Р. Вирди
Первая формула
7
Дьявол в алых одеждах
Ткань моего разума сложилась раз, другой. Секунды не прошло, а в мозгу у меня уже возникла дюжина граней восприятия, каждая из которых отразила один и тот же образ. Мой голос сплелся с воздушными потоками и раскатился по залу.
Вент… Эрн…
– Довольно! – выкрикнул я, поднявшись из-за стола.
Посуда на столе подпрыгнула, и пастыри невольно отступили на шаг. Казалось, даже деревянный барельеф с изображением Солюса прогнулся под тяжелой волной, вызванной моим криком.
Блюстительница словно окаменела.
– Беги! – негромко сказал я своей спутнице, однако плетение превратило эти два слога в львиный рык.
В глазах Элойн заплескался ужас – так мечутся глаза кролика, завидевшего ястреба. Я нисколько не удивился признакам охватившей ее паники: грудь певицы бурно вздымалась, веки трепетали, словно пытаясь взмахами ресниц отогнать близкую беду. Босые ноги нервно переступали по деревянной половице, и все же Элойн была не в силах сдвинуться с места.
– Беги!
Мой рев вырвал ее из состояния шока и толкнул вперед, словно штормовым порывом ветра.
Не оглядываясь, женщина бросилась к двери.
Один из пастырей попытался поймать ее за юбку, однако я схватил посох за рукоять и коротким взмахом отбил в сторону закованную в железо руку воина церкви.
Блюстительница наконец сбросила с себя оцепенение, пролаяла приказ, ткнув пальцем в сторону Элойн, и сделала выпад, целясь острием меча в мою грудь.
Грани восприятия разума мгновенно очистились и отразили новый набор образов. Я стоял неподвижно, словно могучий дуб. Куда там троице обычных служителей церкви… Мы были настолько разными по своей природе, что само пространство между мною и пастырями отталкивало их прочь.
Ан…
Формула плетения загорелась в мозгу, когда клинок медленно приблизился к моему сердцу.
Ал!
Теперь меня надежно защищал воздушный пузырь, и острие меча уткнулось в невидимую преграду. Неожиданное препятствие отбросило меч блюстительницы назад, в то время как второй пастырь взмахнул дубинкой, пытаясь нанести мне удар в голову. Воздушная стена отшвырнула и его.
Блюстительница побелела и глянула на меня так, словно впервые заметила мое присутствие. Теперь она видела меня как положено и понимала, что лицедейством тут и не пахнет. Осознала, что я – нечто большее, чем обычный странник.
– Магия! – гавкнула она, и все же в ее голосе слышался затаенный трепет.
– Причем древнейшая. Десять формул плетения, которые должен знать каждый… – Давно заученная мантра вырвалась из меня против воли.
– Дьявол…
Будто вспомнив об охватившей ее ярости, она снова ткнула в меня мечом, и тот остановился на расстоянии ладони от моего сердца. Блюстительницу еще раз откинуло в сторону.
– Меня называли и так, и еще хуже. По правде говоря, были в жизни моменты, когда я заслуживал это прозвище. – В груди разгоралось пламя, грозя сжечь меня изнутри. – Могу кое-что тебе показать.
Я распустил часть первоначального плетения, направив силу внутрь. Формула, уплотнившая пространство вокруг, теперь защищала мои внутренности. Вент – это раз. Эрн – это два.
Магические слова всплывали в мозгу, словно старые друзья. Я потянулся к сердцу, окружив его пылающим кольцом. Источник бесконечного жара… и боли. Грани восприятия теперь горели ярким огнем. Все горячее, все жарче… Меня затопил дьявольский багрянец. Вент… Я сплел огонь с собственным дыханием и выпустил воздух из легких. Эрн…
Яростное пламя страшной вспышкой вырвалось из моего рта, залив пространство вокруг. Огонь лизал воздух тонкими языками, подбираясь к лицам вооруженной троицы, и, не коснувшись никого, заставил воинов церкви отпрянуть.
Один из пастырей пробормотал нечто невнятное на этайнианском и тут же вскрикнул:
– Диавелло… Диавелло! – Ткнув в мою сторону дрожащим пальцем, попятился.
