Редьярд Джозеф Киплинг
Маугли. Книга Джунглей
Переводчик Алексей Борисович Козлов
Дизайнер обложки Алексей Борисович Козлов
© Редьярд Киплинг, 2020
© Алексей Борисович Козлов, перевод, 2020
© Алексей Борисович Козлов, дизайн обложки, 2020
ISBN 978-5-4496-6109-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
НОЧНАЯ ПЕСНЯ ДЖУНГЛЕЙ
Над Миром воцарилась Ночь,
И Мышь Летучая летит.
Тот, кто хотел себе помочь —
Помог!
Но самый хитрый скрыт!
Здесь не услышишь Злата Звон.
Жизнь тяжела,
А Смерть легка!
У Джунглей лишь один Закон —
Удара Когтя и Клыка!
Братья Маугли
Около семи часов душным вечером на холмах Сиона, Отец-Волк проснулся после долгого дневного отдыха, почесался, зевнул и медленно вытянул лапы, одну за другой, пытаясь избавиться от сонного онемения. Мать-Волчица лежала, уткнувшись большим серым носом в четыре кувыркающихся, визжащих детеныша, и Луна сияла в горловине пещеры, там, где все они жили.
«Авгр!» – внезапно прорычал Отец-Волк, – Пришёл час новой охоты!
Он уж собирался спрыгнуть с холма, когда небольшая тусклая тень, украшенная густым, пышным хвостом, пересекла порог и заскулила:
– Удачи тебе, о славный Вождь Всех Волков! Счастья Тебе! И удачи и крепких белых зубов твоим благородным детям, дабы они никогда не забывали о голодных тварях в этом огромном Мире!
То был шакал – Табаки, Блюдолиз, как называли его в Джунглях. И все волки Индии презирали Табаки, потому что он бегал, распустив длинный язык, шутя, рассказывая всем лживые сплетни, и пожирал тряпки и куски сгнивших кож из деревенских мусорных куч. Но они не только презирали его, но и боялись, потому что Табаки, больше чем кто-либо в джунглях, склонен сходить с ума, а сойдя с ума и впав в бешенство, он мгновенно забывает, что был некогда труслив, что когда-либо кого-то боялся, и тогда он бежит по лесу напролом, кусая все на своем пути бешеными, ядовитыми зубами. Даже Тигр ужасается, бежит и прячется, когда маленький Табаки сходит с ума, потому что безумие – самая позорная вещь, которая может настигнуть дикое существо – Дитя Матушки Природы. Мы называем это гидрофобией, но Дети Леса называют это Девани – безумием – и убегают от него, унося ноги куда подальше.
– Тогда войди и посмотри, – сухо сказал Отец-Волк, – но здесь совсем нет еды!
– То, что для волка нет еды, – сказал Табаки, – то для такого подлого создания, как я, и сухая кость – в радость, и крошка – великий праздник. Кто мы такие, Гайдарлоги, чтобы выбирать и выпендриваться?
Он побежал к задней части пещеры, где вскоре нашел кость оленя с небольшим количеством мяса на ней, и теперь сидел, весело вгрызаясь в её конец.
– Всем спасибо за этот хороший ужин! – наконец провизжал он, довольно облизывая чёрные губы длинным влажным языком, – О, Хозяин! Услышь меня! Как прекрасны твои благородные дети! О, как велики их глаза! И они такие молодые! Но, в самом деле, в самом деле, я мог бы всё-таки вспомнить, что дети королей с самого начала с самого начала всегда были настоящими мужчинами!
Теперь Табаки, как и все остальные, знал, что нет ничего более неудачного, более поганого, чем комплимент детям Волка прямо им в лицо. Ему было приятно видеть, что Мать-Волчица и Отец-Волк почувствовали неловкость.
Табаки сидел неподвижно, радуясь злу, которое он совершил, и затем злобно сказал:
– Шер-Хан, Большой Тигр, поменял свои охотничьи угодья! Теперь он будет охотиться среди этих холмов до следующей луны, поэтому он сказал мне об этом!
Шер-Хан был тигром, который жил у реки Вайнгунга, в двадцати милях от нее.
– Он не имеет права! – сердито зарычал Отец-Волк. – По закону джунглей он не имеет права менять свою охотничью зону без должного предупреждения. Он распугает всю дичь в десяти милях в округе, а я… я должен убить на двоих в эти дни!
