Иван Путилин
Сорок лет среди убийц и грабителей

Ключ-предатель

Четвертый час утра… На Миллионной улице почти совсем прекратилось движение. Но вот издали послышался дребезжащий звук извозчичьей пролетки, остановившейся у подъезда.

Князь, расплатившись с извозчиком, не спеша вынул из кармана пальто большой ключ и отпер парадную дверь. Затем он, как всегда, запер дверь и оставил ключ в замке. Войдя в переднюю, он зажег свечку и пошел в спальню.

Подойдя к кровати, князь с усталым видом начал медленно раздеваться. Выдвинув ящик у ночного столика, он положил туда бумажник, затем зажег вторую свечу и лег в постель, взяв со столика немецкую газету. Но через несколько времени положил ее обратно, задул свечи и повернулся на бок, лицом к стене.

Прошло полчаса. Раздался легкий храп. Князь, видимо, заснул. Тогда у одного из окон портьера тихо зашевелилась, послышался легкий, еле уловимый шорох, после которого из-за портьеры показался Шишков. Он сделал шаг вперед и отделился от окна. В это же время заколебалась портьера у второго окна, и из-за нее показался Гребенников.

Затаив дыхание и осторожно ступая, Шишков поминутно останавливался и прислушивался к храпу князя.

Наконец Шишков у столика. Надо открыть ящик. Руки его тряслись, на лбу выступил пот… Еще мгновение, и он протянул вперед руку, ощупывая ручку ящика. Зашуршала газета, за которую он зацепил рукой… Гурий замер. Звук этот, однако, не разбудил князя. Тогда Шишков стал действовать смелее. Он выдвинул наполовину ящик и стал шарить в нем, ища ключей; ощупав их, он начал медленно вытаскивать их из ящика, но вдруг один из ключей, бывших на связке, задел за мраморную доску тумбочки; послышался слабый звон… Храп прекратился. Шишков затаил дыхание.

– Кто там? – явственно произнес князь, поворачиваясь.

За этим вопросом послышалось падение чего-то тяжелого на кровать – это Шишков бросился на полусонного князя. Гребенников, не колеблясь ни минуты, с руками, вытянутыми вперед, также бросился к кровати, где происходила борьба Шишкова с князем. В первый момент Гурий не встретил сопротивления, его руки скользнули по подушке, и он натолкнулся в темноте на руки князя, которые тот инстинктивно протянул вперед, защищаясь. Еще момент – и Гурий всем своим телом налег на князя. Последний с усилием высвободил свою руку и потянулся к сонетке, висевшей над изголовьем. Шишков уловил это движение и, хорошо сознавая, что звонок князя может разбудить кухонного мужика, обеими руками схватил князя за горло и изо всей силы повернул его к ногам постели, откуда уже нельзя было достать сонетки.

Князь стал хрипеть, тогда Шишков или из опасения, чтобы эти звуки не были услышаны, или из желания скорее покончить с ним схватил попавшуюся ему под руку подушку и ею продолжал душить князя. Когда князь перестал хрипеть, Шишков с остервенением сорвал с него рубашку и обмотал ею горло князя.

Гребенников, как только услышал, что Гурий бросился вперед к месту, где стояла кровать князя, не теряя времени, бросился на помощь тоже. Задев в темноте столик и опрокинув стоявшую на нем лампу, он, не зная и не видя ничего, очутился около кровати, на которой уже происходила борьба князя с Шишковым, и начал тоже душить князя. Но вдруг он почувствовал, что руки его, душившие князя, начинают неметь. Ощутив боль и не имея возможности владеть руками, Гребенников ударил головою в грудь наклонившегося над ним Шишкова, опьяневшего от борьбы.

– Что ты со мной, скотина, делаешь?! Пусти мои руки!..

Придя в себя от удара и слов Гребенникова, Шишков перестал сдавливать горло князя и вместе с этим и руки Гребенникова, обвившиеся вокруг шеи последнего. Давил он рубашкой князя, которую сорвал с него во время борьбы. Освободив руки Гребенникова, Гурий вновь рубашкой перекрутил горло князя, не подававшего уже никаких признаков жизни.

