Р. Вирди
Первая формула
3
Принц солнечного света
Когда-то, в забытые ныне, пусть и не столь далекие времена, существовал Кармеам. Этайния сегодня стоит ровно в его центре. Войны соседних пределов сюда не докатывались, однако вскорости все изменится.
Я напрягся, удерживая грани восприятия, рождающие все больше образов. Первое плетение, связывающее посох с огнем, продолжало действовать, источая свет, и по стенам таверны понеслись длинные тени. Вперед двигались огромные призрачные армии, и публика испустила дружный долгий вздох.
В Кармеаме жил самый обычный мужчина, крепкий духом и сильный разумом. Звали его Антуан.
Трудился он вдвое больше и усерднее, чем его собратья, и никогда не помышлял о большем. И возиться ему в поле до конца жизни, когда бы не твердость воли.
Солюс – наше солнце – заметил юношу и долго за ним наблюдал. Полюбил он парня, хотя смотрел издалека и в жизнь его не вмешивался. Подползала Война Теней к границам Кармеама, а великий Солюс все ждал.
Не лучшее было время для ожидания. Ужасное время.
Десять Теней, известные тогда как Дез Умбрас, перворожденные, те, кого позабыли, вновь вернулись в наш мир и укоренились в сердцах и умах многих людей, подталкивая их к ненависти и захватническим войнам. Брат шел на брата. Воспылали короли жадностью, и захотелось им новых земель.
Десять теней выросли на стенах таверны, заняв все пространство – от пола до потолка, и не было человека в зале, который их не заметил бы. Боязливые придвинулись поближе друг к другу, а кое-кто в страхе отвел глаза.
Не разбирали мечи, где высокородный, а где простолюдин. Каждый в те дни познал простую истину: кровь из ран течет одинаково – что у тех, что у других. И землю окрашивает в один и тот же цвет.
Я сделал шаг к первому ряду, и тени, потянувшись вслед за мной, заклубились над головами зрителей. Раздалось несколько криков ужаса. Моя воля изменила цветовой фон на гранях восприятия, окрасив пламя в очаге, и зал заполнил кроваво-красный свет.
Бушевала битва, пропадали воины в сгустившейся над землей кровавой ночи. Кто-то пал, души иных были искорежены и вывернуты; переставали люди быть людьми. Становились тенями, голодными пустобрюхими чудовищами. Никакие жертвы не могли насытить детей Дез Умбрас. Только смерть, только уголь и пепел, в которые превращались королевства.
Итак, взор их вскоре упал на Кармеам.
День, изменивший жизнь Антуана, начался как и любой другой. Проснулся молодой человек еще до зари, оделся и, решив осмотреть свое поле, вышел из скромного домика. Его сладко поцеловал холодный утренний воздух, благословляя на трудовой день. Улыбнулся Антуан и дунул в небо, смешав дыхание с ветром, – поблагодарил стихию.
Погода держалась сухая и теплая. Отличный день для работы в поле!
Шел день Антуана как обычно. Встав на колени, погрузил он пальцы в жирную землицу, что послал ему Господь.
– Благодарю вас, соль, песок и глина, за плодородную почву, созданную вами на поверхности земли!
Перевел Антуан взгляд на колосящиеся хлеба и продолжил:
– Благодарю тебя, Господь, за то, что имею, за то, что позволил мне возделывать это поле и держать здесь ферму.
Подняв взгляд к небу, молодой человек восславил солнце, которое, хоть и не вышло еще из-за горизонта, уже щедро дарило любовь и надежду.
– Благодарю вас, свет и тепло мира нашего, за то, что дали мне настоящую жизнь. Позвольте же мне отплатить еще одним днем усердного труда и обильными всходами.
И Антуан твердо держал обещание.
На Кармеам опустился вечер. С сумерками на поле Антуана появилась юная женщина.
Я сдвинул назад одну из граней восприятия, и тени ушли со стены. Легкое движение посохом – и их место занял силуэт закутанной в мантию женщины.
Закончил молодой человек свои труды и двинулся было передохнуть в хижине, однако остановился, поджидая девушку, одетую в свободные ниспадающие одежды. Незнакомка откинула капюшон, явив Антуану личико, несущее на себе теплый бронзовый поцелуй солнца. Самая светлая и прекрасная в мире женщина!
