Рина Когтева
Акрополь
Лиза смотрела на него широко открытыми от удивления глазами.
– Вопросы? – повторил Верц.
– А сердце? – тихо спросила Лиза.
Верц зевнул и сделал глоток из пластикового стакана.
– Сердце мы вам пересадили. Ваше падение спровоцировало несколько аварий, одна со смертельным исходом. Донор оказался подходящим. Еще вопросы?
Через три дня Лиза Карранса вышла из дверей госпиталя Святой Елены на мрачную пустынную улицу. Она стояла, смотрела по сторонам и не могла понять, что ей делать дальше. Куда ей идти? Было часов шесть утра, в воздухе еще ощущалась ночная прохлада, предрассветные сумерки медленно отступали. Лиза нервно натянула рукава куртки на ладони. В больнице ей дали одежду: длинную юбку, кофту с длинными рукавами и куртку – все неопределенного цвета и сильно застиранное, скорее всего то, что отдавали случайные благотворители.
Когда она уходила, никто ее не задерживал, и не желал удачи, только Теодор Верц перед тем, как расписаться в ее карте, протянул ей визитную карточку, на которой было название больницы и телефон.
– Мы всегда будем рады лишней паре рук, и всегда найдем этой паре рук крышу над головой, – сказал он, не поднимая глаз от карты. – Но это, конечно, вам не понадобится. Ведь вы не доживете и до вечера с вашим настроем, не так ли? – он с громким хлопком бросил карту на стол, посмотрел на Лизу и в очередной раз вымученно улыбнулся.
Лиза не ответила, просто взяла карточку, развернулась и пошла к дверям. И вот теперь она стояла на улице и не знала, как быть дальше.
На самом деле решения было два, и Лиза прекрасно это понимала. Ей оставалось только пойти в Административный центр, и встать на учет, как падшей. Или ей нужно было пойти в сторону реки и утонуть. Из глаз полились слезы. Ей нужно было принять решение, к которому ее готовили всю жизнь. Ее учили, что когда умирает Хозяин, тот, кто в Списках, тоже должен умереть.
Лиза побрела в сторону реки, она плохо понимала, где находится. Это была самая бедная часть города, трущобы, в которых жили люди, даже не пытавшиеся воспользоваться всем тем, что могли дать Знающие. Те, кто в Списках, считали, что такие люди слишком глупы, чтобы понять, какие блага они могут получить, но Лизе всегда казалось, что это чересчур простое объяснение. Может быть, они не хотели не потому, что были глупыми, а потому что им хватало того, что у них есть? Вообще, объяснения, которые бытовали среди тех, кто в Списках, казались Лизе слишком простыми и однобокими. Она всегда была тихой, замкнутой, никогда не могла заговорить первой с человеком. Даже на собраниях тех, кто в Списках, она сидела молча и отвечала, только когда к ней обращались. Все это время Лиза внимательно наблюдала за окружающими, мысленно оценивая их, предполагая про себя мотивы их поступков. Она соотносила свои наблюдения с тем, чему ее учили, и часто приходила к выводу, что человек гораздо сложнее, чем ей пытались внушить. Еще ей всегда казалось странным, что те, кто в Списках, считали себя выше остальных людей. На самом деле они были совершенно одинаковыми, просто одним лотерея жизни дала возможность вытянуть счастливый билет, а другим – нет. Иногда Лизе приходило в голову, что если бы она высказала свои мысли Знающим, то, возможно, продвинулась бы на пару ступеней на лестнице Философии, но она никогда не могла побороть природной скромности.
В воздухе появился запах сырости, стали доноситься крики чаек. Лиза поняла, что идет в правильном направлении.
Вот, казалось бы, взять даже этот обычай: умирать, когда умирает Хозяин. Конечно, это было верно с точки зрения Философии Знающих, и те, кто в Списках, должны были принимать этот обычай. Но как, скажите, можно его понять, когда для этого нужно пройти всю лестницу Философии, а ни один человек никогда ее не проходил? То есть мы вынуждены играть по правилам, которых не понимаем, более того заранее известно, что мы не способны их понять, но все равно мы должны им подчиняться. Почему не дать возможность добраться до вершины лестницы, и уже там, с полным осознанием того, что то, что ты делаешь – полностью обоснованное и правильное решение, прекратить добровольно свою жизнь? Это казалось Лизе странным. Поэтому у меня и не получилось умереть, подумала она, наверное, я подсознательно не хотела исполнять свой долг. Над головой носились чайки, подул легкий бриз, река была все ближе.