Оба злоумышленника молча стояли около своей жертвы, как бы находясь в нерешительности, с чего бы им теперь начать. Первым очнулся Шишков.

– Есть у тебя веревка?

Гребенников, пошарив в кармане, ответил отрицательно.

– Оторви шнур от занавесей да зажги огонь! – проговорил Шишков.

Когда шнурок был принесен, Гурий связал им ноги задушенного князя из боязни, что князь, очнувшись, может встать с постели.

Грабеж

После этого товарищи принялись за грабеж. Из столика они вынули: бумажник, несколько иностранных золотых монет, три револьвера, бритвы в серебряной оправе и золотые часы с цепочкой.

Из спальни с ключами, вынутыми из ящика стола, Шишков с Гребенниковым направились в соседнюю комнату и приступили к железному сундуку.

Но все их усилия отпереть сундук не привели ни к чему. Ни один из ключей не подходил к замку. Тогда они стали еще раз пробовать оторвать крышку, но все напрасно – сундук не поддавался.

Со связкой ключей в руке Шишков подошел к письменному столу и начал подбирать ключ к среднему ящику. Гребенников ему светил.

Но вот Гурий прервал свое занятие и начал прислушиваться: до него явственно донесся шум от проезжающего экипажа. Гребенников бросился к окну, стараясь разглядеть, что происходило на улице.

– Рядом остановился господин… Пошел в соседний дом, – проговорил почему-то шепотом Гребенников.

Вдали послышался шум ехавшей еще пролетки. На лицах Шишкова и Гребенникова выразилось беспокойство.

– Надо уходить… Скоро дворники начнут панели мести, и тогда… крышка! – проговорил Гурий, отходя от письменного стола.

Оба были бледны и дрожали, хотя в комнате было тепло. Шишков вышел в переднюю. Взглянув случайно на товарища, он заметил, что на том не было фуражки.

– Ты оставил фуражку там… у постели, – сказал он товарищу. – Пойди скорей за ней, а я тебя обожду на лестнице.

Увидя страх, отразившийся на лице Гребенникова, Шишков повернулся, чтобы пойти самому в спальню за фуражкой, но тут взгляд его случайно упал на пуховую шляпу князя, лежавшую на столе в передней. Недолго думая, он нахлобучил ее на голову Гребенникова, и они осторожно начали спускаться по лестнице. Открыв ключом парадную дверь, они очутились на улице и пошли по направлению к Невскому.

Проходя мимо часовни у Гостиного двора, они благоговейно сняли шапки и перекрестились широким крестом. Шишков, чтобы утолить мучившую его жажду, напился святой воды из стоявшей чаши, а Гребенников, купив у монаха за гривенник свечку, поставил ее перед образом Спасителя, преклонив перед иконою колени…

Затем они расстались, условившись встретиться вечером в трактире на Знаменской. При прощании Шишков передал Гребенникову золотые часы, несколько золотых иностранных монет и около сорока рублей денег, вынутых им из туго набитого бумажника покойного князя.

Так выяснилось и объяснилось дело.

* * *

После сознания преступников дело пошло обычным порядком. Вскоре состоялся суд. Убийцы были осуждены в каторжные работы на 17 лет каждый.

Кровавая месть страхового инспектора

7 августа 188* года дежурный коридорный одной из известных петербургских гостиниц Алексей Полозов в 9 часов утра, по обычаю гостиницы, постучал в № 3, будя постояльца, и, не добившись ответа, толкнул дверь, которая оказалась незапертой.

Войдя в помещение, он заглянул в альков и в паническом ужасе побежал назад, оглашая коридор криками.

Полуодетый постоялец лежал в кровати, весь залитый кровью, с обезображенным лицом; горло его было перерезано.

Администрация гостиницы всполошилась и испугалась.

Во все стороны были посланы слуги с оповещением судебных властей.

Дело в том, что гостиница, в которой случилось это несчастное происшествие, стояла на особом положении. Она была своего рода приютом для тайных любовных свиданий.