– Его мать не зря звала его Лунгри – Хромой, не даром звала так! – тихо сказала Мать-Волчица, – Он был хром одной ногой с самого рождения. Вот почему он убивал всегда только скот! Теперь жители Вайнгунги злятся на него, и он пришел сюда, чтобы разозлить наших жителей! Они будут рыскать по джунглям за ним, когда он уже будет далеко, а мы и наши дети должны будем бежать, как от горящей саванны! Действительно, мы очень, очень благодарны Шер-Хану!
– Должен ли я доложить ему о вашей благодарности? – взвился Табаки.
– Нет! – отрезал Отец-Волк, – Ступай! Прочь отсюда! Иди, охоться вместе со своим хозяином! Ты принёс нам слишком много вреда за одну ночь!
– Я иду! Иду! – тихо сказал Табаки, – Вы можете прекрасно расслышать Шер-Хана! Он там, внизу, в зарослях. Я мог бы и не говорить вам об этом! Вы сами прекрасно всё слышите!
Да, Отец-Волк и в самом деле слышал, как внизу в долине, там, где текла маленькая речушка, раздавался сухой, злой тигриный рык, переходящий в неудовлетворённое рычание зверя, которому ничего не удалось поймать, и которому совершенно безразлично, узнают ли об этом все джунгли в округе.
– Дурилка! – засмеялся Отец-Волк, – Начинать вечернюю охоту с такого шума?! Он думает, что наши олени под стать его толстым волам с Вайнгунга?
– Х-ш-ш-ш! Этой ночью он охотиться ни на вола, ни на оленя! – сказала Мать-Волчица, – Это человек!
Хныканье превратилось в своего рода растущее мурлыканье, которое, казалось, исходило со всех сторон. Это был шум, который иногда сбивает с толку дровосеков и цыган, спящих под открытым небом, и заставляет их бежать в ужасе прямо в пасть тигра.
– Человек!? – сказал Отец-Волк, показывая все свои белые зубы, – Фу! Неужели в болоте закончились жуки и лягушки, чтобы ему пришлось есть Человека, да и на нашей земле?!
Закон Джунглей, по которому ничего нельзя совершить без основания, запрещает каждому зверю есть Человека, кроме случаев, когда он убивает его, чтобы показать детям, как нужно убивать, и при этом он должен охотиться только за пределами охотничьих угодий своей стаи или племени. Истинная причина этого Закона заключалась в том, что убийство людей рано или поздно означает прибытие других белых людей на слонах с оружием и сотен коричневых мужчин с гонгами, ракетами и факелами. Тогда все в джунглях страдают. Причина, по которой звери решили не убивать людей, состоит в том, что человек – самый хилый и самый беззащитный из всех живых существ, и убивать его может только очень неблагородное существо. Впридачу, они также говорят так между собой – и это правда – что людоеды становятся грязными и у них выпадают зубы.
Мурлыканье становилось всё громче, и закончилось воем в полное горло: «Aa-a-хр-ррр!» – воплем бесноватого Тигра.
Потом был вой – звериный неописуемый вой – из глотки Шер-Хана.
– Он промазал! – пробурчала Мать-Волчица, – Что это?
Отец-Волк выбежал и остановился в нескольких шагах и услышал, как Шер-Хан бормотал и дико порыкивал, тяжело подминая под себя хрустящие сухие кусты.
– У этого дурня не нашлось лучшей забавы, чем прыгнуть в костёр дровосека, и он спалил там свои лапы! – хрипло расхохотался Отец-Волк, – Табаки с ним!
– Что-то крадётся в гору! – сказала Мать Волчица, дернув одним ухом, – Приготовься!
Кусты в зарослях чуть слышно зашуршали, и Отец-Волк припал к земле, готовясь к прыжку. Тогда, если бы вы в это мгновение смотрели на него, вы бы увидели самое чудесное явление в мире – волка, остановившегося в середине прыжка. Прежде чем он увидел, на что прыгает, он прыгнул, а затем попытался остановить себя. В результате он взвился прямо в воздух на четыре или пять футов, приземлившись почти там, где только что был.
