Регина Гумерова
Волчьи тропы

Глава 1. Эрика

В тот день, несмотря на желание поспать подольше, я вышла из дома ещё до рассвета. Я хотела добраться до дуба, сотню лет возвышающегося над нашим лесом, забраться на ветку, которую отец грозил отпилить ни один год, и увидеть самый потрясающий рассвет на земле.

Бродить во мраке еще не наступившего утра казалось мне чем-то фантастическим. Страха не было. Я знала этот лес с детства и могла дойти до своего дуба с закрытыми глазами. Но меня будоражили те, кто жил во тьме зарождающегося дня. Удивительно, но вопреки укоренившемуся мнению, что нет времени, когда спят абсолютно все, мною было замечено, что именно часы перед рассветом самые тихие. Человеческий гомон стихает к двум часам, чуть позже прекращается стрекот сверчков, но волки и совы бодрствуют всю ночь, как и торопливые ежи, и суетливые мыши. Но примерно за час до восхода солнца все стихает, словно мир замирает в ожидании нового дня. Это время принадлежит кому-то более сильному и могущественному, нежели диким зверям или крикливым птицам.

Многорукие чудища на толстых ногах, покрытых чешуей, кричали своими острозубыми безмолвными ртами, осматривались вокруг пустыми глазницами и брели за мной во мраке ночи, пытаясь схватить цепкими лапами и уволочь в непроходимый восточный лес. Растения под ногами шептали, навевали дрему, зазывали на мягкие зеленые подушки, чтобы затем укрыть меня плотным ковром, хороня мое еще живое тело под высокой травой и пышными лесными цветами. Я выросла на сказках и легендах, что неней рассказывала нам с наступлением сумерек, освещенная тусклым светом растопленной печи. Они познакомили меня с тем миром, что сокрыт от глаз, но открывается, если дать волю фантазии, с миром потрясающим и ужасающим одновременно.

У неней было много страшных сказок в запасе: некоторые посвящены зверям и птицам, многоголовым, несуразным, извергающим разные жидкости и газы, другие рассказывали про погодные аномалии и затопления, но самая жуткая, которая и мою кровь заставляла стыть в жилах – это сказка о мертвецах, что бродят только по ночам и ловят юных дев, желая выпить их сладкую кровь до дна. Я хотела слушать эту сказку чаще остальных, снова и снова погружаясь в дикие картины, что рисовало мое детское воображение, вторя словам старой неней. Но отчего-то она рассказывала ее нехотя и крайне редко, словно боялась вызвать эти кошмары в реальность. И каждый свой рассказ она заканчивала словами: «Но вам бояться нечего, мои хорошие, они любят только маленьких непослушных девочек, как Эрика. Ух, Урыс! Утащит тебя какой-нибудь леший, и забудут все, как звать тебя было!» Словно каждая ее сказка была направлена на то, чтобы испугать именно меня. Но я ими жила! После сказок, мы с братьями и сестрой возвращались домой диким восточным лесом под покровом ночи. Ох, как меня завораживал этот страх, пробужденный зловещими россказнями неней, как будоражил он мою детскую кровь! Сестра шла, стиснув зубы, младший брат всегда брал меня за руку, чтобы не отставать, старший шел впереди всех, расчищая нам путь, и по его движениям не было понятно, напугал ли его рассказ.

Было ещё темно, когда я добралась до дуба и посмотрела вверх. Прохладный осенний ветер всполошил мои огненно-рыжие волосы, собранные в высокий хвост, и я плотнее закуталась в плащ цвета зеленого мха. Положив ладони на ствол, я на минуту прикрыла глаза, пытаясь успокоиться. Ребята из стаи опасаются высоты и не суются сюда, поэтому этот дуб стал для меня тайным убежищем. С тех пор, как я научилась лазать, меня сложно удержать вдали от высоких деревьев. Каждый вечер, перепрыгивая валежник, наземные корни лип и дубов, продираясь сквозь кустарник дикой малины, который пытается оцарапать мои ноги, я стремлюсь сюда, к своему любимому месту в лесу, к дубу, что сейчас покоится под моими ладонями.

