Роберт Льюис Стивенсон
Чёрная стрела
Глава III
Перевоз у болота
Широкая, медленная, илистая река Тилл вытекала из болот и бесчисленными своими протоками огибала низкие островки, поросшие ивняком.
Река была мутна; но в это яркое, прекрасное утро все казалось красивым. Ветер и нырявшие повсюду большие болотные крысы рябили воду, и в ней отражались клочья голубого улыбающегося неба.
Тропа упиралась в маленькую бухту; на самом берегу стояла уютная хижина перевозчика, построенная из жердей и глины; на крыше ее зеленела трава.
Дик отворил дверь. Внутри, на рваном коричневом плаще, лежал перевозчик и дрожал. Это был долговязый, тощий человек, изнуренный болезнью: его трясла болотная лихорадка.
– А, мастер Шелтон! – сказал он. – Собираетесь на ту сторону? Плохие времена, плохие времена! Будьте осторожны. Здесь разбойничает целая шайка. Поезжайте лучше через мост.
– Нет, я тороплюсь, – ответил Дик. – У меня нет времени, Хью-Перевозчик. Я очень спешу.
– Вы человек упрямый, – проговорил перевозчик, вставая. – Вам очень повезет, если вы благополучно доберетесь до замка Мот. Больше я ничего не скажу.
Он заметил Мэтчема.
– А это кто? – спросил он, прищурив глаза и останавливаясь на пороге своей хижины.
– Это мой родственник, мастер Мэтчем, – ответил Дик.
– Здравствуй, добрый перевозчик! – сказал Мэтчем, который уже слез с коня и вел его под уздцы. – Пожалуйста, спусти лодку. Мы очень торопимся.
Тощий перевозчик продолжал внимательно его разглядывать.
– Черт возьми! – крикнул он наконец и захохотал во всю глотку.
Мэтчем покраснел до ушей и вздрогнул, а Дик, рассвирепев, схватил невежу за плечо.
– Как ты смеешь, грубиян! – крикнул он. – Делай свое дело и не смейся над людьми, которые гораздо знатнее тебя!
Хью-Перевозчик, ворча, отвязал свою лодку и столкнул ее в воду. Дик ввел в лодку коня. Мэтчем тоже забрался в лодку.
– Какой вы маленький, мастер! – сказал Хью, усмехаясь. – Вас, верно, делали по особой мерке… Ну, мастер Шелтон, я к вашим услугам, – прибавил он, берясь за весла. – Даже кошке разрешается смотреть на короля. Разрешите же мне поглядеть на мастера Мэтчема!
– Молчать! – сказал Дик. – Принимайся за дело!
Они выехали из бухточки, и вся ширь реки открылась перед ними. Ежеминутно низкие острова загораживали им путь. Тянулись илистые отмели, качались ветви ив, дрожали камыши, ныряли и пищали болотные крысы. Водный лабиринт казался безлюдным.
– Сударь, – сказал перевозчик, одним веслом управляя лодкой, – говорят, на острове засел Болотный Джон. Он ненавидит всех, кто связан с сэром Дэниэлом. Не лучше ли нам подняться вверх по реке и высадиться на расстоянии полета стрелы от тропинки? Не советую вам спутываться с Болотным Джоном.
– Он тоже в той шайке разбойников? – спросил Дик.
– Об этом я говорить не буду, – сказал Хью. – Но, по-моему, надо плыть вверх по реке, Дик. А то еще, чего доброго, в мастера Мэтчема попадет стрела.
И он опять рассмеялся.
– Пусть будет по-твоему, Хью, – ответил Дик.
– Тогда снимите свой арбалет, – продолжал Хью. – Вот так. Теперь натяните тетиву. Хорошо. Вложите стрелу. Цельтесь прямо в меня и глядите на меня как можно злее.
– Зачем? – спросил Дик.
– Я могу перевезти вас, только подчиняясь насилию, – ответил перевозчик. – Если Болотный Джон догадается, что я перевез вас добровольно, мне будет плохо.
