Раф Гази
Планета Навои. Сборник рассказов
5
Я не помню, чтобы на кону когда–нибудь стояла такая сумма! Железные рубли, бумажные, мятые трешки, пятерки, червонцы, даже несколько четвертаков затесалось… Посреди карточного стола выросла целая денежная гора!
Все давно пасанули, и я в том числе, хотя мне выпало «два лба» – два туза и шестерка. Но с моими 22–мя очками в такой большой игре ловить было нечего. Карты на руках остались только у Тагира и у Фиксы, щуплого мужичка в измызганной кепке и с вечно потухшей папироской в гнилых зубах.
– Сверху ещё червонец! – хищно блеснул металлическим зубом Фикса.
Тагир задумался, нервно перебирая карты желтоватыми от въевшейся селитры пальцами. Фикса тот был еще кидала, его не раз били за мухлёж, но он всё равно не бросал своё грязное ремесло. За него держали мазу блатные, потому что он поставлял им травку по сходной цене, благодаря чему он тут и держался. Фикса нигде не работал, промышляя картишками и поставкой анаши.
– Тоже червонец, – принял наконец решение Тагир, но карты не раскрыл.
– Пять червонцев! – важно и торжественно объявил Фикса, победно оглядывая притихших зрителей своим плутоватым взглядом.
В раздевалке воцарилась гробовая тишина. Все знали, что карточный шулер любит блефовать. Но на то был и расчет: приучить к своей рисковой манере, а большой кон снять на реальных картах.
Мой товарищ, в отличие от Фиксы играл всегда наверняка. Он и по натуре был такой – скуповатый, прижимистый, я не видел, чтобы он когда–нибудь пускался в безудержный разгул, соря направо и налево деньгами. Я подозреваю даже, что в душе Тагир не был таким уж заядлым картежником, а в секе искал дополнительный источник дохода для строительства своего дома. Хотя он всегда тосковал по своей малой исторической Родине, на которой никогда не был и Черному морю, которое ни разу не видел – мой товарищ родился уже здесь, в сердце Кызылкумов, куда были сосланы крымские татары…
Было понятно, что Тагиру выпала «тринька» – три карты одной масти. Но какие? Я скинул два туза – черви и пики, значит, 33 очка никому уже не светит. Выигрывал тот, кто набирал 31 очко. Хотя… могли же ещё прийти и жокер с двумя тузами, и три шестёрки… Такое, правда, выпадало крайне редко. Я, например, ни разу за свою жизнь не видел, чтобы кому–нибудь пришли три шохи.
Тагир задумчиво скрёб свою черную бороду, на лбу выскочила испарина. Он повернул ко мне своё напряженное лицо:
– Займи полтинник.
Тагир уже выложил на кон всю наличность без остатка, все свои 90 или сколько там у него ещё в загашнике оставалось тугриков. И теперь вынужден был просить взаймы. Правилами это разрешалось. Но если сейчас он не сумеет покрыть ставку своего противника, – тот заберёт весь куш. На это тоже мог рассчитывать вероломный Фикса, поднимая ставку, он ведь не знал, что нам сегодня привалил хороший чап, и мы были при бабках. Я тут же отслюнявил Тагиру 50 рублей из 60 оставшихся – карта мне не шла, и я порядком проигрался.
Тагир еще несколько секунд поколебался, потом выложил деньги на кон и раскрыл карты, бросив их на середину стола. Грузчики подались вперёд, чтобы получше рассмотреть, что же там у него выпало? Туз, дама и десятка, все одной крестовой масти – 31!
Чем ответит соперник? У Фиксы тоже могло быть 31. Например, последний бубновый туз с двумя старшими картами той же масти. Но если фарт сегодня на его стороне, могло выпасть и больше. Фикса, спрятав карты в руках и никому не показывая, медленно сдвигал и раздвигал их верхушки, словно хотел заново пересчитать свои очки. Затянувшаяся пауза сильно давила на нервы.
– Давай, Фикса, не тяни, бросай карты! Покажи, что там у тебя? – зашумели грузчики.
