меня повернуться. Я повиновалась, поглядела и, честно говоря, остолбенела.
Это был Доминик Порри, которого я не видела уже год с лишним. В светлом сюртуке неплохого покроя, белом галстуке, жилете и кремовых кюлотах, с каким-то республиканским орденом на груди, он выглядел весьма солидно. Он вообще внушал уважение – высокий, уверенный в себе. Я даже подумала, уж не заважничал ли он. Его русые волосы были напудрены, чего я не замечала раньше. Он тоже смотрел на меня и тоже был поражён. Хотя, вероятно, его предупредили о предстоящем знакомстве так же, как и меня.
Я с невольным ужасом поглядела на Талейрана и прошептала:
–– Вы полагаете, этот человек продажен?
–– Всё окружение Шерера продажно, верьте мне, моя дорогая.
Он произнёс это таким тоном, что у меня появились основания рассчитывать, что Талейран на моей стороне, и это меня чуточку приободрило.
Доминик приблизился. Лишь краем уха слышала я обычные слова, произносимые Талейраном: «Мадам, позвольте вам представить гражданина Порри, чрезвычайно приятного человека… Гражданин Порри, это – гражданка дю Шатлэ, она наслышана о вас и давно хотела познакомиться…»
–– Да, давно, – повторила я без всякого выражения.
Встреча с Порри подействовала на меня ошеломляюще. Я вдруг вспомнила тот день в Ренне, после того, как Александр стрелял в Гоша. Доминик освободил меня тогда, но что это было за освобождение! Он мне прямо заявил, что быть добрым самаритянином ему надоело. Тогда мне было безразлично, что он хотел этим сказать. Возможно, он просто злился? Ах, чёрт бы его побрал! Этот человек делал мне только добро, но сейчас я бы предпочла видеть на его месте любого другого!
Талейран ушёл, сказав ещё несколько любезных фраз. Доминик предложил мне руку; от меня не ускользнуло то, что вид у него при этом был несколько угрюмый.
–– Думаю, мы оба понимаем, что то, что говорил сейчас Талейран, – не более, чем слова, – произнёс мой старый знакомый.
–– Да, наша встреча не случайна. Я приехала сюда с ясно определённой целью.
–– Честно говоря, нечего было вмешивать министра. Если уж вы хотите чего-то добиться, могли бы приехать прямо ко мне.
–– Боже мой, но ведь я даже не знала, где вы живёте, Доминик.
Его лицо исказилось.
–– О, конечно. Вы предпочли узнавать адрес Талейрана, а не мой. Как там у вас говорится? Он ваш собрат по сословию.
Я передернула плечами. Потом ясно, в упор поглядела на Доминика.
–– Гражданин, Порри, отвечайте прямо: намерены вы со мной разговаривать или нет?
–– Да. Намерен, – произнёс он отрывисто и едва заметно глотнул.
–– В таком случае идёмте туда, где потише и поспокойнее. Вы знаете здесь такой уголок?
–– Не пытайтесь уверить меня, что вы здесь впервые.
Его тон мне не понравился, и я решила хоть как-то одёрнуть этого слишком возомнившего о себе чиновника.
–– Сдаётся мне, гражданин комиссар секции, вы склонны ссориться со мной, – сказала я и гневно, и колко, и чуть насмешливо.
Он молча забрал у меня стакан лимонада, который я всё ещё сжимала пальцами, и произнёс:
–– Мне жаль, что вы продолжаете считать меня болваном.
В зимнем саду было тихо и цветочный аромат разливался в воздухе – словно наперекор зиме и непогоде. Звуки музыки и шум зала почти не доносились сюда. Остановившись возле зарослей рододендронов и розового амаранта, я повернулась к спутнику.
–– Вы, вероятно, знаете, чего я хочу. Можете ли вы помочь мне?
Он вдруг резко, сильно взял меня за талию, привлёк к себе так, что я на миг утратила способность дышать, и не смогла даже выставить вперёд локоть, чтобы защититься.
–– Чего вы хотите! – повторил он угрюмо. – А вы когда-нибудь думали, чего хочу я?
Он был гораздо выше меня, но сейчас его лицо оказалось совсем близко к моему. Я видела его глаза, его полные губы, чувствовала запах довольно крепкого одеколона – всё это вызывало у меня лёгкую неприязнь.
