Император мрачно глядел из окна своей спальни на заходящее солнце. Тяжелые тучи темным плащом покрывали небо, усиливалась духота. Ничего – ночной дождь прибьет пыль на дорогах, смоет нечистоты на улицах, наполнит открытые бассейны свежей водой, но не сможет дать живительной чистоты истерзанному сердцу хозяина Рима.
Одна Марцилла поняла бы его, но Марцилла уже полгода гниет в семейном склепе Августов.
Фурий шумно втянул в себя воздух с улицы – пахло надвигающейся грозой, словно морем и соснами. А в комнате уже нечем дышать от смеси цветочных масел, пропитавших одежды и занавеси. Фурий готов сутками напролет поливать себя благовониями – после смерти дорогой сестры ему везде мерещатся трупные миазмы.
Так ведь он сам виноват – трое суток не давал хоронить Марциллу, лежал рядом с ее остывшим телом, не желая верить в то, что единственная любовь покинула его навсегда.
Они убили ее. Патриции, всадники, менялы и торгаши – напыщенные корыстолюбцы и похотливые пиявки. Они подсунули яд в кушанье. И лекарь зря болтает о простуде. Не-ет, они хотели сделать Фурия слабее, лишить его опоры и разума.
Так пусть получают трусливого безумца на троне! Оголтелый сброд заслужил унижения и грабеж. Все они столь же далеки от планов Императора, как смертные от замысла богов.
«Я залью кровью амфитеатры Рима, заставлю толпу одуреть от вида помпезной смерти. Я велю собрать лучших бойцов империи и толпа возликует, глядя на их предсмертные муки на золоте арены. Это будет красиво и страшно. Пожалуй, стоит записать, пока не забыл… Кровь и песок… Да, я создам новую поэму и восславлю торжество смерти, собирающей жатву на руинах человеческого ужаса».
Фурий отошел к столу и придвинул к себе навощенную деревянную табличку. Но вскоре выронил из руки серебряное стило с железным наконечником, вспомнив, как ненавидела Марцилла гладиаторские бои и часто просила отменить смертельные поединки. Сестра была слишком добра, а он смеялся над ней. Марцилла считала их любовную связь преступной, а он не мог сдерживать животную страсть.
Он хотел ее каждый день – только ее, ведь Марцилла была глотком прохладного вина в жаркий полдень, тихой гаванью посреди политических интриг. Ей одной он желал подарить этот пестрый разноязыкий город, утопающий в роскоши и разврате.
Бедняжка не выдержала бремени его обожания и сломалась, как хрупкий садовый цветок. Кто же заменит Марциллу…
Новая девка с площади поначалу чем-то напомнила сестру, оттого-то Фурий и приволок ее во дворец, на время оградив от прочих потаскух. Мираж скоро развеялся, Валия оказалась слишком чужой и далекой.
Но глядя на ее высокий лоб, увенчанный диадемой светлых волос, замечая, как блестят бисеринки пота на висках, когда она рассказывает о богах и героях чужих, незнакомых стран, Фурию казалось, что перед ним снова стоит нежная чувствительная Марцелла и, соединив тонкие кисти белых рук, читает стихи Овидия.
Ради мимолетной иллюзии схожести Фурий и терпит подле себя уличную актрису. Правда, Катон сказал, что она из благородной семьи, и впрямь, хорошая порода видна в ее осанке и манерах. У Валии прекрасно поставлен голос, а дивные истории, слетающие с ее уст, уже который день волнуют пылкий ум императора.
Авторы прекрасных стихов истинные творцы, но почему никто в Риме не знает их имена? Валия говорит, что это скромные поэты: греки, азиаты, варвары… Может, девица скрывает тайну, и сам Аполлон нашептывает ей по ночам благозвучные строки?
А Борат слишком глуп, чтобы выведать секрет чужестранки, хоть и спит с ней почти что в одних покоях. Может, поручить остийской шлюхе Мелине сойтись с ней поближе и узнать, не посещают ли Валию на самом деле Музы.