Дьявол, дьявол… Что ж, так понятнее. Пастырь прав, хотя и не совсем точен. Будь я и вправду в дьявольском настроении – здесь уже вовсю бушевал бы пожар, однако до этого пока не дошло.
Я выдохнул еще одну длинную широкую струю пламени, залившую все вокруг невыносимым светом. На миг ослепшая троица прижала руки к глазам, и я немедленно воспользовался их замешательством.
Разорвав плетения мысленным усилием, поморщился от пронзившей голову боли. Давненько не приходилось использовать три формулы разом. Быстро развернувшись, я обогнул стол, проскочил мимо ошеломленного хозяина таверны, и тот слепо поплелся за мной.
Пришлось хорошенько ударить его посохом по руке. Послышался треск – вероятно, сломалась какая-то мелкая косточка.
Трактирщик взвыл, отскочил назад и схватился за поврежденное место.
Поделом…
Я пробежал в дальний угол зала и, взявшись за перила, рывком взлетел на несколько ступенек вверх, а воины церкви уже пришли в себя и с мрачной решимостью бросились мне вслед.
Похоже, об Элойн они забыли. Отлично.
Я поднялся почти на самый верх. Там развернулся и встал, поджидая первого из пастырей. Рука скользнула в один из бесчисленных карманов плаща, нащупав внутри холодный металл нескольких треугольных битов, полученных на сдачу от трактирщика. Пришло время для нового плетения.
Голова слегка закружилась – даже пришлось стиснуть зубы. Сработала первая часть плетения, и ноги словно вросли в деревянную ступеньку. Ан… Зажав между пальцами оловянную монету, я представил, как мой вес ускоряет ее полет. Ал…
Металлический треугольник стрелой выскочил из руки и, закувыркавшись в воздухе, врезался в грудь первого пастыря, уже ступившего на лестницу. Сила плетения инерцией швырнула меня назад, и я оказался в начале коридора второго этажа.
Пастырь кубарем покатился вниз и сбил с ног своего напарника. Резко остановившись у первой ступеньки, блюстительница Правосудия перешагнула через тела рухнувших у ее ног мужчин и окинула их коротким испепеляющим взглядом. Наказания подчиненным не избежать.
Не прошло и секунды, как она двинулась ко мне.
Я не стал дожидаться, пока воинственная дама взберется наверх и удовлетворит свое самолюбие, проткнув меня мечом. Мои ноги застучали по деревянному полу коридора. На бегу я тыкал концом посоха в попадавшиеся по пути двери. Из каждой комнаты доносились раздраженные крики, постояльцы выскакивали в коридор, надеясь выместить злость на нарушителе спокойствия. В узком проходе началась толчея – что мне и требовалось. Блюстительнице пришлось продираться сквозь мешанину человеческих тел.
Дальше коридор поворачивал налево, где начиналась еще одна лестница, ведущая на третий этаж, но меня больше интересовало окно. Дешевенький одинарный переплет, рама чуть шире размаха моих плеч, тонкое стекло вздрагивает под каждой каплей дождя.
Я ускорил шаг и, добежав до окна, прыгнул. Плащ повиновался мысленным приказам, словно рука обычного человека. Встрепенувшись, как живой, он окутал меня надежным коконом, и я влетел головой в окно. Стекло разбилось с глухим треском – так ломается тонкий лед под тяжелой ногой.
Выпорхнув наружу, сразу приметил плоскую крышу примыкающего к таверне приземистого одноэтажного строения. Дождь лил вовсю. Я поджал колени, готовясь к неизбежному удару, и выбросил вперед руку, позволив посоху прокатиться по черепице. Приземление после прыжка и побег по крышам – целое искусство. Сила инерции падения, как правило, приводит несведущего человека к печальному итогу, и все же инерция – ваш самый надежный помощник.
Я сгруппировался и приземлился под углом, стараясь не удариться пятками, и тут же совершил плавный кувырок. Основной удар приняла на себя поясница, от которой боль растеклась по всему позвоночнику, однако я сразу поднялся на ноги и подобрал скатившийся к краю крыши посох.
Следующая крыша далековато – не допрыгнешь.
Мысленно измерив расстояние, я взглянул вниз. Что тут есть полезного? Ага, тележка уличного торговца. Поверх натянут небольшой кусок брезента, под которым продавец обычно укрывается от лучей палящего солнца. Товар уже убрали, так что, похоже, серьезного ущерба бедняге не нанесу.
