Раф Гази
Планета Навои. Сборник рассказов
3
На город спустилась теплая южная ночь. Звезды в небе сверкали низко и ярко. "Из клетки" в парке доносилась музыка, была суббота и были танцы. Вдруг, когда ребята подходили уже к стыку улиц Театральной и Толстого, послышался испуганный крик убегающей девушки:
– Помогите! Помогите!
В глубине двора мелькнул ее смутный силуэт. Свернув с тротуара, за ней гнались каких-то два темных типа. Наши герои тормознули их как раз возле подъезда, от которого они начали свое увлекательное путешествие по вечернему городу. Приятного женского общества в этот вечер, похоже, жаждали не только они одни. Но способ знакомства у этих ублюдков, как и у их бывшего одноклассника Сивого, был совершено иным.
Боевая диспозиция и расклад военных сил сложились следующим образом. Возле большой лужи остановился плотный шкаф лет 25–26, рядом с ним высокий жердь примерно тех же лет. По их наколкам и звериному оскалу было понятно, что это зеки – бывшие или только что сбежавшие из исправительно-трудовой колонии и соскучившиеся по женской ласке.
Матерым зекам противостояли три желторотых птенца, правда, титулованные: чемпион республики среди юниоров по классической борьбе, бомбардир группы подготовки мастеров по футболу команды "Зарафшан" и обладатель Кубка города по плаванию брасом. Коста и Кирпич, как сразу прозвал своего врага Рапай, стояли лоб в лоб и сверлили друг друга глазами. Рожа этого бандита на самом деле напоминала красный монолит. Рапай, держа кулак наготове, страховал Косту. Но был неуверен, способен ли его маленький кулачок пробить эту Глыбу. В мозгу лихорадочно вспыхивали мысли, может, лучше задней подножкой попытаться свалить главного амбала в лужу – зря что ли с Самой тренировались. Правда, справа над ним завис долговязый Жердь, но от него Рапая должен был страховать Жебу.
А Кирпич тем временем наседал на Косту:
– Я тебя поймаю и на ремни порежу, понял, сучонок!
Опытный, поднаторевший в лагерных понтах зек явно брал верх в этом психологическом поединке. Коста повернулся вправо, Кирпич отшатнулся, ожидая удара, но паренек, обегая Рапая и Жебу, метнулся к подъезду, решив уйти по палубному коридору. Вслед за ним юркнул в темноту двора и Жебу, а Рапай рванул в противоположную сторону. Бандюки допустили большую ошибку, что погнались именно за ним. Рапай легко и свободно бежал по тротуару, время от времени бросая небрежный взгляд через плечо на своих преследователей, тем самым дразня и раздражая их. Он не испытывал ни малейшего страха. Если бы преследователь был один, он бы мог его подпустить поближе и резко присесть на корточки, чтобы тот перевернулся через него. А совершить потом контрольный удар ногой в пах или живот не составило бы труда. Однако Рапай не стал рисковать. План был такой: добежать до больничного городка, там взять вправо и совершив быстрое ускорение метров на 200 до диетической столовой, окончательно оторваться от погони. Неуклюжие зеки, однако, безнадежно отстав, потеряли его на первом же повороте.
Рапай совершив круг почета, легкой трусцой добежал до своего дома. Возле подъезда на лавочке, как он и предполагал, его ожидали Жебу с Костой, чтобы удостовериться, что с их другом все в порядке.
– А лихо мы их надули! – резюмировал Жебу.
Друзья пожали друг другу руки и с чувством исполненного долга мирно разошлись по домам.
Иногда даже позорное бегство может спасти чью-то девичью честь.
Шурка Правдолюб
1
Шурка Правдолюб не пришел в школу. Впервые за 9 лет. Его вчера сильно избили ПТУшники в коридоре слесарной мастерской на уроках по трудовому обучению.
Хотя Правдолюб жил дальше всех от школы, за лесочком в поселке ВСО (военно-строительный отряд), он не только не пропускал школьные занятия, но и никогда не опаздывал на уроки. А Рапай и опаздывал, и пропускал – вот почему он не знал подробностей той драки, а, точнее сказать, избиения. Когда ребята из 9"б" вытачивали шахматные фигурки на токарных станках, а девчонки строчили на швейных машинках "Зингер", он в седьмой раз упивался сценами захватывающего советского боевика "Корона Российской империи" в центральном кинотеатре "Узбекистан". К тому же сегодня утром Рапай опоздал на первый урок ненавистной ему физики, и лишь проходя между рядами на свою "камчатку", он услышал, как шепнул ему Сеня: "Вчера Сашку на трудах избили".
