Роксана Гедеон
Дыхание земли
13
Было бы ошибкой думать, что жизнь, которую я теперь вела, очень быстро стала для меня легка и привычна. Скорее можно было бы сказать, что не было ничего для меня более непривычного, чем то, чем я сейчас занималась. Ни по воспитанию, ни по складу характера я, пожалуй, не была создана для деревни, огорода, хозяйства. Иногда все это было мне даже противно. Но сейчас, когда пришло лето, я вдруг с изумлением стала ощущать неожиданную гордость за то, что обычно называют «плодом своих рук».
За двор, такой чистый и выметенный. За порядок в доме. За сытых детей. За ухоженную Патину. За целые фунты отличной молодой картошки, золотистых клубней лука, выращенных и собранных моими руками. Сенокос уже миновал, с наших чудесных заливных лугов мы скосили очень много сочного мятлика, тимофеевки, клевера – лучших кормовых трав. Конечно, их скосил Селестэн, но я и за него испытывала какие-то удовольствие и гордость.
Я сидела на берегу ручья, разувшись и с наслаждением поставив босые ступни на траву. Над заводью возвышался гигантский дуб, протянувший по песку могучие корни к самому ручью. У берега из воды, переливающейся на солнце всеми оттенками синей гаммы, выступали огромные серые валуны. Было очень тепло. Травы снова вырастали прямо на глазах, и в воздухе витали мягкие запахи свежих молодых растений, ковыля и еще… еще земляники, аккуратно сложенной в мою корзину. Ягоды благоухали так соблазнительно, что я потянулась за ними и положила несколько себе в рот.
Я собрала их в лесу. Они имели восхитительный сладкий вкус, лесной и свежий.
«Хоть бы все было спокойно, – подумала я, закрывая глаза. – Хоть бы не было больше напастей, крови. И войны. Будь прокляты все войны на свете».
– Добрый день, сударыня.
Еще не открывая глаз, я узнала голос отца Медара. Я передернула плечами, потом не спеша обулась.
– Я был у вас дома. Жан сказал, что вы ушли в лес.
– Да. Я остановилась здесь, чтобы подумать.
– Вы позволите сесть рядом с вами?
Я кивнула. Несмотря на то, что мне так хорошо было одной, я не могла отказать священнику. Это благодаря ему рука Жанно уже почти срослась. Да и вообще, отец Медар был отличный собеседник. Я видела в нем друга, приятеля, и именно поэтому никогда не говорила ему правды на исповеди. Что-то мешало мне. Он, вероятно, об этом догадывался.
– Ле Муан через несколько дней отправляется с отрядом к мысу Киберон, – произнес он задумчиво.
– Зачем?
– Там, вероятнее всего, произойдет высадка королевской армии и англичан. Шуаны должны присоединиться к ним.
– И вы думаете, крестьяне согласятся уйти так далеко от деревни?
– Кто знает, кто знает…
Я протянула ему на ладони. несколько ягод земляники Он взял, кивком поблагодарил меня, а потом вдруг произнес:
– Что бы вы сказали, сударыня, если бы я попросил вас спрятать на время у себя в Сент-Элуа партию английского оружия?
Земляника застряла у меня в горле. Я уже и забыла обещание, данное Ле Муану, да и больше всего на свете сейчас я боялась быть во что-то замешанной. Конечно, я на стороне белых. Но, видит Бог, я слишком хорошо знаю, что такое республиканские тюрьмы, и ни за что не хотела бы оказаться там снова.
– Вы… вы полагаете, что мой несчастный замок – именно то, что вам нужно? – пробормотала я в замешательстве.
Священник снял шляпу, откинул назад белокурые волосы. Лицо его было задумчиво и меланхолично.
– Это всего лишь несколько дней, сударыня. Потом за ним явятся шуаны из Морбигана.
– Да, но если здесь вдруг появится какой-нибудь летучий отряд синих? Они снова сожгут Сент-Элуа, а меня пристрелят!
– Если они появятся, мы разобьем их.
Он взглянул на меня и мягко добавил:
– Нам никак не обойтись без вас, Сюзанна, поймите это. У вас много счетов с революцией. Почему бы вам не поквитаться?
– Вы думаете, – спросила я, уже почти сдавшись, – что мой отец позволил бы мне в это вмешиваться? Сомневаюсь.
– Увы, вашего отца нет. Если бы он был, мы бы и не подумали вас тревожить. Он сам был бы нашим предводителем и решал бы все вопросы.