Смогу ли я на этот раз? – подумала Лиза. И поняла, что сможет, но не потому что ее вело чувство долга, а потому что у нее не было выбора. Сейчас это будет не исполнение ритуала, а просто самоубийство отчаявшегося человека, которому некуда идти. Ничего из ряда вон выходящего. Просто, когда ее тело выловят из воды, и обнаружат перечеркнутый знак на плече, никого больше не будут волновать обстоятельства ее смерти. Тело передадут Знающим, и они кремируют останки, выбив ее имя в длинном ряду на Аллее Памяти.
Из-за поворота показалась река, Лиза перешла дорогу, приблизилась к парапету и посмотрела вниз, по воде плыл мусор. Лиза посмотрела вокруг: на набережной стояли длинные невысокие серые здания, скорее всего, склады, не было видно ни одного человека. Лиза перевела взгляд на воду. Падение ее не убьет, она в любом случае попытается инстинктивно выплыть. Она посмотрела под ноги. Около парапета лежал довольно большой осколок кирпича. Лиза вздохнула. Если встать на парапет и со всей силы ударить себя кирпичом по голове, то она, скорее всего, потеряет сознание и упадет в воду. А там уже вряд ли ей повезет настолько, что она снова останется в живых. Лиза наклонилась и подняла осколок кирпича. Происходящее вдруг показалось ей абсурдным. Как можно ударить себя по голове так, чтобы потерять сознание? Рука инстинктивно замедлит движение, и удар получится недостаточно сильным. А может, и нет. Лизе хотелось только одного: чтобы все это как можно быстрее закончилось, совершенно все равно, каким образом. Она вскарабкалась на парапет, посмотрела на отражающиеся в воде яркие цвета неоновых экранов. Такое чувство, что я не убиваю себя, а делаю какую-то нудную механическую работу, подумала Лиза. Она снова вздохнула и отвела руку. На счет «три», решила она и начала считать вслух.
– Один.
Вдалеке загудела баржа.
– Два.
Пронзительно закричала чайка, Лиза напрягла руку перед ударом, сердце начало бешено биться. Сердце… это не ее сердце, это чужое сердце.
И тут что-то щелкнуло в голове. Река исчезла, вместо нее Лиза увидела лобовое стекло, и светящуюся синеватым светом приборную панель автомобиля, горели красные огни фар едущей впереди машины, играла тихая размеренная музыка. Лиза видела все это чужими глазами, видела, как смотрит по сторонам, а потом на мгновенье переводит взгляд на зеркало заднего вида. Потом боковым зрением она уловила движение, и все завертелось вокруг, взгляд уже не мог ни на чем сфокусироваться. А потом был чудовищный удар, за которым последовала чернота.
Лиза очнулась. Она все еще стояла на парапете, кирпич выпал из рук, и, наверное, упал в реку. Лиза тяжело дышала, сердце все еще яростно стучало в груди. Она вспомнила слова Теодора Верца: донор оказался подходящим.
Лиза слезла с парапета, тяжело оперлась об него и уставилась невидящим взглядом на воду. Так она простояла с полчаса, потом достала из кармана карточку.
Госпиталь Святой Елены.
Лиза медленно побрела назад.