В последнее время актриса себя высоко ставит, слишком много рассуждает о том, куда ей вовсе не следует совать нос. Недавно вздумала учить Фурия, как надо говорить с Катоном. Неслыханная дерзость – поучать императора! Даже Марциллла не смела спорить! Сестра понимала его без слов.
"Сегодня в термах Валия получила хороший урок. Надеюсь, впредь будет открывать рот только по приказу. А Борат, кажется, распустил слюни перед ее чистенько выбритой cunni.
Припомнив скабрезную сцену в купальне, Фурий громко расхохотался. И впрямь было забавно наблюдать, как Валия отчаянно старалась сохранить гордый вид, но была бледнее мрамора и дрожала как от озноба.
Борат мог бы поиметь ее прямо там, но, похоже, не верил, что император желает именно этого зрелища. Пожалуй, стоило отдать приказ. Девчонка начала бы вопить и дрыгать ногами, оберегая свою узкую дырку. А с чего так трястись? Валия уже знала мужа, так почему бы не развлечь императора приятной сценкой. Минутное дело.
«Борат глуп и упрям, но по первому требованию готов подать мне сердце своей матери на кончике ножа. Борат закроет меня собой в минуту опасности, он преданнее собаки. Надо бы его наградить… хм… за две прошедших войны у него есть венки и фалеры, жалованье хорошее, может, теперь позволить ему вволю пощипать эту белую курочку…».
Фурий развалился в кресле, укрытом пушистой тигровой шкурой. Фантазии о том, как преторианец насильно овладевает Валией несколько разогрели кровь.
– Эй, крикните Афеса! Пусть приведет сюда мою жирную свинку. Я хочу потрепать ее сало.
Спустя менее десяти минут в покои Цезаря прокралась пунцовая от волнения Мелина. Темные завитки волос спадали на влажную после купания, полуоткрытую грудь.
– Ты желал видеть меня, Господин. Я готова служить тебе.
"Еще бы тебе не быть готовой… это не на мельнице вертеть жернова, не ублажать вонючих матросов в порту… гм… порт, пристань… корабли… надо лично проверить, как идет подготовка к морскому сражению – этим лизоблюдам нельзя поручить ничего серьезного".
Задумавшись, Фурий рассеянно ковырял в ухе специальной золотой ложечкой, пока затуманенный грезами взор вновь не остановился на распростершейся у его ног женщине. Разве он вызывал эту откормленную гусыню? Может, лучше провести вечер за высокой поэзией под мелодичные звуки лиры.
Мальчишка музыкант прячется за складки тяжелой шторы, – он смазлив как юная девка, у него пухлые губы и длинные черные ресницы. Гречонок… Наверняка смугловатая кожа окажется гладкой и нежной на ощупь. Так приятно будет проткнуть ее острой иглой, сладострастно вслушиваясь в крик боли. Но и эта забава давно наскучила. Нужно придумать развлечение интереснее.
– Эй, подойди ко мне! Ты уже брал женщину?
Молодой раб зарделся и отрицательно покачал головой. Все более распаляясь, Фурий удобнее откинулся в кресле и шире расставил ноги.
– Мелина, сделай мужчиной этого юнца. Я хочу посмотреть. Говорят, в первый раз мальчикам тоже бывает больно. Я уже и забыл.
Пристально наблюдая за тем, как расторопная наложница соблазняет неопытного юношу, Фурий с досадой осознавал, что его собственная плоть слишком вяло реагирует на откровенное зрелище.
Все слишком знакомо и скучно. Одни и те же уродливые телодвижения, схожие с предсмертными корчами. Мелкая будничная похоть выглядит гадко и унижает человека.
