Регина Гумерова
Волчьи тропы

Глава 3. Моя семья

В комнате повисло молчание, но прошло не больше минуты, прежде чем ее заполнил громкий заливистый смех всех членов моей семьи; и даже хранительница, моющая в это время посуду, выронила тарелку из рук и принялась сотрясаться в хохоте. Громче всех смеялся сам Федор. Казалось, он хохотал всем телом: его массивные плечи и мощные бицепсы подрагивали в такт хозяину. Вскоре в окна уже заглядывали любопытные зеваки: дети, бегающие по двору, и хранители, спешащие по делам. Да, возможно, мысль была глупой. Но смеющаяся Оксана меня разозлила больше всех, поэтому я скинула со стола тарелку с недоеденным завтраком и одними глазами приказала ей убрать.

– Даже не знаю, – проговорил отец, сдерживая очередной приступ смеха, – выпороть тебя за дерзость или похвалить за смелость.

Я поняла, что от меня не ждут ответа, поэтому налила себе чаю и принялась усиленно на него дуть, чтобы выпустить свой внутренний пар. Я им покажу, чего стою. Они продолжали беседу, как ни в чем не бывало. Мое настроение было испорчено, и Мише было неуютно рядом со мной.

– Придешь сегодня посмотреть мою игру? Мы рубимся с заокеанскими волками! – гордо заявил Миша и поднял руки вверх, напрягая бицепсы. Я думала, что тут же услышу их боевой футбольный клич, но брат сдержался.

– Надеюсь, ты про футбол? – пытаясь отвлечься, спросила я.

– Конечно.

– Хм. Так вы же опять выиграете!

– Ну, так у них лучший нападающий в истории школы, – ехидно заявил Миша, тыча себе в грудь большими пальцами.

– Они до сих пор не заметили, что ты в одиночку играешь за всю команду?

– Я и Сёмыч! Так ты придешь? – несмотря на всю напускную крутизну моего младшего брата, я видела в его глазах страх, что я могу отказаться, и надежду, что я всё-таки приду.

– Глупый вопрос, братишка! Я не пропустила ни одной игры, – улыбнулась я и легонько толкнула его.

– Эрика, захвати мешок с кожей и разложи куски в моей мастерской. Я ими потом займусь, – спокойным, но жестким тоном проговорила Марина, не удостоив меня взглядом.

Марина имела большую популярность в стае. Самая завидная невеста: ремесленник и дочь вожака. И если Федор не даст потомства, которое могло бы возглавить клан, то ее будущий муж – второй на очереди престолонаследия.

– Почему ты не отнесешь их сама? Почему я? Они воняют! – взвилась я, в который раз пытаясь улизнуть от её кожевенных дел.

– Эрика, не груби сестре!

– Оставь, мам. Она все равно сделает то, что я сказала. И я не обязана перед тобой оправдываться, Эрика. – Её суровое лицо было подобно лицу матери: те же брови, но темные, сведенные в недовольстве; тот же миндалевидный разрез глаз, только темно-карих, полыхающих сдержанной холодной яростью и силой; те же широкие напряженные скулы и тонкие губы, плотно сжатые, как и всегда при разговоре со мной.

Все они сдерживались, чтобы не нагрубить, чтобы не накричать, чтобы не выгнать меня, потому что не имели на это право.

– Просто это вызывает некоторое подозрение. Откуда у нашей семьи столько шкур диких животных? – я пыталась хоть как-то превратить их холодные приказания в дискуссию, постепенно ведущую к моей правоте.

– Мы хорошие охотники, – приподняла суровую бровь Марина.

– Да, но ни у одного нормального человека нет такой дикой тяги к охоте, как у нашей семьи.

– Это потому, что мы волки, Эрика, – сказал Миша и самодовольно откинулся на спинку стула.

– Да. Волки, Эрика, – усмехнулась сестра.

– Эй! Я не это имел в виду, Марин! – вскинулся Миша.