Обратно она шла несколько часов: она почти не помнила дороги, поэтому часто заходила не туда. Иногда ей попадались люди, и она спрашивала у них. Так или иначе, когда наступил полдень, Лиза снова стояла у дверей госпиталя Святой Елены. И тут она столкнулась с новой проблемой: она совершенно не понимала, что ей делать теперь. Просто найти Теодора Верца и сказать, что ей нужна помощь? Она помнила, какие слова он сказал ей, когда она уходила, и это не придавало ей оптимизма. Но больше ей не к кому было обратиться. Зайти она не решалась. Лиза вспомнила, что Верц дежурил по двое суток: приходил вечером и уходил вечером через день. Его сменяла такая же уставшая, как и он, женщина. Лиза не помнила ее имени, они не разговаривали ни о чем, кроме того, как она себя чувствовала. Лиза, напрягла память. Да, вчера днем тоже был Верц, значит, сегодня вечером он должен уйти домой. Но сколько выходов в больнице? Лиза знала только про один. Что ж, придется стоять, ждать и надеяться, что ей повезет.
И ей повезло. Верц вышел, когда уже стемнело, все это время Лиза простояла на том же самом месте, боясь даже на минуту отойти куда-нибудь, чтобы не пропустить его. Она замерзла, ужасно хотелось есть и спать, ноги гудели. Она чуть не пропустила его в свете одного единственного тусклого фонаря. Узнала его только по походке и характерной сутулости. Вечером Верц сменил свой старый грязный халат на застиранный свитер и протертую на локтях куртку. Лиза кинулась к нему, но вдруг остановилась. Она смотрела ему в спину. Что она ему скажет? Она так и не придумала за то время, что ждала.
– Извините! – крикнула она.
Верц не оглянулся, должно быть, не услышал, или решил, что обращаются не к нему. Лиза побежала за ним.
– Эй! – снова крикнула она и остановилась почти рядом с ним.
Верц посмотрел на нее мутным взглядом, как будто не понимая, что перед ним вообще кто-то стоит. Лиза растерялась.
– А… – устало протянул Верц, – это ты… Еще живая? – он усмехнулся.
Лизу передернуло, она отступила на шаг.
– Ладно, извини, – он дружески потрепал ее по плечу. – Просто устал. Давно здесь стоишь?
– С утра, – ответила Лиза.
Верц устало покачал головой.
– Есть, наверное, хочешь?
Она кивнула.
– Пошли, – он махнул рукой.
– А куда? – спросила Лиза.
– А тебе не все равно? – спросил Верц.
Лиза поняла, что ей действительно все равно. Лишь бы не к реке и не на автостраду. Она пошла за ним. Некоторое время они шли в тишине, Верц смотрел под ноги.
– Почему ты вернулась? – вдруг спросил он.
Лиза замялась. То, что она вернулась, было связано для нее с теми странными видениями у реки, а она не привыкла рассказывать о таких вещах посторонним людям.
– Опять не хочешь разговаривать?
Лиза вспомнила, как вела себя во время их первого разговора, и почувствовала себя неловко. Пришлось признать, что Теодор Верц ей нравился, и ей не хотелось ему врать.
– Из-за моего сердца. Я хочу знать, чьим оно было раньше.
Верц удивленно посмотрел на нее.
– Зачем? Обычно люди не хотят ничего знать о тех, благодаря кому они все еще живы. Никому не нужно лишнее чувство ответственности, все хотели бы думать, что их заимствованные органы выращены в каком-нибудь хитром инкубаторе.
– Нет, – Лиза покачала головой, – я не хочу никакой ответственности и не испытываю никакой благодарности. Просто… – она замялась.
– Что?
Лиза закусила губу, она никак не могла собраться с мыслями.
– Просто даже если я должна умереть ради своего долга, то сердце, которое у меня сейчас, не должно. А я не вижу способа умереть самой, но не убивать свое сердце.
Верц остановился. Лиза посмотрела на него и поняла, что он с трудом сдерживает смех.
– Что в этом смешного? – резко спросила она.
– Почему нельзя просто сказать, что ты не хочешь умирать? Зачем придумывать такую бредовую теорию?
– Тот человек умер из-за меня. Если бы я не прыгнула с моста, то он был бы жив, – процедила Лиза сквозь зубы.
– Откуда ты знаешь? – Верц пошел дальше. – Может быть, он вышел бы из машины, и ему на голову упал бы метеорит?
– Вы издеваетесь?
Верц только вздохнул.
Через четверть часа они остановились около многоквартирного дома. Верц достал из кармана связку ключей и открыл дверь. Перед ними была темная лестница.