Звали ее… Этайния, и суждено ей было стать праматерью страны нашей, страны выносливых и крепких людей, и по сей день наш край носит это имя. И живут тут люди, рожденные морем и солнцем. Гордый народ, храбрый народ. Глубоко в себе несла нежная и добрая Этайния внутренний огонь, дарованный солнцем, и все свои лучшие качества передала она будущим поколениям. Но сперва поделилась ими с единственным человеком, которого полюбила.
Несла в руках девушка узелок с едой. С тех пор и все последующие годы кормила она любимого в поле, когда его трудовой день переходил в ночь.
– Боюсь я, Антуан, – как-то сказала она, и молча взял молодой человек девушку за руку. – Отец мой недавно заехал далеко в погоне за своим стадом и слышал, как купцы на границе говорят, что идет война. Уверены они – не остановить ее.
Вновь промолчал Антуан, утонув в тепле мягких карих глаз любимой.
– После ездил отец на юг, спрашивал на побережье людей, что плывут с той стороны, не смогут ли они помочь нам. Ему ответили – нет. Тешат себя надеждой, что войне не пересечь море Аррит, так что беспокоиться не о чем и помогать незачем.
Сжала Этайния руку любимого в надежде, что найдется у того ответ, способный утолить боль ее сердца.
Отужинав, задумался Антуан над словами Этайнии.
– Придет война в наши края. Когда случится это, у людей Кармеама останется лишь два выхода: уплыть через море в новые земли и молиться, что не последует война за ними, или же принять бой.
Внимала Этайния любимому, не говоря ни слова в ответ.
– Я… не самый сильный человек. Однако, если зайдет тень в наши солнечные земли, отложу в сторону серп и возьму в руки меч. Грудью встану перед морем тьмы и отгоню ее от тебя. Клянусь!
Антуан ласково взял девушку за подбородок и, наклонившись, крепко поцеловал.
В тот вечер любящая пара желала друг другу спокойного сна в страшной тревоге. Что принесет с собой рассвет? Оба знали: если на мир опускается тень – значит, за ней придет и тьма. И хоть оба в разговоре высказывали надежду и являли бесстрашие, все ж боялись, что тьма поглотит свет их земли.
Антуан отправился в постель, возблагодарив солнце за еще один отпущенный им ясный день. На этот раз благодарностью он не ограничился – попросил у солнца совета:
«Что мне делать, когда придет тень? В разговоре с Этайнией не выказал я страха, но тут нужен воин, мечник. Мои же руки приспособлены не к мечу, не к щиту, а к лопате да мотыге».
Не знал Антуан, что мольбы его вознеслись в ночи и достигли ушей единственного существа, которое только и могло помочь.
Тень Этайнии, вылепленная мною для зрителей, растворилась, а вместо нее на стене появился силуэт высокого мужчины в плаще и капюшоне. Фигура сгорбилась, нависла над передними рядами зрительного зала, и кое-кто отпрянул, ощутив на себе ее взгляд.
Возникший на пороге дома Антуана незнакомец походил на нашего героя едва ли не как родной брат. Правда, черты лица и сама фигура у Антуана были потоньше. Человек же в дверном проеме сложением отличался крепким и лицо имел твердое. В глазах его во тьме ночи ровным светом горели огоньки. Подстрижен гость был коротко, словно солдат, и бороду носил аккуратную, расчесанную.
– Прости, друг, заблудился я. Увидел поле, а посреди него – твой домик. Прошу у тебя помощи: нужны мне кров и еда, если найдется, и, если не жалко – хорошая история на ночь.
Никому в помощи не отказывал Антуан и посторонился, пропуская странника в хижину.
– Двери мои открыты для всех, кто называет эти земли под солнцем своим домом. Вижу по лицу твоему и одежде, что ты местный. Прости меня и ты, но не могу тебя припомнить.
Повесил юноша плащ незнакомца на стул подле обеденного стола.
– Спасибо, – поблагодарил его странник. – На самом деле видишь ты меня каждый божий день, Антуан. Присматривал я за этими землями, когда тебя еще на свете не было. И буду присматривать за ними до скончания веков.
Присел гость прямо на пол у очага. Похоже, сейчас что-то будет, решил Антуан.