Из разбитого окна неслась густая брань на этайнианском наречии.
Я обернулся, послал в окно смущенную улыбку и в знак благодарности приложил ко лбу два пальца. Удостоверившись, что блюстительница бессильно наблюдает за моим побегом, оттолкнулся от крыши и плашмя рухнул на землю – во всяком случае, именно так показалось преследовательнице.
Спружинив под моим весом, брезент затрещал и треснул по швам, и я, чертыхнувшись, скатился вниз. Схватился за край навеса, пытаясь устоять на ногах.
Опрометчивое решение!
Тележка немедленно перевернулась и грянулась о каменную мостовую. Зашипев от раздражения, я закрутил головой. Где же Элойн?
На улице ни души.
Впрочем, такой впечатляющий полет наверняка привлек внимание. Меня вот-вот начнут разыскивать, и следы рано или поздно приведут в «Три сказания».
Мои книги… Сердце сжали ледяные пальцы и не отпускали до тех пор, пока не заныло в груди. Дыхание участилось, стало мелким и поверхностным. Рябь уляжется – просто надо обождать. Уроки далекой юности…
Наконец удалось набрать полную грудь воздуха. Пробравшись между домами, я вышел на главную улицу, удерживая в уме лицо Элойн во время выступления в таверне Дэннила. На нем разум и сосредоточился, разбивая образ на бесчисленные мелкие фрагменты. Певица словно смотрела на меня из разбитого окна, в каждом из осколков которого отражались ее черты.
Страх за сохранность собранных мною легенд утих, и я взял себя в руки. Добравшись до конца улицы, взвесил риски: стоит ли начинать новое плетение? Дождь продолжал шелестеть, заглушая посторонние звуки, – так опасность вовремя не обнаружишь, однако и сворачивать сейчас материю разума тоже небезопасно.
Тень ее возьми, куда же девалась Элойн? Что она говорила? Любит дождь… Я осмотрелся вокруг. Далеко певица уйти точно не могла. От комнаты в «Трех сказаниях» не отказывалась – в конце концов, именно там она давала представления.
Каждое здание в Этайнии имело плоскую крышу со стоками для дождевой воды. В хорошую погоду там принимали солнечные ванны. На крыше «Трех сказаний» с равным удовольствием можно было и помокнуть, и позагорать.
Дай бог, чтобы мои предположения оправдались. Я поспешил к таверне. Колючие капли дождя жалили меня в лицо, словно стеклянное крошево, и я добежал до места в мгновение ока. Оглянулся. Ни пастырей, ни блюстительницы.
Повезло… Я ворвался в таверну, поскользнувшись на входе, и в полной темноте разглядел на полу влажную дорожку. На всякий случай наклонился и тронул половицы пальцем. И правда мокро.
Похоже, Элойн только что вернулась. Собирает вещи, готовится бежать? Или все же забралась на крышу? Решив надеяться на лучшее, я затопал по лестнице.
– Эйо диавелло…
Я застыл на полушаге и затаил дыхание, хотя после пробежки воздуха и так не хватало.
Из двери позади стойки бара показалась смутная фигура, устало протирающая заспанные глаза.
Еще не приспособившись к темноте, я уже знал, кто меня встречает.
– Дэннил…
– Мадре де… – Он осекся и подошел ближе. – Ты?
Я кивнул.
Трактирщик зевнул, прикрыв рот.
– Что-то случилось? Не понравилась кровать? Или комната? Да нет, быть того не может – я выделил тебе лучший номер в таверне. – Он снова зевнул и развел руками. – Никак не могу уснуть. Обычно бессонницей не страдаю. Уберусь вечером – и падаю без сил. Так в чем, говоришь, дело? Никак, женщина? – понимающе понизил он голос.
– Дело всегда в женщине, – невозмутимо ответил я.
– Да, с ними сложно. Эх, плохо без Риты – вот кто точно дал бы тебе подходящий совет.
Я предположил, что советы его покойной спутницы наверняка предназначались бы не мне, однако спорить не стал.
– Мне лестна твоя забота, но я должен тебе кое-что сообщить.
Дэннил нахмурился.
