Редьярд Джозеф Киплинг
В лесах Индии
Гисборн не увлекался идеями спортсмена, когда приходилось иметь дело с тигром, убившим человека. Он знал, что эту гадину надо уничтожить как можно скорее. Он перевёл дыхание, прислонил ружьё к выступу скалы и свистнул. Голова зверя, находившегося на расстоянии двадцати футов от дула ружья, медленно повернулась, и Гисборн не торопясь выпустил в него два заряда, один – пониже плеча, а другой – пониже глаза. На таком расстоянии даже самые крепкие кости не могут устоять против действия разрывных пуль.
– Шкура не стоила того, чтобы сохранить её во что бы то ни стало, – сказал он, когда дым рассеялся и они увидели зверя, бившегося и дёргавшегося в предсмертных судорогах.
– Собаке – собачья смерть, – спокойно сказал Маугли. – Действительно, с этой падали нечего взять с собой.
– А усы? Разве ты не хочешь взять усы? – спросил Гисборн, который знал, как загонщики ценили такие вещи.
– Я? Разве я презренный шикарри джунглей, чтобы возиться с мордой тигра? Пусть валяется. Вот уже явились его друзья.
Где-то вверху над их головами раздался пронзительный свист спускающегося коршуна; Гисборн в это время выбрасывал пустые гильзы и обтирал лицо.
– Если ты не шикарри, то откуда ты знаешь так хорошо все повадки тигров? Ни один разведчик не мог бы справиться лучше тебя с этим делом.
– Я ненавижу всех тигров, – коротко ответил Маугли. – Пусть сахиб позволит мне нести его ружьё. Арре, какое же оно красивое. А куда идёт теперь сахиб?
– Домой.
– Могу ли я идти с ним вместе? Я ещё никогда не видел дома, где живут белые люди.
Гисборн пошёл к себе домой, а Маугли бесшумно шёл впереди него, блестя на солнце своей бронзовой кожей. Он с любопытством осмотрел веранду и два стула, стоявших на ней, подозрительно пощупал рукой бамбуковую штору и вошёл, все время оглядываясь назад. Гисборн опустил штору, чтобы спрятаться от солнца. Она с шумом упала, но прежде чем она коснулась пола веранды, Маугли выскочил в сад и остановился, с трудом переводя дыхание.
– Это ловушка? – с волнением выговорил он.
– Белые люди не устраивают ловушек для людей, – смеясь сказал Гисборн. – Ты в самом деле пришёл из джунглей.
– Да, я вижу, – сказал Маугли, – она не может ни поймать, ни захлопнуться. Но я никогда не видел таких вещей.
Он вошёл на цыпочках и с удивлением стал рассматривать убранство двух комнат. Абдул-Гафур, который отдыхал после завтрака, посмотрел на него с глубоким отвращением.
– Столько хлопот, чтобы поесть, и столько беспокойства, чтобы лежать после того, как поешь, – насмешливо заметил Маугли. – Мы в джунглях лучше устраиваемся. Но здесь чудесно. Тут есть много богатых вещей. Разве сахиб не боится, что их могут украсть? Я никогда ещё не видал таких чудесных вещей.
Он засмотрелся на покрытое пылью медное бенаресское блюдо на шаткой этажерке.
– Только вор из джунглей мог бы забраться сюда, – сказал Абдул-Гафур, с шумом доставая блюдо. Маугли широко раскрыл глаза и уставился на белобородого магометанина.
– В моей стране, когда козлы блеют слишком громко, им перерезают горло, – смело сказал он. – Но ты не бойся. Я ухожу.
Он повернулся и исчез в лесу. Гисборн взглянул ему вслед с улыбкой и потом слегка вздохнул. Для служащего лесного департамента не было ничего интересного в этих лесах, кроме служебных обязанностей, а этот сын леса, который, видимо, знал тигров, как другие люди знают собак, мог бы быть хорошим развлечением.