– Разве эти негодяи так сильны? – спросил Дик. – Неужели они осмеливаются распоряжаться лодкой, которая принадлежит сэру Дэниэлу?
– Запомните мои слова, – прошептал перевозчик и подмигнул, – сэр Дэниэл падет. Время его прошло. Он падет!
И взмахнул веслами.
Они долго плыли вверх по реке, обогнули один из островов и осторожно двинулись вниз по узкой протоке вдоль противоположного берега.
– Я высажу вас здесь, за ивами, – сказал Хью.
– Тут нет тропинки, – сказал Дик. – Тут только ивы, болота и трясина.
– Мастер Шелтон, – ответил Хью, – я не могу везти вас дальше. Я о вас беспокоюсь, не о себе. Он все время следит за моим перевозом с луком наготове. Всех сторонников сэра Дэниэла он подстреливает, как кроликов. Он поклялся распятием, что ни один друг сэра Дэниэла не уйдет отсюда живым. Если бы я не знал вас издавна – когда вы были вот таким, – я бы повез вас дальше. В память прежних дней и ради вот этой игрушки, которую вы везете с собой и которая негодна ни для ран, ни для войны, я рискнул своей несчастной головой и согласился перевезти вас на тот берег. Будьте довольны и этим. Больше я сделать ничего не могу, клянусь вам спасением своей души!
Хью еще говорил, перестав грести, как вдруг на острове среди ив кто-то громко крикнул; раздался треск ветвей – видимо, какой-то сильный человек торопливо продирался сквозь чащу.
– Черт! – крикнул Хью. – Он все время был на острове!
И одним взмахом весла Хью круто повернул лодку к берегу.
– Грозите мне луком, добрый Дик! – взмолился он. – Грозите так, чтобы это было видно. Я старался спасти ваши шкуры, спасите теперь мою!
Лодка с треском влетела в чащу ив. Мэтчем, бледный, но решительный и проворный, повинуясь приказанию Дика, перепрыгивая через скамейки, выскочил из лодки на берег. Дик взял лошадь под уздцы и хотел последовать за ним; но пробраться с лошадью сквозь густую чащу ветвей было не так легко, и он замешкался. Лошадь била ногами и ржала, а лодка качалась из стороны в сторону.
– Здесь невозможно вылезть на берег, Хью! – крикнул Дик, продолжая, однако, отважно тащить сквозь чащу заупрямившуюся лошадь.
На берегу появился высокий человек с луком в руке. Дик, оглядев его краем глаза, заметил, что тетиву он натягивает с трудом и что лицо его раскраснелось от быстрого бега.
– Кто идет? – крикнул незнакомец. – Хью, кто идет?
– Это мастер Шелтон, Джон, – ответил перевозчик.
– Стой, Дик Шелтон! – крикнул человек на острове. – Клянусь распятием, я не сделаю тебе ничего плохого! Стой!.. А ты, Хью, поезжай назад.
Дик в ответ выругался.
– Ну, если так, ты пойдешь пешком! – крикнул человек на острове и пустил стрелу.
Лошадь, пораженная стрелой, забилась от боли; лодка опрокинулась, и через минуту все уже барахтались в воде, борясь с течением.
Прежде чем Дик вынырнул на поверхность, его отнесло уже на целый ярд от берега, он ничего еще не успел разглядеть, как руки его судорожно ухватились за какой-то твердый предмет, который с силой поволок его куда-то вперед. Это был хлыст, ловко протянутый ему Мэтчемом с ивы, повисшей над водой.
– Клянусь небом, – воскликнул Дик, когда Мэтчем выволок его на берег, – ты спас мне жизнь! Я плаваю, как пушечное ядро.
Он обернулся и глянул в сторону острова. Хью-Перевозчик плыл рядом со своей лодкой и был уже на полпути между берегом и островом. Болотный Джон яростно орал на него, требуя, чтобы он плыл быстрее.
– Бежим, Джон! – сказал Шелтон. – Бежим! Прежде чем Хью переправит свою лодку на остров, мы будем уже так далеко, что они не найдут нас.