– А ты никогда не имеешь ЭТО в виду, но ляпаешь вечно невпопад! Иногда лучше молчал бы…

Они продолжали кричать, но я их уже не слушала. Охота была моей самой большой страстью и самым огромным стыдом. Я теряла над собой контроль, позволяя себе погрузиться в пучину наслаждения процессом, выпуская на волю все мои дремлющие инстинкты и животную натуру. Долгое выслеживание. Неспешное наблюдение. Наслаждение, когда моя жертва ощущала мое присутствие. Ее страх имел свой сладковатый запах. Погоня, которую я порой искусственно затягивала, то подгоняя, то чуть отпуская жертву. И, наконец, убийство… Когда в твоих руках зверь брыкается и вырывается, бьется в исступлении, страшась смерти… или боли… Когда рассекаешь горло острым лезвием, перебивая артерию… Когда животное начинает истекать кровью, содрогаясь в конвульсиях, и ты наслаждаешься его предсмертной агонией… и когда жизнь постепенно тлеет в его глазах и затихает навсегда… А потом… когда я, наконец, прихожу в себя после содеянного, я ужасаюсь своим поступкам: стыжусь своих чувств, своего наслаждения, своих действий… Что я такое? Кто я, раз способна на такое?

Волки охотятся ради мяса, только ради еды. У них всегда четкий план преследования, загона животных в ловушку и быстрого убийства. Затем они доставляют животных Марине. Она отделяет мясо от шкуры и отдает его обратно. А я… Когда я впервые обнаружила, что охота превращает меня в монстра, я испугалась… Оказалось, я бросала свои жертвы в лесах, где потом их находили другие охотники. Я почти ничего не помнила о процессе и о том, что делала. Только красная пелена, заволакивающая мои глаза, удовольствие, наслаждение, сладостный аромат крови. Это ужасно! Омерзительно! Я омерзительна!

– Мариш, сразу приступай к работе, как кожа будет готова, – строго, но с теплотой проговорил отец, словно не слышал нашего спора. – И, Эрика, ты не сможешь пойти на игру. Мне нужно съездить с шерифом по делам, а тебе нужно привезти кузницу в порядок.

– Но отец… для Миши это важно, я должна пойти!

Он поднял на меня тяжелый взгляд, и я тут же уткнулась в тарелку, ускорив поедание макарон. Внутри меня всё полыхало от ярости и негодования, но я замерла от страха перед гневом отца.

– Миша, как твои успехи с историей? – теперь очередь дошла и до Миши. – Я говорил, что ты будешь играть в футбол, только если подготовишься к экзамену по Истории волков.

– Я всё выучил! Честно, – слишком поспешно ответил Миша, и все разом посмотрели на него, даже я подняла на него удивленный взгляд. – Кое-что осталось непонятным, но… Эрика как раз хотела мне помочь с этим после игры…

Все перевели взгляд на меня, и я снова уткнулась в тарелку.

– Миша, – гневно начал отец, – что я говорил про ложь?

– А почему сразу ложь? – хором спросили мы с Мишей и улыбнулись друг другу.

– А потому что Эрика предпочла готовиться к экзамену по сказкам неней, а не по учебникам! Поверь, она ничем не может тебе помочь!

– Неней рассказала мне больше, чем эти скучные учебники! В их пересказе не было той глубины, что в…

– Это всего лишь сказки… – выдохнул отец.

– В истории волков написано больше сказок, чем рассказывала неней! – я упрямо посмотрела на отца, а он лишь холодно сверлил меня взглядом. Этот спор начался много лет назад, когда еще была жива неней, и до сих пор я продолжаю его, теперь уже в полном одиночестве. Этот спор бессмыслен и бесконечен.

Я не могла сказать ему, что не могу изучать историю волков, если считаю ее неправдой. Однажды я поняла, что книги Черных волков разительно отличаются от рассказов неней. То ли дело было в том, что она была белой волчицей, то ли мои волки намеренно утаивали часть своих «подвигов». Но с тех пор мои знания основаны лишь на рассказах неней. Хотя Миша считает: «Неней нужно слушать вполуха. Она немного не в себе, и, хотя мы ее любим, нельзя так слепо верить ее видению мира». Марина сказала, что, как бы я не отстаивала правду неней, последняя всё равно никогда не полюбит меня как внучку. А Федя возмущался, почему меня вообще вынуждают ходить к неней, хотя мы даже не родственники. В итоге мы сошлись на том, что родители хотели это время провести вдвоем.