А что тогда его возвышает? Пожалуй, только благородная неистовая страсть. Воля к победе. Борьба и ярость. Да… Арена под открытым небом и кучка людишек, голыми руками обороняющихся против пары голодных львов. Хм… все же придется дать им короткие мечи. И у столба привязать раздетой невинную девушку.
Пусть достанется победителю схватки. Неважно – выжившему гладиатору, что едва стоит на ногах или косматому красавцу с сапфировыми глазами и окровавленными клыками.
Фурий припомнил Марса – своего любимого льва, за триумфами которого не раз наблюдал, еще сидя рядом с Тиберием. Что может быть прекраснее, чем звериная грация и мощь вкупе с уверенностью в своем праве рвать слабую плоть.
Есть еще Хрисагора – сильная, молодая львица. Она привлекла внимание Фурия тем, что долго играла со своими жертвами, прежде чем ударом могучей лапы размозжить череп преступника или бестиария – гладиатора, обученного драться с дикими зверьми.
Как ничтожны эти судороги на любовном ложе перед таинством смертельного поединка!
Фурий разочарованно взирал на подпрыгивающие груди Мелины, когда она плавно поднималась и вновь опускалась на худые бедра музыканта. Тот жалобно всхлипывал, закатывая глаза и смешно кривил губы то ли от боли, то ли от восторга. Унылое зрелище. Даже актерскую игру интересней смотреть.
Фурий крикнул слугу и велел принести ужин, но увидев перед собой огромного лангуста тотчас вспомнил об одной давней забаве в лупанаре на Новой улицы.
– Афес, пошли весточку Дакрону, передай, что я жду его в «Голодной устрице». Да вели подать простую одежду, я хочу выйти тайно.
– Кто будет сопровождать вас, господин? – поклонился грек.
– Преторианцы префекта Кассия, кстати, старика я тоже беру с собой, ему надо размяться, в последнее время он замкнут, будто что-то скрывает от меня. Амфора цекубского хорошо развязывает язык, особенно за пределами дворца.
Когда под охраной десяти вооруженных стражей, укрытый широким галльским плащом, Фурий покинул свою резиденцию, на Палатин опустилась ветреная ночь.
В этот раз гроза прошла стороной, только на западе еще долго были заметны ослепительные вспышки молний, разрывавшие темный покров небес.
Если вдруг забредаешь в каменную траву, выглядящую в мраморе лучше, чем наяву, иль замечаешь фавна, предавшегося возне с нимфой, и оба в бронзе счастливее, чем во сне, можешь выпустить посох из натруженных рук: ты в Империи, друг.
(с)
Валия
Покинув дворцовые термы, я до самого вечера бродила по белым песчаным дорожкам сада. Созерцание старых дубов, стройных пиний и кипарисов, между которыми весело журчали струи фонтанчиков, немного утешило меня. Никогда прежде я не видела таких роскошных розовых кустов и невольно отвлекалась от грустных мыслей, вдыхая чарующий аромат полураскрытых бутонов.
В императорском саду можно было заблудиться: заросли мирта и олеандра, клумбы с ирисами, фиалками, нарциссами и тропинки между ними напоминали настоящие лабиринты.
Мне попадались рабы разного возраста, кто с ведром и лопатой, а кто и с большими ножницами, – столь величественные сады требовали ежедневного кропотливого ухода. Я видела кустарники, подстриженные в форме животных и птиц, например, фазанов и медвежат из самшита.
Подневольные рабочие тоже порой замирали, любуясь белоснежными лебедями, скользившими на глади маленьких прудов или задирали головы вверх, чтобы прислушаться к пению птиц, привезенных из разных уголков империи.
Когда же взгляд мой натыкался на мраморную статую, я отворачивалась, вспоминая коварство и низость Фурия. Смутная мечта о бегстве была разбита, все выходы из сада охранялись преторианцами, моя жалкая попытка покинуть дворец не увенчалась бы успехом. Нужно действовать осторожнее и тщательней подготовиться.