–– И чего хотите вы? – спросила я безучастно, размышляя и продумывая свои действия на ход вперёд.
Чувства этого человека никогда не были для меня тайной. И никогда не находили во мне ответа. Но отталкивать его сейчас, отталкивать резко, возмущённо, неделикатно – это означало бы подвергать риску успех моей задачи.
–– Я хочу вас! Неужели это так непонятно!
«Как он стал смел! – подумала я даже с лёгким презрением. – И всё потому, что я от него завишу!» Мне не нравилось, когда на меня смотрели так по-животному, как сейчас. Он порывисто наклонился, припал к моим губам, но я с недовольным вздохом отвернула голову, и поцелуй получился весьма краткий, скользящий.
Он обнял меня сильнее, просто сдавил в объятиях.
–– Как же вы прекрасны! – прошептал Доменик, касаясь губами моего уха. – В этом платье, сейчас… Я знаю, вы – моё проклятье, но вам стоит только слово сказать, только попросить… Попросите меня так, как только вы можете! Нет ничего такого… чего бы я не выполнил для вас… для того, чтобы иметь повод быть с вами!
Я выскользнула из его рук, находя шепот Порри немного безумным. Честно говоря, его поведение вообще вызывало у меня тревогу. Я очень жалела, что что-то внушила ему. Как было бы приятно иметь дело с человеком совершенно равнодушным!
–– Доминик, довольно, – сказала я резко, поправляя волосы и платье, изрядно помятое им. – Все эти страсти достойны детей – вы не находите?
–– Детей? – переспросил он с каким-то тупым гневом.
–– Да. А мы уже взрослые люди и вести себя должны куда более уравновешенно.
–– О да, разумеется! – воскликнул он с яростью, взмахивая кулаком. – Лишь когда речь идёт обо мне, вам приходит в голову, что моё поведение неуравновешенно!
Кусая губы, я посмотрела на него.
–– Доминик, мне нужно поговорить о деле.
Я хотела поскорее оборвать все эти излияния и поговорить о важном. В конце концов, почему этот чиновник полагает, что меня непременно должна заботить его страсть ко мне? Это только его проблемы! И, правду говоря, его манеры ухаживать слишком мало пригодны для обольщения женщины.
Я присела на мраморную скамью у журчащего фонтана, какой-то миг молча прислушивалась к воркованию струй во внутренностях каменной чаши. Доминик стоял рядом, заложив руки за спину.
–– Садитесь, – сказал я, поднимая на него глаза.
–– Нет, мне угодно постоять.
–– Как хотите… Вы женаты, Доминик?
–– И это спрашиваете вы! – произнёс он негодующе.
–– Ну не хотите же вы сказать, что так долго грезили лишь обо мне. Я знаю немного мужские привычки. Мимолётные встречи редко когда рождают крепкую привязанность.
–– Что вы можете знать о мужчинах? Вы всегда заняты только собой. Вы используете их и бросаете, когда их помощь или услуги уже не нужны. Вы даже не считаете нужным платить им… хотя бы самым малым.
Я вспыхнула. Наверняка он намекает на то, что я сбежала от него после того, как выздоровела.
–– Вы делаете добро лишь тогда, когда ожидаете за него платы? – спросила я резко, считая необходимым как-то ответить на оскорбление.
–– А я вам уже говорил, что давно уже ничего не хочу делать даром.
Он задумчиво прошёл мимо клумбы. Обошёл фонтан, снова приблизился ко мне и произнёс:
–– Талейран разъяснил мне, по какому делу вы явились в Париж. Мой патрон, министр Шерер, заинтересовался вами и был бы совсем не прочь получить с вас деньги. Разумеется, если я сперва проведу разведку и поддержу его намерения.
–– Какую разведку?
–– Если я доложу ему, что подвоха нет… и что взятку можно получить безопасно, не боясь компрометации.
«Какая компрометация? – подумала я насмешливо. – По-моему, ни одно министерство не славится взяточничеством так, как военное».
Вслух я сказала:
–– Мне кажется Доминик, вы вполне можете успокоить своего патрона. Никакой ловушки я ему не устраиваю. Я люблю мужа больше жизни. Я согласна заплатить любые деньги, лишь бы он не был на положении вне закона. Можете так и передать Шереру.