И, подавая пример, он побежал, продираясь сквозь заросли ив и прыгая с кочки на кочку. У него не было времени выбирать направление; он мчался наугад, стараясь как можно скорее убежать подальше от реки.
Однако почва постепенно стала подниматься, и это убедило его, что направление выбрано им правильно. Наконец болото осталось позади; под их ногами была сухая, твердая земля, а вокруг, среди ив, росли вязы.
Мэтчем, сильно отставший, внезапно упал.
– Брось меня, Дик! – крикнул он, задыхаясь. – Я не могу больше бежать…
Дик повернулся и подошел к нему.
– Бросить тебя, Джон! – воскликнул он. – Нет, на такую подлость я не способен. Ведь ты не бросил меня, когда я тонул, хотя тебя могли застрелить, а спас мою жизнь. Ты и сам мог утонуть, потому что одни только святые знают, как это я не стащил тебя за собой в воду.
– Нет, Дик, я бы спас и тебя, – сказал Мэтчем. – Я умею плавать.
– Умеешь плавать? – воскликнул Дик, широко раскрыв глаза.
Это был единственный из мужских талантов, которым он не обладал. В ряде искусств, которыми он восхищался, умение плавать стояло на втором месте после умения убить человека на поединке.
– Вот мне урок никогда никого не презирать, – сказал он. – Я обещал тебе охранять тебя до самого Холивуда, а вышло так, Джон, что ты охраняешь меня.
– Теперь мы с тобой друзья, Дик, – сказал Мэтчем.
– Я никогда тебе врагом не был, – ответил Дик. – Ты по-своему храбрый малый, хотя, конечно, молокосос. Никогда я таких, как ты, не видел. Ну, отдышался? Идем дальше. Тут не место для болтовни.
– У меня очень болит нога, – сказал Мэтчем.
– Я совсем забыл о твоей ноге, – проговорил Дик. – Придется идти осторожнее. Хотел бы я знать, где мы находимся! Я потерял тропинку… Впрочем, это, может быть, к лучшему. Если они караулят на перевозе, они могут караулить и на тропинке. Вот было бы хорошо, если бы сэр Дэниэл прискакал сюда с полсотней воинов! Он разогнал бы всю эту шайку, как ветер разгоняет листья. Идем, Джон! Обопрись о мое плечо, бедняк. Какой ты низенький – тебе даже не достать до моего плеча! Сколько тебе лет? Двенадцать?
– Нет, мне шестнадцать, – сказал Мэтчем.
– Значит, ты плохо рос, – сказал Дик. – Держи меня за руку. Мы пойдем медленно, не бойся. Я обязан тебе жизнью, а я за все хорошо плачу, Джон, – и за доброе и за злое.
Они поднимались по откосу.
– В конце концов мы выберемся на дорогу, – продолжал Дик, – и тогда двинемся вперед. Какая у тебя слабая рука, Джон! Я бы стыдился, если бы у меня была такая рука. Хью-Перевозчик, кажется, принял тебя за девчонку, – прибавил он и рассмеялся.
– Не может быть! – воскликнул Мэтчем и покраснел.
– А я готов биться об заклад, что он принял тебя за девчонку! – настаивал Дик. – Но его и нельзя винить. Ты больше похож на девушку, чем на мужчину. И знаешь, мальчишка из тебя вышел довольно нескладный, а девчонка вышла бы очень красивая. Ты был бы хорошенькой девушкой.
– Но ведь ты не считаешь меня девчонкой? – сказал Мэтчем.
– Конечно, не считаю. Я просто пошутил, – сказал Дик. – Из тебя со временем выйдет настоящий мужчина! Еще, пожалуй, прославишься своими подвигами. Интересно знать, Джон, кто из нас первый будет посвящен в рыцари? Мне смертельно хочется стать рыцарем. «Сэр[11] Ричард Шелтон, рыцарь» – вот это здорово звучит! Но и «сэр Джон Мэтчем» звучит недурно.