– Насколько ты ценишь свое заведение? Что для тебя значат теплые вечера и проходящие здесь представления? Кстати, что о них скажешь?
Вдруг его ответ совпадет с моими ожиданиями?
– Знаешь, на чем стоит эта таверна? – Дэннил обвел рукой зал. – На сказаниях. На трех сказаниях.
Я навострил уши.
– Когда-нибудь тебе их поведаю. Все три. Рита как-то заметила, что таверна настолько хороша, насколько хороши ее хозяева, насколько толковы те люди, которых они нанимают. – Толстяк раздулся от гордости. – Вот потому у меня самое лучшее заведение в стране. Мои работники значат для меня очень многое.
А не кривит ли он душой? Попробуем выяснить…
– Сегодня вечером мне испортила прогулку блюстительница Правосудия, – обронил я и замолчал.
Дэннил шумно засопел, однако ничего не ответил.
– При ней было два пастыря, и все они дружно горели желанием забрать с собой нашу замечательную певицу. Ума не приложу, в чем тут дело.
Глаза владельца таверны беспокойно забегали, и он вздохнул:
– И что было дальше? Не уверен, что хочу знать, но не спросить не могу.
Я рассказал ему о нашей эпопее. О плетениях упоминать не стал – кому они здесь нужны? Так или иначе, большинство было уверено, что все это не более чем выдумки. Верили в силу плетений считаные единицы, да и те принимали мастерство плетущих за дьявольские трюки, а не за божественный дар.
Дэннил моргнул и закрыл лицо ладонями, будто пытаясь защитить себя от подступающей беды:
– И ты вернулся сюда? Хочешь неприятностей? Если Правосудие нагрянет в мою таверну и начнет расспросы… Люди расскажут все. – Его взгляд стал жестким. – Расскажут правду.
– Так и думал. Впрочем, меня больше интересует, что поведаешь им ты.
Я сжал руку на посохе, однако мое лицо оставалось бесстрастным. Угрожать не стоит.
Дэннил глухо застонал:
– Отказать человеку в помощи? Рита съела бы меня поедом. Но, тень тебя забери, мальчик… Ты вообще о чем-то думаешь?
Если честно – нет. Однако я сделал тут не самую плохую работу.
– Преследовать кого-то только потому, что у тебя есть право, – гнусно. Пытаться вывести человека на церковный суд лишь в качестве назидания – мерзко. Знаешь, что я скажу? Будь прокляты законы и обычаи этой страны!
Дэннил прищурился, и на его скулах заходили желваки.
Я знал, как наверняка обидеть человека: всего лишь нужно опровергнуть то, во что он свято верит.
Есть и другая непреложная истина: некоторых людей обижать просто необходимо, особенно когда многое поставлено на карту. Многое, если не все. Например – сама жизнь.
– Что сказал бы о твоей церкви Солюс, узнай он, что его наместники на земле травят беззащитную женщину? – Я помолчал и нанес решительный удар: – Что сказала бы твоя Рита?
Он гневно передернул плечами, и я понял, что сейчас произойдет.
Дэннил нанес мне крепкий удар в челюсть.
Пока он размахивался, моя мысль работала. Давно отточенные и еще не забытые рефлексы кричали: перехвати его руку, швырни его наземь! Приняв тяжелое решение, я не стал сопротивляться. Так надо…
Тумак был хорош, и меня отбросило на несколько шагов назад. В виске вспыхнула тупая боль, однако на ногах я удержался. Возможно, трактирщик и выглядел рыхлым толстяком, однако годы физической работы не прошли даром: под слоем жира скрывались мощные мышцы.
– Не так уж просто заслужить удар в зубы, но если ты не к месту заикаешься о чужой женщине – это одна из причин. Неплохо бы тебе запомнить мои слова, – холодно процедил Дэннил.
– А если твою женщину подвергают опасности? Тогда что?
Я старался не повышать голос, однако трактирщик невольно отпрянул, словно теперь была его очередь получить затрещину. Похоже, до него наконец дошло.
– Ты уверен, что законы государства или люди, их принимающие, значат больше, чем сам народ? Насколько выше ты ставишь церковь над людьми, которых обслуживаешь в таверне? На кону люди, причем те, с которыми ты работаешь каждый божий день. Странники, лицедеи, клиенты, что приносят звонкую монету и заставляют улыбаться. Посетители, не причинившие тебе никакого вреда, не угрожающие твоей независимости и привычному образу жизни.