– Человек! – огрызнулся он, – Мужской детеныш! Посмотрите! Вот он!
Прямо перед ним, ухватившись за низкую ветвь, стоял обнаженный коричневый младенец, едва-едва научившийся ходить – мягкий нежный, весь в ямочках, с таким видом, как будто он всегда ночами приходит в волчьи пещеры. Он посмотрел в лицо Отцу-Волку и засмеялся.
– Это самец? – спросила Мать-Волчица, – Я никогда не видела ни одного! Принеси его сюда!
Волк, привыкший переносить своих детенышей так нежно, что не разбил бы и яйцо в своей пасти, схватил человеческого детёныша, и хотя челюсти Отца-Волка сомкнулись прямо на спине ребенка, ни один зуб даже не поцарапал кожу, когда он положил его среди своих малышей.
– Какая малютка! Как нагой, какой безволосый, и какой смелый! – тихо сказала Мать-Волчица.
Ребенок пробирался между детенышами, чтобы приблизиться к теплым сосцам Матери-Волчицы.
– Ахой! Он ест вместе с другими! И это детеныш человека! Теперь скажи мне, был ли когда-нибудь Волк, который мог похвастаться детенышем человека среди своих детей?
– Я слышал время от времени о таких случаях, но никогда в нашей Стае или в мое время я не слышал о таком! – сказал Отец-Волк, – У него вообще нет волос, он совсем голый, и я мог бы убить его одним когтем ноги! Но видишь, он смотрит вверх и совсем не боится!
Лунный свет вдруг перестал литься в пещеру, потому что огромная квадратная голова и плечи Шер-Хана полностью заслонила вход. Табаки позади него громко верещал на всю округу:
– Мой господин, мой господин, он вошел туда!
– Шер Хан делает нам большую честь! – сказал Отец-Волк, но его глаза были очень злы, – Что нужно Шер-Хану?
– Мою добычу! Сюда только что вошёл медвежонок! – сказал Шер Хан, – Его родители сбежали! Отдай его мне!
Как сказал Отец-Волк, Шер-Хан прыгнул в костёр дровосека и был в бешенстве от боли в обожженных ногах. Но Отец-Волк знал, что вход в пещеру слишком узок, чтобы Тигр мог протиснуться внутрь. Даже там, где он стоял, плечи и передние лапы Шер-Хана были сильно стеснены тесны сводами, как у человека, который пытается сражаться в бочке.
– Волки – Свободный Народ! – сказал Отец-Волк, – Они получают приказы от Главы Стаи, а не от полосатых Потрошителей ручного скота! Детеныш этого человека – наш, и только у нас есть право его убить, если мы захотим этого!
– Они захотят, они не захотят! Они соизволят! Они не соизволят! Что за разговорчики такие? Клянусь убитыми мной быками, моё ли это дело – стоять в твоей собачьей конуре и вымаливать то, что принадлежит мне по праву? Это я, Шер-Хан, Я, говорю тебе!
Громовой рык Тигра прозвучал в пещере. Мать-Волчица отряхнулась от детенышей и бросилась вперед. Ее глаза, как две зеленые Луны вперились из темноты в пылающие огнём глаза Шер-Хана.
– И это я, Ракша-Демон, отвечаю. Этот человеческий детеныш мой, знай, ты, мерзкий Хромоножка! Мой! И он у меня! Он под моей защитой! Он будет жить вместе сомной, вместе со всей Стаей и охотиться со Стаей, и в конце концов, смотри, храбрый охотник на маленьких голых детенышей – пожиратель жаб – убийца пиявок – рано или поздно он начнёт свою охоту и на тебя! А теперь убирайся отсюда, или, клянусь Самбуром, которого я убила (а ты хорошо знаешь, что я не ем падали), возвращайся к своей матери, подпаленный рабами повелитель джунглей, еще более жалкий, чем кто-либо когда-либо где-нибудь! Убирайся! Пшёл!
