Раиса Кучко
По рельсам времени
Две молитвы
Стоял богач, молился Богу,
А рядом бедный с ним стоял,
Горели свечи у иконы,
Христос с креста на них взирал.
Богач шептал: «Дай, боже, денег!
Побольше дай, и не скупись,
Чтоб всех богаче стать в округе,
И дай мне, боже, вечно жить!»
А бедный, поклонившись Богу,
Сказал тихонечко ему: –
«Тебя прошу, мой добрый боже,
Исполни просьбу и мою!
Тебя прошу, дай мне здоровье,
Чтоб смог я жить своим трудом,
Чтоб в люди вывел я детишек,
И не покинул ты мой дом!
Стоял богач, молился Богу,
А рядом бедный с ним стоял,
Их, молча, слушали иконы,
Христос с креста на них взирал.
Мамина песня
Вспоминаю часто маму я свою,
Песни её добрые внучке я пою.
Пела мама песню, сидя у окна,
На неё смотрела светлая луна.
Помню, как девчонкой, не хотела спать, –
Так любила песню слушать и мечтать.
Пела мама песню о добре и зле,
О хороших людях и своей стране.
Всё, что было в песне, вижу я во сне:
Ветер рожь колышет в дальней стороне,
Птицы улетают в дальние края,
В мамину сторонку конь несёт меня.
Крест
Крест у дороги в землю весь врос,
Рядом с ним камень, – травою зарос.
Надпись виднеется, – текст в ней такой –
«Здесь похоронен России герой!
Жизнь он отдал за победу в бою,
Рубил он своих, защищая страну,
Георгия крест на мундире носил,
Честью, присягой своей дорожил.
Родину милую страстно любил,
Святую Марию пред боем молил: –
Мать Богородица, Русь сохрани,
Дай не пропасть и народ вразуми!»
Крест у дороги в землю весь врос,
Могилы уж нет, её ветер занёс.
Голову низко к кресту наклоню: –
«Прости, незнакомец! – скажу я ему.
Господь не помог, отвернулся от вас
В тот чёрный, кровавый для Родины час.
России уж нет, той, что ты защищал,
Горькую участь люд русский познал!»
У пыльной дороги крест – в землю весь врос,
Рядом с ним камень – травою зарос.
И жгут, как огнём, во все времена –
«Любил я Россию!» – на камне слова.
1996 г.
Воспоминание (Посвящение прадеду. 1920 г.)
Выстрела он не услышал,
Лишь руку метнул к груди,
На белой как снег рубашке,
Разлилось пятно крови.
Всё также сияло солнце,
Всё также цвели сады,
Лишь кони тоскливо заржали,
Да смолкли на миг соловьи.
Чёрные дни России!
Брат на брата пошёл войной,
Кровью писалась страница
Над истерзанной страной!
Племенных лошадей забирали,
Запрягали в телеги, в обоз –
Многолетний труд и работа
Невежеством шли в разнос.
Вот впрягли Иноходца,
Нервно дрожал Вороной,
Из стойла вывели Зорьку –
Срок рожать был кобылке той.
И не смог, и не выдержал, смело
Заслонив собою коня,
Прокричал старик иступлено: –
«Не отдам! Хоть убейте меня!»
Выстрел раздался внезапно,
Как гром, тишину разорвал,
Кони в испуге заржали,
Старик как подкошенный пал.
Изумленно на мир смотрели
Голубые, как небо, глаза,
На морщинке лица застыла,
Не выплаканная слеза.
………..
Прошли годы. Мир изменился,
Всё простилось, забылось, ушло.
Но, генная память, мятежная птица,
Будит душу, стучится в окно.
1994 г.
Кукла
В шкафу, за стеклом, в красивом наряде
Старинная кукла живет у меня.
Подругой своей я её называю,
Сдружила нас с детства боль и война.
Лицо потускнело, и стёрлись ресницы,
И кос ее тонких никто не плетёт,
Но смотрит она, как строка из страницы,
Со мной разговор все ведёт.