Может, Борат выведет меня из этой ловушки… Он настаивал на разговоре, но видеть солдата сейчас не хочу. В душе сплелись стыд и досада. А ведь Борат вел себя достойно, почти не пялился и не лапал меня, хотя мог бы в свою очередь отомстить за мое пренебрежение к его персоне прошлой ночью.
Надвигается гроза. Может, спрятаться в одном из искусственных гротов, вход куда едва виден из-за густого плюща… Отодвигаю живую завесу растений, вглядываюсь в полумрак. Там прохладно и пахнет сухим подвалом, а еще в глубине пещеры расставлены бюсты римских богинь. Их незрячие выпуклые глаза пугают меня. Нет, лучше промокнуть, но добежать до дворца.
Порыв ветра растрепал мои волосы, бросил в лицо горсть сухих листьев и сора. Пока я моргала и вытирала слезы, сидя у маленького бассейна, даже не заметила, как подошел Борат.
– Вот ты где! Я уже обыскался, сначала думал, побежала жаловаться старику Катону.
– Как видишь, всего лишь собираюсь утопиться!
Откуда только у меня взялись силы дерзить. Почему-то я совсем не боялась большого хмурого мужчину. Он ничего не скрывает, говорит прямо, что думает и чего желает.
Борат внимательно вглядывался в мое лицо, а потом протянул руку. Я гневно ее оттолкнула, а он усмехнулся.
– У тебя веточки в волосах, я хотел убрать.
– Лучше скажи, где сейчас этот извращенец?
– О ком ты говоришь? – наивно изумился Борат.
– Самому догадаться трудно?! – гаркнула я. – Смотрю, ты неплохо устроился – местечко тепленькое, платят солидно, так еще и развлечения между делом. Часто тебе отдают приказы голых баб щупать?
Меня трясло от злости и несправедливости, а может, от страха, который я тщетно пыталась скрыть. В памяти резко встали описания расправы над первыми римскими христианами во времена Нерона – несчастных зашивали в шкуры оленей и выводили на арену, куда позже запускали тигров и львов. Толпа зрителей, занявшая Колизей, улюлюкала и гоготала, глядя, как женщин и детей рвут на части голодные хищники.
Кажется, я покачнулась, и Борат меня подхватил, тесно прижимая к себе. А потом у моего лица раздался знакомый жаркий шепот:
– Я надеялся, он не тронет тебя в память о сестре. Все так думали. Ты немного похожа на Марциллу. Такая же добрая и нежная, говоришь красиво и складно. Она часто плакала и бывала больна, и тогда он днями сидел у ее кровати, обещал исправиться. Потом она потеряла ребенка и совсем слегла. Фурий собрал лекарей, обещал им немыслимые богатства, лишь бы вернули цвет ее бледным щекам и прежнюю улыбку. Фурий очень ее любил.
– Отчего она умерла? Он ее замучил? Теперь и меня ожидает подобная участь.
Почему-то равнодушно принимала тот факт, что нахожусь в крепких объятиях Бората, рядом с ним было тепло и спокойно. Он сказал, что не желает мне зла, может, посоветует, как выскользнуть из дворца. Стоит попытаться…
– Помоги мне сбежать!
Солдат отрицательно покрутил головой.
– Тебя будут искать и найдут. Сделаешь только хуже.
– Но я не смогу долго терпеть такое подлое обращение…
– Нашлась царица! – вспылил Борат. – Подумаешь, приказали раздеться, с чего тут лить слезы?
– Ты, правда, не понимаешь или притворяешься?
Теперь я уже начала вырываться, но Борат не отпускал да еще вздумал читать нотации менторским тоном:
– Я давно за тобой наблюдаю, ты ведешь себя безрассудно, словно малое дитя. Может, ты богиня в обличье смертной женщины и в любое время можешь вернуться на небеса? У тебя десять жизней? Это неслыханно! Уличная актриса пытается учить Фурия, как лучше управлять Римом, планирует постройку нового акведука и приюта для брошенных детей. Неужели ты не видишь, что он играет с тобой, как волк с зайчонком?