Его серовато-коричневая кора шершавая и толстая, но я вновь провожу пальцами по гладкому оголенному стволу – выбоине, что оставила моя сестра, и меня вновь окутывает злость и отчаяние. Она не должна была так поступать – сдирать его кожу, как она делала не единожды с мёртвыми животными. Но он был ещё жив! В тот день мне показалось, что я услышала его визг, и прибежала к нему, когда было уже поздно. Марина оторвала огромный кусок коры для работы в кожевне и принялась за следующий, когда я с разбегу налетела на неё и повалила на землю. Я смутно помню, как била её руками и ногами, несмотря на то, что она была крупнее и старше меня на шесть лет.

В тот день мне сильно досталось. Сначала от сестры, которая слишком быстро пришла в себя и дала сдачи. Схватив меня за тугую огненно-рыжую косу, она принялась возить меня лицом по шершавой коре и кричать, что дерево покалечит меня – либо так, либо когда я упаду с него и сверну шею. А вечером мне досталось и от отца. Он выпорол меня и запер на месяц в доме. Каждое утро, все тридцать дней, я провожала взглядом лесорубов, считая, что сегодня они срубят мое дерево под корень, и мое сердце разрывалось от боли. Но мои мысли и были мне наказанием. Спустя месяц, освободившись от запрета отца, я добежала до дуба и прижалась горячим лбом к его шершавой покалеченной коже. Он был на месте, столь же высок, величественен, и так же приятно пах влажным мхом и древесиной. Марина забрала лишь тот кусок коры, что успела отодрать. Прости меня… Я должна была остановить её раньше…

Сегодня я вновь прижала руки к дубу и без усилий забралась на самый верх. Корявые старые ветви топорщились в разные стороны, некоторые были слишком тонки, чтобы удержать меня, других было достаточно, чтобы опереться на секунду и продолжить взбираться, но тут была ветка довольно-таки прочная, чтобы выдержать мой вес. С неё хорошо видно реку, бегущую вдоль нашего леса, поляну за рекой. А за лугом, в низине, простирался Кошачий лес, упирающийся в горизонт и во время заката вбирающий в себя теплое солнце, погружая его во мрак своих бескрайних непроходимых дебрей. Самый невероятный закат на земле. Накануне вечером он переливался оранжевым и желтым сиянием. Вытянувшись во весь рост, я окинула тоскливым взглядом чуть светлеющее небо, а затем ощутила небывалое воодушевление. Как и каждый раз, стоя здесь, над лесом и рекой, словно над всем миром, что был маленьким и столь далеким от меня, я ощущала, что его тревоги и суета незначительны, их тяжесть более не давит на мои узкие, но сильные плечи. Я не похожа ни на волков с их стремлением быть всегда подле друг друга, действовать вместе и слаженно, ни на людей, жаждущих запереться в своих домах подальше от чужих глаз. Я равно хорошо себя ощущала и в одиночестве на вершине дуба, и посреди галдящей стаи.

Где-то внизу, бурля и перекатываясь, текла темно-серая в проблесках утреннего солнца безумная Пенелопа. Её не переплыть, не перейти, она мчится, как сумасшедшая. Не знаю, откуда она начинает свой путь и куда впадает, но порой кажется, будто что-то неудержимо влечет ее к себе, но она никак не может этого достигнуть. Нервничает, порой психует, злится, кричит в ярости, но никогда не отступает. Есть лишь один известный мне способ перебраться на ту сторону – автомобильный мост вниз по течению, что втыкается уже истончившимися от времени четырьмя лапами в ее бурные воды, словно боясь, что из глубины вот-вот выскочит мерзкое чудище и увлечет его в безумную гонку. Берег с той стороны вспучивался зелёным пологим холмом, летом пестревшим полотном цветов и ягод, а зимой сверкавшим девственно белым снегом. Справа оставался ветхий каменный дом, чья крыша давно накренилась в сторону реки. Никто не знал, кому он принадлежал и в каком веке построен.

Усаживаясь на ветке и по привычке подгибая ногу под себя, я размышляла о том, как люблю бывать тут вечерами, читать книгу в последних лучах уходящего солнца и размышлять о чем-нибудь. Но боюсь, папа скоро выполнит свою угрозу и спилит мою ветку или вообще все дерево, чтобы не было соблазнов. Я не знаю, чего он боится. Что я свалюсь с дерева? С пятидесяти-то метров? Он прекрасно знает, что я все равно приземлюсь на лапы и не пострадаю. Или его волнует, что я сижу здесь вместо того, чтобы помочь матери с ужином? Она ненавидит, когда я кручусь возле неё, особенно на кухне. Или он считает, что книги забивают мою голову глупыми мыслями? Но книги это пища для ума, я буду голодать без них.