Ей снятся, наверно, военные годы!
Сны, полные былей о времени том.
Те трудные годы, она была рядом –
Кукла – свидетель о страшном былом.
Я помню тот день, как война начиналась,
Как спешно прощался с нами отец,
Молча мать слёзы платком утирала,
А он говорил: – Война не конец!
Он обещал ей, что скоро вернётся,
И знает, как счастливо мы заживём!
Никто не предвидел разлуку надолго,
И то, что к победе не скоро придём.
Я помню, состав стоял на перроне,
Гудела, волнуясь, людская толпа,
И куклу отец подарил на прощанье:
– «Учись хорошо и не плачь никогда!»
И, молча, стояли мы на перроне,
Когда растворился последний вагон,
Вдруг тишину разорвало, как громом! –
То в небо понёсся рыдающий стон.
В те чёрные дни со мной была кукла,
Смотрела, открыв голубые глаза,
Как голод морил, как плакала мама,
Не зная, чем завтра накормит меня.
Прошли годы. Всё в прошлом осталось.
Изменился весь мир, и страны той уж нет.
Лишь могила отца на литовской чужбине, –
И зачем, почему? – разве даст кто ответ.
Навестить бы отца, да мешает граница.
И, как в детстве, в глазах куклы вижу тоску,
Так глядела вослед моя милая мама,
Провожая отца навсегда, на войну.
2004 г.
Гренадеры. 1812 год
Брели гренадёры по снежной равнине,
Их голод и холод морил,
И мысли пугали о близкой кончине,
Спаси! – каждый Бога молил.
Брели гренадёры, уныло вздыхая,
О Франции были мечты,
Была она им желаннее рая,
О, если бы только дойти!
А снег все кружился и падал на землю,
Слепил, леденил им лицо,
На трупы ложился на мёрзлой дороге,
В саван обряжал мертвецов.
Пурга завывала, следы заметая,
В дороге без края, конца.
На войско в лохмотьях Мадонна взирала,
С укором смотрели глаза.
Она им шептала: «Зачем вы, ребята,
Покинули дом свой родной?
Обрёк вас на смерть месье Император,
Бесславно обрёк на покой!»
Враги
Кругом гремела канонада,
Земля пылала от огней,
В воронке рядышком лежали
Тела убитых сыновей.
В глазах врагов, совсем мальчишек,
Застыла светлая слеза,
И чистым светом озарился
Последний путь их в никуда.
Их души улетали в небо,
Нет силы, чтобы их вернуть,
Небесным колокольным звоном
Земной закончился их путь.
Война – то смерть с косою рядом,
Как ворон, над землёй кружит,
Крик матерей немецких, русских,
Вслед за сыночками летит.
Русская деревня
Русская деревня – истоки, колыбели,
О тебе, родная, ветры мне пропели.
Тишина, раздолье, запахи малинные,
Утро возвещают крики петушиные.
Хатки немудрёные, резные окошки,
Ждут гостей желанных, умываясь, кошки.
Нет вкуснее хлеба, чем из русской печки,
И горят ночами у иконок свечки.
Встану я пораньше, на крылечко выйду,
Ключевой водицы выпить не забуду.
Аисты на крыше затрещат клювами,
На душе так сладко – не сказать словами.
– «Русская деревня, что ты загрустила?
Я к тебе вернулся, чтобы ты простила.
Горя на чужбине я хлебнул не мало,
Для меня теперь ты, еще дороже стала!»
Дети войны
Птицей крылатой жизнь пролетела,
Поздняя осень душу одела.
Ночь наступила, я в доме одна,
Память тревожит, и мне не до сна.
Вновь открывается памяти дверца:
Детские годы – остались вы в сердце.
Словно в кино, вижу отца,
Дальний Восток, границу, леса.
Всякое было – плохое, хорошее,
Трудное время, войной запорошенное.
«Дети войны» нас теперь называют,
Отцы воевали, а мы выживали.
Четверо нас, а мама – одна,
Горькую чашу испила до дна.