– Ты не пересдавала? – удивленно обернулся Миша ко мне, словно не слышал моей тирады по поводу достоверности сказок неней.

– Мне не говорили, что мои ответы не верны! Экзамен я сдала. Я хотела стать опекуном и обучать молодняк, но мне было отказано. Из-за сказок неней? – бушевала я, буравя взглядом отца.

– Рыжик, ты же вроде вожаком собиралась стать? – ухмыльнулся Федор.

– То, что ты ответила, шериф, как главный опекун, решил засчитать, – ушел от ответа отец и снова обратился к Федору: – Серые обещали нам прислать кое-что полезное. Но пока желательно помалкивать об этом в стае. А мне нужно переговорить с шерифом насчёт приезжей футбольной команды. Они тут не к месту, здесь становится жарко. Сразу после игры пусть убираются отсюда.

Я подавила желание снова поднять вопрос о моем экзамене и перевела взгляд на Мишу. Он продолжал напряженно смотреть на меня, и его глаза, полные смятения и отчасти понимания происходящего, полностью отражали мое внутреннее состояние. МамА также пристально наблюдала за мной, но я игнорировала ее взгляд. Семья уже приписала меня к хранителям, будто у меня нет шансов стать волком… Первое обращение молодого волка происходит с десяти до восемнадцати лет, до совершеннолетия. Поэтому детей стаи с десяти лет каждое полнолуние запирают в кельях, расположенных в холодном подземелье под храмом, вместе с другими обращающимися волками. Отец сказал, что осталась одна полная луна до моего совершеннолетия. Хотя по его поведению я поняла, что мое обращение маловероятно. Всего одно полнолуние… и я стану хранителем. Я не должна позволять им внушить мне это! Сегодня мне явился дух Серебристого волка. Это предзнаменование, я уверена.

Покончив с завтраком, мы стали выходить из-за стола и собираться в дорогу; кроме мамА, у которой оставались дела по дому, и она раздавала поручения Оксане. Я встала последней, мечтая, что Марина забудет о своей коже, и я смогу сбежать в кузницу по-тихому, но она никак не выходила из дома.

– Погоди секунду, – схватила меня за рукав мамА, прервав беседу с Оксаной. Той оставалось только покорно отойти и дать нам поговорить.

– Думаю, для меня заданий на сегодня достаточно, не находишь? – огрызнулась я, хотя мамА еще ничего не сказала.

– Ты помнишь сказки неней? – улыбнулась она, проигнорировав мой выпад, и ее взгляд вдруг стал по-детски милым и наивным, словно мысленно она была далеко отсюда.

– Ну да. Хотя у нас с неней были натянутые отношения, сказки у нее были потрясающие, да и слог хороший.

– Натянутые, не то слово. Сколько лет она и на порог тебя не пускала, несмотря на мои уговоры.

– Суровая была бабуля, – ухмыльнулась я, вспомнив вечно недовольную старушку в коричневых гамашах, даже в жаркий день, черных галошах, цветастом халатике с коротким рукавом и белым, в мелкий цветочек, платком, повязанным поверх толстой кубышки, скрепленной сотней шпилек на макушке. Она выбивалась из общей массы волков не только своей неординарностью, но и возрастом. Кроме неё пожилых волков в стае не было, и тому была веская причина.

– Ладно, беги! Я и так тебя задержала, – мягко проговорила мамА, и я быстро огляделась.

Никого, кроме нас и Оксаны, в доме не было. Я обрадовалась, что все уже разошлись и мне остается лишь налегке отправиться в кузницу. Я взяла свой плащ, который бросила у порога, и вышла из дома.