Отец-Волк посмотрел на неё с изумлением. Он почти забыл те счастливые дни, когда завоевал любовь Матери-Волчицы в честной схватке с пятью другими волками, когда она бегала в стае, и никто бы не осмелился называть её Демоном только ради светского комплимента. Возможно, Шер-Хан и столкнулся бы с Отцом-Волком, но он не мог противостоять Матери-Волчице, так как знал, что там, где он находится, она имеет все преимущества, и будет сражаться до смерти. Поэтому он попятился из пещеры, рыча, и когда вылез из неё, завыл:
– Каждая собака лает в своем подворье! Посмотрим, что скажет Стая по поводу воспитания медвежат в волчьей стае! Детеныш мой, и в конце концов мои клыки доберутся до него, слышите вы, мелкие хвостатые воришки дохлых мышей?
Тяжело дыша, Мать-Волчица бросилась к своим волчатам, а Отец-Волк серьезно сказал ей:
– Шер-Хан говорит правду! Волчонок должен быть показан Стае! Ты все еще хочешь оставить его себе, мать?
– Хочу ли я! – она ахнула, – Ночью он пришел голый, один-одинёшенек и очень голодный, но он не испугался! Смотри, он уже отодвинул одну из моих малышек в сторону! И этот хромой мясник хотел убить его и сбежать к Вайнгунге в то время как местные жители мстили бы нам и сносили бы наши логова! Хочу ли я оставить его себе? Конечно, я оставлю его себе! Лежи спокойно, лягушонок! Он – Маугли! Я буду звать тебя – Лягушонок Маугли, и придет время, когда ты рассчитаешься с Шер-Ханом, ты будешь охотиться на Шер-Хана, как он охотился сегодня на тебя!
– Но что скажет наша стая? – спросил тогда Отец-Волк.
Закон Джунглей очень четко гласил, что любой Волк может, когда женится, уйти из стаи, к которой принадлежит. Но как только его детеныши подрастут и встанут на ноги, он должен привести их на Совет Стаи, который обычно проводится раз в месяц в Полнолуние, чтобы другие волки могли признать их. После этого малые волчата могут свободно бегать, куда им заблагорассудится. И если тогда взрослый волк убьёт одного из них, нет ему прощения! Тогда наказание для убийцы – смерть, и если вы задумаетесь на минуту, то увидите, что это и должно быть так!
Отец-Волк дождался, пока его детеныши не научились бегать, а затем ночью отвел их и Маугли на Совет Стаи, и Мать Волчицу тоже отвёл к Скале Совета – вершине холма, покрытой большими камнями и валунами, где легко могли спрятаться сотни зрелых волков. Акела, большой серый волк-одиночка, который управлял всей стаей силой и хитростью, лежал на своем камне, вытянувшись во всю длину, а под ним сидели сорок или более того Волков всех размеров и расцветок, от ветеранов барсучьего цвета, которые могли справиться с оленем в одиночку, до молодых черных трехлетних детёнышей, которые думали, что могут повторить его подвиг. Одинокий волк вел их уже почти целый год. В молодости он дважды попадал в волчью ловушку, а однажды был пойман, избит и оставлен умирать; так что он хорошо знал нравы и обычаи двуногих людей. У скалы было очень мало разговоров. Детеныши кувыркались друг с другом в центре круга, где сидели их матери и отцы, и время от времени старший волк тихо подходил к детенышу, внимательно смотрел на него и бесшумно возвращался на свое место. Иногда мать выталкивала своего детеныша в полосу лунного света, чтобы убедиться, что его не проглядели. Акела со своей скалы кричал:
– Вы знаете Закон! Вы знаете Закон! Смотрите внимательно, о, волки! Смотрите внимательно!
И встревоженные матери отвечали на зов:
– Смотрите – смотрите, о, волки!
Наконец – и щетина на шее матери волчицы поднялась, когда пришло время – Отец-Волк толкнул Лягушонка Маугли, как они его называли, в центр, где он сидел, смеясь и играя с камешками, которые блестели и искрились в лунном свете.
Акела, никогда не поднимавший головы с лап, продолжал монотонно кричать:
– Смотрите хорошо! О, Волки! Смотрите хорошо!
Из-за скал донесся приглушенный рёв – там бесновался Шер-Хан:
– Детеныш мой! Отдай его мне! Какое отношение Свободные Волки имеют к детёнышу человека?
Акела даже не пошевелил ушами. Он сказал:
– Смотрите же хорошо, о, Волки! Какое отношение Свободный Народ имеет к приказам любого, кроме приказов Свободного Народа? Смотрите хорошо!