В громадном доме, на углу пресечения двух самых оживленных улиц, с двумя замаскированными подъездами, с прекрасным рестораном и «со всеми удобствами», эта гостиница и посейчас пользуется среди жуиров и боязливых любовников славой скромного и безопасного убежища.

И здесь-то в ночь с 6 на 7 августа совершилось кровавое преступление.

Спустя час я уже находился в гостинице со своим помощником и даровитым агентом Ж. и приступил к осмотру злополучного номера, а через полчаса приехали товарищ прокурора, следователь и врач.

Убийство в № 3

Третий номер считался «в дорогих», так как ходил за пять рублей, и состоял из большой, хорошо меблированной комнаты, разделенной драпировками как бы на три.

При входе в номер тяжелые драпри прямо и справа образовывали прихожую, где висела вешалка и стоял столик с графином и стаканом.

На вешалке оказалось дорогое драповое пальто, под ним кожаные галоши с буквами К. К. и в углу дождевой зонтик с ручкой из слоновой кости.

За драпировкой, прямо, было нечто вроде гостиной. Ковер во всю комнату, мягкая мебель, трюмо и стенное зеркало, высокий шкаф, маленькие столики и большой передвижной стол, покрытый белой скатертью поверх плюшевой.

На этом столе оказалась бутылка недопитого красного вина, два стакана, десертные тарелки, два ножа для фруктов и спираль кожицы, снятой с груши дюшес.

На одном из кресел лежала плюшевая мужская шляпа и перчатки, на другом – брошенный серый драповый пиджак.

За драпировкой, из передней направо, находилась кровать, ночной столик и умывальник.

На одном столике лежали золотые очки, золотые часы с массивной цепью и портмоне.

На кровати лежал убитый.

Без сапог, в черных шелковых носках, весь расстегнутый и полуобнаженный, он лежал навзничь, на подушках и простынях, заскорузлых от массы пролитой крови.

Руки были раскинуты, и короткие волосатые пальцы рук сжаты в кулаки. Голова была закинута, и на шее зияла широкая и глубокая рана. Лица убитого разглядеть было нельзя. Оно во всех направлениях было исполосовано ножом и покрыто толстою коркой запекшейся крови; но по седеющим волосам на коротко остриженной бороде и по изрядной лысине на голове – это был, несомненно, человек пожилых лет.

При нем не оказалось ни визитных карточек, ни записной книжки, ни письма, по которым можно было бы определить его личность.

Только метка на тонком белье и платке с буквою К. да буквы на галошах и пальто с фирмою Корпуса давали слабую надежду определить его личность.

Врач произвел наружный осмотр. По его мнению, на жертву напали во время сна и сильным ударом ножа по горлу погрузили его в вечный сон, после чего, вероятно, в злобе стали обезображивать лицо убитого, нанося и резаные, и колотые раны.

Кто был с ним? С кем он пришел?

Мы позвали коридорного и лакеев и сняли с них первые показания.

Сразу выяснилось, что убитому была устроена ловушка.

Первое показание сделал дежуривший днем лакей Егор Васильев.

«Барышня» под вуалью

– Часов в пять или в половине шестого, – начал Васильев, – пришла барышня под вуалькой… Мы их завсегда сразу отличим от какой-нибудь барыни. Пришла и говорит: «Приготовьте мне номер, только хороший. Я в девять часов с господином буду!»

– Показал я номера, выбрала она вот этот самый, заплатила деньги и говорит: «Я тут и вино оставлю!» Оставив бутылку, она ушла. После пришли еще господин с дамой, сняли второй номер, рядом; потом разные приходили, уходили. Я сменился, сказал про номер Алексею и ушел. Больше ничего не видел и не знаю.

Алексей Полозов видел и знал больше.

– Через полчаса, как я сменил Егора, – заявил он, – пришли господин, этот самый, в очках, с зонтиком, почтенный такой, и барышня. Я и провел в заказанный раньше номер…

– Лицо видели?