Голод и холод – все испытали,
Ждали Победу, о ней лишь мечтали:
Вместе с Победой вернётся отец,
Жизнь возродится, горю конец.
Война, как гигантский, дорожный каток,
Многих унёс кровавый поток.
Сколько семей не дождалось отцов.
Где их могилы? Лишь ветер в лицо.
После войны – страну поднимали,
Всю в пепелищах, в грудах развалин.
Себя не жалели, гордились страной –
Она победила в войне Мировой!
Годы промчались, как в речке вода,
Ей, той страной, уж не быть никогда –
Той, что с боями полмира прошла,
Шар весь земной от фашизма спасла!
2004 г.
Могилы. (Посвящение отцу Орлову Д.Ф.)
Ох, Россия, ты Россия! –
Родина моих отцов,
Разбросала ты могилы
Дорогих тебе сынов.
Где лежат? – сама не знаешь.
Сколько их? – уж не сочтёшь.
И обид тебе не скажут,
Да и ты их не поймёшь!
Только ветры с тех могилок
Думы по свету несут
В те края, где их родные
До сих пор тоскуют, ждут.
Свечку в Храм снесут, помянут,
Постоят у алтаря,
И печально с тех церквушек
Прозвенят колокола.
Ох, Россия! – на чужбине
Спят твои сыны,
И тяжелые, как камни,
Видятся им сны.
Мама. (Посвящение)
Мама милая, родная, дорогая!
Как в жизни не хватает мне тебя.
Свою любовь до капли отдавая,
Всегда ты забывала про себя.
В каких мирах твоя душа летает?
Как хочется тебя мне повидать
И те слова, которых не сказала,
Сказать теперь и ласково обнять.
Я чувствую, что ты со мною, рядом.
Своим примером говоришь: живи!
И всё, что предназначено Судьбою,
С терпеньем и достоинством прими!
Одинокие могилы
Одинокие могилы поросли травой,
Ни дорог к ним, ни тропинок – всё объято тишиной.
Покосились оградки. Православные кресты,
Словно руки, тянут к небу, шлют к нему мольбы.
Только дуб, войны свидетель, помнит тех ребят,
Что с простреленною грудью здесь в земле лежат.
Уж никто от них на свете весточек не ждёт,
Только тучка дождевая горько слёзы льёт.
Обелиск на улице Комсомольской
На обелиске высечены лица,
Они из прошлого глядят на нас,
Их голоса сквозь годы, словно птицы:
– Мы жизнь отдали, защищая вас!
Как молоды мы были в сорок пятом!
Такими остаёмся навсегда.
Стоят в строю погибшие солдаты,
Их старость не коснётся никогда.
Растут вокруг деревья вековые, –
Как часовые, выстроились в ряд,
Здесь ели изумрудно-голубые,
И блики вечной памяти горят.
Печаль здесь тает в колокольном звоне,
Воздвигнут рядом Православный храм.
Приди сюда с цветами и с поклоном:
Они Победу подарили нам.
Россию-мать любили больше жизни
И за неё пошли в последний бой…
– «Давайте так беречь свою Отчизну,
Как те, кто заслонил её собой!»
Вечность
Вечность придёт, душу возьмёт,
Прожитой жизни багаж унесёт.
А в багаже – всё в неглиже:
Золоту в нём нет места уже.
Богатства, добытые лживым путём.
Забавой потомкам станут потом.
Всё, чем ты жил, все твои дни,
Разною краской обмажут они:
В добрую память, иль в вечный позор,
Памятник сложат, иль плаху, топор.
Голой уходит в вечность душа,
И в этом причуда, насмешка творца.
Старое кино
У клуба деревенского бабушки сидят.
«Подойду, послушаю, о чём там говорят?» –
Говорят, сегодня будет весело,
Завезли из города новое кино.
Бабушки заранее выбрали места,
Парни, как заведено, задние кресла.
Девочки с косичками все уселись в ряд,
Кушают конфетки, о парнях говорят.
Парни все серьёзные, важно сели в ряд,
А глазёнки бегают, на девчат косят.