Вот теперь Рапай сидел и мучился, томительно ожидая перемены, чтобы расспросить очевидцев и узнать, как это случилось. Но урок только начался и скрипучий голос физички Лидии Муратовны мешал сосредоточиться на мыслях о Правдолюбе.
Это был самый безобидный парень в классе, про таких говорят, и мухи не обидит. Его отец руководил какой-то строительной организацией, хорошо зарабатывал, и они жили в собственном коттедже с небольшим огородиком. У Шуры, так почему-то все называли Александра, была – предмет зависти всех одноклассников – собственная комната, обклеенная яркими обоями и фотографиями эстрадных кумиров. Здесь стояла мощная музыкальная аппаратура, Шурка собирал записи популярных зарубежных исполнителей, от The Beatles до Rolling Stones. Он стильно одевался, следил за собой, его голубые, чуть навыкате глаза красиво обрамляли прямые цвета соломы волосы. Шура ровно учился, не отдавая предпочтение не физике, не лирике. Жизнерадостный, улыбчивый, всегда бодрый, он любил в свою речь вставлять эффектные словесные обороты, типа: "культура древнего Востока", "зеленый чай пьем – балдеем", "тише паря, жуй опилки – я начальник лесопилки". У Правдолюба были современные родители, минувший Новый год отмечали всем классом на ВСО, на хате у Правдолюба – его "предки" свалили куда-то в гости на всю ночь…
Противно дребезжащий голос физички не давал Рапаю сосредоточиться. Вся ее нелепая фигура несла в себе жуткую дисгармонию. Худые руки с большими кистями, бесцветные крысиные глазки, жирные немытые волосы на несоразмерно большой голове – вот примерный ее портрет.
Лидию Муратовну никто не любил, и она отвечала 9-му "б" взаимностью, только один отличник Телега, которому позарез нужна была "пятерка" по физике, как-то умудрялся находить с ней общий язык. Ребята простили бы ей и ее странные наряды, и ее скверный характер, и ее скрипучий голос, но с ее бездарностью смириться не могли. Физичка тупо, как недоучившаяся студентка, вызубривала весь параграф учебника, а потом, объясняя урок, слово в слово повторяла книжный текст.
Вот и сейчас она шпарила по учебнику "Физика. 9":
– Давайте вспомним закон Ома… Но этот закон справедлив не для всех проводников…
Рапай больше этого издевательства терпеть не мог, поднял руку и заорал благим матом:
– Лидия Муратовна! А здесь ошибка!
– Где ошибка? Какая ошибка? – испуганно заверещала училка.
– Да вот здесь, в учебнике, – невинно-елейным голоском возвестил Рапай.
– Вы сказали: "НО этот закон справедлив не для всех проводников", – процитировал он слова учительницы физики, делая ударение на противительном союзе "НО".
– А здесь в учебнике написано, – и Рапай стал читать учебник, снова выделяя первое слово в предложении: "ОДНАКО этот закон справедлив не для всех проводников", – и, "включив дурака", добавил: – Вы, Лидия Муратовна, сказали "НО", а в учебнике написано "ОДНАКО".
Лидия Муратовна подняла свою костлявую руку и, забыв ее опустить, застыла в оцепенении, словно одноногая цапля на болоте. Наконец до нее дошел смысл подкола Рапая, и все свое негодование она выплеснула в истошный поросячий визг:
– Вон из класса!!!
– Ну и пожалуйста, – буркнул себе под нос Рапай и направился к двери, по пути посылая нервно хихикающему классу клоунский воздушный поцелуй.
2
Рапай сидел в коридоре на подоконнике и смотрел в окно. Под окнами располагался небольшой школьный плац, где в начале учебного года проходили торжественные линейки, а потом пионеры с барабаном и горном отрабатывали свои речёвки:
– Кто шагает дружно в ряд?
– Пионерский наш отряд!
Плац заканчивался школьными воротами, выйдя за которые и перейдя дорогу, через дворы можно было пройти к кинотеатру. "А что, может, опять, в киношку мотнуться", – промелькнула шальная мысля в возбужденном мозгу Рапая, – "Хватит, вчера уже мотнулся", – тут же урезонил он себя.