– Постой, Дик, дай мне напиться, – сказал Мэтчем, останавливаясь возле светлого ключа, вытекавшего из холма и падавшего в песчаную ямку не больше кармана. – Ах, Дик, как мне хочется есть! У меня даже сердце ноет от голода.
– Отчего ж ты, глупец, не поел в Кэттли? – спросил Дик.
– Я дал обет поститься, потому что… меня вовлекли в грех, – запинаясь, ответил Мэтчем. – Но теперь я с удовольствием съел бы даже корку сухого хлеба.
– Садись и ешь, – сказал Дик, – а я пойду поищу дорогу.
Из сумки, висевшей у него на поясе, он вынул хлеб и куски вяленой свинины. Мэтчем с жадностью набросился на еду, а Дик исчез среди деревьев.
Скоро он дошел до оврага, на дне которого журчал ручей. За оврагом деревья были выше; там росли уже не ивы и вязы, а дубы и буки. Шелест листьев, колеблемых ветром, заглушал звуки его шагов; однако Дик осторожно крался от одного толстого ствола к другому и зорко глядел по сторонам. Внезапно перед ним, словно тень, мелькнула лань и скрылась в чаще. Он остановился, огорченный. Испуганная лань может выдать его врагам. Вместо того чтобы идти дальше, он подошел к ближайшему высокому дереву и быстро полез вверх.
Ему повезло: дуб, на который он взобрался, был самым высоким деревом в этой части леса. Когда Дик влез на верхний сук и, раскачиваясь на ветру, глянул вдаль, он увидел всю болотную равнину до самого Кэттли, увидел Тилл, вьющийся среди лесистых островов, и прямо перед собой – белую полосу большой дороги, бегущей через лес. Лодку уже подняли, перевернули, и она плыла по реке к домику перевозчика. Кроме этой лодки, нигде не было ни малейшего признака присутствия человека, только ветер шумел в ветвях. Дик уже собирался спускаться, как вдруг, кинув последний взгляд вокруг, заметил ряд движущихся точек посреди болота. Очевидно, какой-то маленький отряд быстро шел по тропинке. Это его встревожило; он поспешно спустился на землю и вернулся через лес к товарищу.
Глава IV
Молодцы из зеленого леса
Мэтчем успел хорошо отдохнуть, и мальчики, подстегиваемые всем тем, что видел Дик, поспешно выбрались из чащи, беспрепятственно пересекли дорогу и двинулись вверх по склону холмистого кряжа, на котором рос Тэнстоллский лес. Здесь, между купами деревьев, простирались песчаные лужайки, заросшие вереском и дроком; кое-где попадались старые тисы. Почва становилась все более неровной; ежеминутно на пути попадались бугры и овраги. Ветер дул все яростнее и сгибал стволы деревьев, как тонкие удочки.
Они вышли на лужайку. Внезапно Дик упал на землю ничком и медленно пополз назад, к деревьям. Мэтчем, не заметивший никакой опасности и очень удивленный, последовал, однако, примеру товарища. И только когда они спрятались в чаще, он спросил, что случилось.
Вместо ответа Дик показал ему пальцем на старую сосну, которая росла на другом конце лужайки, возвышаясь над всем соседним лесом и отчетливо выделяясь на светлом небе своей мрачной зеленью. Внизу ствол ее был прям и толст, как колонна. Но на высоте пятидесяти футов он раздваивался, образуя два толстых сука; между этими суками, словно моряк на мачте, стоял человек в зеленой куртке и зорко смотрел вдаль. Солнце сияло на его волосах; прикрыв глаза рукой, он с правильностью машины медленно поворачивал голову то в одну сторону, то в другую.
Мальчики переглянулись.
– Попробуем обойти его слева, – сказал Дик. – Мы чуть не попались, Джон.
Десять минут спустя они выбрались на хорошо утоптанную тропинку.
– Этой части леса я совсем не знаю, – проговорил Дик. – Куда приведет нас эта тропинка?
– Увидим, – сказал Мэтчем.