Дальше затягивать ситуацию было опасно. Смухливать он никак не мог, 10 пар глаз внимательно следили за каждым его движением. Фикса подобрал колоду со стола, спрятал в неё свои карты и быстро перемешал, чтобы никто не мог узнать, на каких очках он блефовал. А то, что он блефовал – стало ясно всем! Тагир рукавом сгрёб денежную кучу с игрового стола, я помог распихать мятые купюры по карманам. Банк сегодня сняли солидный – что–то около штуки. Это же целое состояние!
Поскольку желающих продолжить игру не было, мы с Тагиром поспешно ретировались.
6
Осень уверенно входила в свои права, срывая желтые листья с деревьев и гоняя их по пустым аллеям комбината. Колхозники перестали к нам ездить, готовясь к зиме. Без них стало как–то скучнее.
Платформу обдували холодные ветры, и мы перебрались обедать в раздевалку. Разложив свои нехитрые харчи на обеденном столе, который легко превращался в карточный, мы обсуждали последние новости.
Утром, отстрелявшись в ночную смену, с нами успел перекинуться парой слов бригадир Сява. Он пожаловался на то, что у него спёрли куртку. Добротную, финскую куртку, за которую он отвалил целых 300 рэ. Но Сява не унывал. Нет, он, конечно, сначала выматерился, дескать, руки бы оторвал тому, кто это сделал. А потом философски изрёк:
– У них всё равно никогда ничего не будет, а у нас будет всё! Счастливо отработать!
Но прежде чем совсем распрощаться, облачившись вместо куртки в стеганный бушлат, Сява поведал о том, что обнаружился след нашего Зэка, которого так и не смогли словить менты. Обнаружился далеко, аж в оренбургских степях. Зэка нашли в вагоне с селитрой на одном из железнодорожных полустанков. Мёртвым. Похоже, он не смог выбраться наружу, и умер от жажды. Люк на крыше был наглухо закручен стальной проволокой. Какая мучительная смерть! Врагу не пожелаешь.
Пол обеда мы жевали эту тему.
– Нас теперь опять могут начать шерстить, – заметил Рустам, запивая глотком кефира бутерброд с докторской колбасой.
– С чего это вдруг? Может, это и не наш вагон, – засомневался Тагир.
– Я и не говорю, что наш. Может, вагон ушел не от нас, а со второй очереди, а может, и с третьей… По накладным это легко вычислить.
– Это наш вагон, – уверенно сказал я, вспомнив тот вечер, когда подменял Гогу и видел, как с крыши в люк спускался какой–то тёмный силуэт.
Правда, тогда я подумал, что померещилось. Теперь понял, что это был Зэк, а Сява с Казой ему помогали. И обкурили меня анашой специально, чтобы я ничего не заметил. Не то чтобы не доверяли, так, подстраховались, на всякий случай. А вот с люком вышел прокол. Они, естественно, оставили его открытым. Но какой–то добросовестный железнодорожник забрался на крышу и задраил люк. На беду Зэка…
Я рассказал ребятам о своих догадках.
– Может, и не придут ещё менты. Столько времени прошло – не приходили, а тут вдруг заявятся? – начал рассуждать Рустам. – Вряд ли. Беглый нашелся? Нашелся. Чего еще надо? Дело, наверное, давно закрыли, – сделал вывод бригадир и перевёл тему.
Сначала поговорили о футболе. Тагир сообщил, что нашим так и не удалось догнать «Колос», но второе место – это тоже, в общем–то, ничего. В следующем сезоне точно всех надерём и выйдем в первую лигу. Потом слегка погоревали о том, что перестали ездить за селитрой колхозаны. К хорошим деньгам быстро привыкаешь.
– Ах, да, совсем забыл! – вдруг хлопнул себя по коленкам Рустам, едва не опрокинув открытый термос с горячим чаем (Тагир не пил кефир, он вообще не употреблял ничего молочного). – Совсем забыл, тобой же одна дамочка интересуется, – бригадир уставил на меня свой интригующий взгляд.