–– Конечно. Непременно. Но прежде чем я это сделаю, я должен кое-что обдумать.
–– Что?
Он быстро, резко бросил мне в лицо:
–– Я спас вас от гильотины, я вызволил вас из Консьержери, я возился с вами, когда вы были при смерти, я пускал вам кровь и лечил вас – так вот, дорогая мадам, я думаю, что имею право на некоторую часть того золотого дождя щедрости, который вы готовы пролить на моего патрона.
Некоторое время я недоумённо смотрела на него, потом вздох облегчения вырвался у меня из груди. Я тихо рассмеялась и, набрав в маленький стаканчик воды, сделала один глоток. Я так волновалась, а этот чиновник просто-напросто хочет денег!
–– Имейте ввиду, что, если я не буду удовлетворён, Шерер и пальцем не пошевелит ради вас, – проговорил Доминик угрожающе. – Он доверяет мне. Он откажет вам, если я буду против.
–– Но вы же не будете против. По крайней мере, я постараюсь сделать так, чтобы вы были довольны, мой друг.
–– Вы на многое готовы ради мужа? – спросил он с кривой усмешкой.
–– На многое.
Он снова трудно глотнул, потом сжал челюсти и, ступив шаг вперёд, протянул мне какой-то предмет.
–– Возьмите!
Я взяла и с изумлением поглядела на то, что лежало на моей ладони. Это был большой железный ключ довольно грубого вида.
–– Что это значит? – спросила я, вскидывая голову.
– Это ключ от меблированных комнат в гостинице на улице Шартр.
Я пожала плечами и тревожно поглядела ему в глаза.
–– Не понимаю, – сказала я холодно. – Объясните.
Честно говоря, я уже догадалась, но мне не хотелось верить… в то, что он до такой степени изменился. Что он осмелился даже на подобное бесстыдство…
–– Здесь нет ничего непонятного, – произнёс он слегка раздражённо, видимо, предчувствуя отказ. – Я буду ждать вас там завтра вечером. Завтра, послезавтра, через неделю – когда угодно!
И, будто желая запугать, он яростно напомнил:
–– Это не шутка, предупреждаю вас! Мне надоело быть дураком, каким-то сумасшедшим Пьеро… Я вовсе не таков. Моё намерение решительны. Если вы хотите достичь цели…
Бледность разлилась по моему лицу. В этот миг мне страстно захотелось, чтобы Александр был рядом и хорошенько проучил бы этого наглеца. Этого шантажиста. Этого вымогателя, чьё вожделение мне просто противно… Всё-таки годы достойной жизни в Белых Липах отучили меня от подобных предложений, и я уже не воспринимала их так спокойно, как во время террора.
–– Такова плата, которую вы мне назначили? – спросила я сухо.
–– Да! – почти выкрикнул он. – Такова плата, если вам угодно так это называть! Всё должно быть оплачено. Не думаете же вы, что…
Он не договорил. Я плеснула ему в лицо водой из стакана, который ещё был у меня в руках. Я просто не могла больше терпеть. Эта наглость должна была быть остановлена.
Он умолк, сразу как-то сникнув. Я швырнула к его ногам ключ и, глядя на бывшего комиссара секции с крайним отвращением, произнесла:
–– Мне жаль, что я была знакома с вами, сударь. – И ледяным тоном добавила, удаляясь: – Надеюсь, наша встреча больше никогда не повторится.
Вернувшись в зал, я поначалу замерла на месте, оглушённая музыкой, сиянием огромных люстр и тем, что только что случилось. Пальцы у меня немного дрожали. Я дважды глубоко вздохнула воздух, призывая себя успокоиться и всё забыть. Да и что было помнить? Наглую выходку какого-то буржуа? Мне пора привыкать к их бесстыдству. Похоже, для всех них связь с аристократкой – просто какая-то мания, способ самоутверждения. И всё-таки, какое нахальство!
Всё ещё кипя от возмущения, я прошла в уборную и привела в порядок платье и волосы. Словом, вновь приобрела безупречный вид. Я подумывала о том, не уехать ли домой. Этого мне хотелось больше всего: уехать, успокоиться, подумать… Но это были чувства, а умом я понимала, что необходимо оставаться.