Тропинка привела их на вершину холма и стала спускаться в овраг, напоминавший большую чашу. Внизу, в густой чаще цветущего боярышника, они увидели развалины какого-то дома – несколько обгорелых бревенчатых срубов без крыш да высокую печную трубу.
– Что это? – спросил Мэтчем.
– Клянусь небом, не знаю, – ответил Дик. – Я здесь ничего не знаю. Надо быть осторожными.
Они медленно спускались, продираясь сквозь заросли боярышника; сердца их стучали. Здесь, видимо, еще недавно жили люди. В чаще попадались одичавшие фруктовые деревья и огородные овощи; солнечные часы, поваленные, лежали в траве. Очевидно, тут прежде был сад. Пройдя еще немного, они вышли к самому дому.
Когда-то это было красивое и прочное здание. Его окружал глубокий ров; но теперь ров высох, на дне его валялись камни, упавшее бревно было перекинуто через него, словно мост. Две стены еще стояли, и солнце сияло сквозь их пустые окна; но вся остальная часть здания рухнула и лежала грудой обломков, почерневших от огня. Внутри уже зеленело несколько молоденьких деревьев, выросших из щелей.
– Мне кажется, – прошептал Дик, – это Гримстон. Он принадлежал когда-то Саймону Мэлмсбери; сэр Дэниэл разрушил его. Пять лет назад Беннет Хэтч сжег этот дом. И, сказать по правде, напрасно – дом был красивый.
Внизу, в овраге, было безветренно и тепло. Мэтчем тронул Дика за плечо и предостерегающе поднял палец.
– Тсс! – сказал он.
Странный звук нарушил тишину. Он повторился еще несколько раз, прежде чем они догадались, что он означает. Казалось, какой-то грузный человек прочищает себе горло; затем хриплый, фальшивый голос запел:
Король спросил, вставая, веселых удальцов:
«Зачем же вы живете в тени густых лесов?»
И Гамелин бесстрашный ему ответил сам:
«Кому опасен город, тот бродит по лесам».
Певец умолк; слабо лязгнуло железо, и все затихло.
Мальчики смотрели друг на друга. Кто бы ни был их незримый сосед, он находился как раз по ту сторону развалин. Мэтчем внезапно покраснел и двинулся вперед; по упавшему бревну он перешел через ров и осторожно полез на огромную кучу мусора, наполнявшую внутренность разрушенного дома. Дик не успел удержать его, и теперь ему оставалось только следовать за ним.
В углу разрушенного дома два бревна упали крест-накрест, отгородив от мусора пустое пространство не больше чулана. Мальчики спустились туда и спрятались. Через маленькую бойницу они могли видеть все, что происходило за домом.
То, что они увидели, ужаснуло их; они попали в отчаянное положение. Уйти отсюда было немыслимо; даже дыхание свое приходилось им сдерживать. Возле рва, футах в тридцати от того места, где они сидели, пылал костер; над костром висел железный котел, из которого валил густой пар, а рядом с костром стоял высокий, тощий краснолицый человек. В правой руке он держал железную ложку; на поясе у него висели охотничий рог и большой кинжал. Казалось, он прислушивался к чему-то; видимо, он слышал, как они вошли в дом. Это и был, несомненно, певец; он, вероятно, мешал в котле, когда шорох чьих-то шагов на мусорной куче донесся до его слуха. Немного дальше лежал, закутавшись в коричневый плащ, еще один человек; он крепко спал. Бабочка порхала над его лицом. Все это происходило на лужайке, белой от маргариток. На цветущем кусте боярышника были развешаны лук, колчан со стрелами и кусок оленьей туши.
Наконец долговязый перестал прислушиваться, поднес ложку ко рту, лизнул ее и снова принялся мешать в котле, напевая.
«Кому опасен город, тот бродит по лесам», –
хрипло пропел он, возвращаясь к тем самым словам своей песни, на которых остановился.
«Сэр, никому на свете мы не желаем зла,
Но в ланей королевских летит порой стрела».
Время от времени он черпал из котла свое варево, дул на него и пробовал с видом опытного повара. Наконец он, видимо, решил, что похлебка готова, вытащил из-за пояса рог и трижды протрубил в него.
