Редьярд Джозеф Киплинг
Строители моста
– Теперь, кажется, хорошо, сахиб! Наш мост почти совсем готов. Как вы думаете, что скажет матушка Гунга, когда над ней пройдет железная дорога?
– До сих пор она мало говорила. Не мать Гунга задерживала нас.
– У нее всегда будет время на это; а задержка-то все-таки была. Разве сахиб забыл прошлогоднее осеннее наводнение, когда плашкоуты затонули безо всякого предупреждения или, вернее, с предупреждением только за полсуток.
– Да, но теперь только уж очень сильное наводнение может принести нам вред. Дамба хорошо укреплена.
– Матушка Гунга глотает большие куски. На дамбе всегда найдется достаточно места для лишнего камня. Я говорю это Чота-сахибу, – под этим именем он подразумевал Хитчкока, – а он смеется.
– Ничего, Перу. Через год ты можешь выстроить мост по своему вкусу.
Ласкар усмехнулся.
– Тогда это будет сделано иначе – мой мост не будет таким, как Кветтский; он будет без каменной кладки под водой. Я люблю висячие мосты, которые летят с берега на берег одним взмахом, словно сходни. Тогда никакая вода не может принести вреда. Когда приедет открывать мост лорд-сахиб?
– Через три месяца, когда станет прохладнее.
– Ого! Он похож на Бурра Малум. Он спит внизу, когда идет работа. Когда все кончено, тогда он выходит на палубу, дотрагивается до чего-нибудь пальцем и говорит: «Черт возьми! Здесь не чисто!»
– Ну, Перу, лорд-сахиб не будет чертыхаться.
– Да, сахиб; но все же он выходит на палубу только тогда, когда работа окончена. Даже Бурра Малум «Нербудды» сказал раз в Тутикорине…
– Ну тебя! Ступай отсюда! Я занят.
– Я также, – ответил Перу, нисколько не смутившись. – Можно взять джонку и поплавать вдоль дамбы?
– Чтобы укрепить ее руками? Я думаю, она довольно прочна.
– Нет, сахиб. Дело вот в чем. На море, в «Черной Воде», у нас есть достаточно простора, чтобы беззаботно носиться взад и вперед. Здесь у нас совсем нет места. Видите, здесь мы ввели воду в док и заставили ее бежать между каменными стенами.
Финдлейсон улыбнулся при слове «мы».
– Мы взнуздали и оседлали ее. Она не похожа на море, которое может разбиваться о мягкий берег. Она – матушка-Гунга – в железных цепях.
– Перу, ты ездил по свету даже больше меня. Поговорим теперь как следует. Насколько ты – в глубине сердца – веришь в матушку-Гунгу?
– Во все, что говорит наш жрец. Лондон – Лондон, сахиб, Сидней – Сидней, а порт Дарвин – порт Дарвин. И матушка-Гунга – матушка-Гунга, и, когда я возвращаюсь на ее берега, я знаю это и поклоняюсь ей. В Лондоне я поклонялся большому храму у реки, потому что Бог находится внутри него… Да, в джонку я не возьму подушек.
Финдлейсон сел на лошадь и поехал к бунгало, в котором жил со своим помощником. За последние три года это место стало для него родным домом. Он жарился во время жаркого времени года, обливался потом во время дождливого и дрожал от лихорадки под тростниковой кровлей; известковая штукатурка у двери была покрыта набросками чертежей и формулами, а дорожка, протоптанная к циновке на веранде, указывала, где он ходил, когда бывал один. Для работы инженера нет восьмичасового ограничения, и оба они, Финдлейсон и Хитчкок, ужинали в верховых сапогах со шпорами; куря сигары, они прислушивались к шуму в селении, когда рабочие возвращались с реки и начинали мелькать огоньки.
– Перу отправился в джонке. Он взял с собой двух племянников, а сам развалился на корме, словно командир, – сказал Хитчкок.
– Это хорошо. Вероятно, он задумал что-нибудь. Можно было бы думать, что десять лет, проведенных на британско-индийских судах, могли бы выбить большую часть религиозных представлений из его головы.
– Так оно и есть, – усмехаясь, проговорил Хитчкок. – Я застал его на днях за самым атеистическим разговором с их толстым гуру. Перу отрицал действие молитвы и предлагал гуру отправиться в море, полюбоваться бурей и посмотреть, может ли он остановить муссон.
– И все же, если бы вы увезли его гуру, он мгновенно покинул бы нас. Он тут болтал мне, как молился куполу св. Павла, когда был в Лондоне.