Раздался целый хор громких рыков, и молодой волк на четвертом году жизни вышел вперёд и повторил Акеле вопрос Шер-Хана:
«Какое отношение свободный народ имеет к детенышу человека?»
Так вот, Закон Джунглей гласит, что если есть какой-либо спор относительно права детеныша быть принятым стаей, то за него должны высказаться по крайней мере два члена стаи, которые не являются его отцом и матерью.
– Кто будет говорить от имени этого детеныша? – сказал Акела, – Кто из свободного племени за принятие его в стаю? Ответа не последовало, и Мать Волчица приготовилась к тому, что, как она знала, будет её самой последней в жизни битвой, если дело дойдет до драки.
Тогда единственное другое существо, не волк, которому разрешено присутствовать на Совете Стаи – Балу, сонный Бурый Медведь, призванный учить волчат Закону Джунглей, старый Балу, который может приходить и уходить на Совет Стаи, когда ему заблагорассудится, потому что он ест только орехи и корни, и мёд – поднялся на задние лапы и хрюкнул.
– Детеныш волка – детеныш человека? – сказал он, – Я отдаю свой голос за детёныша человека! В людских детёнышах нет вреда! У меня нет дара слова, но я говорю вам правду! Пусть он будет со Стаей, и пусть войдет в неё вместе с остальными Волками! Я сам буду его учить!
– Нам нужен ещё один голос! – сказал Акела, – Балу сказал своё слово, а он учитель у наших детёнышей! Кто скажет слово, кроме Балу?
Черная тень упала в круг. Это была Багира, Чёрная Пантера, блестящая, вся смоляная, траурная, как вдова, с головы до пят в чёрном облачении, с рисунком на шкуре, видным на свету, как легкий узор на погребальном муаре. Все знали Багиру, и никто не мог осмелиться пресечь ей дорогу, потому что она была хитра, как Табаки, смела, как Дикий Буйвол, и безрассудна, как раненый Слон. Но голос у неё был мягкий, как дикий пчелиный мед, капающий из сот высокого дерева, и кожа нежнее пуха птенца!
– О, Акела, и вы, свободные Дети Джунглей, – промурлыкала она, – я не имею права голоса на вашем уважаемом собрании, но Закон Джунглей гласит, что если есть сомнение, которое не является убийственным вопросом в отношении нового детёныша, жизнь этого детёныша можно выкупить по некой цене. И в Законе не говорится, кто может или кто не может заплатить эту цену. Я права?
– Права! Права! – завыли молодые волки, которые были всегда голодны, – Слушайте Багиру! Детёныша можно выкупить по хорошей цене! Это закон! Закон!
– Зная, что я не имею права говорить здесь, я прошу вашего разрешения на это!
– Говори! Говори сейчас же! – закричал двадцать голосов.
– Убивать голого детёныша – это позорная низость! Кроме того, он может нам пригодиться, когда вырастет! Балу говорил от его имени. Теперь к слову Балу я добавлю одного жирного, недавно убитого буйвола, который спрятан в полумиле отсюда, если вы примете этого детёныша в соответствии с Законом в стаю. Это сложно?
Было множество голосов, спорящих между собой:
– Что бояться? В чём проблема? Он умрет в зимние дожди! Он сгорит на солнце! Какой вред может принести нам голая глупая лягушка? Пусть он бегает в составе стаи! Где бык, Багира? Пусть его примут!
А потом громко завыл Акела:
– Хорошо смотрите! Хорошо смотрите, о, Волки!
Маугли по-прежнему был углублён в свои камешки, и даже не заметил, как подошли волки, и каждый из них внимательно обнюхал и осмотрел его! Наконец они все спустились с холма и отправились за мертвым буйволом, и остались только Акела, Багира, Балу и Маугли. Шер-Хан ревел всю ночь, потому что он был очень зол, что Маугли не был передан ему.
– Рычи громче! – сказала Багира в усы, – Придет время, когда эта голая пигалица заставит тебя реветь в другой тональности, или я ничего не знаю о людях!
– Это было хорошо сказано! – молвил Акела, – Мужчины и их детёныши очень мудры! В своё время он будет нам очень полезен!
– Действительно, он может помочь нам во время нужды! Никто не может надеяться на то, чтобы ему удалось вести Стаю вечно! – сказал Багира.
