Rimma Snou
Повенчаны багряной зарей
Наконец, замечая меня, бедняга шарахается в сторону, и по роковому стечению обстоятельств – именно в ту, куда и движется авто. Гребаные мгновения пролетают минутами, лупящими в виски, и тачка дергается, замирая. Удара не было! Распахиваю дверцу и вылетаю, в один прыжок оказываясь у бампера. Лежит… Мои руки ходят ходуном, как у старого деда с Альцгеймером. Сообразить не могу, что делать, но замечаю шевеление на асфальте.
Живой, блядь! Поднимаю тело в воздух, и капюшон откидывается назад, открывая мне миленькое девчачье личико. Белее простыни, совсем детское. Сколько ему? Ей? Пигалица! Маленького роста, габариты – не больше пуделя! Темно-каштановые пряди рассыпаются по плечам гладкими ручейками.
– Живая? – встряхиваю ее, как куртку, не рассчитав, что и веса в ней дай Бог полтинник.
– Больно… – отвечает, укладывая красивые брови домиком, и глаза становятся огромными и влажными, как у котенка. – Придурок…
Черт! Так и есть, котенок. Маленький, какого хера на улице в пять утра? Ни вещей, ни наушников не вижу на вороте толстовки.
Показалось, что я слишком сильно сжал ее плечи. Лицо пигалицы кривится, и она вздрагивает. Что? Замечаю между своих пальцев тонкую струйку крови. Твою мать!
– Шевелись! – срываюсь с места, швыряя девчонку на свое сиденье и толкая вперед, на пассажирское. Она бьется коленками о рычаг коробки передач, вскрикивает, но мешкать нельзя.
Знаю, что я груб. Невыносимо груб, и это неизлечимо. Слишком долго я наращивал броню, чтобы у какой-то соплюхи появился шанс проковырять ее пальчиком.
– За что? – едва шевелит губами и белеет на глазах, поджимая ноги на сиденье.
Дрожа и озираясь, обхватывает себя руками и тоже замечает, что с ее плечом «неприятность». Пару пуль с визгом мажут по бронированной лобовухе, и я уже поджигаю покрышки, вдавливая акселератор, чтобы свалить отсюда как можно дальше.
– Терпи. Перевязать нечем. – бросаю, как в порядке вещей, хотя понимаю и вижу, что произошло.
– Это что? – она с изумление рассматривает окровавленную ладонь. – Кровь? От выстрела? – охает, хлопая ресничками.
– Терпи, говорю!
И на кой я ору на нее? Ее тело приняло пулю, предназначенную мне, бродяге! За мной снова охота. Человечья охота, из-за денег!
– Отпусти… Я не сделала тебе ничего, – тихо говорит. – За оскорбление – извини. Не привыкла красиво говорить. – грустно выдыхает, устремляя взгляд на дорогу.
– Проехали! Подлечу, потом пойдешь на все четыре стороны, – бурчу, понимая серьезность ситуации. Не заметил ее ругательства, и ее на дороге не сразу увидел, утопая в памяти и прикидывая расклады в бизнесе…
Девчонка устраивается бочком, бережно удерживая руку, и становится совсем маленькой на огромном сиденье авто. Толстовка с разлохмаченной дырой на плече пропиталась кровью, и лицо малышки принимает спокойные черты. Она сонно хлопает глазами, тревожно глядя на меня.
– Эй, ты … не вырубайся, слышишь? Как тебя там… Зовут как?
– Ты все равно забудешь…
– Не забуду, твою мать! Не спи! – ору, как псих, выруливая в полосе на бешенной скорости.
Соображаю, что надо набрать врача, предупредить. Вытаскиваю гаджет.
– Здорово, эскулап! Давай ко мне! Срочно! Плечо зацепило… да.
Бросаю телефон на панель и касаюсь подбородка пигалицы.
– Ты очень молода, – вдруг произносят мои губы.
С чего? Даже не женщина, ребенок… в моей машине и ранена по моей вине. Тихая улыбка очаровательными ярко очерченными губами. Глаза… По-кошачьи зеленые, колдовские и тихие, с пушистыми ресничками. Крошечные веснушки рассыпаны по переносице, от чего лицо выглядит невероятно нежно.
– Ты бандит, да?
А то ты не поняла? Зло усмехаюсь, едва сдерживая гнев, смешанный с удивлением от этой малышки рядом.
– Бизнесмен. Теперь это так называется. – отрешенно бурчу. Нашла, что ляпнуть! Ну, точно ребенок! – Эй! Не спи! – тормошу ее, удерживая шею, но голова валится на бок, безвольно, как у плюшевого зайца.
– Страшно… – шепчет, заваливаясь на панель перед коробкой передач.