Глава 4. Волчьи тропы

Когда я вышла во двор, натягивая плащ, мои мечты о неспешной прогулке рассыпались в пыль. Я увидела сестру, что нетерпеливо топталась на крыльце в обнимку с огромным рюкзаком. Марина сразу же поспешила надеть его мне на спину, чтобы я и не думала сбежать. Мишка посмотрел на мое недовольное лицо, быстро чмокнул меня в щеку и убежал на свой футбол, оправдываясь тем, что Семыч его уже давно ждет. Отец пошел к главному охотнику, дяде Андрею, обсудить завтрашнюю охоту. А Федя взял из рук подошедшего к нам Алеши топор и направился в лес. Мы с хранителем встретились взглядами, и я тут же недовольно поджала губы. Он казался обиженным или виноватым. Но какое мне вообще дело до его чувств? Зачем он выпросил работу именно в нашей семье? В стае были куда более интересные и легкие задания. Но нет. Он безропотно точил нам ножи, топоры, приносил воду, иногда даже подметал пол – делал всю скучную работу, наряду с Оксаной. И хотя мы с братьями и сестрой также помогали по дому, его всё равно к нам взяли. И теперь мы вынуждены постоянно сталкиваться. А мне приходится терпеть его чрезмерную опеку.

Федор с кем-то разговаривал, стоя чуть поодаль от нас, и я перевела взгляд на него. Иван. Вот еще одна заноза! Ростом он был ниже Феди, но высокомерие с лихвой компенсировало этот недостаток. Всегда аккуратная щетина с выстриженными вензелями – и где он только откопал хорошего барбера в этом захолустье? Выбритые виски, копна русых волос, что топорщились в беспорядке, маленький заостренный нос и дерзкая ухмылка тонких губ, обычно надменно изогнутых. Сколько женских сердец пострадало от этой «улыбочки», но только не мое. Я не куплюсь на эту мишуру, и Ивану трудно соперничать с объектом моих грез. Он попрощался с Федькой и развязной походкой направился к нам. Ну что ему еще от нас нужно? На ходу оттолкнув Алешу, хотя мог и обойти его, он подошел к нам с Мариной. Он выглядел каким-то сконфуженным, даже глуповатым. Марина нервно дергала ремешки на моем рюкзаке, словно пытаясь закрепить его понадежнее, но к Ивану не оборачивалась.

– Что за прелестное создание томится у порога? Не меня ли оно ждет? – засунув руки в карманы, он приподнял плечи и в смущении переступал с ноги на ногу. Обращаясь к Марине, он становился таким невинным зайцем, что я переставала его узнавать, как, впрочем, и сестру. Вместо сдержанной, холодной неприступности возникала вдруг нервная, неуверенная в себе девица, которая то стыдливо прячет глаза, то вдруг горделиво вскидывает голову. Позерство какое-то! Я не доверяла Ивану, и мне не нравились его ухаживания за моей сестрой.

– Не по тебе ее томления и вздохи! – выпалила я. – На тебя возникает лишь изжога!

Иван надменно усмехнулся, а Марина испепелила меня взглядом. Вот дура!

– Сегодня на удивление солнечно и светло! Оказывается, проснулась самая яркая звездочка во Вселенной и осветила всё вокруг! – жеманно продолжал он, не сводя глаз с моей сестры, на что та приподняла одну бровь и скрестила руки на груди. Не желает его общества, но и никуда не уходит.

– Звезды бывают только ночью и светят не так ярко! А днем светит солнце! – съязвила я, пытаясь охладить пыл дерзкого Ивана, но он даже ухом не повел.

– Солнце тоже звезда. Но Марина – во сто крат ярче! – Он привалился к балке крыльца и поднял на мою сестру дурманящий голову взгляд. Ну, всё, она в ловушке.

Я почувствовала себя глупой, позволив Ивану обставить меня в словесной перепалке. Я читаю столько книг, но по-прежнему уступаю таким неучам, как он! Значит, надо читать больше! Сестра толкнула меня плечом и глазами приказала топать в лес. Я нахмурилась, проходя мимо Ивана, и обернулась к сестре:

– Марин, а ты идешь?