Спящий проснулся, перевернулся на другой бок, отогнал бабочку и поглядел по сторонам.
– Чего ты трубишь, брат? – спросил он. – Обедать пора, что ли?
– Да, дурачина, обед, – сказал повар. – Неважный обед, без эля и без хлеба. Невесело сейчас в зеленых лесах. А бывали времена, когда добрый человек мог здесь жить, как архиепископ, не боясь ни дождей, ни морозов; ему хватало и эля и вина. Но теперь дух отваги угас в людских сердцах. А этот Джон Мщу-за-всех, спаси нас бог и помилуй, просто воронье пугало.
– Тебе лишь бы наесться и напиться, Лоулесс, – ответил его собеседник. – Подожди, еще вернутся хорошие времена.
– Я с детства жду хороших времен, – сказал повар. – Был я монахом-францисканцем; был королевским стрелком; был моряком и плавал по соленому морю; приходилось мне бывать и в зеленом лесу, приходилось постреливать королевских ланей. И чего же я достиг? Ничего! Напрасно я не остался в монастыре. Игумен Джон гораздо почетнее, чем Джон Мщу-за-всех… Клянусь Богородицей, вот и они.
На поляне, один за другим, появлялись рослые, крепкие молодцы. У каждого была своя чашка, сделанная из коровьего рога; зачерпнув похлебку из котла, они садились на траву и ели. И одеты и вооружены они были по-разному: одни носили грубо тканные рубахи, и все оружие их состояло из ножа да старого лука; другие одевались, как настоящие лесные франты: шапка и куртка из темно-зеленого сукна, стрелы, украшенные перьями, за поясом – рог на перевязи, меч и кинжал на боку. Они были очень голодны и потому молчаливы; ворчливо здороваясь, они с жадностью набрасывались на мясо.
Их собралось уже человек двадцать, когда в кустах боярышника вдруг раздались радостные голоса и на поляну вышли пятеро мужчин, таща носилки. Рослый, плотный человек с сединой в волосах, с загорелым, как прокопченный окорок, лицом шел впереди. Нетрудно было угадать, что он здесь начальник: за плечами его висел лук, в руке он держал рогатину.
– Ребята! – крикнул он. – Веселые мои друзья! Вы тут ели всухомятку и свистели от голода! Но я всегда говорил: потерпите, счастье еще улыбнется нам. И оно уже начало улыбаться. Вот первый посланец счастья – добрый эль!
И под гул одобрительных возгласов носильщики опустили носилки, на которых оказался большой бочонок.
– Но торопитесь, ребята, – продолжал пришедший. – Нам предстоит работа. К перевозу подошел отряд стрелков. На них красное с синим; все они – наши мишени; все они испробуют наших стрел, ни один из них не пройдет живым через лес! Нас здесь пятьдесят человек, и каждому из нас нанесена обида: у одного похитили землю, у другого – друзей; одного обесчестили, другого изгнали. Мы все обижены! Кто же нас обидел? Сэр Дэниэл, клянусь распятием! Неужели мы ему позволим спокойно пользоваться похищенным у нас добром? Сидеть в наших домах? Пахать наши поля? Есть мясо наших быков? Нет, не позволим! Его защищает закон; перья судейских писак всегда на его стороне. Но я приберег для него у себя за поясом такие перья, с которыми ему не совладать!
Повар Лоулесс пил уже второй рог эля; он приподнял его, как бы приветствуя оратора.
– Мастер Эллис, – сказал он, – вы помышляете только о мести. Ну что ж, вам так и подобает. Но у меня, у вашего бедного брата по зеленому лесу, никогда не было ни земель, ни друзей, и мне нечего оплакивать; я человек маленький и помышляю не о мести, а о прибыли. Я предпочитаю благородное золото и мех с канарским вином самой сладкой мести в мире!