Акела ничего не ответил. Он думал о том времени, какое приходит к каждому вожаку каждой стаи, когда сила рано или поздно покидает его, и он становится все слабее и слабее, пока, наконец, его не убьют Волки его родной Стаи, и не придет новый вожак, чтобы быть убитым в свою очередь, когда придёт его час.
– Уведите его, – сказал Акела Отцу Волку, – и обучите его всему, как и полагается любому члену Свободного Народа!
Именно так Маугли был включен в Сионийскую Стаю волков по цене быка и по доброй рекомендации мудрого Медведя Балу.
Теперь мы должны удовольствоваться тем, что нам придётся пропустить десять или одиннадцать лет, и только догадываться о той замечательной, полной приключений жизни, которую все эти годы Маугли вел среди волков, потому что, если бы она была написана, она заполнила бы очень много книг. Он рос вместе с детенышами, хотя они, конечно, выросли волками еще до того, как он стал ребенком. И Отец-Волк учил его своему волчьему делу, обучал Законам Джунглей, пока наконец любой шорох в траве, любое дуновение теплого ночного воздуха над головой, любой крик совы в ночном небе, любой скрип коготка летучей мыши, приземляющейся на дерево, любой всплеск самой тихой, осторожной рыбы в озере не стали понятны ему и значили для него столь же много, как счёты в офисе делового человека. Когда он не учился, он сидел на Солнце, спал, ел и снова спал. Когда он чувствовал себя грязным, когда ему становилось жарко, он плавал в лесных бассейнах, и когда ему хотелось меда (Балу сказал ему, что мед и орехи так же вкусны, как сырое мясо), он взбирался на дерево, и Багира показывала ему, как это делается.
Багира лежала на ветке и звала его: «Иди сюда, братишка!», и поначалу Маугли цеплялся к ветвям, как ленивец, но потом научился бросаться через ветви почти так же смело, как обычная Серая Обезьяна. Скоро он даже занял свое место на Скале Совета, и когда Стая собиралась в полном составе, он обнаружил, что если он начинает пристально смотреть в глаза любого волка, волк всегда принуждён опустить глаза, и поэтому он смотрел в глаза волкам с большим удовольствием. В другое время он выковыривал длинные занозы из подушек лап своих друзей, потому что волки ужасно страдали от заноз, шипов и заусенцев в их шкурах. Ночью он спускался по склону холма в возделанные крестьянами земли, и с любопытством разглядывал деревенских жителей в их хижинах, но не доверял людям, потому что Багира показала ему квадратную коробку с железными воротами, так хитро спрятанную в джунглях, что он чуть не вошел в нее, и сказала, что это ловушка, и в ней сидит Смерть. Больше всего на свете он любил шествовать с Багирой в темноте, любил жаркое сердце леса, любил спать там весь сонный день, а ночью смотреть, как Багира охотится и убивает свою добычу. Багира убивала всё на своём пути, направо и налево, когда чувствовала голод, и Маугли тоже – за одним исключением. Как только он стал достаточно взрослым, чтобы понимать некоторые вещи, Багира сказала ему, что он никогда не должен касаться людского скота, потому что он был куплен в Стаю ценой жизни быка.
– Все Джунгли твои, – говорила Багира, – и ты можешь убивать всё, что в твоих силах, но ради быка, который купил тебя, я прошу тебя, ты никогда не должен убивать или есть ручной скот, молодой или старый! Таков Закон Джунглей!
И Маугли свято повиновался ей.
И он рос и рос сильным мальчиком, как должен расти тот, кому не нужно целый день напролёт учить уроки, и кто не должен думать ни о чём, кроме еды!
Мать-Волчица много раз говорила ему, что Шер-Хану нельзя доверять, и что однажды он должен убить Шер-Хана. Но хотя молодой волк помнил бы этот совет каждый час, Маугли сразу забыл его, потому что он был всего лишь маленьким мальчиком – хотя он, разумеется, назвал бы себя волком, если бы мог говорить на любом человеческом языке.