Я тронул грани материи разума, приказав пламени в очаге умерить свой жар, и таверну начала заволакивать темнота. Публика сбилась в кучки, стараясь держаться поближе к мерцающему огоньку на рукояти моего посоха.
Тяжело сглотнул Антуан, теряясь: как воспринимать слова незнакомца? Кров он человеку предложил и свой долг гостеприимства намерен был исполнить. Собрав кое-какую пищу, молодой человек принес ее гостю.
– Нет у меня больших запасов – беру с поля то, что поспело, однако этого едва хватает, чтобы утолить голод.
– Знаю. Остальное приносит твоя милая Этайния, – кивнул гость.
– И что еще тебе о ней известно? – насупился Антуан.
– Все, – коротко ответил незнакомец, приняв пищу из рук хозяина.
Отпрянул Антуан, когда коснулся тот кисти его. Снизошло на юношу подлинное тепло, что рождается, когда солнце встает в зените. Проникло тепло в грудь, толкнулось в сердце и заставило Антуана замереть на месте. Внутри у него словно расцвел цветок, и он ничего не мог с этим поделать. Заплакал – непонятно почему. Стоял молодой человек вне себя от волнения; поднялся гость и встал рядом с будущим героем.
– Вижу я все и всех, за всем на свете наблюдаю. Знаю, о чем думает народ мой, помню его привычки. И чувствую, у кого доброе сердце, а у кого – нет. Не странник я, заблудившийся в ночи, Антуан.
Воздел гость руки над головой.
Я ударил посохом в деревянный пол и, не успело стихнуть эхо удара, создал новое плетение:
– Ан…
Мой ум сосредоточился, нарисовав картинку вонзенного в землю стержня. Сработало… Посох встал как влитой. Я вернулся к граням восприятия, удерживающим образ огня, и раздул его воображаемым дыханием.
Исходил от него золотистый свет, разогнавший сгустившийся в доме Антуана сумрак. Уняла все боли золотая дымка, смягчила кожу и омыла тело Антуана необычайной волной успокоения и радости.
Я мысленно подпитал огонь, раздув его в яркий, подобно солнцу, шар. Он все рос, пока не стало больно глазам, и сидящие в зале заслонили глаза руками.
Съежилось светящееся облачко, слегка потускнело и сосредоточилось вокруг фигуры гостя, но по-прежнему источало невиданную силу, то и дело выстреливая в стороны теплыми языками. Могучее тепло, готовое в любой миг вырваться наружу, затаилось в теле незнакомца.
Я слегка ослабил волевое усилие, державшее плетение света, и позволил огненному шару потускнеть. Зрители, приоткрыв прищуренные глаза, с облегчением выдохнули.
Пал Антуан на колени и поднял взгляд на гостя своего. Тот уже нимало не походил на усталого странника.
Заострились черты лица его, глаза засияли, как два маленьких солнца, выбрасывая яростные оранжевые, подернутые желтизной всполохи. Прозрачные язычки огня сплелись над головой, подобно тонким прядям, и образовали корону. Словно растаяли дурно сидящие одежды, и появились из-под них заблиставшие лучами утренней зари доспехи – словно каким-то образом раздобыл незнакомец несколько кусочков солнечной кроны.
Теперь я сосредоточился на одинокой тени странного незнакомца, которую ранее оставил на стене таверны. Излил мысленное усилие на грани восприятия, создавая новые образы. Переместившись к стене, возложил руку на темную фигуру гостя Антуана, и его силуэт впитал длинную ленту огня, сорвавшегося с моего посоха. Я беззвучно произнес формулу плетения, перемещая мысленную картинку в реальность:
– Ал…
Пламя выметнулось из рукояти посоха, словно его более ничто не сдерживало.
– Ан…
Огненные всполохи ударили в стену.
Толпа ахнула, а Дэннил издал возмущенный крик. Держу пари – трактирщик видит, как его заведение превращается в пепел.
Разумеется, ничего подобного не случится. Я продолжил действо еще двумя формулами:
– Вент… Эрн…
Языки пламени окутали фигуру незнакомца, придавая моим словам правдоподобия. Глаза таинственного гостя превратились в лужицы огня, на голове появилась пылающая корона, а в груди словно вспыхнуло солнце. Я вернулся к повествованию.
Застыл на коленях Антуан, пытаясь найти нужные слова, и не нашел ни одного.
Протянул ему руку золотой незнакомец:
– Встань!