– Я же сказала, что подойду позже! – недовольно буркнула Марина и встала с другой стороны балки, оказавшись рядом с Иваном. – А ты иди!

– Вань, а тебе не пора на работу? – не унималась я. – Федя с другими лесниками уже ушли!

– Я договорился, что буду попозже. У меня есть более важные дела, – медовым голосом проговорил он, не сводя глаз с Марины.

– Неужели ты собираешься его слушать! Хочешь быть одной из многих?

– Да что ты несешь, девчонка! – взвился Иван, и в его взгляде я заметила неподдельный гнев, даже страх. – Я признаю, что был расточителен в общении с дамами, но Марина раскрыла мне глаза на женскую душу, на чувства, и мне теперь стыдно за себя прошлого. Есть лишь надежда, что отныне я буду двигаться только к свету, – проговорил он, сверля взглядом сестру, и закончил: – Если мой нежный проводник меня не покинет, конечно?!

– Как будто у меня есть выбор, – гордо произнесла Марина, глядя на него из-под приподнятых бровей, но я понимала, что за этой надменной строгостью скрывалось пылающее желанием сердце – желанием быть любимой.

На это я ничего уже не могла ответить. Я бы хотела уберечь сестру от пожирателя женских сердец, но иногда человек не хочет, чтобы его спасали. Поэтому я пошла к лесу, ничего больше не сказав.

Наш двухэтажный особняк, как я называла его, находился на опушке леса недалеко от храма Полной луны. Остальная часть стаи разместились в жилищах вокруг дома вожака, и лишь несколько семей обосновались в городе. Главное условие – мы не должны привлекать внимание.

Девичий виноград, словно гигантский мохнатый леший, обнимал наш особняк. Он запустил свои многочисленные плети-руки в самые разные уголки дома, огибая моё окно, просунул их под кроваво-красные черепицы крыши, вспучил глиняные выступы, прикрыл потолок внутри здания своими зелёными пальцами, превращая нашу обитель в пристанище друидов, словно мы намеренно пытаемся быть ближе к лесной чаще. Как будто самой нашей волчьей природы для этого недостаточно. С наступлением осени остролистный плащ нашего дома-лешего постепенно превращался из темно-зеленого в темно-красный. Сначала особняк покрывался алыми и оранжевыми брызгами, затем редкие листья начинали ржаветь из центра, постепенно багровея к краям. Издали они казались кровоточащими ранами, что вскрылись по осени, не выдержав порывистого ветра, молний, то и дело разрывающих в ярости небо, и грома, грохочущего так отчаянно, будто раздавался внутри тебя и сотрясал с головы до ног.

У кромки леса меня нагнал Алеша.

– Давай я понесу твой рюкзак?

Я посмотрела на него долгим взглядом и стиснула зубы. Не знаю, как лучше ему ответить, чтобы он понял.

– Я в состоянии донести его сама! Вскоре я буду в сто крат сильнее, чем ты. Мы слишком различаемся – и не только тем, что у меня есть семья, но и тем, что у меня есть надежда! Сегодня мне явился дух Серебристого волка! – гордо вскинув голову, проговорила я. – Поэтому оставь меня в покое!

Я пошла дальше, оставив его размышлять над моими словами. Некоторые просто не понимают, когда переходят границу! И зачем я сказала ему о духе? Чувствую, что зря, но слов уже не вернуть.

Вступив в лес, я попыталась откинуть все мрачные мысли о своих поражениях и погрузилась в особую атмосферу – спокойную, размеренную, полную привычных запахов и звуков. Вытоптанная тропинка, ведущая в город, была расчищена от поросли главенствующих здесь деревьев, от высокой режущей кожу травы и крушины, от упавших веток и поваленного сухостоя. Украшением ее по праву можно было считать раскинувшиеся по обе стороны высокие папоротники и полевые цветы, что всё лето обрамляли ее синими и желтыми мазками. Лесники заботились о чистоте этой тропы, как единственной ведущей в город. По их мнению.