– Лифт не работает, – коротко сказал Верц.
– Мы пришли к вам домой? – спросила Лиза.
– А куда же еще? – Верц начал медленно подниматься. – Не на улице же тебя оставлять.
– Спасибо, – тихо прошептала Лиза.
Верц не ответил.
Вся квартира Теодора Верца состояла из небольшой комнаты, почти всю площадь которой занимали кровать и шкаф, и крошечной кухни. Верц разулся, раскидав ботинки в разные стороны, подошел к шкафу, достал с верхней полки матрас и подушку и бросил все это на пол кухни.
– Ваш инопланетный люкс, мадам, – он картинно обвел рукой кухню.
– Почему вы меня все время обижаете? – спросила Лиза.
– Потому что раз ты хочешь жить, то тебе лучше понимать, что те, кто в Списках – просто кучка фанатично настроенных домашних зверушек светящихся гуманоидов из другой звездной системы, – раздался его голос из комнаты. – И чем раньше ты свыкнешься с этой мыслью, тем легче тебе придется.
Он вернулся и протянул ей одеяло.
– Еда в холодильнике. И, пожалуйста, не шуми, когда проснешься.
МАРТ 531 ГОДА ОТ БОЛЬШОГО РАЗДЕЛЕНИЯ
Колония Военной Стратегии СолаС Оранд, куб 23
Дориак, область Каледония
Эллис и Гайлес стоят по другую сторону стекла, отделяющего комнату допросов от коридора. Стекло натерто до блеска, и Эллис невольно удивляется разнице между заляпанным стеклом в полицейском управлении и вылизанным до тошноты этажом двадцать два. Статс-прокурор как-никак: вдруг заметит следы пальцев на стекле и шибанет им на голову парочку бомб со сверхтяжелого крейсера. Так, для профилактики, за несоблюдение санитарно-гигиенических норм. Эллис невольно оскаливается. Гайлес поворачивается к нему.
– Чему улыбаетесь, Эллис? – спрашивает она.
Эллис некоторое время молчит, а потом отвечает:
– Да так, просто вспомнил один забавный случай из своей практики.
– Поделитесь? – криво улыбается Гайлес.
Эллис пожимает плечами.
– Да там пошло достаточно, но если вы так настаиваете, то я расскажу.
– Тогда лучше не надо.
Гайлес смотрит сквозь стекло. Там, за столом, неловко поджав ноги, сидит девушка лет восемнадцати. У нее длинные русые волосы и очень бледное лицо с огромными синими глазами. Она все время пытается спрятать руки с обломанными ногтями, но никак не может найти для них места. Ее одежда старая и грязная.
– Лиза Карранса, – говорит Гайлес, любезно зачитывая для Эллиса досье, которое видит перед своими глазами полуробота-получеловека. – Родилась на Оранде в 513 году от Большого разделения. Родители состояли в общине Санктумов, почти сразу после рождения ее отдали в специализированные ясли тех кто, в списках, потом в школу тех, кто в списках, потом поступила на службу к Санктумам. Фактически кроме базовых навыков никакого образования не получила. Жила в общине на западе Дориака. 1 февраля 531 года была исключена из списков, пыталась совершить ритуальное самоубийство, но была доставлена в госпиталь Святой Елены. Лечащий врач – Теодор Верц. В госпитале провела неделю: пересадка сердца и многочисленные внутренние повреждения. 7 февраля покинула госпиталь, но тем же вечером вернулась, встретила Теодора Верца и отправилась с ним, предположительно, к нему домой. Оставалась там до 16 февраля, когда полиция Каледония пришла в дом Верца с обыском. От полиции сбежала, предположительно, по пожарной лестнице – ну, это уже мои догадки, – с тех самых пор бродяжничала. Напомните, Эллис, где ее нашли?
– Под пятым причалом в пластиковой коробке из-под холодильника, – мрачно отвечает Эллис.