Я только позже поняла, что меня так удивило и смягчило в его словах. Он впервые назвал меня Сюзанной, назвал как друг. Честное слово, дружба меня к чему-то обязывала.
И уже почти согласившись, я подумала: «Надо же! Именно так всегда и получается. Война вторгается в мою жизнь как раз тогда, когда я меньше всего этого желаю. И ожидаю. Когда этому будет конец?»
В полночь, замирая от страха, я следила, как шуаны переносили английские ружья в мой погреб, маскировали их бочками с солониной. Конечно, уверяла я себя, ничего не случится. Уже много месяцев я не видела в этих краях ни одного синего.
И все-таки, подумала я, как странно, что эту операцию осуществляет отец Медар – священник, католик, христианин, которому прекрасно известно, что убийство относится к числу смертных грехов.
Глава вторая
«Сюзанна – звезда морей»
1
– Нет, мадам, все это мне не нравится, – ворчала Маргарита, готовя начинку из айвы для пирога. – Вот вы все на одну себя полагаетесь, а я на вашем бы месте совсем иначе поступила. Времена, кажется, меняются. И совсем неплохо было бы вам выйти замуж. Сколько аристократов возвратилось из эмиграции! Вот я слышала, что младший де Фонтенэ вернулся в свое поместье. Ведь это в трех лье от нас, совсем близко… Почему бы вам не познакомиться с ним?
– Да ведь мы знакомы. Просто он не заезжает сюда. А если заедет, я с радостью с ним поговорю – как соседка.
Я месила тесто и слушала болтовню Маргариты.
– Ты считаешь, я плохо справляюсь одна?
– Нет. Но разве нужно вам это? С мужем дела бы у вас заспорились. Женщина должна быть замужем.
Я пожала плечами.
– Вряд ли кто-то захочет жениться на мне, Маргарита, я слишком бедна. К тому же у меня трое детей. Да и это не имеет значения, потому что я сама не хочу замуж. Во-первых, мне правится быть свободной, когда никто меня не стесняет, а во-вторых, ты же знаешь, что для меня только принц, граф или герцог может быть впору, – на меньшее я не согласна…
Маргарита видела, что я говорю с ней не совсем серьезно, и с ворчанием оставила свои попытки. Мы продолжали работу, углубившись каждая в свои мысли.
Замужество? Мне становилось тошно при одной только мысли о мужчинах. Да, о мужчинах вообще. Родильная горячка, после которой я едва не умерла, казалось, выжгла из меня вообще все женское. Внутри у меня все будто умерло, погасло. Вероника и Изабелла, болезнь, унизительный разрыв с Клавьером – все это стоило мне слишком дорого, чтобы я захотела еще раз броситься в ад, именуемый любовью. Да и есть ли она, эта любовь? Я усмехнулась, подсыпая муки в тесто. Меня никто не любил. Мною пользовались – это было. Со мной развлекались – это тоже было. Заключали пари, в которых я была главным призом. Куклой, игрушкой, шлюхой – кем угодно была я, только не человеком.
Может быть, подумала я, когда пройдет год или два, я немного оттаю, но и это еще не известно, да и пойдет ли такое оттаивание мне на пользу? Мне так хорошо сейчас, летом, в Бретани, среди этих изумрудных лугов, сосновых и дубовых лесов, в своем доме, в окружении своих детей… Тут, по крайней мере, я была хозяйкой.
Скрипнула дверь.
– Вы позволите?
Я увидела отца Медара и улыбнулась в ответ на его приветствие. Меня удивил его наряд: не обычная сутана, а сюртук, портупея, шляпа и сапоги, сплошь забрызганные грязью.
– Я только что с моря, сударыня, – пояснил он поспешно. – У меня к вам очень серьезный разговор.
Я попросила его подождать, пока я поставлю айвовый пирог в печь. Лихорадочная дрожь охватила меня: я подумала, что речь снова пойдет об оружии. Маргарита вышла, но я знала, что она подслушивает за дверью, и не препятствовала этому.
Я вытерла руки и встревоженно присела к столу.
– Что вы скажете, отец Медар?
– У меня две новости для вас: одна, по правде говоря, ужасна, вторая, может быть, приятна. Выбирайте, какую вы хотите услышать первой.
Он был искренне удручен, на его обычно бледном лице выступил легкий румянец. Я призвала на помощь все свои силы. Дурных новостей давно не было – надо было ожидать, что они появятся.