– Нет-с, она в вуале была. Высокая, тоненькая и волоса будто рыжие.

– Провели… А потом?..

– Потом барышня приказала дать стаканы, миндального пирожного и открыть бутылку, а господин два дюшеса заказал.

– А барышня все была в вуали?

– Нет-с. Она эту пору за драпри была.

– Ну, сделали?

– И ушел. Часов этак в одиннадцать барышня вышла и говорит: «Барина разбуди в девять часов утра. Он заснул». И ушла. Я вошел в номер, заглянул, вижу – лежит. Мне что? Дело обычное…

– Значит, вы входили после этой барышни?

– Входил.

– Что же, он был убит?

– Не могу сказать. В комнате темно. Вижу – лежит. Мне такое и в голову не пришло. Поглядел. Окликнул… Молчит. Запер дверь и оставил, а утром пошел – и вот! – Он развел руками. – Такое несчастье!

– Это она! Надо ее искать, – решительно заявил следователь.

В то время, как мы снимали допросы в лучшем номере гостиницы, мой агент Ж. со свойственными ему терпением и внимательностью чуть не в третий раз производил осмотр третьего и соседнего с ним второго номеров.

Я слушал показания прислуги, с нетерпением ждал Ж. с его отчетом, и вот он показался в дверях и таинственно кивнул мне головою.

Оказалось, он сделал действительно важные открытия и почти в ответ на возглас следователя сказал:

– Дело принимает совершенно другой оборот.

– А что такое? – спросили все.

– Пожалуйте опять в номер, – пригласил я всех.

Следователь и товарищ прокурора снова перешли в третий номер.

Я провел их в часть комнаты, представляющую гостиную, и там Ж. указал нам торжественно на большой зеркальный шкаф.

– В чем дело?

– Дело в том, что он сдвинут! Вы видите?

Шкаф действительно оказался отодвинутым от стены, что при входе в комнату сразу не было заметно.

– За шкафом, – объяснил я, – находится дверь из соседнего второго номера.

Ж. прибавил:

– Убийцы – это господин и дама; взявшие второй номер, они были здесь, а когда уходили, испачкали дверь кровью. Извольте посмотреть. И пол закапан стеарином.

Таинственные соседи

Следом за агентом двинулись все. Шкаф был отодвинут настолько, что тучный товарищ прокурора едва мог протиснуться между ним и стеною. Они осмотрели пол и закрытую дверь. На левой половине двери виднелись кровавые отпечатки пальцев, на полу были следы стеарина.

По указанию агента мы перешли во второй номер. Там на преддиванном столе стояли два стакана, бутылка белого вина, полбутылки из-под коньяка и обгоревшая в подсвечнике свечка; в алькове, за подушками, оказалось засунутым полотенце, которым, видимо, вытирали вымытые руки и затирали кровавые пятна, а таз в умывальнике был полон мыльной водою, окрашенной кровью.

Агент Ж. оживленно говорил:

– Это убийство без цели грабежа. Вероятно, какая-нибудь месть, но весь план тонко обдуман. Жертву завлекла девушка. Может быть, она подкуплена, может быть, она соучастница. Она завела его и, кажется, опоила. Надо исследовать вино. Ведь она его принесла с собой. Опоила и подала знак в соседний номер. Там уже ждали, отодвинув шкаф и отворив дверь…

– Чем?

– Эту дверь-то! Ведь она без замка. Ее просто захлопнули и вынули ручку. Вставьте закрытый перочинный нож, толстый карандаш, еще лучше стамеску – и дверь открыта. Они вошли и прикончили спящего. Убивал он, – оживляясь, говорил агент, – а она светила и дрожала. Смотрите, как оплыла свечка, а там и подушка, и простыня закапаны стеарином. Мы найдем у нее на платье такие же следы.

– Если найдем ее?!

– В этом вся и задача!.. Затем, – продолжал Ж., – они вернулись в номер, закрыли дверь, задвинули шкаф… Обратите внимание на пол подле шкафа: на нем ясны следы от ножек, когда двигали шкаф. Его отодвинули до этого места! – И Ж. указал на глубокие черты, оставленные на паркете, прикрытом ковром. – После этого они тщательно вымылись, оглядели платье и уехали!