Вообще вся речь Шат Гайлес является не данью уважения к человеку, у которого перед глазами за долю секунды не возникает досье на любого жителя Военной Стратегии СолаС, а едкой шпилькой в адрес полиции Каледонии. Начнем с того, что в полиции Каледонии о Лизе Карранса не имели ни малейшего представления. Ну да, она упоминалась как одна из пациенток, но не более того. Шат Гайлес просмотрела запись с орбитального спутника, который 7 февраля проходил над Дориаком, так как камер у самого госпиталя Святой Елены не было (полиция Каледонии могла бы это сделать, но почему-то это никому не пришло в голову), на записи был распознан Теодор Верц и Лиза Карранса (это полиция Каледония сделала бы дня за три, а не за двадцать секунд, но это если бы кого-то заинтересовал орбитальный спутник), Гайлес последила их до квартиры Верца. Более Верц на записи спутников не попадал, зато попала Лиза Карранса, 16 февраля она была всего в одном квартале от квартиры Верца. Протокол осмотра квартиры Верца также указывал на то, что кто-то вполне мог находиться там в течение почти десяти дней. Полиция Каледонии, несомненно, должна была бы обратить внимание на матрас на кухне и на открытое окно. Но полиция Каледонии не обратила на это внимания. На все расследование у Гайлес ушло порядка получаса, в том числе и на то, чтобы при помощи все тех же камер обнаружить убежище Лизы Карранса под пятым причалом. Речным причалом, кстати говоря, а не причалом космопорта, который в такой дыре как Оранд только один, да и тот на экваторе.
Еще через час Лизу Карранса доставили в главное полицейское управления Каледонии в городе Дориак, и теперь она сидит в комнате для допросов по другую сторону идеально чистого стекла от Джона Эллиса и Шат Гайлес.
– Допрос будете вести вы, – говорит Гайлес. – Я буду слушать. Если мне понадобится дополнительная информация, я вам сообщу.
– Хорошо, – Эллис поправляет скрытый наушник, через который Гайлес будет давать ему указания, и входит в комнату с мягкой обивкой на стенах, посреди которой стоят приваренные к полу стол и два стула.
Лиза Карранса испуганно смотрит на него, Эллис улыбается и садится напротив.
– Добрый день, Лиза, – он продолжает улыбаться, – меня зовут Джон Эллис, я старший следователь по особо важным делам полицейского управления области Каледония. Хотите воды? Или, может быть, кофе?
Или чего покрепче, как, например, сейчас хочет сам Эллис. Но девочка испуганно качает головой. Она вжимается в стул и, как кажется Эллису, будь ее воля, она залезла бы под стол полностью. Эллис примерно представляет, чего она боится: в голове у тех, кто в списках, такая каша, что им кажется, что любое нарушение порядка Санктумов карается на всей планете чуть ли не смертной казнью. Хотя, конечно, это не так: такие личности просто передаются обратно Санктумам, но если Военная стратегия СолаС находит свой собственный интерес в деле, то Санктумы и их обычаи обычно посылаются к черту. Вот как сейчас, например. Эллис решает успокоить девочку.
– Лиза, я сразу хочу вам сказать, что никто ни в чем вас не обвиняет. Мы с вами будем говорить только об одном деле, и это дело – исчезновение человека, с которым вы были знакомы. Если вы чего-то боитесь или кто-то вам угрожает, то вы можете мне сказать об этом совершенно свободно. От лица полиции Каледонии я гарантирую вам полную безопасность.
Эллис слышит в ухе смех Шат Гайлес.
– Эллис, она верит, что Санктумы – всемогущие боги, а вы ей обещаете защиту от божьего гнева при помощи полиции Каледонии.
Эллис на это замечание не реагирует. Он смотрит на Каррансу, та робко поднимает глаза и тут же опускает их обратно.
– А кто пропал? – чуть слышно спрашивает она.
– Теодор Верц, это врач, который лечил вас в госпитале Святой Елены. Вы его знаете?
Карранса кивает.