Окинув грустным взглядом шумную Пенелопу, звуки которой доносил до меня западный ветер, я поджала губы. Закатное солнце уходит в Кошачий лес, значит, рассвет стоит ждать с противоположной стороны. Повинуясь своим мыслям, я обернулась. За мной в глубине густых деревьев высился храм нашей стаи, чья выступающая полуразрушенная башня закрывала мне весь обзор. Мне доставались лишь скупые сине-желтые просветы на иссиня-черном небе, но основное действо было сокрыто. Отсюда я увижу солнце только через несколько часов. Я поднялась на цыпочки, пытаясь найти лучший обзор, как вдруг цепкая ветка ухватила мою заколку и отбросила ее наземь. Волосы рассыпались оранжевым веером по ближайшим ветвям. Быстро связав их в узел и воткнув в него ту самую ветку, я помчалась вкруг храма. Темно-синее небо просветлело, пока я, перепрыгивая с ветки на ветку, пыталась обогнуть строение в поисках лучшего обзора. Я спрыгнула на землю и слегка отряхнулась. Меня окутал мрак спящего леса, ещё не потревоженного назойливыми лучами осеннего солнца. Я устремилась навстречу светлеющему небу, считая, что по земле смогу быстрее обежать храм. Подняв глаза вверх, я замерла от нахлынувшего на меня восхищения. Наш храм стоял, словно объятый огнем, желто-оранжевые язычки жгли небесно-голубое полотно – рассвет занимался. Самое интересное по-прежнему оставалось для меня сокрытым.

Откуда-то издалека до меня донесся едва уловимый шелест листьев и нарастающий хруст веток. Я резко обернулась. Настороженно оглядевшись, я пыталась определить источник шума, но лес все еще спал, и, кажется, неизвестный посетитель его не разбудил. Тогда как меня беспокоило его приближение. Я судорожно пыталась определить размеры зверя. Кто это: олень, кабан, волк или лисица? Явно, не копытное – не было характерного топота, лишь шелест. Смогу ли я одолеть его в случае столкновения? Я ещё слишком молода, чтобы не страшиться животных крупнее меня. Даже волка средних размеров мне вряд ли удастся одолеть без оружия, и тьма, до сих пор окутывавшая окружающие меня кусты и деревья, могла обернуться против меня. Животное стремительно приближалось. Я слышала, как оно набирает скорость. Куда оно бежит? Охотится оно или преследует? Но я не слышу шагов его жертвы. Или жертва тут я? Нельзя паниковать, нужно быть максимально собранной и готовой к бою. Мы уже сталкивались с волками. Они меня недолюбливали, а моих братьев старались обходить стороной.

Ещё мгновенье, и зверь буквально пролетел в нескольких метрах от меня: лишь ворохом взвившиеся в воздух листья показали мне, что он бежал по земле. Мой охотничий инстинкт приказал мне преследовать его, не упускать, и я сразу двинулась за ним. Он бегал так же быстро, как и я, поэтому развив ту же скорость, я пыталась разглядеть его очертания. Зверь был очень крупным, высоким, и в какой-то момент мне показалось, что он бежал на двух ногах. Судорожно перебрав возможные варианты, я пришла к выводу, что это человек. Но разве люди могут бегать так же быстро, как я? Есть, конечно, Усэйн Болт, но я не думаю, что он стал бы бегать по нашим практически непроходимым лесам, в глуши чужой для него страны. Что он тут забыл? Или следующая олимпиада будет включать бег по пересеченной местности? Нет, это точно не человек. Скорее всего, какой-то крупный зверь, просто гигантский. Внезапно его резкий запах ударил в нос, когда я приблизилась к нему, и это почти остановило меня. Пожухлая… гнилая трава и… корица… или какая-то выпечка… Я откашлялась и поняла, что уже отстала от него на несколько сотен метров, поэтому вновь побежала за ним.