Его забавляют твои проекты осушения болот и разбора свалок, но Фурий даже асса не хочет тратить на обустройство города, ведь тогда не хватит на игрища и духи. А когда ты предложила снизить налог на зерно, он в лицо тебе рассмеялся, помнишь? Я не пойму, ты настолько глупа? Даже Катон не решается говорить о налогах прямо…
– Пусти! Пусти меня!
– Нет, ты выслушаешь до конца все, что у меня на сердце! Цезарю надоело твое бестолковое щебетание… – Борат повысил голос почти до крика, сжимая мои плечи так, что я едва сдерживала слезы, – сегодня он показал тебе твое место, если не выучишь урок, последует новое наказание, ты этого хочешь?
– Но я же не знала, какой он на самом деле! Казалось, он слушает мои рассуждения, ему интересно, я лишь хотела подсказать, помочь, посоветовать…
Борат снова притиснул к себе, зарылся лицом в волосы на моей макушке.
– Слуги тоже потешаются над тобой и делают ставки, сколько еще недель Фурий будет терпеть возле себя блаженную дурочку, которая толком не знает ничего, кроме забавных песенок далеких стран. И как именно ты покинешь Палатин – завязанная в холщовый мешок или в коротком пестром платье для лупанара.
От такого признания у меня кусты со статуями поплыли перед глазами, я прекратила отпихивать от себя преторианца и тихо спросила, подняв к нему залитое слезами лицо:
– А ты? Что ты обо мне думаешь?
Он дернул верхней губой, поджимая нижнюю – с тонким шрамиком до подбородка, а сам мрачно глядел куда-то в сторону дворцовых построек.
– Я вижу, что ты не такая, как Мелина и эта… подруга ее, тебя не слепит золото, и ты не лезешь к цезарю в постель. Вроде бы всем желаешь добра, не лебезишь перед Катоном и Афесом. Может, дух милой Марциллы вселился в тебя, не желая расставаться с великим городом.
– Это вряд ли! – усмехнулась я.
Глаза Бората сузились, и на секунду мне почудилось, что в них так же как на далеком горизонте сверкнули молнии.
– А еще ты бываешь высокомерной и любишь посмеяться надо мной. Я же сказал, что не позволю такого, кто бы ты не была – богиня, сошедшая для забавы на землю или дочь царя далеких земель.
«Интересная версия, надо сейчас же ее развить!»
– Открою тебе секрет, Борат – я действительно дочь славного царя! Я росла в хрустальной колыбели и питалась амброзией, а потом меня выкрали злые духи и перенесли за множество киломе… гм… стадий в Италию. А ты знаешь, что Италия в переводе на язык моего народа означает «страна телят»? Скоту хорошо живется на ваших зеленых пастбищах. Чего не скажешь о некоторых слоях населения.
Кажется, Борат был немного огорошен тем, как ловко я переменила тему. Он судорожно сглотнул и немного ослабил хватку, отстраняясь от меня.
– Даже если говоришь правду, что такого в твоем высоком происхождении? В Риме полно знатных рабынь и шлюх из завоеванных поселений, есть царевны, которых держат в виде заложниц. Не думай, что здесь тебя ожидает особенное обращение.
– Но я не рабыня, и римляне не захватывали мою страну! Говорю же, я попала сюда по воле Сатурна, у меня секретная миссия… "правда, сама я о ней еще ничего не знаю…" И ты обязан помочь мне, солдат!
Он рассмеялся, запрокинув смуглое лицо к потемневшему небу.
– Ты принимаешь меня за глупца? Хочешь, чтобы я пал ниц и колени тебе целовал? По воле Сатурна… Да-да! Можешь рассказывать Фурию свои сказки, но Бората ты не проведешь.
Пришлось насупиться и упереть руки в бока, приняв самый грозный вид, на который я оказалась способна.