Надо было всё рассказать Талейрану, попросить его поискать иные пути. Жаль только, что в нынешнем скопище людей его так трудно встретить.
Я снова пришла в танцевальный зал и стала взглядом искать одновременно и Талейрана, и Аврору. Отсутствие девочки уже начинало меня тревожить. Я даже сердилась на неё. Что касается министра, то его окружала такая толпа, что я не знала, как к нему приблизиться.
В этот миг лакей провозгласил – громко, перекрыв даже игру оркестра:
–– Гражданин Клавьер с супругой.
Эти слова заставили меня вздрогнуть всем телом. Я обернулась и в конце зала действительно заметила Клавьера и Флору, которые только что вошли. Их сразу окружили какие-то люди. Я стала подумывать, куда бы уйти, но тут ко мне подлетела нарядная мадам Грант.
–– Куда же вы пропали? Целый вечер вас не видно, и это очень жаль. Ваше платье произвело фурор даже среди дам… Пойдёмте, я введу вас в самый блестящий кружок на нынешнем вечере!
Я легко позволила себя увести, и мадам Грант, легкомысленно щебеча и расточая улыбки, повела меня туда, где пили чай.
Я взяла с подноса, поднесённого лакеем, крошечное блюдце и неохотно стала ковырять ложечкой кусочек воздушного пирога. Общество, где я сейчас оказалась, было почти полностью женским; приглядевшись, я заметила не одно знакомое мне лицо.
Совсем радом со мной, изящно спустив с одного плеча прозрачную накидку, в платье достаточно коротком для того, чтобы показать ноги в туфельках, сидела изумительно красивая Тереза Кабаррюс – женщина, с которой я часто в своей жизни встречалась, но с которой не перемолвилась даже словом. Она обожгла меня внимательным взглядом чёрных глаз. Я повернулась к лакею:
–– Чашку чая, пожалуйста.
Здесь же была Жозефина Бонапарт, супруга виновника нынешнего торжества и моя соседка по тюрьме Консьержери. Успехи мужа и её совершено преобразили: она, словно помолодела лет на пять, ожила, расцвела, стала ещё улыбчивей и приветливей, чем прежде. Талейран, как я поняла, сознательно сделал её центром приёма. Он и сейчас был рядом с ней: осыпал комплиментами, льстил так тонко, что я даже могла бы упрекнуть в излишней деликатности – эта женщина весьма пуста и проглотила бы и менее изысканные комплементы.
Краем уха я прислушивалась к разговору.
–– Вы слышали? – спросила женщина, сидевшая неподалёку от меня. – Только что объявили, что Клавьер приехал.
–– На месте его жены я бы лучше сидела дома, – с недовольной гримасой произнесла мадам Тальен, бывшая Кабаррюс.
–– Почему, душенька?
–– Мне достоверно известно, что она беременна. Ей следовало бы беречься, а не таскаться по балам. Вот, полюбуйтесь!– Тереза гневным кивком указала на танцующих.– Она веселится. И было бы кому! Ей уже за сорок, а этот ребёнок – первый. На её месте я не вставала бы с постели.
Я невольно передёрнула плечами, скрывая раздражение. Я почему-то верила, что хотя бы в этом отношении судьба Клавьера будет незавидна. Я думала, у него не будет детей, и он поймёт когда-нибудь, сколь много потерял. Так нет же – этому спекулянту во всём везёт: в махинациях, в финансах, даже в семейной жизни…
После того, что я узнала о Флоре, люди, среди которых я находилась, с каждой минутой стали казаться мне всё несимпатичнее. Я поглядывала на Талейрана, но его лицо оставалось непроницаемым. В это время началась какая-то суета; дамы вскочили с мест и с возгласом ринулись в зал, кого-то окружая. Никуда не двинулись только я, Талейран и Жозефина, и, как оказалось, не напрасно.
Человек, вокруг которого было поднято столько шума, не спеша, но решительно шёл туда, где сидели прежде дамы; женщины следовали за ним, что-то щебеча и осыпая его поздравлениями. Он подошёл, с едва заметной улыбкой поцеловал руку Жозефине, сказал что-то Талейрану. Человек был в блестящей генеральской форме. Я узнала его. Это был Бонапарт.