Его светлый силуэт искрился серебристыми нитями, его словно окутывал лёгкий дымок. Мне вдруг подумалось, что это мог быть волк из легенды о Серебристых волках, но тогда это значит… К слову, они были первыми волками, от которых пошли такие, как мы. По легенде, это были гигантские волки, кровожадные и жестокие. Но люди их давно уже истребили, и лишь их дальние потомки сохранились в клане Серых. Сквозь густую крону деревьев я увидела, как солнце стремительно поднималось над горизонтом, и вскоре мрак, творящийся вокруг меня, рассеется. Может быть, тогда я смогу рассмотреть зверя? Если это и правда дух Серебристого волка, может быть, это знак, что я скоро обернусь? Эта мысль окрылила меня и заставила бежать быстрее, будто, если я нагоню его сейчас, то обращусь в волка в ту же секунду. Деревья вдруг стремительно расступились, и передо мной встали ворота поместья Вардов – неприступные, запретные для меня. Дух волка куда-то испарился: обогнул их справа, направляясь к горам, или слева, к обрыву, ведущему к бурной реке. Я решила посмотреть сквозь прутья, не туда ли убежал мой зверь. Приблизившись к ограде, я услышала, что от металла доносится какое-то слабое монотонное жужжание, и оно на секунду остановило меня от прикосновения. Этого хватило, чтобы отдернуть руку от прутьев, находящихся под электрическим током, и не убиться. Не может быть! Ограда под напряжением? Зачем? Столько лет тока не было, а тут… Если только… поместье снова не обрело своих жильцов! Я попыталась осторожно заглянуть внутрь, но густой виноградник почти ничего не дал мне увидеть. Я осмотрела окна, и мне показалось, что в одном из них я увидела силуэт. Это, конечно, могут быть лишь мои догадки, но, возможно, графы вернулись.

Зачем дух Серебристого волка привел меня сюда? Что я должна узнать, или о чем он пытается меня предупредить? По легендам Серых, увидеть духа волка – к обращению, но я не из Серых и вообще не должна была их видеть. Или должна? На секунду я замерла от пришедшей мне в голову мысли и, какой бы безумной она ни была, хотела верить, что это правда. Что, если моя мать была серой волчицей? Отец не позволяет о ней говорить, но это может быть правдой! Тогда это объяснило бы видение Серебристого волка… Я стану волком! Я стану серым волком!

Глава 2. Вожак

Вдалеке застучал дятел; в траве, почти у самых ног скользнула гадюка; еж зашуршал, ища яблоки, случайно упавшие по эту сторону ограды из фруктового сада поместья. Все собирались завтракать, и мне стоило поторопиться, иначе я могла пропустить свою трапезу. Поэтому я с досадой посмотрела сквозь железные прутья на серые очертания поместья, видневшегося вдалеке, и уныло поплелась домой.

Значит, в поместье Вардов снова кто-то живет? Интересно, отец в курсе? Он приказал не приближаться к поместью и никогда не сталкиваться с людьми, живущими там. Это запрет вожака, и он нерушим для меня. Они нам – не друзья, так он сказал. Думаю, все дело в сословиях. Мы – простые люди. А те, кто живут в этом поместье, происходят от настоящих графов. Ненависть между этими сословиями взращивалась веками, и не мне её осуждать.

Но мне хотелось рассказать эту новость моей подруге Кате. Наша мечта – выйти замуж за принцев стала более осязаема, что вызвало у меня довольную ухмылку.

Дорога домой заняла у меня не так много времени, и вскоре я ступила на расчищенную от густых деревьев поляну. Передо мной предстали уютные деревянные домики нашей стаи, двумя стройными рядами поднимающиеся на холм к храму. Дорога была утоптанной многочисленными ногами волков и хранителей, целыми днями снующих по своим делам. Даже трава уже не пробивалась сквозь плотную толщу земли, смешанной с глиной. В дождливые дни дорога становилась скользкой и неприятно чавкала под ногами. Мой дом был ближе других к храму, но оставался на почтительном расстоянии слева. В середине тропы, преграждая мне путь, стоял колодец, снабжавший нас питьевой водой. Каменная кладка основания вырастала вверх деревянной треугольной крышей и маховиком, поднимающим ведро на толстой цепи. Около колодца всегда кто-нибудь был: может, из-за прохлады, что веяла от него, может, из-за вкусной ключевой воды, коей он был наполнен, а может, став негласным центром нашего лагеря, он привлекал всех к себе. Вот и сейчас рядом с ним, сгорбившись, стоял крепкий мужчина и что-то сосредоточенно делал.