Эллис вдруг чувствует злость. Вот ведь чертовы инопланетные твари – молодая девочка, вся перепугана до смерти из-за того, что не сиганула с крыши после того, как какое-то чудище испустило дух. И теперь она оказывается совершенно одна, вне своей общины, в мире, где все совершенно для нее непонятно. Эллис искренне удивляется тому, что она целых три недели протянула в Дориаке без денег и крыши над головой. Он знавал гораздо более искушенных личностей, которым такое приключение стоило жизни.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Я… – голос у Лизы тихий и бесцветный, – меня выписали из больницы. Верц сказал, что я могу вернуться, если мне некуда идти, но сначала я хотела… Я не знаю, я вернулась через несколько часов и стала его ждать. Он вышел вечером, и мы пошли к нему домой, потому что он слишком устал. Он сказал, что он устроит меня куда-нибудь на следующий день.
– Вы пришли к нему домой? – спрашивает Эллис.
Карранса кивает.
– И что было у него дома?
– Ничего, – Лиза неловко пожимает плечами. – Он постелил мне на кухне и ушел спать. Когда я проснулась, то его не было.
– Он ушел? – уточняет Эллис.
– Наверное, да, – Лиза снова пожимает плечами.
– Спросите, слышала ли она, как он уходил, – командует из-за стекла Гайлес.
– Вы слышали, как он уходил?
– Нет, – Лиза качает головой, – но я очень устала в тот день, я почти сразу уснула.
– А дальше?
– Дальше я его ждала. Долго, но он не возвращался. Потом я услышала, как какие-то люди стучат в дверь, и вылезла через окно.
– Что с вами происходило потом?
Лиза некоторое время молчит.
– Я… я просто бродила. Мне было страшно снова возвращаться к больнице, я ходила ночью, потом нашла коробку под причалом, в ней было не так холодно.
Эллис кивает.
– Лиза, почему вы не обратились в полицию, когда поняли, что Верца нет слишком долго? Этот человек был добр к вам, вы могли бы сообщить о том, что он пропал. Вы же понимали, что он не мог оставить вас в собственном доме и не вернуться.
Лиза Карранса смотрит на него своими испуганными синими глазами.
– Что такое полиция, господин Эллис? – спрашивает она.
Эллис вылетает из комнаты допросов как пробка из бутылки, он проносится мимо Гайлес прямиком в туалетную комнату, мало заботясь о том, что подумает о его неожиданном маневре Статс-прокурор. Эллис открывает воду, умывается, потом дрожащими руками достает из кармана фляжку и делает несколько глотков, поджигает сигарету, затягивается и смотрит на свое отражение в зеркале. В зеркале отражается тип неопределенного возраста с редкими волосами соломенного цвета, красноватым лицом и безумным взглядом. Эллис докуривает сигарету, снова прикладывается к фляжке, потом пьет воду прямо из-под крана, приглаживает волосы и только после этого рискует вернуться к Гайлес.
Статс-прокурор все так же стоит в коридоре и смотрит на сжавшуюся в комок на стуле Лизу Карранса.
– Это ваша первая беседа с теми, кто в списках? – спрашивает она.
– Да, – Эллис снова закуривает.
– Тогда ваша реакция понятна, – Гайлес кивает. – Я бы на вашем месте так за нее не переживала: после того, как закончится расследование, ее необходимо будет передать обратно к Санктумам, она снова поселится в общине в статусе «падшей» – так они называют тех, кто не смог покончить с собой после смерти хозяина. В общем смысле слова с ней все будет в порядке.
Эллис все еще смотрит на девушку в комнате. Как же тебе не повезло: нашелся один добрый человек, да и тот не успел тебе помочь.
– Что дальше? – спрашивает Эллис.
Гайлес не отвечает. Она открывает дверь и входит в комнату для допросов.
После мужчины входит женщина. Лизе она сразу кажется странной: слишком красивая, ненастоящая какая-то. В отличие от господина Эллиса, женщина не представляется. Лиза чувствует облегчение – она почти ничего не поняла из того, что сказал Эллис, и ей от этого неловко.
– Кто был твоим хозяином? – женщина садится на стул напротив и закидывает ногу на ногу.