– Он рассказал мне, что мальчиком, когда он в первый раз спустился в машинное отделение парохода, он молился цилиндру низкого давления.
– Недурной предмет для молитвы. Теперь он умилостивляет своих богов и хочет узнать, как отнесется матушка-Гунга к тому, что через нее будет перекинут мост… Кто там?
Какая-то тень показалась в дверях, и Хитчкоку подали телеграмму.
– Могла бы уже она привыкнуть к этому… Просто телеграмма. Вероятно, ответ Ралли насчет новых болтов… Боже мой!
Хитчкок вскочил.
– Что такое? – спросил начальник и взял телеграмму. – Так вот что думает матушка-Гунга! – сказал он, прочитав ее. – Хладнокровнее, юноша. Мы знаем, что нам делать. Посмотрим. Мьюр телеграфирует полчаса тому назад: «Разлив Рамгунги. Берегитесь». Ну, для того чтобы вода могла дойти до Мелипур-Гаута, нужно… один, два… девять с половиной часов и семь с половиной до Лотоди… До нас она дойдет, скажем, часов через пятнадцать.
– Черт побери этот горный поток Рамгунгу. Финдлейсон, ведь это на два месяца раньше, чем можно было ожидать, и левый берег еще весь завален строительным материалом. На целых два месяца раньше!
– Так и бывает. Я знаю реки Индии уже двадцать пять лет и не претендую на понимание их… Вот новая телеграмма. – Финдлейсон открыл ее. – На этот раз Кокран с Гангского канала: «Здесь сильные дожди. Плохо». Мог бы не прибавлять последнего слова. Ну, больше нам ничего не нужно знать. Придется заставить людей работать всю ночь и очистить русло. Вы пойдете с востока и встретитесь со мной на середине. Спустите все, что может плыть, ниже моста: у нас достаточно всего этого, чтобы не трогать судов с камнями и не дать им протаранить быки. Что у вас есть на восточном берегу, о чем нужно позаботиться?
– Понтон, большой понтон с подъемным краном. Другой кран на исправленном понтоне; там же тележки с материалом для заклепки быков. От 20-го до 23-го номера. Каменная кладка должна выдержать.
– Хорошо. Отправьте все, что можете. Мы дадим четверть часа рабочим, чтобы они закончили ужин.
Вблизи веранды стоял большой ночной гонг, использовавшийся только в случае наводнения или пожара в селении, Хитчкок велел подать лошадь и отправился на свою сторону моста, а Финдлейсон взял обтянутую сукном колотушку и ударил по гонгу так, что металл зазвенел изо всех сил.
Задолго до того, как замолк последний звук, все гонги в селении подхватили призыв. К нему присоединились хриплый вой раковин в маленьких храмах, дрожащие звуки барабанов и тамтамов. В лагере европейцев, где жили заклепщики, охотничий рог Мак-Картнея, надоедавший по воскресеньям и праздникам, отчаянно ревел, призывая: «По местам!» Локомотивы, один за другим возвращавшиеся домой после дневной работы, засвистели один за другим, пока свист их не достиг самых отдаленных мест. Потом большой гонг прогремел три раза в знак того, что речь идет о наводнении, а не о пожаре; эхо раковин, барабанов и тамтамов повторило призыв, и селение задрожало от топота голых ног, бежавших по мягкой земле. Подобный призыв означал всегда приказание всем вернуться на работу и ожидать распоряжений. Люди толпами собирались в сумерках со всех сторон; некоторые останавливались, чтобы подвязать передники или сандалии; надсмотрщики выкрикивали приказания рабочим, которые бежали и останавливались у мастерских, чтобы взять ломы и кирки; локомотивы, ползя по своему пути, врезались в толпу. Темный людской поток исчез во мраке речного русла, перескакивая через груды материала, закипел вдоль решеток ферм, окружил краны и, наконец, остановился – каждый человек на своем месте.
Потом тревожный звук гонга донес приказание собрать с русла весь материал и отнести на берег выше метки самой высокой воды. Сотни ярких лампочек, покрытых железной сеткой, загорелись сразу, когда рабочие принялись за ночную работу, чтобы подготовиться к надвигавшемуся наводнению. Перекладины трех средних быков, которые опирались на временные плавучие подпорки, не были еще укреплены. Их нужно было скрепить возможно большим количеством болтов. Сотня ломов разбирала шпалы временной железнодорожной линии, по которой материалы подвозились к незаконченным быкам. Снятые шпалы нагружались на платформы и отвозились пыхтевшими локомотивами в те места, где до них не могла добраться вода.