Сквозь промокшую бежевую ткань на его широкой спине можно было различить напряжение каждой мышцы. Вскоре мужчина откинул назад копну светлых волос, и я поняла, кто это был. Могла бы догадаться. Этого огромного детину тридцати лет зовут Леша, и он один из хранителей, закрепленных за моей семьей. Но мои частые столкновения с ним уже попахивают преследованием. Я почти прошла мимо него, когда до меня донесся громкий оклик:

– Привет, сестренка!

На мгновенье остановившись, но, даже не подняв на него глаз, я двинулась дальше. Не собираюсь ему отвечать, и пора рассказать об этом отцу. Он переходит все границы! Его накажут, но он должен знать, где его место. И он совершенно мне не брат, у него нет семьи. По крайней мере, с тех пор, как он стал хранителем.

– Где была? – в тишине, нарушаемой лишь шорохом моих шагов, раздался другой голос, и я вздрогнула от неожиданности.

Я была так сосредоточена на Алексее, что не заметила присутствие другого хранителя. Мила… Назвать ее хранителем не поворачивается язык, и дело не только в ее огромном самомнении, но и в полном отсутствии гена волка в крови. И, несмотря на свою человеческую природу и весьма щуплое строение, она не выказывала и тени страха или покорности. Уперев руки в костлявые бока и почти запрокинув, обрамленное жидкими светлыми волосами, узкое некрасивое лицо с неестественно большим носом, она продолжила извергать ядовитые колкости:

– Тебя искал отец! Всыплет тебе как следует, будешь знать, как шататься по ночам!

– Тебе-то какое дело, Мил? – спокойно проговорила я.

Я не позволяла ей обращаться ко мне грубо. Я ещё не волк, но скоро им стану. У неё нет права оскорблять меня. Но она не отступала и язвила на каждом шагу. Мне пришлось остановиться, чтобы продолжить с ней разговор, от оскорблений я уже никак не могла уйти.

– Принесешь в подоле, а мне потом нянчить твоего ублюдка! Вот какое!

– Мила, прекрати! – вступился за меня Алеша, и уже не было смысла избегать его. – Ты не должна так говорить с ней!

Он подошел к нам вплотную и закрыл меня своей широкой спиной. Несмотря на мой высокий рост, он был выше меня и шире в плечах. Алеша стал бы крутым волком, если бы человеческая натура не взяла верх, запрещая обращаться. Я никогда не интересовалась, кем были его родители. Знаю, что он из стаи Белых. Значит, ростом он пошел в человека. Я съежилась за его спиной и обняла себя за плечи, словно и впрямь нуждалась в защите. В какой-то момент я ощутила, будто он сильнее меня, но это было не так.

– А что мне за это будет? Да ничего! – Мила буквально выплюнула эти слова в лицо Алеше, в ней не было и тени страха. – Не мне, а вам, хранителям, за меня страдать!

Её слова задели меня за живое, но я промолчала. Негласное правило хранителей – вступаться за своих. Наказывают одного – терпят все, но я впервые сталкиваюсь с тем, кто пользуется этим правом во вред другим хранителям.

– Перестань! Просто уйди! – успокаивал ее Алеша, хотя я не считала, что меня надо защищать от кого-то, тем более от человека вроде Милы. Я вышла из укрытия его спины и хотела пройти дальше.

– Не тебе меня затыкать! Не имеешь права!

– Но я могу силой заткнуть твой поганый рот! Всем наплевать на тебя!

Я не верила, что Леша и правда может применить к кому-то силу. Но в данной ситуации я бы его поддержала, но сама не стала бы марать руки об этого недохранителя. Никто его не осудит: ни волки, ни хранители. Последние могут драться хоть каждый день – никто не будет лезть в их разборки, главное, чтобы работа выполнялась.

– Попробуй, и посмотришь, что с тобой сделают, – прошипела Мила, и я остановилась, обернувшись на них. Она намекает на фаворитизм в стае? Чьей она может быть подстилкой?

Мила, самодовольно хмыкнув, ушла. А я пристально посмотрела на Алешу: он стиснул зубы и устремил на меня потемневший взгляд синих глаз. Это подтвердило мои подозрения. Похоже, Алексей знал больше меня. Стараясь убедить себя, что это не мое дело, я пошла к дому. Алеша догнал меня почти у порога и, взяв за локоть, развернул к себе.