– Ну, потерпи ты, а? Врач сейчас поможет. Девочка…
Провожу по гладким шелковым волосам ладонью. Искрит. Красивая до ломоты в теле, только уж очень молоденькая. Внутри начинает клокотать негодование и жалость. Эфемерная, незнакомая и режущая, как бритвой. Жаль, бля*, эту оборванку до жути! Почему она оказалась рядом со мной? Почему не бомж какой-нибудь? Какого черта из-за меня снова гибнет невинная душа?! Слишком хрупкая, ни черта еще не видевшая в жизни!
– Олег, помоги! – кричу охраннику на въезде и, не заглушая двигатель, бросаюсь из машины, подлетая к пассажирской дверце.
Подхватываю невесомое тело на руки и бегу по дорожке к дому. На крыльце уже дежурит мой эскулап, отрывающий дверь.
– Херово? – спрашиваю, когда врач оголяет ее пробитое плечо и осматривает, пока я устраиваю ноги девчонки на диване.
– Не вижу еще. Подай… – он просит свою сумку с медикаментами, освобождая плечо девочки.
Склоняюсь над ней, уложенной на диван в гостиной, и разрываю одежду, оставляя худенькое тело по пояс обнаженным. Эмоций нет, есть страх не спасти и эту едва начавшуюся жизнь.
– Иди уже! Не маячь. – огрызается, отмахиваясь.
А я не могу! Стою, как привязанный возле нее! Приседаю на корточки и провожу ладонью по темным прямым волосам. Мягкие, словно у малыша, и губы бантиком, пухленьким, но бледным. Чья же ты такая бродишь по улицам? – мысленно вопрошаю, проклиная сложившуюся картину мира. Моего мира, где таким вот малышкам явно не место…
– Переворачивай, – командует Олег, укладывая девочку на бок и подкладывая к спине две подушки. – Очухается – перепугается, а так хоть не сразу дергаться начнет. Кто она?
– На дороге не заметил… Чуть не переехал. Торговый комплекс на Щербинке. Палили, кажется… – виновато отвечаю, чувствуя себя полным идиотом. Оставив охрану поперся по городу один и вот результат.
В преддверии перераспределения бизнеса и терок с властью в меня целятся прямо на улице, цепляя случайных прохожих!
– М-да… – на выдохе. – Пуля по касательной, заживет быстро. Вот с шоком будет хуже. Лежать, спать, кушать. Вот пачка антибиотика – скармливай по две штуки в сутки, но знать бы, что нет аллергии. – он качает головой, рассматривая миниатюрное личико.
– И все?
– А что еще? Едва ли ей восемнадцать есть. Шестнадцать скорее всего, но все равно организм справится. Женщины легче переносят кровотечения. – он стаскивает прозрачные перчатки и укладывает в отдельный пакетик, протирая руки влажной салфеткой. – Пойду. И да, лучше отвези ее в больничку. Мало ли что…
Провожая его, раздумываю, что же теперь делать с ней. Правда, в больницу? Найти родственников? А если среди моих людей «казачок» и напрямую наведу на семью девчонки? Херня какая-то творится! Хотя… когда она не творилась? Закрываю входную дверь особняка, и отношу девочку в свою спальню. Малышка мирно спит, и только бледное лицо выдает, что без сознания.
Внезапно она томно вздыхает и морщится, шевельнув рукой. Пушистые реснички вздрагивают
– Эй, пигалица… – тихо зову ее, стараясь не испугать.
Огромные глаза распахиваются и уставляются на меня зелеными озерами, полными страха и недоумения.
– Тише. Я тебе ничего не сделаю. В тебя стреляли, ранили в плечо. Не сильно…
От этих слов девчонка тут же попыталась повернуться, но кроме болезненного вскрика ничего не вышло.
– Она меня убьет! – шепчут дрожащие губы и по щекам катятся огромные, как градины, слезы.
– Никто тебя не убьет. – усаживаюсь рядом, обнимая этого перепуганного ребенка. – Я виноват, но ты тоже хороша. Зачем по улицам бродишь одна? И надо найти твоих родителей…
– Нет. – ответ звучит твердо и уверенно. – Пожалуйста, только… – замолкает, прикусывая очаровательную губку.
– Кому же я тебя должен оставить, а? Завтра улетаю в другой город, и горничной тебя не смогу доверить. Как зовут-то? – опускаю ее на постель, стараясь не касаться плеча.
Малая растирает лицо, пытаясь избавиться от слез. В ее глаза взглянуть страшно, такие они… нереальные, почти сказочные…
– Все равно забудешь, – отвечает, немного капризно.
– Брось! Я не выгляжу старпером еще! – поддеваю ее, чтоб повеселела.