Вот механик входит – все притихли вдруг,
Свет он выключает и включает звук.
Смотрим заголовок – «Дикая любовь» –
От такого титра стынет в жилах кровь.
О любви, коварстве, торжестве добра
Радость переполнила под конец сердца.
Все выходят молча – кончилось кино,
Доброму и честному оно посвящено.
Эти фильмы старые смотрели много раз.
Плакали, смеялись – вот бы их сейчас!
Всё в глубоком прошлом, грустно от потерь,
Разве телевизор заменит их теперь.
В ящике бушует секс вместо любви.
Что такое счастье? – доллары одни.
Фильмы выпекают сегодня как блины,
Но растрогать зрителя не могут уж они.
Сюжет штампуют быстро – всех удивить хотят: –
Смотрите, как магнаты своих сынков растят,
Иль, как наследство делят – кровавое кино,
Ругаются, стреляются – считается смешно.
А я мечтаю снова смотреть своё кино –
Смешное и серьезное – доброе кино!
2002 г.
Я стою на коленях…
Я стою на коленях у могилы отца,
На граните заросшем еле видна звезда.
Символ бывшей страны, символ горькой судьбы,
Столько жизней цветущих за неё отданы.
Я стою на коленях у могилы отца,
Я прошу, я молю, чтоб простил он меня.
За разорённую Русь, за бездомных детей,
За разруху, разбой, что случился на ней.
– «За Парламент горящий, ты прости мне отец,
Умереть, защищая, мне не выпала честь.
Там распяли Россию, что прошла всю войну,
Подарившую миру и Мир, и Весну.
Не могли мы сберечь, не смогли отстоять
И в ответственный миг не смогли удержать.
Как легко удалось нас врагам обмануть,
Не успели понять, даже глазом моргнуть.
Пережили войну, пережили беду,
Но сами впустили в свой дом сатану.
И не видно тем бедам ни края, конца!» –
Я прощенье прошу у могилы отца.
1993 г.
Приснилась война
Опять приснилась мне война,
Ужасное кровавое виденье,
Опять приснились времена –
Людей безумных сотворенье.
Приснился мне войны пожар,
Домов сгоревших одни стены,
И кучка сгорбленных людей
По улицам брели, как тени.
Я вижу в той толпе себя,
Я вижу маму, сестер, брата,
Нас так измучила война,
И мы, как все, брели куда-то.
Приснился мне разрушенный вокзал,
Развалины его от гари ещё тлели,
От крыши не осталась и следа,
Но стены чудом уцелели.
И эти стены дали всем нам кров,
И свет с небес гнал мглу ночную без приказа.
Вокзал дышал, и уходили поезда,
Теплушки, забивая до отказа.
Домой! Войне конец! – звучали голоса,
Надежда согревала души,
И люди верили, что жив их старый дом,
И аист свил гнездо на крыше.
По рельсам времени
По рельсам времени бегут колёса,
Они, как сердце, отбивают такт.
Состав уходит в прошлое навеки,
Часы безжалостно стучат тик-так.
Я времени кричу: «Остановись, мгновенье!
Хоть на минуту прекрати свой бег,
Дай мне проститься, попросить прощенья –
У тех, кого уж рядом со мной нет!»
Я вижу их, они в окне, мне машут,
Родные лица, детских лет друзья.
Их так безжалостно с собой забрало время,
И, видно, в спешке позабыло про меня.
Семейная хроника. Все, что сохранила наша память.