Для меня же существовало множество троп и тропинок, а также тысячи способов, которыми можно было преодолеть это расстояние. Любимой тропой была та, что уходила вглубь леса чуть левее основной дороги. Я проходила по ней с наслаждением, перепрыгивая сухие ветки и несколько поваленных рябин, о которых, кажется, все позабыли; цепляясь за деревья и высокие ветви сосен и дубов – так можно преодолеть высокую режущую траву и заросли колючей малины; минуя почти расчищенный мной участок, где есть небольшой просвет в ветвях, через который сюда пробивалось солнце. Здесь я любила вздремнуть, растянувшись на клетчатом пледе и подставив лицо рассеянным лучам. Дальше снова шло препятствие – в виде кустарниковой вишни: могучие деревья, окружившие ее, не давали ей возможности занять ярус повыше. Там я двигаюсь ползком, другого способа так и не придумала, и в дождливую погоду стараюсь обходить эту тропу. Но избегать ее совсем, мне не позволяет дух приключений. Когда проползая под низкими ветвями вишни по проложенным мною узким туннелям, виляющим между толстыми стволами сосен и берёз, я воображаю себя в стане врага, оглядываюсь на каждый шорох, замираю или пригибаюсь ниже к земле, воображаю опасность, что подстерегает меня на каждом шагу, понимая, как я уязвима в этот момент, что не смогу сбежать или изменить курс, если напорюсь на засаду, и это подстегивает меня ползти быстрее. Но порой фантазия выходит из-под контроля, настигает меня, словно лавина, заставляя холодеть от страха, и я пытаюсь остановиться уже на грани сотрясающей меня истерики, чтобы отдышаться и успокоить разум, чтобы не наделать глупостей и не оцарапаться. В эти моменты воображение начинает играть со мной в весьма жестокие игры, заставляя корчиться под сухими нижними ветвями вишни в ужасе, позволяя им впиваться в мою кожу, грозясь воткнуться в глаза или губы. И хорошо, если удастся остановиться прежде, чем ветви разорвут мою одежду и плоть. Но обойти эти туннели просто не хватает силы духа.

Есть другая тропа, длинная и извилистая. Петляя, она огибает самые непроходимые препятствия и ведет вдоль красот этого леса, позволяя насладиться запахами диких яблонь весной, вкусом спелых вишен и малины летом, красочными оранжевыми гроздьями рябины осенью и видом пушистых аккуратных елей зимой. Она ведет к моему дубу и проходит вдоль шумной Пенелопы, где по пологому берегу в тени раскидистых ив ютится сладкая ежевика. И есть еще тысячи вариантов этих троп, которые едва ли знакомы кому-то лучше, чем мне.

Я настороженно огляделась по сторонам и принюхалась, чтобы убедиться, что на километры вокруг нет людей. После чего, подтянув ремни рюкзака, побежала по тропинке. Из тысячи вариантов мне, с тяжелым и неповоротливым рюкзаком, пришлось выбрать прямую дорогу к городу, расчищенную и скучную. Какую скорость я смогу развить сегодня? В прошлый раз я добралась до города за пятнадцать минут. Я чувствовала, как тело набирает скорость, открывая в себе все новые силы, будто мышцы постепенно просыпаются, включаются в работу и помогают мне бежать еще быстрее. Ветер в ушах заглушал все посторонние звуки, позволяя мне не отвлекаться от преодоления препятствий в виде редких корней дуба, каштана и лещины. Лес слишком поспешно расступился, и я, снизив скорость, перешла на быстрый шаг. Почти не запыхавшись, я нехотя вышла из тени искусственно насаженных тополей на асфальтовую дорогу, и мне в нос ударил запах нагретого гудрона и ненавистного мне табака от сигарет старой марки «Прима», а еще повеяло теплым влажным ароматом города, словно перед дождем. Людям нельзя заходить в лес, это территория заповедника. Здесь встречаются дикие животные, которые могут быть опасны городским жителям. Поэтому многие десятилетия в лесу живет только стая. Звери не боятся нас из-за запаха, но и не нападают, чувствуя наше превосходство. Но люди считают, что мы знаем безопасные тропы и поэтому не боимся жить в диком лесу.