– Учти, мужчина, ты бросаешь вызов богам! Их посланница взывает о помощи, а ты грубишь. Ой!
Сквозь кусты мимо нас промчалось крупное животное, я инстинктивно подалась вперед и снова оказалась в руках гвардейца. Борат благодушно посмеивался над моим испугом, не упуская момента погладить мою спину и плечи своими большими ладонями.
– Это всего лишь газель, она безобидна. Их больше десятка в саду, недавно привезли из Африки морем.
Переведя дыхание, я локтями уперлась в жесткую кирасу солдата.
– Ты очень удивишься, но я знаю, что такое газель. Бегемотов здесь нет, случайно? Я бы посмотрела.
– Слышал о таких водяных тварях, их еще называют речными лошадьми, хотя не думаю, что кто-то осмелится прокатиться. Нет, Фурий предпочитает обычных легконогих скакунов и кровожадных хищников, вроде львов и пантер. На июльские иды назначены большие игры в цирке. Осталось недолго.
– Ждешь не дождешься полюбоваться зрелищем того, как гладиаторы будут друг друга кромсать под одобрительные крики толпы садистов?
Борат издал короткий сдавленный рык, я здорово струхнула и вжала голову в плечи, когда он снова заговорил.
– Меня не удивить и не развлечь смертью. Я видел реки крови и немало сам отрубил голов – бритых, косматых, с выпученными глазами и раззявленными ртами, белых, черных и раскрашенных синей краской, перекошенных от ярости и дрожащих от ужаса. Я видел, как за проступок одного легионария казнили десяток парней его центурии.
Я знаю запах горелой плоти и вонь разложившихся трупов, которых не успевало сожрать воронье и растащить волки. Я проезжал мимо сотни крестов с распятыми германцами, они гнили, как рыба и сохли на солнце, как вяленый виноград.
А бои на арене нужны только для заплывших жиром патрициев да отощавших пролетариев, одним развеять скуку, а других отвлечь от унылых ежедневных трудов.
Отповедь Бората мгновенно сбавила мой дерзкий настрой.
– Говорят ваши ве… весталки тоже любили смотреть кровавые зрелища? – от волнения я вдруг начала заикаться.
– Ну, еще бы! Раз им не дано помять в руках восставший пенис и посильней сжать его между ног, любопытно будет глядеть, как свирепых мужчин протыкают насквозь пиками или рвет клыками голодное зверье.
Мы оба замолчали и стояли рядом, держась друга за друга, словно не в силах расцепиться. На самом же деле после бурной тирады преторианца в моем воображении появились такие чудовищные картины, что я едва могла держаться на ногах, желудок сжался в комочек где-то в районе груди, к горлу подкатывала тошнота.
Вовсе не хотелось раскисать на глазах Бората, но уже не было никаких сил сохранять бодрый вид. Кажется, он это заметил…
– Э-э, да тебе совсем плохо, внебрачная дочь Геркулеса!
Открыто издеваясь, солдат подхватил меня на руки и куда-то понес. Мне было все равно, я только старалась глубоко дышать носом, чтобы избавиться от мелькания черных точек перед глазами и вернуть способность нормально соображать.
На плечи мне падали тяжелые кляксы дождя, ветер усиливался, задирая подол тонкого платья и оголяя колени. Потом неподалеку раздался повелительный возглас и лязг оружия, Борат ответил парой отрывистых фраз. Заскрипели железные двери, мы вошли в помещение с гулким каменным полом. Где-то за стеной слышались громкие мужские голоса и раскатистый смех, бренчала тяжелая посуда.
– Куда ты меня принес?
– Если Фурий Август уезжает с преторианцами Кассия, я ночую в казарме. Не люблю оставаться во дворце, он весь провонял духами.
Я пыталась найти хоть одну причину моего нахождения здесь в этот поздний час, и душу все больше охватывала тревога.