– Хотите стаканчик яблочного сидра, отец Медар?
– Да, – ответил он, мельком взглянув на меня. – Вы удивительно спокойны, сударыня. Какую новость вы предпочитаете?
– Первой – дурную, – сказала я, наливая ему сидр.
И тогда он рассказал мне о разгроме белых на мысе Киберон.
Десантом аристократов, высадившихся на побережье Бретани, командовали д'Эрвильи и Пюизэ, не ладившие между собой. Давно задуманная экспедиция вначале шла очень удачно: 25 июня 1795 года под прикрытием английского флота в Карнакской бухте высадились четыре с половиной тысячи эмигрантов и солдат. Чуть позже подошло и несколько тысяч шуанов, предупрежденных о высадке заранее. Город Орэ был взят без затруднений. Экспедицию сопровождал епископ Дольский, назначенный папским наместником на всю Бретань.
Но и синие не были застигнуты врасплох. Генерал Гош в это время был в Ванне и, узнав о высадке, созвал к себе подкрепления со всей Бретани. Эмигранты не взяли Ванна и отступили на полуостров Киберон, овладев фортом Пантьевр, господствовавшим над узким проходом перешейка, соединяющего его с материком.
30 июня Гош, у которого сил было в три раза больше, отнял Орэ, а затем выстроил перед фортом Пантьевр на утесе, нависавшем над морским берегом, длинное укрепление в семьсот туазов, вооруженное пушками и редутами по бокам, чтобы лишить эмигрантов возможности отступить. Аристократы тем временем ждали прибытия второй военной бригады из Англии. Бригадой командовал двадцативосьмилетний герцог де Сомбрейль. Он прибыл в Пантьевр 15 июля, привезя с собой две тысячи подкрепления.
Сразу после его прибытия д'Эрвильи и Пюизэ дали приказ наступать на республиканскую линию окопов, предприняв в то же время диверсионные атаки на фланги при помощи высаженных ими отрядов. Гош открыл огонь из батарей. Д'Эрвильи был тяжело ранен. После тяжелых потерь эмигрантам – их была всего горстка по сравнению с синей армией – пришлось отступить.
16 июля синие подошли к самому форту. Из Парижа прибыли эмиссары Конвента Блад и Тальен. От двух перебежчиков Гош узнал о расположении защитных укреплений крепости. И в бурную ночь, когда небо было покрыто тучами и море бушевало, что заставило английские канонерки удалиться от берега, Гош послал отряд под руководством двух дезертиров для нападения. Отряд бесшумно прошел тайной тропинкой до самого бруствера, и изменники впустили синих. Пантьевр был взят почти без боя.
Положение эмигрантов осложнялось тем, что шуаны, по своей воле пришедшие, чтобы помочь, привели, по своему обыкновению, около четырех тысяч жен и детей, которые теперь находились в военном лагере. Чтобы спасти их жизни, эмигранты вступили в переговоры с Гошем и дали согласие на капитуляцию, если только им гарантируют жизнь и свободу. Гош устно обещал это. Но утром 23 июля он и его армия открыли огонь, оттеснив эмигрантов под обстрелом вглубь полуострова. Пюизэ и его люди сбежали на судах. Сомбрейль, назвавший Пюизэ трусом и не пожелавший убегать, был взят в плен вместе со своим отрядом.
Кроме огромных запасов провианта на армию в 40 тысяч человек, 20 тысяч ружей, 150 тысяч пар обуви, в руки победителей попало не менее 8 тысяч воинов (около 1 тысячи эмигрантов, из которых большинство были дворяне или бывшие офицеры королевского флота). Прежде чем поспешно вернуться в Конвент, чтобы получить лавры победителя, Тальен велел отпустить на свободу жен и детей шуанов. Его товарищ Блад остался на месте и стал организовывать военные комиссии, которые должны были судить эмигрантов. Поскольку первая комиссия стала испытывать некоторое замешательство при мысли, что ей поручено приговорить к смерти военнопленных, которых в христианских странах убивать считается позором, ее быстро распустили и заменили другой, не такой щепетильной.
К смертной казни был приговорен 751 эмигрант, из которых 748 человек были немедленно расстреляны.
– Расстреляны? Их расстреляли?! – переспросила я в ужасе.
– Да, сударыня, – хриплым голосом проговорил отец Медар.
– Расстреляли пленных?!
– Да. Именно так.