Лиза испуганно опускает голову. О Хозяине нельзя говорить, это первое и самое главное правило. То, что между Хозяином и тем, кто в Списках, остается между ними. Это главный закон. То, что Лиза увидела за месяц своей самостоятельной жизни, все больше и больше убеждает ее в том, что уж это правило точно имеет смысл.
– Кто был твоим хозяином? – женщина повторяет вопрос.
– Я не могу об этом говорить, – отвечает Лиза.
Женщина откидывается на спинку стула.
– Покажи плечо, – приказывает она.
Лиза покорно снимает куртку, потом стягивает через голову кофту – ту самую, старую и застиранную, которую ей дали в больнице. Теперь виден ее знак, когда-то яркий, а теперь темный – перечеркнутый линией позора.
Женщина поднимается и подходит к ней, она смотрит на знак всего несколько секунд, но они кажутся Лизе вечностью. Потом она подходит к двери.
– Кто вы? – спрашивает Лиза.
Женщина поворачивается к ней, и Лизу снова удивляет ее неестественная красота.
– Статс-прокурор Военной Стратегии СолаС полковник Шат Гайлес.
Она выходит. Лиза долго смотрит на закрывшуюся дверь. Она думает о том, что эта женщина по-настоящему красива, но вот ее имя не имеет никакого отношения к Хозяевам. До сегодняшнего дня Лиза ни разу не слышала ни про полицию, ни про эту Военную Стратегию СолаС, и она сомневается, что даже все ступени лестницы Философии смогут придать смысл этим загадочным словам. Но кое-что кажется ей действительно странным: если не Хозяева создали такое существо как Статс-прокурор Военной Стратегии СолаС полковник Шат Гайлес (что бы ни значили все эти слова), то, есть что-то еще, что способно созидать прекрасное в этом мире.
– Ну и что вам удалось выяснить? – спрашивает Эллис, когда Гайлес выходит из комнаты допросов.
– То, чьей собственностью она была, – отвечает Статс-прокурор. – Они клеймят своих слуг, для каждого хозяина клеймо разное. Лиза Карранса принадлежала к дому Ка-хнар, этот дом традиционно занимается внешними коммуникациями Санктумов, в том числе и их дипломатическими переговорами.
– Считаете, что мы близки к цели? – осторожно спрашивает Эллис.
– Ну, я считаю, что дом Ка-хнар – это обнадеживающее совпадение. Будь это какой-нибудь другой из их домов, пришлось бы дольше возиться. Вы когда-нибудь были за пределами планеты, Эллис?
Джон Эллис качает головой.
– Не доводилось.
– Тогда вас ждет новый опыт – мы с вами отправляемся на встречу с Санктумами.
Эллис смотрит ей в спину без особого энтузиазма.
Пока они летят к космопорту, Эллис засыпает, причем не столько из-за наполненного впечатлениями дня, а больше из-за того, что он лишнюю пару раз приложился к фляжке. Гайлес то ли не замечает маленькой слабости старшего следователя, то ли ей на это наплевать. Сны Эллису не снятся, его будит толчок, сопровождающий их приземление. Откуда-то появляется трап, по которому уже спускается Шат Гайлес. Эллис ковыляет следом. Снова на него обрушивается удушающая экваториальная жара. Он моментально потеет и всерьез беспокоится о том, что после второго такого испытания за день пахнуть от него будет отнюдь не розами. Он смотрит в спину Гайлес и приходит к выводу, что ей и на это наплевать. Пока, в общем-то, у них со Статс-прокурором все складывается лучше, чем он мог бы предположить при первой встрече.
Минут через пятнадцать они доходят до корабля, с Эллиса уже градом льет пот. Как только они входят внутрь, люк у них за спиной закрывается, внутри зажигается свет, опускается спасительная прохлада.
– У вас есть пилот или вы летаете сами? – вежливо спрашивает Эллис.
Гайлес криво улыбается.
– Сама, Эллис. Я на военной службе как-никак.
Ну да… Эллис идет за ней по узким коридорам корабля, мимо стен, по которым тянутся провода и кабели. Эллис где-то читал, что их специально не прячут, чтобы при экстренной неисправности можно было легко ее устранить. Интересно, на больших кораблях делают так же? Или только на таких, как этот? Они входят в рубку, Гайлес садится в кресло пилота и надевает на голову шлем. Эллису она показывает на одно из двух пассажирских кресел.