«Это очень странное существо, – подумал Гисборн. – Он мне напоминает иллюстрации в классическом словаре. Я бы хотел сделать из него своего оруженосца. Не очень-то приятно охотиться одному, а из этого мальчика вышел бы великолепный шикарри. Но что он за странный человек!»
В этот вечер он сидел на веранде под открытым небом, курил и размышлял. Дым кольцами поднимался из отверстия трубки. Но когда он на минуту перестал курить, он вдруг увидел перед собой Маугли, который сидел, скрестив руки на груди, на краю веранды. Только дух мог подкрасться так бесшумно. Гисборн вздрогнул от удивления и уронил трубку.
– В лесу не с кем поговорить, – сказал Маугли, – вот поэтому-то я и пришёл сюда. – Он наклонился, поднял трубку и подал её Гисборну.
– О! – сказал Гисборн и после долгого молчания спросил: – Ну, что нового в лесу? Не нашёл ли ты ещё тигра?
– Нильгаи имеют привычку менять свои пастбища с новым месяцем. Свиньи пасутся теперь около Канийского ручья, потому что они не хотят пастись вместе с нильгаи, а один из их сосунков был убит в высокой траве у истока ручья леопардом. Вот все, что я знаю.
– Но откуда же ты все это знаешь? – спросил Гисборн, наклоняясь вперёд и пристально глядя в глаза юноше, блестевшие при свете звёзд.
– Откуда я знаю? У нильгаи есть свои привычки и свои обычаи, и каждый ребёнок знает, что свиньи не будут пастись с ними.
– А я этого не знаю, – сказал Гисборн.
– О-о?.. А ты ещё смотритель – так говорили мне люди из хижин – смотритель над всем, что есть в лесу!
Он рассмеялся.
– Нетрудно болтать и рассказывать всякие детские сказки, – возразил Гисборн, задетый насмешкой. – Ты вон говоришь, что в лесу делается то и то, а кто же может сказать, правда это или нет?
– Что касается трупа сосунка свиньи, то завтра я покажу тебе его кости, – возразил Маугли невозмутимым тоном. – А относительно нильгаи, если сахиб будет сидеть очень тихо, я пригоню сюда одного из них, и, если внимательно прислушаться, сахиб узнает, откуда нильгаи пригнан.
– Маугли, джунгли сделали тебя сумасшедшим, – сказал Гисборн. – Кто может загнать нильгаи?
– Тихо, сиди только тихо. Я иду…
– Этот человек – настоящий дух! – сказал Гисборн, потому что Маугли скрылся во мраке, и не слышно было даже лёгкого шума шагов. Лес раскинулся крупными складками бархата под мерцающим сиянием звёзд – было так тихо, что лёгкий шелест ветра в верхушках деревьев казался ровным дыханием спящего ребёнка. Абдул стучал посудой в кухне.
– Не шуми ты там! – крикнул Гисборн и приготовился слушать, как человек, привыкший к тишине леса. Для того чтобы не утратить уважения к самому себе в своём уединении, он приучил себя переодеваться каждый вечер перед обедом, и теперь белая накрахмаленная манишка и рубашка скрипели в такт его дыханию, пока он не переменил позы. Потом начал сипеть табак в плохо прочищенной трубке, и Гисборн отбросил её в сторону. Теперь ничто более не нарушало безмолвия спящего леса.
Но вот откуда-то из непостижимой дали, из неизмеримого мрака донёсся слабый, едва уловимый звук волчьего воя. Потом снова наступило молчание – казалось, на долгие часы. Наконец, когда ноги у него ниже колена совершенно онемели, Гисборн услышал какой-то звук, похожий на треск ломаемого кустарника. Но он не поверил себе, пока звук не повторился снова и снова.
– Звук идёт с запада, – пробормотал он, – кто-то там бежит.
Шум становился все явственнее – можно было различить не только треск сучьев, но и прыжки зверя, и даже густое хрипенье разгорячённого бегом нильгаи, охваченного паническим ужасом и не разбиравшего дороги.