У меня в голове всплыл давний эпизод. Тихий городок Лаваль, Лескюр, которого несут на руках шуаны, его запрет даже пальцем прикасаться к нескольким сотням синих, взятых в плен, его приказ делиться с ними хлебом… Я сжала кулаки, вонзила ногти в ладони, пытаясь сдержать охватившие меня ужас и ярость.
Удар был силен, удар в самое сердце. Я даже здесь, в Сент-Элуа, с огромной болью ощутила все его коварство и силу. Это был разгром. Аристократии дали пощечину.
– М-могу я узнать, кто… там был? – проговорила я сдавленным голосом.
– У меня есть список расстрелянных.
Я пробежала его глазами, и на миг для меня словно погас свет. Это было так, будто расстреляли мою семью. Первым стояло имя Сомбрейля. Его отца и брата гильотинировал Робеспьер. С расстрелом герцога прервался и древний род, прервалась последняя ниточка. Лаландель, Пти-Гюйо, Вальдиас – их встречала в Версале. А вот шевалье де Буань, такой веселый, насмешливый, – кто лучше него мог развлечь дам озорными рассказами? Пюисегюр, Ламир, Тентеньяк… Боже мой, а это кто – де Сен-При? Неужели сын старого министра? Ведь ему сейчас не больше шестнадцати!
Боль сжала мне грудь. Безжалостно убиты были самые молодые представители самых заслуженных, знатных родов – их словно отобрали по степени знатности! Это был цвет аристократии, ее надежда. Все они были образованны, мужественны, благородны, и именно за это их предательски и по-дикарски казнили! Казнили пленных! Я подняла глаза на отца Медара. Он был прав: новость действительно дурная. Даже ужасная. Аристократия была обезглавлена – вот что я поняла.
– Кто же ответит за это, сударь? – с трудом проговорила я, сдерживая комок рыданий, подступивший к горлу. – Они убили всех самых знатных аристократов! С кого теперь будет брать пример мой сын?
Священник осторожно сложил и спрятал просмотренный мною кошмарный мартиролог.
– Шаретт попытался отомстить за Киберонскую катастрофу…В качестве репрессии он велел расстрелять без всякой пощады всех взятых в плен республиканцев в количестве нескольких сот человек. Но, как вы сами понимаете, этим нельзя поправить дела.
– Конечно, дела поправить нельзя, – подхватила я запальчиво, – потому что это дело с самого начала выглядело как ловушка. Пюизэ, вы говорите, бежал? Да он же был в 1789 году в Генеральных штатах, приветствовал революцию. Он наверняка и был тем агентом синих, который заманил несколько сотен аристократов в западню. Покончить разом со всеми – что может быть удобнее для этих синих выродков?! С самого начала они понимали, что пока дворяне стоят у них на пути – страной полностью не завладеть…
Поперхнувшись, я умолкла. Сидела уже молча, уставившись взглядом в одну точку. Я не представляла, что последует за киберонским разгромом. Снова террор? Репрессии? Меня снова упрячут в тюрьму? Какой подлостью будет утверждать Республика свою победу?
– Послушайте, сударыня, есть еще и другая, хорошая новость.
Я подняла на священника погасшие глаза.
– Хорошая?
– Мне кажется, вы сочтете ее именно такой. Вы слушаете меня?
– Постараюсь, святой отец.
– Есть еще и вторая экспедиция. Адмирал Уоррен недавно овладел островом Йе, и теперь там высадился граф д'Артуа, чтобы соединиться с Шареттом.
Я тяжело вздохнула. Вторая новость была отнюдь не такая ошеломляющая, как первая. Конечно, хорошо было услышать что-то достойное доверия о графе д'Артуа.
– Я очень рада такой смелости его высочества, – пробормотала я без всякого выражения.
– Вы не поняли меня.
Отец Медар поднялся, взял меня за руку.
– Граф д'Артуа зовет вас к себе.
2
– Он через меня передал вам письмо, мадам.
Я с изумлением глядела на отца Медара, не в силах сразу уяснить, что бы это значило. Вместо объяснений он протянул мне узкий голубой конверт, запечатанный и перевязанный шелковым шнурком. Я почти узнала печать принца.
– Прочтите. То, что вам будет не ясно, я объясню вам сам.
Сообразительность быстро вернулась ко мне. Я наконец-то поняла истинную роль, которую исполняет отец Медар в здешних лесах. Встречается с принцем, привозит от него письма, находится в курсе всех новостей…
– Вы доверенное лицо его высочества, не так ли, святой отец?
– К чему отрицать то, что вы сами поняли, мадам?