Шер-Хан всегда переходил его дорогу в Джунглях, потому что по мере того, как Акела становился старше и слабел, Хромой Тигр стал потихоньку большим другом молодых волков Стаи, которые следовали за ним в надежде на жирные объедки, чего Акела никогда бы не позволил, если бы осмелился вернуть свою власть к надлежащим границам. Тогда Шер-Хан всё время льстил им и удивлялся, что такие прекрасные молодые охотники довольствуются тем, что их ведут умирающий волк и детеныш человека.
– Мне говорят, – твердил им Шер-Хан, – что даже на Совете вы не смеете смотреть ему в глаза?
И молодые волки рычали и ощеривались.
Багира, у которой повсюду были глаза и уши, кое-что знала об этом заговоре, и раз или два она отчитала Маугли и сказала ему много грозных слов, что Шер Хан когда-нибудь убьет его. Маугли смеялся и отвечал:
– У меня есть Стая, и у меня есть Ты, и Балу, и хоть он и ленив, он сможет нанести удар или два ради меня. Почему я должен кого-то бояться?
В один очень теплый, ясный летний день у Багиры появилось новое представление о том, как сделать так, чтобы Маугли наконец услышал её. Возможно, Дикобраз Икки предупредил её об этом, но когда они были в Джунгля, и мальчик лежал, положив голову на красивую черную, блестящую шкуру Багиры, она сказала ему:
– Маленький братик, часто ли я говорила тебе, что Шер-Хан – твой лютый враг?
– Столько раз, сколько орехов на моей ладошке! – сказал Маугли, который, естественно, совсем не мог считать, – Ну и что из того? Я засыпаю, я хочу спать, Багира, а у Шер-Хана есть только длинный хвост, и он так же громко ругается, как Мао, грозный Павлин!
– Нет, сейчас не время для сна! Балу знает это! Я знаю это! Стая знает это! И даже самый глупый, самый дурной олень знает! Табаки тебе тоже сказал об этом?
– Хо! Хо! – сказал Маугли, – Не так давно Табаки пришел ко мне с грубыми словами, что я голый мужской детеныш и не гожусь даже копать сладкие свиные орешки. Но я поймал Табаки за хвост и дважды ударил его о пальму, чтобы он научился хорошим манерам!
– Это было глупо, потому что, хотя Табаки и был интриганом, он все равно рассказал бы тебе о том, что тебя бы очень взволновало! Открой глаза, братишка! Шер-Хан не смеет убить тебя в Джунглях! Кишка тонка! Но помни, Акела очень стар, и скоро придет день, когда он не сможет убить своего оленя, промахнётся на охоте, и тогда он больше не будет Вождём Стаи! Многие из волков, которые смотрели на тебя, когда ты впервые пришел на Совет, тоже стары, и молодые волки уверены, как подучил их Шер-Хан, что детенышу нет места в стае! Через некоторое время ты станешь настоящим мужчиной!
– А что такое человек, который не может бежать рядом со своими братьями? – сказал Маугли, – Я родился в Джунглях! Я всегда повиновался Закону Джунглей, и нет ни одного нашего волка, из лап которого бы я не вытащил колючку! Воистину, они мои Братья!
Багира растянулась во весь рост, и устало прикрыла глаза.
– Братишка! – сказала она, – Почеши мне шею, вот здесь, под челюстью!
Маугли поднял свою сильную загорелую руку, и прямо под шелковистым подбородком Багиры, где гигантские перекатывающиеся мышцы были скрыты блестящей шкурой, он наткнулся на маленькую проплешину.
– Никто в Джунглях не знает, что я, Багира, ношу этот знак – это след от человечьего ошейника, знай, братишка, я тоже родилась среди людей, и именно среди людей умерла моя мать – в клетках королевского дворца в Удейпуре. Именно поэтому я заплатила за тебя на Совете, когда ты был маленьким голым щенком. Да, я тоже родилась среди людей. До того Я никогда не видела Джунглей. Они кормили меня за решеткой из железной кастрюли, пока однажды ночью я не почувствовала себя Багирой – Пантерой – и – больше ничьей игрушкой, и тогда одним ударом лапы я сломала их глупые замки и ушла оттуда. И поскольку я научилась человеческим обычаям и языку, я знаю, что в Джунглях нет ничего страшнее для Шер-Хана, чем Багира из Удейпура. Не так ли?
– Да, – сказал Маугли, – все в Джунглях боятся Багиры, все, кроме Маугли!