Воспоминания детей пограничника, участника Великой Отечественной войны подполковника Дмитрия Федоровича Орлова
Часть 1
Воспоминания старшей дочери Эммы
Мы все родились в поселке Новое поле Заславского района Минской области Белоруссии. Родители поженились в 1932 году. Папе было 25 лет, маме – 18 лет. Фамилия у отца – Орлов Дмитрий Федорович, у мамы – Жовнер Елена Игнатьевна. Отец русский, уроженец Тульской Губернии. Происхождение – из бывшей помещичьей семьи. Дед отца со стороны матери в своем имении разводил до революции племенных лошадей Орловской породы. Девичья фамилия бабушки – Дорогова, имя – Наталья Николаевна. Мама – сирота, белоруска из деревни Кривое село. В приёмной семье у мамы было своих 8 детей и в 1914 году они взяли из сиротского дома еще трех – маму, ей было всего 3 месяца, и еще девочку Женю и мальчика. Многие бедные крестьяне в это тяжелое время брали детей, так как государство за это платило продуктами и деньгами. Позже, когда началась 1-ая Мировая война, все выплаты отменили, и многие повезли детей обратно в приют. Повезли всех, но приняли только мальчика. Потом, через месяц, мамина семья решила вернуть ребенка, но он к тому времени умер от брюшного тифа. Многие дети тогда умирали в детдомах от голода и болезней. Шла война – деревня сильно нищала. Жизнь в деревне была очень трудной, и мама с детства познала, что такое труд на чужих людей. Когда она окончила только один класс школы, ее отправили на работу – нянчить чужих детей. Хозяева были разные, но чаще очень жестокие. Мама часто от них убегала, и ее снова к ним возвращали. Когда в деревне появилась комсомольская организация, то деревенская молодежь стала туда вступать, так как видела в этой организации защиту своих интересов от произвола работодателей. Мама в 14 лет стала комсомолкой, и ее хотели послать на учёбу в вечернюю школу. Но все тогда голодали, и маме предложили уйти от хозяина и работать в офицерской столовой. Там она и познакомилась с нашим отцом – бравым кавалеристом, который красиво сидя на лошади, с шашкой на боку, лихо подъезжал к столовой. Он навсегда покорил её сердце.
Новое поле (м. Заславль, Белоруссия)
С 1929 по 1939 год отец служил в кавалерийской части на погранзаставе в селе Новое поле, недалеко от г. Заславль. Застава охраняла границу СССР с Польшей. Служба была нелегкой. Часто заставу поднимали по тревоге. С Польской стороны постоянно были нарушения границы, и отец почти всё время был на службе. Обстановка в мире и в стране была серьёзной и тревожной. Это были голодные времена для всех, но в быту на границе отношения между людьми были доброжелательными, все старались помогать друг другу, чем могли. Семьи пограничников жили в деревянных домах, общие кухни, готовили еду на керосинках.
Когда я родилась (1933 г.), мама тяжело заболела воспалением легких, и её положили в больницу. Отец отвез меня в деревню к приёмным родителям моей мамы. В деревне был голод, и от плохого питания у меня начался рахит. Когда мне было три года, я тяжело заболела скарлатиной. Помню, как мама стояла у окна больницы и плакала. Ещё запомнился мне смешной случай. Мне было 2 года, отец надел на меня красивое платье и взял с собой на службу. Он оставил меня во дворе. Я тут же уселась в большую лужу. Бежит солдат и кричит: «Товарищ командир, ваша дочь в луже сидит!» Отец молча вытащил меня из лужи и плачущую, всю в грязи, принёс домой.
Со временем жизнь на границе налаживалась и устраивалась. Жёны пограничников воспитывали детей, сами учились в вечерней школе, и все учились стрелять из винтовки и пистолета. Наша мама тоже училась. В 1934 году отца послали на учёбу в Харьков в Пограничное училище для офицерского состава. Хорошо помню, как мы с мамой провожали отца в Харьков. Мы шли по лесной тропинке до станции, и мама плакала. Впервые мой день рождения отмечали, когда мне было пять лет. Пригласили детей, они пришли с подарками, а я потом им же их и раздала. В конце 1939 года отец получил назначение на новое место службы – на границу на Дальнем Востоке в Хакасии. В январе 1939 года мы отправились в очень дальний путь. Мне было тогда 7 лет, Гале – 5 лет, Рае – 3 года, Виктору – 2-3 месяца. Мама очень переживала и не хотела с малыми детьми ехать, особенно зимой, но отец настоял. Так мы избежали ещё больших бед, которые выпали на долю тех, кого мы покинули. После войны, навестив родных, мама узнала о печальной участи семей пограничников и всей заставы. Никто из них не выжил. Застава держалась недолго, и её быстро смяла немецкая атака, земля тряслась от разрывов снарядов и пуль. Некоторые пограничники, чтобы спасти детей, сажали их и своих жён на лошадей, и те скакали к лесу, но пулеметные очереди настигали их в пути. Вспоминая те года, я с грустью смотрю на чудом уцелевшую фотографию тех безмятежных довоенных лет, где на полянке, прижавшись друг к другу, расселась веселая стайка ребят, детей пограничников. Там молодая наша мама, я, Галя и наши друзья. Какими мы были в тот день счастливыми!