– Лоулесс, – последовал ответ, – чтобы вернуться в замок Мот, сэр Дэниэл должен пройти через лес. Мы позаботимся о том, чтобы этот путь обошелся ему дороже всякой битвы. Все знатные друзья его разбиты, и никто ему не поможет. Мы окружим старого лиса со всех сторон, и он погибнет. Это жирная добыча! Ее хватит на обед нам всем.
– Много я уже едал таких обедов, – сказал Лоулесс. – Но готовить их – дело трудное, и можно обжечься, добрый мастер Эллис. А чем мы занимаемся в ожидании этого жирного обеда? Мы мастерим черные стрелы, мы сочиняем стишки, мы пьем чистую, холодную воду – пренеприятный напиток.
– Ты ненадежен, Уилл Лоулесс. От тебя все еще пахнет монастырской кладовой. Жадность погубит тебя, – ответил Эллис. – Мы забрали двадцать фунтов у Эппльярда. Мы забрали семь марок у гонца вчера ночью. Третьего дня мы забрали пятьдесят у купца…
– А сегодня, – сказал один из молодцов, – я остановил возле Холивуда жирного продавца индульгенций. Вот его кошелек.
Эллис пересчитал содержимое кошелька.
– Сто шиллингов! – проворчал он. – Дурак, у него наверняка гораздо больше было спрятано в туфлях или вшито в капюшон. Ты младенец. Том Кьюкоу, ты упустил рыбку.
Тем не менее Эллис небрежно сунул кошелек себе в карман. Он стоял, опираясь на рогатину, и разглядывал своих товарищей. Они жадно глотали вареную оленину и запивали ее элем. День выдался хороший, им повезло, но дело не ждало: нужно было есть быстро. Некоторые, наевшись, повалились на траву и сразу заснули, словно удавы, другие болтали или чинили оружие. А один, оказавшийся весельчаком, поднял рог с элем и запел:
Привольно весной под сенью лесной!
Как запах жареного хорош,
Как весел и дружен приятельский ужин,
Когда ты оленя убьешь!
Дождешься дождей, холодных ночей,
Короткого зимнего дня –
С гульбой попрощайся, домой возвращайся,
Сиди до весны у огня.
Мальчики лежали и слушали. Ричард снял свой арбалет и держал наготове железный крючок, чтобы натянуть тетиву. Они не смели шевельнуться; вся эта сцена из лесной жизни прошла перед их глазами, как в театре. Но тут внезапно наступил антракт. Как раз над их головами торчала высокая дымовая труба. Раздался пронзительный свист, затем стук, и обломки стрелы упали к ногам мальчиков. Кто-то – быть может, тот часовой на сосне, которого они видели, – издалека пустил стрелу в верхушку трубы.
Мэтчем тихонько вскрикнул; даже Дик вздрогнул и выронил крючок. Но людей, сидевших на полянке, стрела эта не испугала: для них она была условным сигналом, которого они давно ожидали. Они все разом вскочили на ноги, подтягивая пояса, проверяя тетивы, вытаскивая из ножен мечи и кинжалы. Эллис поднял руку; вид у него был властный и неукротимый, белки глаз ярко сияли на его загорелом лице.
– Ребята, – сказал он, – вы все знаете свое дело. Пусть ни один из них не выскользнет живым из ваших рук! Эппльярд – это был всего только глоток виски перед обедом, а сейчас начнется самый обед. Я должен отомстить за троих: за Гарри Шелтона, за Саймона Мэлмсбери и… – тут он ударил себя кулаком в широкую грудь, – и за Элллиса Дэкуорта! И, клянусь небом, я отомщу!
Какой-то человек, раскрасневшийся от быстрого бега, продрался сквозь кусты и выбежал на поляну.
– Это не сэр Дэниэл! – проговорил он, тяжело дыша. – Их всего семь человек. Стрела долетела до вас?
– Только что, – ответил Эллис.
– Черт побери! – выругался прибежавший. – Я даже пообедать не успею!
В течение одной минуты вся шайка «Черная стрела» покинула поляну перед разрушенным домом; котел, затухавший костер да оленья туша на кусте боярышника – вот и все, что осталось от них.