Подчинился Антуан.
– Кто ты?
– Я – Солюс! Я тот, кто стережет рассвет твой, тот, кто возжигает огонь в сердце твоем. Я тот, кто облегчает бремя твое, когда не чувствуешь ты в себе сил нести его. Я – утреннее солнце, я – свет. Путник, которого без страха впустил ты в свой дом, проявив доброту и внимание, – это тоже я. Ты мне нужен, Антуан.
– Я? – удивленно переспросил юноша, и Солюс кивнул.
– Каждое утро пользовался ты щедростью моей, нес жизнь хлебам своим, впитывал силу телом своим, а теперь должен послужить мне. Наползает тень на наши земли. Был я во многих местах, однако дом твой – самое важное из них. Сосредоточена здесь мощь моя. Здесь процветаешь ты, дитя мое, и так будет. Если выполнишь просьбы мои, придут за тобой сюда дети твои, – добавил Солюс. – Тревожишься ты, что руки твои не выдержат ни меча, ни щита. Выдержат, говорю тебе я. Опасаешься ты, что в сердце твоем недостаточно пламени, чтобы развеять мрак. А я говорю – ты сможешь. Беспокоишься ты за Этайнию, боишься, что поглотит ее тьма. Не поглотит, говорю я. Ранее жил ты в благодарности к Солюсу своему, так будешь ли служить верно в этом испытании?
Пропал страх из сердца Антуана. Воспитанная веками преданность господину затопила его душу и умножила силы. Блеснули в глазах его огонь и металл.
– Буду!
Вновь кивнул Солюс. Не наградил он улыбкой Антуана, ибо наперед знал, что ответит тот, и видел перед собой путь, которым пойдет его сын, его воин.
Возложив руки на плечи юноши, заговорил Солюс твердо и громко, как подобает царю небесному:
– Да будет так! Антуан из Кармеама, нарекаю тебя десницей своей, мечом и щитом, что выступят против тьмы и отбросят прочь ее. Отодвинешь ты от нашего порога Дез Умбрас, где бы ни встретил их. Станешь ты Принцем солнечного света, моим избранником. Пока с небес сияет солнце, не найдется равных тебе в силе и стойкости, и будешь ты становиться с каждым часом все крепче под светом моим. Не одолеют тебя ни усталость, ни страх. Ни один враг не сумеет поразить тебя. В час, когда солнце заходит, силу твою сохранит лунный свет, хотя расти при луне и не сможет она. Луна ведь тоже питается сиянием моим. Станем мы следить за тобой день и ночь.
Наполнилось тело Антуана огнем. Охватило пламя кожу, пронзило мышцы и сухожилия, проникло до мозга костей. То самое пламя, что обжигает очищенное железо, превращая его в расплавленные сверкающие лужи, и создает новую и более прочную сущность. И переродился Антуан – теперь готов он был служить господину своему.
Больно было, однако терпел Антуан, зная, что подобная боль – не самая большая цена за честь получить доспехи, которые позволят ему спасти страну. Еще вчера был он высок и худощав, а теперь же мог похвастать мышцами, способными посрамить самого могучего кузнеца. И понял Антуан, что господин его не покривил душой. Эти мускулы не ослабнут, эти руки разрубят надвое любое препятствие – дай только меч. Плечи вынесут любое бремя и удержат самый тяжелый щит – он станет оплотом против сил тьмы.
Повелитель утреннего света снял с груди своей золотую пластину и протянул ее Антуану.
– Это кожа моя, она тебя защитит, а свет мой убережет твое сердце.
Он пристегнул пластину к груди юноши, подумал – и надел на него еще солнечной брони. Облачал он Антуана бережно, с любовью – как и подобает отцу, одевающему сына. Закончив, хлопнул в ладоши, и между ним и его воином разлился небесный свет.
Заструился золотой поток сквозь пальцы его. Солюс то сжимал их, то разжимал, не переставая напевать оду небесному свету, а сам сплетал золотые лучи в нечто чудесное. Наконец вырос из них сияющий меч. Простой клинок наполнен был силой, от которой мерцал воздух.
– Это Ланция де Рейл, Заклинатель луча. Мой тебе дар, который поможет отбросить подползающую тень, – объяснил Солюс, передав Антуану меч.