– Ты в порядке? Она не должна была так говорить с тобой!

– Как и ты! – с нажимом на каждом слове прошептала я, боясь, что отец нас услышит. – Что ты себе позволяешь? Мне нужно поговорить об этом с отцом?

Он поджал губы и отпустил меня, отступив назад. Я мысленно корила себя из-за страха за его сохранность. Не я ли хотела сдать его отцу и прекратить эти преследования? Что за бессмысленная защита от несуществующих опасностей? Быстро откинув все мысли о нем, я уверенно вошла в дом.

– Дядя Макс сообщил о чистках в северных стаях… – услышала я обрывок разговора между отцом и старшим братом.

Окинув беглым взглядом обеденный стол, я с ужасом заметила, что вся семья уже в сборе. Значит, я опоздала. Оксана, стоявшая у плиты, приветливо кивнула мне и приготовилась подавать мой завтрак.

Отец, как и положено, сидел во главе стола. Огромный черный волк со строгим взглядом темных глаз, с тяжелыми бровями, сведенными сейчас в задумчивости, и грубой трехдневной щетиной, какой он покрывался каждый раз, когда перед ним стояла неразрешимая задача. Загорелое лицо отца было покрыто белыми струйками-шрамами, и ни один волос так и не сумел пробиться сквозь них. В детстве, сидя на коленях отца, я любила разглядывать их и считать: один – рассек бровь, второй – задел нос, третий – проложил путь через грубую кожу отцовской щеки от виска до верхней губы, четвертый – стянул нижнюю губу, и теперь она словно состояла из двух половинок, а пятый, самый тонкий, – сейчас пролегал где-то в недрах густой щетины от уха до середины подбородка. Отец никогда не рассказывал об их происхождении и не позволял к ним прикасаться, грубо откидывая мои руки, словно эти неглубокие шрамы до сих пор причиняли ему невыносимую боль. В отличие от лица, его тело было покрыто гораздо более глубокими шрамами, источников которых он также не выдавал. У отца была репутация сильного и мудрого вожака: его либо боялись, либо уважали. Его чёрные волосы, что топорщились сейчас в беспорядке, уже давно тронула седина. Говорят, это произошло после моего рождения, хотя он тогда был еще молод. Но отец никогда не выглядел стариком: подтянутый, широкоплечий мужчина, очень высокий, чему не был рад и потому сутулился. Он мог рубить лес наравне с молодыми, носить на плече бревна или ковать металл, даже не вспотев. Он был лучшим вожаком, какого можно было пожелать: молодой духом, крепкий телом и мудрый умом. Мой отец происходит из древнего рода Черных волков, долгое время не допускавшего смесей разных видов. Но мой дед, Эрик, будучи вожаком, нарушил это правило и позволил моему отцу жениться на девице из клана Белых. Именно этот брак стал причиной слияния двух, некогда враждующих, кланов. Все чистокровные черные волки отличались высоким ростом и скверным характером, в шутку подмечала я.

За столом, с одной стороны трое волков что-то бурно обсуждали, склонив друг к другу темные головы; с другой стороны мамА с улыбкой на устах что-то заботливо говорила моему светловолосому младшему брату, а тот смущенно ей отвечал и хитро улыбался. Передо мной словно было два лагеря, образованных по цвету волос: светлый и темный. Мои старшие сестра и брат получились черными волками, а Мишаня, мамин сын и мой самый любимый из братьев, – белым.

– Отец, – кивнула я. – МамА, Федор, Марин, Миш, – поздоровалась я со всеми, сидевшими за столом, и плюхнулась рядом с Мишей, подогнув ногу под себя. Мне не нужно было определяться с лагерем, я всегда выбирала Мишу.

– Про чистоту рук я даже не спрашиваю, Эрика, – устало проговорила мамА и поставила передо мной тарелку макарон по-флотски, торопливо переданную ей Оксаной.