– Как переносите перегрузку? – спрашивает она.
– Не знаю, – отвечает Эллис. – Но, наверное, плохо.
Гайлес усмехается.
– Я с вами честен, Статс-прокурор, – Эллис борется с ремнем безопасности, – я не изображаю из себя бравого полицейского, я уже не мальчик, у меня неважное здоровье, и если я заблюю вам корабль, то давайте уж я предупрежу вас об этом заранее.
Эллис поднимает глаза, Шат Гайлес смотрит на него и улыбается. Что странно, улыбка эта выглядит совершенно по-человечески даже при том, что в голове у нее железа больше, чем в центре управления коммуникациями в Дориаке.
– Я ценю это, Эллис. Но все-таки постарайтесь сдержаться. По возможности.
– По возможности, – Эллис, наконец, пристегивается, откидывает голову назад и закрывает глаза.
Это действительно первый полет за пределы планеты в жизни Джона Эллиса. Сравнивать ему не с чем, поэтому все, что происходит, он сразу же принимает как истину в последней инстанции. Сначала раздается голос Гайлес.
– Х1845789. Запрашиваю взлет.
Потом ответ диспетчера:
– Х1845789, взлет разрешаю.
Корабль медленно принимает вертикальное положение, одновременно кресло Эллиса тоже разворачивается, направляя его к силе тяжести планеты. Внутри корабля зарождается урчание, которое с каждой секундой становится все громче, потом на самой высокой ноте звук замирает, и Эллис чувствует, как корабль плавно отрывается от земли. Потом резкий рывок, который вдавливает его в кресло, желудок поднимается к самому горлу, и Эллис до боли сжимает зубы. Раздается рев, несколько минут Эллису кажется, что у него лопнут барабанные перепонки. А потом вдруг оглушительная тишина, внутренности падают куда-то вниз и хаотично кружат в животе, к горлу все-таки поднимается предательский комок. Эллис осторожно открывает глаза. Прямо перед ним в воздухе медленно парит лист бумаги – они прошли атмосферу планеты и теперь находятся в невесомости. Нос челнока становится прозрачным, и Эллис видит завораживающе глубокую черноту, в которой сияет паутина звезд. Они гораздо ярче тех, которые он привык видеть на ночном небе Дориака. Гайлес не шевелится, ее пальцы лежат на кнопках на подлокотнике. На мгновенье Эллису кажется, что она умерла, но он тут же вспоминает, что на космических кораблях пилот управляет не руками, а прямо через шлем, который подключен к нейронам головного мозга. Звезды медленно разворачиваются, и вот Эллис видит самую удивительную картину в своей жизни: планету под названием Оранд. Эта планета вряд ли отличается от сотен других, колонизированных и измененных под себя человечеством, но Эллис готов клясться до конца своих дней, что вселенная не создала ничего прекраснее Оранда. Вот зеленовато-голубой океан, единственный континент, почти до середины покрытый полоской зеленых джунглей, а потом приобретающий пыльно-желтый цвет Великой пустыни. За ними – голубоватое внутреннее море и цепь островов, которые, собственно, и именуются Каледонией. Выше море становится серым, а потом белеет из-за сковывающего его льда. Эллис с таким восторгом наблюдает за этим зрелищем, что забывает про невесомость. Но вот корабль разворачивается, и снова весь носовой иллюминатор занимает чернота космоса.
– Как вы себя чувствуете? – Эллис слышит голос Шат Гайлес.
После некоторых размышлений он все-таки рискует разжать зубы.
– Сносно, – отвечает он. – Просто мое тело не понимает, где низ, а где верх. В остальном все просто замечательно.
– Тогда поздравляю с вашим первым полетом. Я отправила запрос на стыковку с базой Санктумов. Сейчас мы ждем ответа.
– А долго они будут отвечать? – осторожно спрашивает Эллис.
Теперь он как завороженный наблюдает за парящим в воздухе листом бумаги.
– По протоколу у них не более часа.