Задыхаясь от благоговения, юноша принял оружие, и сила сияющего клинка пронизала его с головы до ног.
Я отвел световой конус от фигуры Солюса и с помощью граней восприятия принялся создавать новые плетения. Прошептав несколько слов, собрал пламя в подобие узкого копья и выдернул его из стены. Теперь оно сияло над головами публики, словно луч чистейшего солнечного света.
В толпе раздался шепот; несколько человек в страхе отпрянули. Храбрецы же, напротив, потянулись к источаемому копьем свету, однако замерли, не тронув пламенеющее щупальце.
На том Повелитель рассвета не закончил. Оружие для поражения зла передал он юноше, теперь надлежало снабдить его щитом, который уберег бы народ от тьмы. Снова сплел Солюс свет и воздух – и возник у него в руках огромный изогнутый щит в форме солнца. Не было у него имени, однако излучал он ту же силу, что и меч.
– Ни одна тень за этот щит не проберется. Скроешься за ним – сохранишь и жизнь, и рассудок. Считай, что ты за нерушимой стеной солнечного света. Теперь ты готов. – Солюс, Свет несущий, обхватил ладонями лицо Антуана и коснулся его лба своим. – Прости, что обрекаю тебя на такую судьбу, но нет человека более достойного, чем ты.
Ничего не сказал Антуан, лишь на миг закрыл глаза. А когда открыл – Солюса уж не было. Однако Повелитель рассвета юноше не приснился – вот доспехи, вот щит, вот меч. И Антуан применит их как должно.
Ибо тень уже пала на Кармеам.
– Так. Рох…
Огненное копье, висевшее над головами зрителей, мигнув в воздухе, погасло, а пламя переместилось в то место, что я назначил ему в уме: в рукоять моего посоха. Ток воздуха, что я к нему привязал, никуда не делся и вновь стал проводником для огня. На этот раз огненного шара не будет. Сплетем кое-что поскромнее – маленький конус света, который можно задуть неосторожным выдохом. Таверна «Три сказания» погрузилась в темноту, которую едва рассеивала горящая свеча в моей руке.
Тени накатывали тяжелыми волнами темноты, безжалостно обрушиваясь на самые отдаленные земли. Множество мужчин и женщин пало жертвами Дез Умбрас. Их сущность вывернулась наизнанку, и стали они орудиями тьмы, призраками, пошедшими против собственных семей и приятелей своих.
Я добавил теней. Несложный трюк – достаточно рук и слабенького огонька, и вот уже по стенам маршируют темные армии.
Посреди океана черноты поднялся один воин и выкрикнул боевой клич – был то Антуан.
Я ослабил плетение, удерживающее вертикально мой посох, и, выдернув его из пола, устремился в самую гущу зрителей. Толпа расступилась, и я встал в другом конце таверны, удерживая в руке огонь, а вокруг плясали тени.
Как и обещал Повелитель, Антуан пробивался сквозь тьму, не ведая усталости. Сиял меч его со всей мощью солнечного света, ослепляя врагов, а наш герой рубил их в капусту. Щит воина отражал удары призрачных лап, сжигая их при каждом прикосновении. Антуан был единственным оплотом, удержавшим силу темного прилива. Мощь его росла от рассвета до полудня, когда достигала пика, а по ночам поддерживал ее лунный свет.
Я резко взмахнул посохом, словно воин, делающий выпад в сторону врага. В воздухе вспыхнула огненная дуга, зависла на мгновение и погасла.
Неважно, какое из светил висело в небе, – с мощью Антуана черные силы совладать не могли. Наш неустрашимый сияющий воин появлялся там, где тень сгущалась пуще всего. Он гнал тьму от деревни к деревне, не зная ни сна, ни отдыха, и шли по стране слухи, что не нужны ему ни сон, ни еда.
Снова направив луч воли на пламя, я раздул его до размера человеческой головы, показав публике, как светился герой моего сказания.
Прошел год, но тень продолжала упорствовать. Антуан – Принц солнечного света – держался крепко и бился отчаянно.
Все переменилось, когда в битву при Кармеаме решил вмешаться самый великий из Десяти Теней – Умбрас Безликий. Подлинное порождение тьмы воплотило в себе ужасы ночи. Прошел Умбрас по свежей траве, и обратилась она под его ногами в соль и пепел. Из мира ушли краски жизни.