– О, ты мой человеческий детеныш! – ласково сказала Черная Кошка, – И как я однажды вернулась в Джунгли, так и ты должен вернуться к людям, к людям, которые все твои братья – если ты не хочешь быть убитым на Совете!
– Но зачем – зачем кому-то убивать меня? – спросил Маугли.
– Посмотри на меня! – сказала Багира.
Маугли пристально посмотрел ей прямо в глаза. Большая Пантера отвернулась через полминуты.
– Вот почему! – сказала она, сложив лапы на сухие листья, – Даже я не могу смотреть тебе в глаза, а я ведь родилась среди людей, и я люблю тебя, братишка! Другие ненавидят тебя за то, что глаза их не могут встретиться с твоими, за то, что ты мудр, за то, что ты вырывал шипы из их ног – за то, что ты – Человек!
– Я ничего этого не знал! – угрюмо сказал Маугли, и его густые черные брови сошлись на переносице от гнева.
– Что такое Закон Джунглей? Сначала ударь, а потом скажи слово! По твоей беспечности они знают, что ты человек! Но будь мудрым! В моем сердце, когда Акела наконец промахнётся – а каждая новая охота обходится ему всё дороже – стая обернется против него и против тебя. Они проведут Совет Джунглей у скалы, и тогда… тогда… – Я знаю, что нам надо делать! – сказала Багира, вскакивая, – Быстро спускайся к хижинам людей в долине и возьми немного Красного Цветка, который они там выращивают, чтобы, когда придет время, у тебя был еще более сильный друг, чем я, или Балу или те из стаи, которые любят тебя! Добудь Красный Цветок! Я говорю!
Под Красным Цветком Багира, разумеется, подразумевала огонь, ибо ни одно существо в Джунглях не назовет огонь его собственным именем. Каждый зверь живет в смертельном страхе перед Красным Цветком и изобретает сотни способов его описания.
– Красный Цветок? – сказал Маугли, – Тот, что растет у их хижин в сумерках? Я возьму его совсем немного!
– В тебе живёт настоящий лев – Царь Зверей! – гордо сказала Багира, – Помни, что Красный Цветок растет в маленьких горшках. Схвати один быстро и держи его около себя пока он не понадобиться нам!
– Хорошо! – сказал Маугли, – Я иду! Но уверена ли ты, о, моя любимая Багира, – он обнял великолепную шею и заглянул глубоко в её большие глаза, – уверена ли ты, что все это дело рук Шер-Хана?»
– Клянусь сломанным замком, который освободил меня в Удейпуре, братишка!
– Тогда, клянусь выкупившим меня быком, я заплачу Шер-Хану за это сполна, и, может быть, он получит даже немного больше! – сказал Маугли и умчался прочь.
– Это настоящий мужчина! Вот настоящий человек! – сказала Багира себе, снова ложась, – О, Шер Хан, еще десять лет назад не было охоты чернее, чем охота на лягушек!
Маугли бежал всё дальше и дальше через лес, и сердце его неистово колотилось в его горячей груди. Когда взмыл вечерний туман, он подошел к пещере, затаил дыхание и посмотрел на долину. Детёнышей не было дома, но Мать-Волчица в глубине пещеры по его тихому дыханию поняла, что её Лягушонок чем-то обеспокоен.
– Что случилось, сынок? – спросила его Мать.
– Какая-то летучая мышь рассказала мне всё о Шер-Хане! – отозвался он, – Сегодня ночью я охочусь среди вспаханных полей!
И он нырнул вниз и устремился через кусты к ручью на дне долины. Там он на мгновение замер, потому что услышал крик охотящейся Стаи, услышал рев преследуемого Самбхура и фырканье, когда самец отвернулся. Потом раздались злые, горькие вопли молодых волков:
– Акела! Акела! Пусть Одинокий волк покажет свою силу! Место для лидера стаи! Весна, Акела!
Одинокий волк, должно быть, прыгнул и промахнулся, потому что Маугли услышал щелчок его зубов, а затем визг, когда Самбхур сбил его с ног.
Он больше ничего не ждал, но тут же бросился дальше, и вскоре крики стали слабеть позади него, и когда он выбежал на пахотные земли, где жили жители деревни, не стали слышны совсем.