По вечерам возле центрального кинотеатра милиция отлавливала хиппарей. Если носишь широкий клеш, цветастую рубашку, патлы до плеч – не миновать тебе кутузки. Иногда менты прямо здесь, возле билетных касс, ножницами и механическими машинками отстригали длинные космы навоийских стиляг…
За плацем, вдоль низенькой ограды, отделяющей школьную территорию от Кольцевой улицы, располагался школьный сад. Узенькой полоской зеленые насаждения тянулись аж до соседней 13-й школы. Отсюда, из окна четвертого этажа сквозь ветви деревьев виднелись ее контуры. Несмотря на начало октября, все листочки были еще зеленными, правда, уже не такими яркими и блестящими. Небо тоже было синее-синее. Осень в Согдиане наступает поздно, сразу превращаясь в теплую, часто бесснежную зиму.
Мысли Рапая опять переключились на Шуру Правдолюба. В тишине школьного коридора думалось легче – здесь не мешало нудное скрипение Лидии Муратовны. Рапай вспомнил, как он сидел несколько дней назад во время большой перемены на этом самом же месте, а в пяти метрах от него до Шурки докапывался придурок по кличке Жирдяй из параллельного «А» класса. Толстый, неспортивный, но с приблатненными манерами. Рапай, не долго думая, спрыгнул с подоконника и заехал правой Жирдяю в "пятак", а потом левой и снова правой…
Однокашники поверженного на пол забияки оттащили разбушевавшегося Рапая со словами: "Убьешь еще его, на фиг!" А Кочет, товарищ Рапая по футболу, шепнул при этом на ушко: "Мы сами собирались ему тырок надавать, оборзел совсем".
Но вчера на помощь Шуре никто не пришел. Да и как было его защитить, там ведь, не малахольный Жирдяй выпендривался, а здоровые ПТУ-шники, каждый из которых прятал в кармане нож или кастет.
Правдолюба было искренне жаль. Шурка – самый выдержанный и справедливый пацан, из всех кого Рапай знал. С 8-го класса, когда ребята почувствовали себя взрослыми и вступили в так называемый переходной возраст, появилась новая мода: дерзить школьным учителям и устраивать им различные приколы. Такой мастер-класс Рапай только что с блеском продемонстрировал на уроке физики, за что был совершенно заслуженно удален в коридор.
Дерзили и другим учителям, практически всем, даже физруку с трудовиком. Побаивались лишь строгого взгляда из под больших очков математички, по совместительству классного руководителя 9-го "б". И как-то смирно вели себя на уроках немецкого языка. Хотя Эмма Витольдовна, училка с внешностью эффектной блондинки с обложки модного журнала, и не ругала ребят, и не панибратствовала с ними. Может быть, секрет заключался в ее женском обаянии. Не случайно, Сеня Болос был безумно влюблен в училку-немку и поспорил с Рапаем, что после школы непременно жениться на ней…
А вот преподавателю узбекского языка Гульбахор Фархадовне, совсем еще юной, маленькой, пугливой выпускнице ТашПИ, доставалось больше всех. Грубили ей не со зла, и не грубили вовсе, а просто игнорировали. Уроки узбекского считались даже не второстепенными, а вообще не нужными и бесполезными. Ученики Навоийских, а равно Зарафшанских и Учкудукских школ, вели себя нагло и развязано, как британские колонизаторы в своих метрополиях. На уроках Гульбахор Фархадовны каждый занимался, чем хотел: готовил домашнее задание по другим предметам, рисовал, рассказывал анекдоты, пускал по классу бумажных голубей… Лишь один Шурка Правдолюб не участвовал в этой вакханалии (плюс еще, конечно, Халима Миркурбанова, которой, как единственной узбечке в классе, автоматом ставили "пятерки").
Шура даже пытался стыдить ребят:
– Зачем вы так борзеете! Нужно уважать чужие языки и обычаи – это же культура Древнего Востока.