Я пристально взглянул на Дэннила, с трудом подавив желание применить парочку формул, чтобы донести до него свою мысль.
Трактирщик шумно выдохнул и покачал головой:
– Тень нас всех возьми… Не кричи на меня – разбудишь людей, заплативших хорошие деньги за ночлег. – Он отвернулся, почти беззвучно пробормотав длинную фразу – видимо, непристойно выругался. Фыркнув, крепко потер лицо. – Айе Солюс! Ты заставляешь меня солгать Правосудию…
– Именно так. – Наклонив голову, положил руку ему на плечо. – Я сделаю так, что ты о своем поступке не пожалеешь.
Дэннил напрягся.
На самом деле подкупить человека не столь просто. Если не знать его потаенных желаний и надежд – успеха не добьешься. Одного соблазнят деньги. Второго – вовремя предложенная услуга. Остальными движут совершенно иные стремления. Взять хоть Дэннила, не видевшего в молодости ничего, кроме нищеты, и внезапно обретшего любовь…
– Я дам в «Трех сказаниях» такие представления, которых здесь в жизни не видывали. Даже той легенды, что я уже рассказал, более чем достаточно, и все же готов устроить здесь настоящий театр. Сам убедишься – королевский в подметки не годится. О твоем заведении заговорят по всей стране.
В последние слова я вложил всю страсть и уверенность, зная, чего на самом деле хочет мой трактирщик. А хотел он процветания своей таверны. Мечтал, что его построенное с любовью скромное маленькое заведение прогремит на всю Этайнию, чего доселе и представить было нельзя.
Сделав шаг назад, Дэннил кивнул. Я благодарно улыбнулся, и вдруг он поймал меня за руку.
– Что?..
– Она далеко не обычная женщина, понимаешь?
Похоже, хозяин таверны считал, что я пойму его с полуслова, однако лишь оставил меня в недоумении. Махнув рукой, он вздохнул:
– Она сама все расскажет, если тебе удастся ее разговорить, однако Правосудие заинтересовалось ею неспроста.
Дэннил замолчал, отпустив мой локоть.
Я двинулся наверх, но на втором этаже, где находилась моя комната, не задержался. Поднявшись выше, встал перед единственной дверью, наверняка ведущей на крышу. Легкий толчок – и дверные петли заскрипели.
Ливень кончился, и вместо дождевых струй в воздухе повисли тонкие нити тумана.
Я ступил в сырую муть и, прикрыв глаза, втянул в себя ощущение спокойствия. Некоторые считают, что дождь – субстанция, не обладающая запахом, и жестоко ошибаются. Только небеса могут создать аромат чистоты. Да, иные запахи смываются, и в воздухе остается лишь мягкая свежесть – легкая, вносящая в душу успокоение.
Я глубоко вдохнул и задержал дыхание, дожидаясь, пока уличный воздух охватит все тело. Грани невольно свернувшегося разума отразили девственную белизну, словно умоляя меня заполнить их новым плетением. Чем угодно – лишь бы возродить чуточку магии. Медленно выдохнув, я отбросил ненужные сейчас желания и прислонился спиной к двери.
– Настоящий джентльмен составил бы компанию бедной женщине, – раздался голос из-за пелены тумана, – и не дал бы ей замерзнуть в одиночестве.
Я подавил улыбку и повернулся на звук.
Элойн сидела всего в нескольких шагах от меня, подтянув колени к груди. В ее пристальном взгляде читалось сразу несколько вопросов:
Как ты меня нашел?
Что случилось после моего побега?
Что скажешь по поводу моего пребывания на крыше в такую погоду?
Словом, я почувствовал сильнейший призыв и окинул ее внимательным взглядом. Прическа певицы намокла, но прелестные завитки никуда не делись. По элегантно изогнутому носу скатилась капелька дождя и повисла на самом кончике, веки потемнели от потекшей краски. И кое-что еще: в глазах Элойн появился блеск, и дождь тут был точно ни при чем.
Слезы? Я сделал вид, что ничего не заметил – молодая женщина явно этого не желала. Возможно, потому и сидела под проливным дождем.