– Какая дама? – поперхнулся я помидориной так, что красный сок брызнул мне на рубашку.
– Фасовщица Галка, – заговорщицки подмигнул Рустам. – Да ты её видел, там наверху, – Рустам взмахнул рукой с надкусанным огурцом, как дирижёр своей палочкой. – Она всегда в нашу смену работает. Плотненькая такая, аппетитненькая! Вон Тагир знает.
Тагир плотоядно усмехнулся, но я никакую Галку не видел и не знал.
– Ну как она, ничего? – не унимался Рустам.
– С пивом пойдёт, – авторитетно заявил Тагир, заметно оживляясь.
Тагир любил посудачить о бабах. Не то чтобы был ловеласом, но находясь вдалеке от семьи, научился находить подход к одиноким женщинам. В данный момент он прижился у одной горячей вдовушки, которая и кормила, и обстирывала его, не беря при этом ни копейки за постой. Сплошная выгода!
– Да все они с пивом пойдут, – попытался было отшутиться я.
– Э–э, не скажи, – не согласился Тагир. – Женщины все разные. Вот была у меня одна…
– Эта та, у которой ты раньше жил? – перебил Рустам.
– Она самая. Так вот, никак не смог я её разогреть. Я к ней и эдак, и так, но всё равно никак. Холодная, как рыба. Плюнул на всё, собрал манатки и дёру.
– А сейчас, эта твоя новая хозяйка, как, нормальная?
– Спрашиваешь! – Тагир даже зажмурил глазки и только не замурлыкал, как мартовский кот, не зная, как высказать своё удовольствие. – Горячая, как огонь… Так измучает, что шевелится не хочется.
Рустам спрятал усмешку, похоже, был с чем–то не согласен, но промолчал.
– Спортсменов на сборах специально изолируют от своих жен и девушек, чтобы они сохраняли силы, – поддержал я разговор.
– У кого–то нет сил, а у кого–то, наоборот, хоть отбавляй, – не выдержал всё–таки и возразил Рустам. – Я вот заметил, как со своей побуду, так мешки у меня, как мячики летают. А усталости никакой.
– Ну значит, у тебя организм такой, – глубокомысленно заключил Тагир.
– Только в последнее время капризничать что–то стала, – пожаловался Рустам на свою жену. – То у неё голова болит, то месячные…
– Просит, наверное, что–нибудь, – предположил Тагир.
– Что просит? – не понял Рустам.
– Откуда я знаю что? Тебе лучше знать! Ну шубу там, кольцо, я не знаю, что там бабы ещё просят…
– А–а, в этом смысле, – дошло до Рустама. – Да нет, вроде ничего не просит. Хотя… постой… да, ты прав… просит… Просит, ещё как просит! Хочет, чтобы тёща с нами вместе пожила, чтобы за пацаном и хозяйством присмотрела. А то после работы, мол, устаю сильно.
– А ты чё?
– А я ничё! Я чё дурак, тёщу к себе домой пускать… Ладно, мужики, хорỏш трепаться, пора работать.
7
Ветер успокоился, дождик вымыл дорогу и широкий тротуар, ведущий от комбината к городским новостройкам. Я решил после смены пойти домой пешком.
– Подожди, подожди, – услышал я чей–то зовущий голос и, обернувшись, увидел догоняющую меня полноватую девушку.
Это была фасовщица Галя.
– Ты в город? Не проводишь меня? – девушка, не дождавшись ответа, взяла меня под руку, но почувствовав моё напряжение, тут же отстранилась.
Возникла какая–то неловкость. Чтобы её сгладить, я сказал, как можно веселее:
– Ну отчего же не проводить такую красотку!
Девушка ободрилась и снова подвинулась поближе, но взять меня под руку уже не решилась. Мы шагали по мокрому асфальту и молчали. Я не знал о чём с ней говорить, она тоже стеснялась. Я боковым зрением старался осмотреть её фигуру. Галя, конечно, была далеко не красотка. Слишком полная на мой вкус. Плечи обвислые, грудь хоть и большая, но тоже обвислая. Мне нравились стройные девушки спортивного типа.