Но кто его слушал! Зато как была поражена Гульбахор Фархадовна, и как обрадована, и какое удовольствие читалось на ее лице, даже румянец выступил на смуглых щёчках, когда Шура Правдолюб вручил ей Первого сентября огромный букет алых тюльпанов…
3
Звонок на перемену прогремел, как всегда громко и неожиданно. Ребята обступили Рапая и наперебой, мешая друг другу, начали рассказывать о вчерашнем инциденте. Сольную партию в этом многоголосном хоре вел Сеня, остальные только подпевали.
Если коротко, суть этой сумбурно-взволнованной оратории сводилась к следующему.
ПТУ-шники, 5–6 отмороженных жлобов, пришли на труды трясти 9«б» на бабки. Трудовое обучение велось в отдельном, специально оборудованном здании, вблизи 13-й школы. Гоп-стопники шарили по карманам, грозили расправой. Правдолюб себя обыскивать не дал, за что получил мощнейший удар в правый глаз от их главаря, долговязого верзилы. Коста зарядил кому-то из стоявших рядом с ним отморозков ответку и дал дёру. За ним погнались, но не догнали.
Вот и вся история.
После уроков Коста, Жебу, Шмель, Сеня и Рапай пошли проведать Шуру. До ВСО, по прохладному лесочку, где скорым шагом, где легкой рысцой добрались минут за 15.
Правдолюб стоял возле свежевыкрашенной в зеленый цвет изгороди своего дома с каким-то незнакомым парнем, коротко и немодно подстриженным. Стоял живой, но не совсем здоровый. Правый глаз Правдолюба полностью заплыл, вся щека опухла и покрылась черно-фиолетовой краской. Но Шура был, как всегда, улыбчив и приветлив, незнакомец же напротив – угрюм и зол. Облачен он был в синий спортивный костюм, на ногах – белые кеды, не наши, не советские, импортные, очень красивые и прочные. На вид ему было лет 25–26. Невысокий, но плотный, не жирный, а именно плотный, накаченный. Когда здоровались, ребята ощутили его железную хватку.
Кучум – так звали парня – оказался Шуркиным соседом.
– Как же вы, пацаны, своего друга защитить не смогли! – холодный немигающий взгляд Кучума вперся в переносицу Рапаю. – Вон какие гаврики вымахали, а струсили.
– Меня там не было, – словно чувствуя за собою вину, стал оправдываться любитель дневных киносеансов.
– Тебя не было, другие были, – продолжал укорять Кучум.
– Коста же тоже одного отморозка вырубил, – попытался смягчить напор незнакомца и оправдать своих друзей Рапай.
– Вырубил, – передразнил Кучум. – Махнул, как по жопе ладошкой и сбежал. Так настоящие друзья не поступают, – его пронзительные глаза горели недобрым светом.
Такая интерпретация была неожиданной. Рапай, как и все ребята, считали поступок Косты почти геройским, а тут его объявляют едва ли не трусом.
– Ничего, мы их найдем и примерно накажем. Правда, Санёк? – уже другим тоном, по-приятельски обратился к Правдолюбу его загадочный сосед.
Похоже, сосед имел отсидку, и не одну. Но ему почему-то хотелось верить.
Кучум сдержал свое слово, он очень быстро вышел на след главного обидчика Правдолюба. Долговязый гоп-стопник, прижатый к кирпичной стене гаража на заднем дворе своего родного ПТУ, пугливо озирался по сторонам. Но его трусоватых сообщников уже и след простыл.
– Ну что, падла, попался! – отдающий холодком могилы взгляд Кучума был прост и конкретен, как сама смерть.
"Вот к кому, а не к Пирату нужно было обращаться Саме", – вспомнил про себя Рапай еще об одном своем друге, пострадавшем от беспредела в этом же самом училище.
– Бей!.. Ну, давай же, бей! – подталкивал Кучум Правдолюба.
Но Шура молча повернулся и тихо ушел прочь. Рапай придвинулся поближе, чтобы нанести все-таки этот ответный удар, ему не впервой было впрягаться за Правдолюба. Однако Кучум его опередил – он сам привел приговор в исполнение коротким, но сильным хуком в челюсть. Долговязый верзила ударился затылком об кирпичную стену и рухнул, как подкошенный.
Ребята бросились догонять Правдолюба.
С тех пор гоп-стопники обходили 14-ю школу стороной.
Клетка для Жана
1
Не успели успокоиться страсти вокруг Шуры Правдолюба, как на 9"б" обрушилась новая беда, на это раз связанная со Шмелем.