Впервые я имела возможность лицезреть этого нового кумира так близко и так свободно. У него была оливковая кожа корсиканца, большой лоб, прикрытый небрежно упавшими редкими тёмными волосами, серые, очень пристальные глаза, и рот, то сжатый в одну линию, то кривящейся в непонятной, полупрезрительной гримасе. Он был угловат, скован, неуклюж, держался без блеска и говорил с довольно сильным акцентом, так, что надо было привыкнуть к его выговору. Крайне неприятным показался мне его взгляд. “Чёрт возьми, – подумала я. – Этот низкорослый дикарь смотрит на людей, как на навоз…”
Дамы были в восторге. Буржуазки ловили каждое слово генерала и оглушали его своим щебетом. Мадам де Сталь, писательница, дочь знаменитого министра Неккера, имевшая репутацию женщины весьма неглупой, низким голосом спросила, прервав на миг общий гам:
–– Генерал, было бы интересно узнать ваше мнение о нас. О женщинах. Какая из них наиболее вас привлекает?
–– Моя жена, – резко ответил Бонапарт.
–– Ну а какая заслуживает вашего уважения?
Генерал поглядел на мадам де Сталь в упор и отчеканил так резко, будто намеренно хотел быть грубым:
–– Та, которая родила больше всего детей, сударыня.
«Боже, – подумала я в ужасе. – До чего мерзкий солдафон. Он, видно, считает нас чем-то вроде служанок и племенных кобыл. Бедная Жозефина!»
Я поднялась и вышла, находя, что нынешний вечер приносит мне одни неприятности. Было уже за полночь. Я взяла себе стакан лимонада, подумав, что так и не выпила его в прошлый раз. За этим стаканом меня и застал Талейран.
–– Я не мог раньше уделить вам внимание, – сказал он.
–– Да. Понимаю. У вас много забот. Этот генерал, генеральша, генеральские поклонники – всех их надо развлекать…
Мой голос прозвучал и зло, и насмешливо. Я злилась на себя за то, что слёзы поневоле выступают у меня на глазах. Я чувствовала себя как никогда одинокой. Смогу ли я добиться уступки от этого чужого, враждебного буржуазного мира? Смешно было даже мечтать о таком!
–– Что сказал вам Порри, сударыня?
–– Я не договорилась с ним.
–– Надо было употребить все усилия. Не отчаивайтесь. Я устрою вам ещё одну встречу.
–– Нет, – сказала я резко, сверкнув глазами. – Этот человек предложил мне цену, которую я не могу заплатить.
–– Вы уверяли, что готовы тратить деньги.
–– На этот раз плата выражалась не в деньгах.
Синие глаза Талейрана испытывающе смотрели на меня. Он осторожно сжал мою руку.
–– Мне показалось, вы знали друг друга. Это правда?
–– Как вы проницательны, – пробормотала я, горько усмехаясь.
–– Это моя работа. Ну же, рассказывайте мне всё.
Я покачала головой, чувствуя, что вот-вот расплачусь. Его предложение всё рассказать прозвучало не то что мягко, но с таким дружеским спокойствием, что это расслабило меня, вызвало неопределимое желание поделиться с кем-то, попросить совета… Пересилив себя и подумав о том, что не следует слишком доверяться взяточнику и карьеристу, я произнесла:
–– Ах, сударь, в этом нет ничего примечательного… Да, мы были знакомы. По тюрьме Консьержери. Никаких иных отношений я с ним не имела. Одному Богу известно, почему он решил, что может домогаться меня.
Талейран весьма задумчиво произнёс:
–– Стало быть, придётся обойти Шерера. Я выведу вас на Барраса. Готовы вы к этому?
–– Я ко всему готова, – сказала я, сразу воспрянув духом. – По крайней мере, с ним я вообще не знакома.
Талейран ещё раз осторожно сжал мою руку.
–– Ну, а теперь поезжайте домой. Вам надо отдохнуть.
И, уже уходя, вполголоса добавил:
–– Безумец ваш муж. Совершеннейший безумец!
В поисках Авроры я обошла все комнаты, поднялась даже на этаж выше, охваченная тревожными подозрениями, что она, может быть, поддалась на уговоры какого-нибудь проходимца и где-то уединилась с ним. Мои опасения не подтвердились, но тревога усиливалась. Я быстро спустилась по лестнице вниз, намереваясь поискать её ещё и в красной столовой, и на одной из ступенек столкнулась с высоким плечистым мужчиной.