Подобравшись к Элойн, я опустился на колени, и она улыбнулась:
– А говорил, что не джентльмен…
Я уселся, прислонился к кирпичной стенке и, приподняв полу плаща, предложил ей укрыться. Она не возражала, даже позволила обнять ее за плечи. Я рывком притянул женщину к себе.
– Думаю, сегодня все же исполню эту роль.
– Хм… – Задумчиво поджав губы, Элойн коснулась пальчиком верхней губы. – Джентльмены, между прочим, обычно выполняют просьбы дам.
Она прижалась плотнее, упершись плечиком мне в грудь.
– Обычно выполняют, – неуверенно ответил я.
– А если попрошу тебя сдержать обещание?
Элойн взглянула на меня в упор, и глаза ее показались такими огромными… Я едва не утонул в их бездонной зелени, пусть и слегка поблекшей в непогоду. Теперь они скорее напоминали цветом мягкие и хрупкие сосновые иголки. В ее тоне звучали умоляющие нотки, которые я не раз слышал от тех, кто нуждался в моих сказаниях отнюдь не для развлечения. От тех, кто желал сбежать от тяжелой реальности, готов был на многое, чтобы хоть на время сбросить с плеч груз, норовивший затянуть в трясину.
Я коротко кивнул. Устроить подобный мысленный побег было в моей власти. Возможно, отвлечение станет мимолетным, и все же Элойн ненадолго избавится от терзающих ее дум.
– Видишь ли, мне не слишком приятно рассказывать свою историю.
Отчего бы не подразнить ее еще немного? Я искоса взглянул на девушку, потом выдохнул и вновь набрал полную грудь воздуха. Кто знает, как она воспримет повесть о моем прошлом, насыщенном глупостями и нелогичными поступками? Я задумался, однако терпение Элойн обезоруживало.
– История эта долгая и непростая. Она охватит тысячи миль и событий, случившихся под небом самых разных стран. Ты услышишь повествование об истинах и благородных поступках, о лжи и легенде… Я расскажу о том, как превратился в Дракона Рокаша, как воспылал пламенем среди его замерзших степей. О том, как стал Первым мечом Нефритовых хором в Лаксине – далеко на востоке, где земля встречается с небом. Я – Орел Эддерита, Лев, возжегший огонь вечности, нанесший удар по Шаен во имя любви принцессы. Я допустил страшный просчет и навлек на себя вечный гнев черных всадников. Изучив десять формул плетения, которые должен знать каждый, овладел ими в совершенстве. Провел сто одну ночь с Эншае и вырвал ее из лап воинственных Владетелей Зари. Ушел, но поклялся вернуться в кроваво-красных одеяниях, чтобы сдержать обещания.
Ворот моего плаща туго стянулся и тут же ослаб.
– Я видел лицом к лицу десятки существ, о которых говорили: «они – истинные боги», и превзошел их всех. Поджег легендарный Ашрам и похоронил деревню Ампур под горой льда и снега. Я похитил забытую магию и был проклят. Я грабил богатых торговцев и плавал на край света, потерял больше денег, чем могло присниться десятку высокородных господ. Собрал величайшие предания, одно из которых скрыл так, что до него не добраться никому. Соблазнял мифических дев, что пением своим разрушали сердца и разум мужчин. Это лишь малая часть моих деяний, и они станут легендами на все времена. И все же среди них есть величайший в истории грех. Я выпустил на свободу существо, что поглотит мир без остатка, а с ним – и свет, и надежду.
Прижав руку к пронзенному болью сердцу, я скомкал в горсти ткань своего одеяния.
– Ты услышишь не только о чудесах, но и о великом ужасе. О героизме и грязном предательстве. Это не сказка, а подлинная трагедия. Прожитая жизнь заставила меня искать спасения, хоть я и не уверен, что смогу его обрести. Каждое мое слово – правда о поиске своих корней, о том, как, найдя их, я следовал им до конца. История до сих пор не окончена. Я погубил мир, только о том никому не ведомо. Тебе станет известно, почему люди боятся моего истинного лика.
Элойн сжала мне плечо и вперила в меня горящий решимостью взгляд:
– Я не боюсь!
Я отвел ее руку:
– А бояться следует. Сейчас расскажу почему.