У меня сразу потекли слюнки, но строгий взгляд отца не дал мне притронуться к еде, не помыв перед этим руки. Я показала их мамА, и та, продолжая недовольно хмуриться, кивнула мне в сторону тарелки. Её вьющиеся, пшеничного цвета волосы были аккуратно убраны в тугую кубышку на затылке, а все выбившиеся пряди строго закреплены заколками-невидимками. Меж суровых, почти белых бровей залегла глубокая морщина – как всегда, когда она обращалась ко мне. Я не виню её. Всё-таки я – плод измены её мужа, и она вправе ненавидеть меня. Но она была единственной матерью, которую я знала, поэтому я с сожалением поджала губы.

Приступив, наконец, к макаронам, я попыталась вникнуть в разговор, но мой старший брат и отец понизили голоса.

– И что мы будем делать? Просто ждать? – прошептал Федор, жуя.

Чистки в стаях… Что это значит? С историей волков у меня всегда выходило туго, потому что неней считала её выдумкой. И почему это нужно скрывать от меня? В следующую полную луну я стану волком, а там пару недель до моего совершеннолетия, а значит, я выйду из разряда щенков и присоединюсь к их обсуждениям. Отец, кажется, одобрил мое решение стать бойцом. Он понимает, что мать из меня не получится, а тест на опекуна мне так и не засчитали. Место бойца позволит мне быть в совете вожака и знать, что происходит в стае и за её пределами. Но эти глупые правила: ограждать щенков от дел стаи – выводили меня из себя. Хотя я молчала, предаваясь размышлениям, Миша заметил, что я злюсь. Он отодвинул от меня тарелку как раз в тот момент, когда я вскочила на ноги и перегнулась через стол.

– Когда я стану волком, то не позволю вам шептаться между собой! – выпалила я, изрядно устав от бесконечных секретов моих волков.

– Ты сначала обернись, а потом уже козыряй этим! – хмыкнул Федор и тут же получил тычок в бок от Марины, после чего нахмурился и замолчал.

Меня так и подмывало сообщить им о видении Серебристого волка в лесу, но я не могла. Это вызовет вопросы о моей матери и её природе. А эта тема под самым строгим запретом вожака.

– Может быть, я не уникальный волк, как Федор, который обернулся за год до своего десятилетия. И я никогда не буду белым, столь редким видом в нашей стае, как Миша. Я даже допускаю, что не являюсь столь покладистой и удобной, как Марина! Но я стану волком и буду вашим вожаком, хотите вы того или нет!

– Я точно нет, – усмехнулся Федор, и я испепелила его взглядом.

– Я против, – уныло проговорила Марина, подняв руку вверх. – Но тебе ведь наплевать?

– Вот именно! – процедила я.

– А я бы посмотрел на это! – ехидно воскликнул Миша, на что получил мягкий подзатыльник от мамА.

– Когда я стану вожаком, – торжественно продолжила я, пока своими насмешками они не сломили мой дух, – то отправлю тебя, Федь, в Серебряные копи к дяде Максу! Компенсируешь ему отсутствие наследника!

– И с чего ты взяла, что сможешь стать следующим вожаком? Ты ничего не забыла? – не выдержала сестра, кивнув в сторону Феди.

– А тебя я выгодно спихну замуж! Куда-нибудь в Тмутаракань!

– Я буду следующим вожаком! – взревел Федор, на что я самодовольно хмыкнула, сложив руки на груди.

– И не мечтай, Федорушка! – я всегда звала его так, когда хотела позлить.

– Вообще-то я здесь и еще не умер, – спокойно проговорил отец, скрестив пальцы у переносицы, и усмехнулся: – А вы уже власть делите?

– Папочка, – ласково начала я, мысленно поеживаясь, – тебе не обязательно умирать, чтобы сделать меня вожаком. Мы изменим эти несправедливые правила!

Я никогда не пользовалась особой любовью отца, но все равно старалась выступать на его стороне, даже если мне претило ему льстить. Я старалась. Честно.

– Это закон! – громогласно заявил отец, не любивший лесть так же сильно, как и я. – Новый вожак должен убить старого, либо вожаком становится первый наследник после его естественной смерти. Поэтому тебе, Эрика, придется убить меня, чтобы стать вожаком.

Он поднял на меня испытующий взгляд, от которого я села и съежилась на стуле. Я поджала губы и задумалась, ковыряя вилкой в тарелке, но через минуту подняла на отца глаза, ошеломленная только что пришедшей в голову мыслью:

– Либо убить Федора, когда он займет твое место, да, пап?