Тяготясь молчанием, Галя начала задавать вопросы, на которые, похоже, уже знала ответы. Кто–то её просветил, скорее всего, Рустам. Это ведь он сказал, что она со мной хочет познакомиться. Значит, у них был обо мне какой–то разговор.
– Ты один живешь?
– Да.
– А где твоя жена?
– Скоро приедет.
– А у тебя мальчик или девочка?
– Девочка.
– У меня тоже девочка, – как будто обрадовалась Галя и тут же поспешно добавила: – Но она сейчас у мамы.
На этом её вопросы закончились, и мы снова замолчали. Опять поднялся холодный пронизывающий ветер, от которого плохо защищала моя лёгкая ветровка. Если бы я был один, я бы ускорил шаг или бы даже пустился трусцой, чтобы согреться. Но неудобно было оставлять девушку одну.
К счастью, Галя жила недалеко от комбината, в первой голубой девятиэтажке по улице Химиков.
– Вот мы и пришли, – грустно произнесла девушка. – Спасибо, что проводил.
– Не за что.
– Может быть, зайдешь, чаем угощу, – со слабой надеждой в голосе попросила Галя.
Я увидел ее растерянные и почему–то злые глаза, и отвел взгляд:
– Давай в другой раз, я очень спешу, у меня срочные дела.
Я повернулся и быстрым шагом, почти бегом направился к центру города, уже зажигавшего свои вечерние огни.
8
На третьей очереди в бригаде Бабаса заболел грузчик. Мастер попросил меня выйти в ночь.
Я много слышал о Бабасе, но близко знаком с ним не был, так, здоровался при встрече. Бабас был легендарной личностью. Не знаю, правда или нет, но рассказывали, что Бабас спокойно мог проработать три смены кряду – 24 часа, то есть целые сутки. При этом ему стукнул уже почти полтинник, а росточком он совсем не вышел – метр с кепкой, и того 155.
Конечно, мне интересно было поближе познакомиться с таким неординарным человеком.
Мы «били дальняк» – третьим грузчиком работал высоченный грек с истинно греческим профилем по имени Алекс, – и я внимательно наблюдал за Бабасом. Он принимал мешки только «на стакан», игнорируя другие приёмы. Причем без малейшего усилия. Бабас подходил к транспортёру, поворачивался, и мешок словно сам вскакивал ему на плечо в позицию «стакана». А длиннющему Алексу (Бабас был ему по плечу) для этого требовалось совершить целый ряд промежуточных операций: остановить мешок на ленте, сделать полуприсед, взять «стакан» на плечо, выпрямить свои длинные ноги, развернуться… И когда грек бежал потом, придерживая руками этот не совсем отцентрованный «стакан», возникало опасение, что мешок вот–вот сползёт на пол. А на широком плече Бабаса мешок стоял как влитой.
Мне любопытно было посмотреть, как Бабас будет бить верхние «этажи» при своём малом росте. Тем более, что вчера вышло новое распоряжение: «увеличить высоту ряда на одно значение». То есть теперь нужно было укладывать мешки не в 13, а в 14 «этажей».
Здесь ветеран тоже нашёл выход. Верхние «этажи» он бил с первого «этажа» следующего ряда, наступая на мешок, который предварительно бросал на пол. Такой «трамплин» мы использовали при погрузке колхозных тележек.
Когда Бабас перед «серёдкой» ушел отдыхать, я по ходу дела спросил напарника:
– А почему его зовут Бабас?
– Это по–гречески означает «папа».
– Понятно.
Действительно, Бабас годился Алексу в отцы.
– А он всегда так работает?
– Как?
– Ну «стаканом».
– Всегда. Это ведь он «стакан» придумал.
– Да? Я не знал. А натирать парафином ленту и пришивать нейлоновые накладки – его изобретение?
– Насчёт этого я не в курсе. Но вот «трамплин» тоже он придумал. Он ведь здесь со дня открытия цеха.