Я позволил свету потускнеть и, вернувшись в переднюю часть зала, приступил к новому плетению. На стене таверны возникла колоссальная тень. Она все росла и росла, пока ее голова не уперлась в потолок. Сгорбившись, тень нависла над залом; полы ее черной мантии опустились на передние ряды.
Заплакал ребенок, кто-то издал гневный выкрик, а из другого угла послышалась молитва великому Солюсу. Прочие зрители затаили дыхание.
Некоторое время я намеренно не нарушал повисшую в таверне тишину, дав налюбоваться пугающей тенью, затем напомнил о своей истории. Раздув огонь на рукояти посоха, позволил тени съежиться. Пламя разбавило тьму, и в толпе вздохнули. Я возобновил рассказ.
Встав стеной перед темнейшей из теней, Антуан направил сияющий меч ей прямо в горло.
– Убирайся, Умбрас! Уходи и прихвати с собой тьму, смерть и отчаяние! Нет тебе места в нашем мире! Окажешься на его краю – прыгай вниз, избавь нас от мерзости!
Умбрас стоял перед ним, черен как ночь. Окутался он темным ветром, поглощавшим малейший проблеск света. Все же он не поднял лапу для удара, а протянул ее для рукопожатия, словно другу. И воззвал к Принцу солнечного света:
– Не тому господину служишь! Не ведаешь ты правды! Вот тебе рука моя! В ней мощь, с которой не сравнится твоя сила. Предлагаю я истину тебе и свободу от ослепляющего света лжи. Призываю тебя покинуть лжеца и шарлатана, лишь играющего в Господа. Связал он тебя и жизнь твою светом и воздухом, разорвав величайшее из плетений. Не знаешь ты, что творишь! В твоих силах все изменить. Примкни ко мне!
Не поддался сомнениям Антуан, поднял меч, призвал свет и первый удар посвятил господину своему, Солюсу. Размахнувшись, вонзил он клинок в черную мантию Умбраса.
Я взмахнул посохом, подражая выпаду Антуана, и ткнул им в сторону колоссальной тени.
Увы, удар цели не достиг.
Сияющий клинок не смог пронзить черную завесу, окутавшую силуэт первой среди теней. Однако Антуан нес в себе свет самого солнца, поэтому и не думал сдаваться. Он делал выпад за выпадом, воссияв столь же ярко, сколь и его господин.
Каждый обитатель Кармеама видел это столкновение между светом и тьмой. Рвалась и трещала сама ткань мироздания, когда сражались две небесных силы и среди бела дня опускалась ночь.
Я сдвинул в сторону все грани восприятия, кроме той, что держала огонь на рукояти посоха, и озарил оранжевым огнем самые дальние углы таверны, словно солнцем рассеяв тьму. Тени заплясали вокруг яркого пятна, угрожая поглотить его без остатка.
Бессильно лизнула тень золотой щит Антуана; тот сделал выпад, и Заклинатель луча встретил непроницаемую черную стену. Темная пелена отбросила в сторону неудержимое острие сверкающего меча.
Так бились они день и ночь, и все это время над Кармеамом висели сумраки, что бывают в предрассветный час. Каждый из противников старался взять верх. Кровоточила тьма черной кровью, а золотой свет пытался отодвинуть наползающую на него тьму.
Отклонившись назад, я с размаху ударил концом посоха в темную стену. Пламя, подчиняясь моей воле, то угасало, то вспыхивало вновь. Замах, выпад… Я вновь и вновь повторял движения, воображая, как обмениваются ударами два противника. Огонь против тени…
Однако ни один из врагов так и не был повержен.
Ни один не утомился.
– Сдайся! Ничего мы с тобой не добьемся этой схваткой. Сдавайся, глупый сын света! Не желаешь войти в тень – уступи дорогу! Не губи жизнь свою.
Остановился Умбрас и вновь протянул лапу, искушая Антуана, и вновь тот отверг ее:
– Нет! Если поступлюсь я клятвами, сложу оружие, заберешь ты больше, чем я в силах отдать. Заберешь ты не только дом мой, но и сердце, что не защищено золотым доспехом. Мою Этайнию… – договорил Антуан, и в глазах его сверкнул огонь.
Умбрас быстро отступил на шаг.
– Раз так – я получу лучшее из двух сердец, изолью на него истину, и оба вы окажетесь в моей власти.