– Но почему вы не признавались так долго? Разве вы не знали…
Я хотела спросить: «Разве вы не знали, что связывало меня с принцем?», но осеклась, не зная, прилично ли говорить о таком с духовным лицом, и поэтому выразилась иначе:
– Разве вы не знали, кто отец моего сына?
Отец Медар усмехнулся уголками рта.
– Признаюсь, еще несколько дней назад я об этом и не догадывался.
Я надорвала конверт. Оттуда выпало не письмо, а записка, такая крохотная, что это меня даже задело.
«1 августа 1795 года, у меня. Жду вас».
Ниже стояла подпись – размашистая и неразборчивая.
– Но это же просто насмешка, – проговорила я. – Разве можно назвать это письмом?
– Все, что нужно, он поручил мне передать вам на словах.
– Ну, отец Медар, тогда я жду ваших объяснений.
Честно говоря, мне не очень хотелось отправляться на встречу с принцем крови. У меня сохранились замечательные воспоминания о нем, но, в конце концов, мы не виделись почти шесть лет, и оба мы изменились. Никто из нас особенно не страдал из-за разлуки. Хотя… желание Шарля видеть меня и эта записка явно подтверждают, что разлуку легче перенесла я, а не он.
– Он зовет не только вас. В конце концов я, как священник, никогда бы не взял на себя роль сводника и не устраивал бы любовные свидания даже его высочеству. Граф хочет видеть своего сына. Хочет познакомиться с ним.
Вот эта новость была действительно ошеломляющей. Я проглотила комок, снова подступивший к горлу. Мне вспомнились слова принца, сказанные в моем доме на Виа Рома в Турине: «Я не очень люблю своих детей, тех, что подарила мне моя драгоценная супруга. Ребенок от такой женщины, как вы, моя дорогая, – это нечто иное… Если вы сказали мне правду, будьте уверены, я не забуду этого ребенка». Мне тогда показалось это пустозвонством, обычными обещаниями мужчины, который хочет добиться женщины. Но, похоже, граф д'Артуа оказывается серьезнее, чем я предполагала.
– Святой отец, я поеду, чего бы мне это ни стоило.
Я произнесла это очень решительно. Если речь зашла о Жанно, для меня не существовало сомнений: ехать или не ехать. Мой сын должен познакомиться с человеком, которого я выбрала ему в отцы. От этого зависит будущее Жана. Что я могу ему дать, здесь, в Сент-Элуа? У меня даже нет денег, чтобы заплатить за его образование.
– Отлично, – услышала я голос отца Медара. – Я рад, что удалось так легко вас уговорить. Мы выезжаем в пятницу на рассвете, вернее, даже еще до рассвета. Будьте готовы.
– Да, но…
Я осеклась, пораженная очень неприятной мыслью. Как бы там ни было, я ехала на свидание к бывшему любовнику, и женская гордость ни за что не позволила бы мне показаться в жалком виде. Нельзя, чтобы он счел меня подурневшей. Но как этого избежать, если у меня нет ни одного мало-мальски не то что красивого, но даже приличного платья?
Те обноски, в которых я приехала из Парижа, я и теперь донашивала на кухне. Да еще сшила себе широкую полотняную юбку и два летних лифа – вот это и была моя новая одежда. Ходила я в сабо, как и все вокруг, голову повязывала косынкой. Но как показаться графу д'Артуа в деревянных башмаках? Меня охватил искренний ужас. Да нет, я даже ради сына не смогу предстать перед ним такой. Перед ним, который так ценил в женщине умение одеваться, разбирался в женских туалетах, обожал дарить драгоценности и вообще презирал дам, у которых недоставало вкуса! Это просто кошмар какой-то. Нет, я не могу ехать ни за что!.. Поехать – это все равно что ужаснуть его, вызвать жалость к себе, подвергнуться насмешкам, на которые он был мастер…
– Послушайте, святой отец, – сказала я решительно, – я, вероятно, дала свое согласие опрометчиво. Я…
– Вы что, беспокоитесь о нарядах? Он прислал вам их.
Я была ошеломлена подобным известием. И даже не сразу решила, как поступить с подобными подношениями. Принять? Но будет ли это достойно? Но, с другой стороны, если не принять, то поездка вообще становится несбыточной, а будущее Жанно – неопределенным. Следует, в конце концов, пожертвовать чем-то ради интересов мальчика.
– Да, отец Медар, – проговорила я. – Конечно же, я поеду.