Начало пути
Итак, мы тронулись в путь. Ехали в купейном вагоне до Москвы, потом вагон перегнали на Казанский (или Ярославский) вокзал. В Москве в вагоне мы просидели 8-10 часов. Нас встретила тётя Катя, и они с папой поехали в Москву, привезли нам подарки – конфеты и надувные шарики, которые сразу же вылетели из окна, открытого в коридоре. Мы очень были расстроены и плакали. Нам предстоял очень долгий путь до Новосибирска. Вероятно, мы ехали так: Владимир, Горький, Казань, Свердловск, Тюмень, Омск, Новосибирск. Примерно неделю жили в Доме отдыха под Новосибирском.
На Дальней заставе
Из Новосибирска по железной дороге отправились до Абакана (Хакасия), далее Таштып. Позже мама в Таштып возила меня лечить зубы. Вначале мы поселились в большом посёлке недалеко от Таштыпа, там подхватили чесотку у местного столяра хакаса через кубики, которые он нам дал для игр. Нас лечил местный ветеринар – он лечил всех в поселке. А потом, летом, мы жили в горах на Дальней Заставе. Там было всего несколько семей пограничников. Мне запомнился деревянный тротуар и склад, в который нас водил папа, там взвешивал карамель и другие продукты и записывал все покупки в большой журнал. Ещё мне запомнилась большая конюшня, где в стойлах стояло много лошадей. Мы, дети, ходили на них смотреть. Но однажды одной лошади не понравилось что-то, и она взбрыкнула. Один мальчик получил удар в лоб. После этого случая нам запретили Раиса (слева) и сестра Галя. Пограничная застава, туда ходить. Искусством езды на лошади наш отец владел в совершенстве ещё с детства и очень любил лошадей. У него была своя, очень красивая породистая лошадь белоснежного цвета, её звали Орлик. Кроме отца, она никого к себе не подпускала, и все её побаивались. Она очень любила сахар, просовывала мордочку в окно, когда отец приезжал на обед домой, терпеливо ждала своё угощение. Ещё мы любили смотреть, сидя на заборе, на то, как наш отец, гордо сидя на лошади, обучал новобранцев. Многие молодые солдаты никогда не ездили верхом на лошадях и очень их боялись. А на границе единственным средством передвижения была лошадь, и поэтому обучить технике езды на лошади требовали обстоятельства. Учение проходило так – отец на лошади был в центре, держал верёвки и поворачивал свою лошадь в нужную ему сторону, а солдаты на лошадях скакали по кругу вокруг него, держась за другой конец веревки. Лошади то спокойно шли по кругу, то переходили в галоп. У отца был в руке бич и, если кто-то нарушал или сбивался с ритма, то доставалось и лошади, и седоку. Мы сидели на заборе и смеялись. Было очень забавно видеть такую оригинальную технику учёбы. Зато все очень быстро учились и становились настоящими кавалеристами. Ещё помню голубятню с огромным количеством голубей. Они служили на границе почтовыми курьерами, их берегли и хорошо кормили. Когда их пускали в небо полетать, они создавали крыльями неповторимый звук и носились вокруг голубятни долго и радостно, а потом садились на крышу голубятни и начинали ворковать на своем голубином языке. С этой заставы мы скоро уехали.