Чья-то тень мелькнула между стволами деревьев, попятилась назад, с ворчанием повернулась и, стуча копытами по голой земле, пробежала мимо Гисборна так близко, что он мог бы достать рукой. Это был самец нильгаи, весь обрызганный росой; ползучие растения запутались в его гриве, в глазах его отразился свет, падавший из окон дома. Животное остановилось на месте при виде человека и побежало вдоль лесной опушки, пока не слилось с темнотой ночи. Первой мыслью в поражённом изумлением мозгу Гисборна была мысль о непристойности такой гонки напоказ огромного сизого быка нильгаи и появлении его здесь среди ночи, которая принадлежала только ему одному.
Но тут нежный голос произнёс подле него:
– Он пришёл с водопоя, куда вёл стадо. Он пришёл с запада. Верит ли мне сахиб теперь, или я должен пригнать все стадо, чтобы сахиб мог пересчитать его? Ведь сахиб – смотритель этого леса…
Маугли поднялся на террасу и снова уселся на ней, слегка запыхавшись. Гисборн смотрел на него с величайшим удивлением.
– Как ты это сделал? – спросил он.
– Сахиб видел сам. Бык был пригнан сюда, пригнан, как буйвол. Хо! Хо! Ему будет о чем порассказать, когда он вернётся к стаду.
– Это совершенно ново для меня. Значит, ты можешь бегать так же быстро, как нильгаи?
– Сахиб видел сам. Если сахиб захочет узнать ещё что-нибудь из жизни зверей, то я, Маугли, буду здесь. Это – хороший лес, и я останусь в нем.
– Оставайся, и, если тебе захочется есть, мои слуги всегда будут давать тебе пищу.
– Я, правда, очень люблю жареное мясо, – живо заметил Маугли. – Ни один человек не скажет теперь, что я не ел вареного и жареного мяса, как все другие. Я буду приходить к тебе за пищей. Со своей стороны я обещаю, что сахиб может спать спокойно ночью в этом доме, и ни один вор не заберётся к нему, чтобы унести его драгоценные сокровища.
Разговор прервался сам собою, так как Маугли вдруг исчез. Гисборн долго ещё курил на веранде, и все его мысли сходились к тому, что в лице Маугли он нашёл идеального разведчика и лесного сторожа, в котором давно уже нуждались и он сам, и лесное ведомство.
– Я должен устроить его на правительственную службу. Человек, который может загонять нильгаи, должен знать лес лучше, чем пятьдесят обыкновенных людей. Это просто какое-то чудо – lusus naturae, и, если только он захочет остаться на одном месте, он должен стать лесным разведчиком, – сказал Гисборн.
Мнение Абдул-Гафура было менее благоприятно для Маугли. Помогая Гисборну раздеться на ночь, он сообщил ему, что чужеземцы, являющиеся Бог весть откуда, чаще всего оказываются ворами, и что он лично не одобряет этих голых парий, которые не знают даже, как надо обращаться с белыми людьми. Гисборн засмеялся и отослал его к себе, и он ушёл, ворча что-то про себя. Ночью он нашёл предлог встать и поколотить свою тринадцатилетнюю дочь. Никто не знал причины их ссоры, но Гисборн слышал плач.
В следующие за этим дни Маугли приходил и уходил, как тень. Он устроил себе первобытное жилище в ветвях дерева, неподалёку от бунгало, и поселился в нем. Когда Гисборн выходил на веранду подышать свежим воздухом, он тогда видел его сидящим при лунном свете, склонив голову к коленям, или вытянувшимся вдоль толстого сука и плотно прижавшимся к нему, как это делают звери ночью. Увидев его, Маугли желал ему спокойной ночи или, спустившись вниз, рассказывал ему всевозможные чудесные истории об образе жизни зверей в лесу. Однажды его застали в конюшне, где он с глубоким интересом разглядывал лошадей.