С этими словами величайший из Дез Умбрас исчез.
И захватил он Этайнию, и поднялся с ней на вершину холма, где сражался с Антуаном.
– Заклинаю тебя утром: сложи оружие и уходи. Заклинаю вечером: уходи, заверши свой бесполезный поход против тени. Заклинаю тебя ночью: позволь свету исчезнуть!
Вцепившись Этайнии в горло, Умбрас поднял ее вверх на глазах Антуана.
Наш герой не ответил, лишь запрокинул голову и послал рык в небеса, который наверняка услышал великий Солюс. Антуан бесстрашно прыгнул вперед, вонзил свой меч в темное чрево Умбраса и забросил щит на спину, удерживая клинок обеими руками.
Держалось стойко темное создание, упрекая Антуана за безрассудство; затем махнуло когтистой лапой. Только целил Умбрас не в грудь Принца солнечного света, а в его настоящее сердце – Этайнию. Однако и Антуан был не промах. Успел он бросить щит любимой своей, ибо было обещано ему, что сдержит щит любую тьму.
Так и вышло. Ослеп темный властелин, ударив по щиту, и вновь бросился на него Антуан.
Взвыл Умбрас, пытаясь ухватить юношу за горло. Щита при нем теперь не было, и отразить касание черной лапы оказалось нечем. Впились темные когти в плоть героя и рвали ее, впуская внутрь тьму.
Но глубоко в груди Антуана запылал могучий огонь, ибо узнал он правду мира: для того чтобы ударить тень, следует открыться перед ней. Отбросив щит, Антуан заставил Умбраса совершить роковую ошибку. Покуда исчадие тьмы держало нашего героя – оставалось оно уязвимым.
Удар у Антуана вышел безупречным, и погрузился клинок его прямо в сердце тьмы, наполнив чрево Умбраса золотым светом. Сорвало с короля теней черный плащ, и улетел он, словно подхваченный ураганом.
На этот раз я ударил посохом в стену таверны, словно вознамерившись прожечь ее насквозь. Пламя не оставило следа на кирпичной кладке, зато разогнало плясавшие по ней тени.
Но не ушел просто так Умбрас.
– Глупец! Проклял ты мир! Ослепнув от любви, выжег каленым железом истину и спасение, – с последним вдохом взвизгнул демон, стиснув горло Антуана. – Так сгинь во тьме неведения! Я тебя приговариваю! Не увидишь ты больше света, и поглотит сущность твою темнота, ослепнешь ты и в темноте умрешь. Оставляю тебе отныне лишь ночь!
И Умбраса Безликого не стало. Исчезли с его гибелью Десять Теней, и оставили они в покое этот мир.
Я оттолкнулся от стены, воздев посох, и заставил огонь разгореться ярче. Еще выдох – и на рукояти запылал факел, а затем расцвело солнце.
Антуана не одолела слепота, как было ему предсказано, и все же победа обошлась ему дорого. Наш герой склонился над своей любимой – та едва дышала. Тень пронзила горло девушки и отняла голос. Смертельной оказалась рана, и Этайния знала, что ее ждет.
Не медлил Антуан: прижал он губы ко рту любимой и поцеловал долгим и глубоким поцелуем, выдохнув в нее весь огонь, все тепло, что способен был породить Принц солнечного света.
– Люблю тебя! Когда умру – сольюсь с огнем отца моего, буду следить за тобой с небес и отгоню любую тьму.
Разомкнула губы она и заключила любимого в объятия:
– Знаю…
И Антуан из Кармеама, Принц солнечного света, муж Этайнии, в честь которой названа эта страна, покинул бренный мир.
Углубившись в свое сознание, я изучил каждую из бесчисленных граней разума, каждую складку между ними. Выйти из измененного состояния для меня не представляло никакого труда, и мало-помалу вера и созданные ею плетения начали уходить. Ум расчистился и опустел, уподобившись гладкой поверхности пруда в сезон весенних оттепелей.
Сплетение огня и воздуха, моргнув последний раз, исчезло, а с ним погас и пылающий очаг – языки пламени сперва съежились, а затем вовсе пропали.
Таверна погрузилась в безмолвие и темноту.
На этом рассказ завершился.
Я глубоко надвинул капюшон – не следует никому видеть мое лицо – и заплакал.