Вон оно что! Оказывается, Бабас – на самом деле отец, отец всех селитровых грузчиков, родоначальник технологии селитровой погрузки. Именно он создал те оригинальные технические приёмы, которыми пользуются до сих пор все грузчики и которые так облегчают им жизнь. Ай да Бабас!
Часа в два ночи мы сели подкрепиться. Алекса неожиданно прорвало. Не стесняясь постороннего человека, ведь меня он почти не знал, прямодушный грек на чем свет стоит стал крыть начальство.
– Вот, козлы! Мало им 13 «этажей», надо ещё прибавить. Всё план гонят. Они и на этом не остановятся, заставят нас мешки под самый купол бить.
– Могут, – поддержал я праведное возмущение Алекса, вспомнив рассказ Сявы о двухметровом грузчике-гиганте, бившем 18 «этажей». – Когда я пришел, только 12 били, потом 13, а теперь вот 14. За полтора года три раза подняли.
– Раньше, говорят, вообще, 10 били, – заметил грек и обернулся на Бабаса, ожидая от него подтверждения своим словам.
– Да били, – подтвердил ветеран. – Но мешки были не по 50 кг, а по 70.
– Да ну! – удивился Алекс.
– Точно, – заверил Бабас.
– Начальству на нас плевать. Ему только тоннаж давай. Любой ценой! Но это нарушение техники безопасности. Бастовать надо! – революционный темперамент так и пёр из правдолюбивого грека.
Накануне меня просветил мой бригадир Рустам, который тоже сильно возмущался по поводу этого дополнительного 14–го «этажа». Как говорил Рустам, официально установленный норматив – 12 «этажей». Мы же грузили больше, и вся сверхплановая селитра сбывалась «налево». Это был хорошо налаженный подпольный бизнес. От него кормились не только мастер и начальник цеха, но и вышестоящее руководство. Нам, конечно, доплачивали за переработку, но это были крохи по сравнению с тем, что имели люди, управляющие этим прибыльным делом. Поэтому грузчикам в виде кости время от времени бросали колхозные тележки и закрывали глаза на некоторые незначительные прегрешения.
Хотя я теперь всё это уже знал, но не посчитал нужным здесь об этом разглагольствовать. Тем более время обеда заканчивалось, и нужно было идти работать.
14–й «этаж» меня всё–таки достал. Это случилось, когда мы били второй ряд «дальняка» во втором вагоне. Бабас или Алекс, не знаю уж кто из них, повесил «сосульку» – мешок не лёг полностью на своё место, наполовину он вывалился наружу. По–хорошему, нужно было остановить конвейер и переложить мешок. Но я понадеялся на своё мастерство, решив прищемить хвост «сосульки» верхним мешком последнего 14–го «этажа». Я совершил сильный бросок со «стакана» под купол вагона и уже сделал разворот, как «сосулька» обрушилась, потащив за собой весь ряд. Я взвыл от жгучей боли, пронзившей левую лопатку и упал на пол, придавленный грудой повалившихся сверху мешков. Бабас с Алексом начали вытаскивать меня из под них. На шум прибежал дежурный грузчик.
Я с трудом поднялся на ноги, левая рука и плечо отнялись, спину резала сильная боль. Было ясно, что продолжить работу я не смогу.
– Сам дойдешь до раздевалки? – спросил Бабас.
Я молча кивнул головой и заковылял к железной лестнице, ведущей вниз в полуподвальное подсобное помещение. А мое место занял дежурный грузчик.
Каждый мой шаг по скрипучим ступенькам отдавался острой болью в спине. Наконец я добрался до своего шкафчика, еле достал из кармана ключ, вставил его в дверной замок, повернул и… вскрикнув от дикой боли, рухнул на холодный бетонный пол.
Сколько я так пролежал без сознания, точно сказать не могу. Когда меня привела в чувство испуганная уборщица, уже светало. Вызвали дежурную грузовую машина и отправили меня домой. Помню, как в полуобморочном состоянии я вскрикивал на каждой кочке – малейшая встряска вызывала нестерпимое страдание.
