Римма Сергеевна Блахова
Сибирская Голгофа
Место мрачное, окутанное тайнами и страхами. В годы чисток привезенные сюда на допрос пропадали без следа, будто их и не было, а из обрывочных слухов о местной внутренней тюрьме – «нутрянке» – складывался образ эдакой преисподней: мол, подземные камеры уходят вглубь чуть ли не на десять этажей, к узникам применяют средневековые пытки, в этих же подвалах приводят в исполнение тысячи смертных приговоров и сжигают трупы.
По наивности своей я все еще надеялся, что мой арест – это чистейшей воды недоразумение, чья-то нелепая ошибка, скорее всего, меня с кем – то спутали. Даже казенная суровость оперативников, сопровождавших меня, не очень смущала : работа у них такая, успокаивал я себя. Вот сейчас разберутся во всем и отпустят домой. Я успокою жену, поцелую маленького сына и мы все вместе снова завалимся спать в свою мягкую и теплую кровать, и все встанет на мecта и пойдет своим чередом . Но не мог я простой учитель истории Сергей Белянин понять одного, что из этого места уже не выходят: одних – расстреливают на месте, других – отправляют в лагеря. В Москве даже в это время шутка ходила : «Какое здание выше всех в Москве? Ответ: Лубянская пл., 2. С его крыши видно Колыму!»
Через несколько часов меня препроводили в полуподвальный этаж, в одиночную камеру с зарешеченным окошком, шириной и высотой с кирпич. Маленькая электролампочка посреди потолка тоже была зарешечена. Топчан у стены да параша в углу – вот и вся обстановка.
Допросы начались лишь на третьи сутки под утро.
После того, как я отказался давать показания, следователь Ливин отправил меня в “санаторий” (карцер) на десять суток, как он сказал подумать.И вот меня повели… спустили в подвал, где расположена внутренняя тюрьма . Подвели ко второй двери и велели раздеться и снять ботинки. На мне остались одни кальсоны, открыли дверь и втолкнули меня в холодный карцер. Я как будто попал погреб, пол цементный, студеный как лед. Высокое, длинное, полуосвещенное помещение: в длину пять небольших шагов, в ширину – 1,5. На высоте около 10 см от пола деревянный топчан с подголовником. Под потолком в толстой металлической сетке мерцала уже знакомая мне электролампочка. Стены сырые, видны капли воды и самое ужасное – большое количество ползущих крупных, серых мокриц. Я, буквально коченея от холода, решил прилечь на топчан. Мертвая тишина, даже мух нет! Только свернулся калачиком, как начали чесаться спина и бок. Приподнялся и охнул! Из щелей топчана лезли крупные, красные клопы. Это была явно дополнительная пытка, придуманная следователями НКВД. Так промучился я первую ночь.
Утром открылось окошко, и через него надзиратель подал мне 400 грамм хлеба, щепотку соли и кружку кипятка. Оказывается, хлеб и щепотка соли были суточным рационом, чтобы не дать заключенному умереть .
Снова начались затяжные расспросы, касающиеся якобы моих «преступных действий», но я вновь и вновь решительно отвергал навязываемые мне обвинения.
– Так вот, – сказал следователь , – даём вам пятнадцать минут подумать и если Вы, в течение этого времени, не признаете своей вины и не раскаетесь, то мы отправим Вас в тюрьму. Меня вернули обратно в камеру, а через некоторое время снова вызвали на допрос; я вновь все отрицал.
После этого мне вынесли окончательный приговор в антисоветской агитации и отправили в Сибирские лагеря, где я стал узником подземелья из которого поднимаюсь каждый день , вот уже долгих десять месяцев.
Зона карьера и лагеря соединяется между собой специальным проходом – коридором, огороженным колючей проволокой. По этому коридору каждое утро нас зеков гонят на работу, с внешней стороны коридора – конвой с собаками. Вечером по этому коридору мы возвращаемся в зону, еле-еле волоча ноги уставшие, голодные, измученные трудом каторжным , непосильным.
Сегодня мы выбрались из карьера пораньше и поднялись на холм. Нашим глазам, открылась великолепная картина: низкий солнечный диск спустился к западной линии горизонта , он уже отцветал , осыпаясь желто -оранжевыми искрами. С противоположной стороны на небосводе появилась полоса пепельно-голубоватого оттенка, и чем больше золотое солнце уходило за линию горизонта, тем пурпурнее становилось небо, приобретая огненно– красный сгусток тепла и света.
Мы , уставшие от черных хлопьев подземного тумана, убаюканные и обласканные призрачным Светом остановились и как завороженные жадно плотоядно, пожирали , поглощали , впитывали этот сгусток в себя , давясь и захлебываясь им… .Контуры пятна текли, двоились в глазах, завораживали своей геометрией. Великое таинство преображения, пронзительных метаморфоз, сражения тьмы и света, добра и зла : все смешалось в этом огненном диске…
Тень земли постепенно заполнила небо, вырисовался лик Луны, появились звезды – близилась тихая ночь… За эту ночь нужно было прийти в себя , набраться хоть немного сил , чтобы завтра, снова стиснув зубы, превозмогая боль и усталость скоротать еще один неимоверно длинный , бессмысленный день в жизни, а дней таких тягостных и беспросветных было тысячи.