Я отступила, поправляя сползшую с плеч шаль.
– Ба! – приветствовал меня Клавьер. – Что за невероятное совпадение!
Я сжала зубы, проклиная на чём свет стоит и этот приём, и всех приглашённых сюда, и банкира в особенности.
–– Что за совпадение? – процедила я.
–– Вы здесь, и я здесь. Это любопытно.
Он отступил чуть назад и окинул меня внимательным взором.
–– Вы стали просто прелесть. Поздравляю вас.
Я молчала. В его тоне не было враждебности, и это меня настораживало.
–– Ну, полно вам дуться! К чему вспоминать прошлые обиды? Мы оба немало накуролесили.
–– Оба? – переспросила я. – Да я проклинаю день, когда вы появились на свет!
Он нахмурился.
–– А вот это уже дурно. Нехорошо рассыпать повсюду проклятия. Это кончится плохо, прежде всего, для вас. И будет жаль. Я ведь, моя дорогая, всё забыл.
–– Легко забыть обиды, нанесённые тобой, а не тебе, – процитировала я Сенеку.
–– А вы по-прежнему уверены, что я виновен во всех ваших несчастьях? – Он рассмеялся. – Полноте! Виноваты только ваша распущенность да ваша голубая кровь… Никакого особенного зла я вам не причинял.
–– Возможно, и так, – сказала я резко. – Поступки мужчины могут оскорбить наше достоинство лишь тогда, когда этот мужчина сам обладает достоинством.
Он широко мне улыбнулся.
–– Ах, жаль, что вы так хмуро настроены… А вот я счастлив. Вы, наверное, слышали, какой сюрприз преподнесет мне Флора. Да и ваш дом… Совсем скоро он будет мой. Видите, как много у меня причин для радости.
–– Еще не вечер, – сказала я так зловеще, что с лица Клавьера слетела улыбка.
Обойдя банкира, я стала спускаться по ступенькам. Благодушный вид сразу слетел с него. Он обернулся, больно схватил за руку.
–– Ещё не вечер? Это ещё что такое? Вы смеете пророчить мне беду, вы, пустая кукла, набитая глупостями?!
Я резко выдернула свою руку и посмотрела на него сузившимися от бешенства глазами.
–– Какая буржуазная непоследовательность! – произнесла я ледяным тоном. – Будучи пустой, я не могу быть набита глупостями, усвойте хотя бы это.
Разыскав, наконец, Аврору, я набросилась на неё с упрёками.
–– Как можно? Как можно так поступить, я тебя спрашиваю? Глупая девчонка! Ты пропала куда-то на целых шесть часов!
–– Но, мама, тебя же тоже не было в танцевальном зале!
–– Тоже? Я взрослая женщина и могу постоять за себя. Я знаю жизнь. А ты… Ты только добавляешь мне неприятностей! Где ты была?
–– Нигде, – пробормотала она ошарашенно. – Я танцевала, меня многие приглашали… потом гражданин Лужер учил меня играть в пикет. Ничего плохого в этом не было.
–– Господин Лужер! Уже и гражданин Лужер какой-то появился!
Была подана наша карета. Я втолкнула Аврору внутрь, уже успев понять, что ничего дурного не случилось. С чего бы мне так волноваться? Я просто срываю на девочке злость. Это несправедливо.
–– У тебя… неприятности? – робко шепнула Аврора, прижимая мою руку к своей щеке.
–– Да. Есть немного.
–– Я бы так хотела тебе помочь. Но ты же ничего мне не рассказываешь.
–– Ах, Боже мой! – прошептала я, привлекая её к себе. – Не хватало ещё и тебе задумываться над этим…
–– Ты из-за господина герцога всё это делаешь, да?
–– Да.
–– Я желаю тебе удачи… Я так люблю тебя.
Она была такая уставшая, что задремала у меня на плече. Домой мы вернулись уже в два часа ночи. Я поднялась к себе, с помощью горничной освободилась от бального туалета и накинула кружевной пеньюар. Эжени зажгла розовую лампу над мягким шезлонгом.
–– Мадам ещё что-нибудь хочет?
–– Нет, ничего. Ступайте спать, Эжени.