Шмель где-то пересекся с Жаном, уличным хулиганом, занимавшимся сбытом наркотиков, и куда-то его послал. Далеко. Он это умел. Жан затаил злобу, и со своими дружками стал отлавливать Шмеля. Рапай знал Жана, который жил по улице Толстого в соседнем доме, он сам по себе никакой угрозы не представлял. Но за ним стояли люди, связанные с зоной, анаша доставлялась и туда. А зона играла очень большую роль в жизни юного Навои, особенно в начале его строительства. Можно сказать, зеки его и построили.
Рапай и сам вырос через дорогу от зоны. По левую сторону улицы Толстого располагались нечетные дома: 1, 3, 5, 7, 9… Кто и как их возводил, Рапай не ведал, он сам жил на этой левой стороне, и когда они сюда заселились, эти дома уже стояли. А вот правую сторону улицы: дома 2, 4, 6, 8 точно построили зеки, – это происходило на глазах у совсем еще маленького тогда Рапая.
Вся пустошь была огорожена высоким забором с колючей проволокой. По утрам из больших грузовых машин солдаты в красных погонах выгружали зеков. Возле главных ворот огороженной территории, которые находились как раз напротив Рапаиного дома, людей в черных робах сажали на корточки и проводили перекличку. Свирепые овчарки отчаянно лаяли, солдаты громко матерились…
Железные каркасы и бетонные перекрытия, как в сказке, вырастали за забором, и с каждым днем становились все выше и выше. Во время перекуров зеки, словно стая черных ворон на телеграфных проводах, сидели на бетонных плитах, свесив вниз ноги в грубых истоптанных башмаках. Сверкая на солнце своими золотыми фиксами, они даже пытались заигрывать с фланировавшими по другой стороне улицы местными красотками. Но часовые на вышках, лязгая затворами автоматов, быстро приводили их в чувство. На обед в походных грязно-зеленых котлах солдатам доставляли рассыпчатую гречневую кашу – ну очень вкусную, которой угощали и набежавшую ребятню. А по вечерам, когда зеков увозили с объекта, Рапай с ребятами забирался по дощатым ступенькам в часовую будку, она была довольно обширной. Отсюда остовы строящихся домов были видны, как на ладони, и ничего не стоило закинуть за колючку условленную передачку. Пустые оконные проемы глядели черными глазницами, было немножко жутко. Но детвора чувствовала себя здесь полным хозяином, вот только автоматов у них не было.
Зеки часто сбегали, имея и гражданскую одежду, и деньги. Первое время, пока кореша, находящиеся временно на свободе, не переправляли их на безопасные хаты-малины, они прятались по подвалам близлежащих домов. В подвале дома, в котором жил Рапай, было оборудовано целое лежбище. В подвал можно было попасть через крайние подъезды, двери в них всегда были открыты. Еще пацаны лазили в подвал через два маленьких световых окошка, взрослый человек в них наверняка застрял бы.
Старшие ребята придумали для малышни экзамен. Нужно было пройти по отопительным трубам с одного конца подвала в другой, то есть зайти в первый подъезд, а выйти из четвертого. То же самое можно было сделать по крыше, на что был способен любой дурак. А вот дураков лезть в темный, страшный подвал – потенциальное пристанище беглых зеков – не находилось.
Впрочем, один нашелся. Рапай осторожно продвигался в полумраке подвала по двум огромным трубам, обернутым серой асбестовой обмоткой, и слышал, как громко стучит сердце. Малейший шорох, тень белой кошки, трение подошв о шершавый выступ трубы учащали этот стук, бешено колотящееся сердце готово было выпрыгнуть из груди, лицо было перекошено от страха. Но пугала не темнота, не кошки, а перспектива в одной из бетонных клетушек, располагавшихся по обе стороны трубы, увидеть оскал, обросшего щетиной человечьего лица. Где-то в середине пути, перед самым большим пролетом, Рапай остановился и замер. Ему показалось, что в углу бетонного склепа кто-то лежит. Рапай напрягся и, вглядываясь в черный проем, заметил – там, действительно, на земле лежали два аккуратно расстеленных солдатских бушлата. В бетонной конуре было сухо и тепло, живи – не хочу. Рапай храбро продолжил путь, и уже через пару минут вышел из подъезда на залитый солнцем двор с победной улыбкой Чингизхана на успокоившемся лице.