Склады материала на песке таяли под напором кричащей армии рабочих, и вместе с ними исчезали ряды казенных складов: окованные железом ящики с заклепками, клещами, резаками, запасными частями машин, помпами и цепями. Большой кран, подымавший все тяжести на верхнюю часть моста, должен был быть снят последним. Массивные глыбы выбрасывались с флотилии судов в более глубокие места, чтобы защитить быки, а пустые суда спускались под мостом вниз по течению реки. Тут свисток Перу раздавался громче, чем где бы то ни было. Первый удар в большой гонг заставил с поспешностью вернуться джонку. Перу и его люди, обнаженные по пояс, работали, спасая «честь и славу», значившие для них более, чем жизнь.
– Я знал, что она заговорит! – кричал Перу. – Я знал, но телеграф дал нам предупреждение. О, сыны неразумнорожденные, дети невыразимого позора! Разве мы здесь только для виду, для того, чтобы смотреть на эту вещь? – «Эта вещь» был кусок размотавшегося троса.
Перу творил с ней чудеса, прыгая со шкафута на шкафут, помахивая ею и сыпля морскими выражениями.
Финдлейсон более всего заботился о судах с камнями. Мак-Картней со своими рабочими скреплял концы трех ненадежных перекладин. В случае, если бы вода была очень высока, плывущие суда могли бы повредить быки, а судов в узком канале была целая флотилия.
– Отведите их за сторожевую башню! – крикнул он Перу. – Там заводь, отведите их ниже моста!
– Акча! (Очень хорошо.) Я знаю. Мы привязываем их проволочными канатами, – послышался ответ. – Эй, прислушайтесь, как работает Чота-сахиб.
Из-за реки слышался почти беспрерывный свист локомотивов, сопровождаемый треском осыпавшихся камней. В последнюю минуту Хитчкок потратил несколько сот тележек трактийского камня на укрепление своих дамб.
– Мост вызывает на борьбу матушку-Гунгу! – со смехом сказал Перу. – Но я знаю, чей голос окажется громче, когда она заговорит.
Целыми часами обнаженные люди с громкими восклицаниями и криками работали при огнях. Ночь была жаркая, безлунная; в конце она омрачилась тучами и внезапно налетевшим шквалом, заставившим Финдлейсона серьезно задуматься.
– Она надвигается! – сказал Перу как раз перед восходом зари. – Матушка-Гунга проснулась! Слушайте! – Он опустил руку за борт лодки, и вода тихо зажурчала. Небольшая волна звонко ударилась об одну сторону быка.
– На шесть часов раньше, – сказал Финдлейсон, мрачно нахмурившись. – Теперь мы ни на что не можем рассчитывать. Лучше вывести всех людей из русла реки.
Снова раздался удар большого гонга, и во второй раз послышался топот босых ног и лязг железа; стук инструментов прекратился. В наступившей тишине люди слышали глухой шум воды, медленно продвигавшейся по пересохшим пескам.
Надсмотрщики один за другим кричали Финдлейсону, который находился у сторожевой башни, что с их части русла все очищено. Когда умолк последний голос, Финдлейсон поспешно прошел по мосту до того места, где постоянный железный настил переходил во временный деревянный, укрепленный на трех центральных быках, и встретил тут Хитчкока.
– С вашей стороны все очищено? – спросил Финдлейсон, и голос его гулко прозвенел.
– Да, теперь заполняется восточный канал. Мы ошиблись в расчете. Когда может обрушиться на нас эта штука?
– Трудно сказать. Подымается она очень быстро. Взгляните! – Финдлейсон указал на доски под его ногами, где песок, выжженный и загрязненный за несколько месяцев работы, начинал шептать и шипеть.
– Какие приказания? – сказал Хитчкок.
– Сделайте перекличку, сосчитайте запасы и молитесь за мост. Вот все, что я могу придумать. Спокойной ночи. Не рискуйте своей жизнью, стараясь выловить то, что поплывет по течению.
– О, я буду так же благоразумен, как вы. Спокойной ночи. Боже мой, как она быстро надвигается. А вот и ливень!
Финдлейсон отправился на свой берег, прогнав последних рабочих Мак-Картнея. Рабочие рассеялись вдоль дамб, не обращая внимания на холодный предрассветный дождь, и ждали наводнения. Только Перу держал своих людей позади сторожевой башни, где стояли суда с камнями, привязанные тросами и цепями.