– Похоже на истину, – процедил следователь.

– Надо теперь переспросить снова прислугу, – сказал товарищ прокурора, и мы перешли снова в третий номер.

Запросили снова и дневного, и ночного коридорных.

Егор Васильев повторил показание.

Алексей Полозов, тот, что сменил Егора, на вопрос, когда ушли гости из второго номера, ответил:

– Да уж под утро. Надо полагать, так часу в шестом…

– Торопились?

– Не так чтобы…

– Вы осмотрели после них номер?

– Ни к чему. Взять у нас нечего, и господа не такие, а номера мы убираем утром, все кряду.

Все было тайной.

В громадном городе трудно найти человека только по наружным приметам, особенно если он принадлежит к интеллигентному сословию, где все более или менее похожи друг на друга.

Убитый был неизвестен. Несомненно, судя по костюму, золотым часам и кошельку с 62 рублями, он был состоятельный человек; имя его и фамилия начинались с буквы К., и пальто он заказывал у Корпуса.

Но это и все.

Приведшая его женщина была, по определению слуги, из «этих», но найти ее тоже было нелегко, потому что она могла и не быть зарегистрированной, то есть известной полиции.

Наконец, главные виновники не оставили после себя никаких следов. Известно только, что он был с русою бородой, высокий ростом, а у нее на платье, вероятно, остались следы стеарина.

Клубок распутывается

Я тотчас распорядился через полицию, чтобы дворники проследили, не пропал ли кто из жильцов с ночи 6 августа, а затем через ту же полицию приказал, чтобы ко мне явился извозчик, который взял утром, между пятью и шестью часами, 7 августа двух седоков, барыню с барином, от гостиницы или с одной из двух улиц, на углу которых она стоит, и, наконец, лакея Егора Васильева командировал в Рождественскую часть, где обычно производился врачебно-полицейский осмотр всех гуляющих по бланку девиц.

Распоряжения эти тотчас дали необходимые результаты.

На другое утро ко мне явился извозчик № 14738, который показал, что он взял таких седоков за три дома от гостиницы. Господин с большой светлой бородой нанял его на Варшавский вокзал.

Он повез их по Измайловскому проспекту. На углу Первой роты господин высадил даму, а сам поехал на Варшавский вокзал, где и расплатился.

С этого момента след как будто потерялся, но я знал, что не сегодня завтра он снова объявится, и не обманулся.

На другой же день вечером из 2-го участка Литейной части мне сообщили, что старший дворник одного дома оповестил их об исчезновении хозяина Кузьмы Федоровича Кузнецова, ушедшего вечером 6 августа.

К. и К.!

Я поручил Ж. расспросить дворника; он тотчас вызвал его и показал ему пальто, шляпу и зонтик, которые тот сразу признал за вещи своего барина.

– Ну, брат, – сказал Ж., – твоего барина, значит, уже нет в живых. Утюкали! Родные есть у него?

– Брат есть, полковник; сестрица, вдова генерала, а у самого – дочка-подросточек.

– Что же он, вдовец?

– Десятый уже год вдовеет!

Родные Кузнецова немедленно были оповещены, и труп его был перевезен к нему на квартиру.

Ж. тотчас же занялся опросом всех лиц, окружавших убитого, и в то время, как совершались панихиды и похороны, он успел уже разузнать все главные черты жизни и характер убитого.

Кузьма Федорович Кузнецов был богатым домовладельцем. Раньше он служил в полку, вышел в ранних чинах в отставку и жил доходами, играя иногда на бирже.

Он был вдов, имел дочь Лизу четырнадцати лет, при которой находилась гувернантка, девица двадцати трех лет, очень красивой наружности.

Кузнецов любил пожить и пожуировать.

Лакей и горничная намекали, что он жил с гувернанткой, как раньше жил с ее предшественницами, причем не брезговал и горничными.

Случалось часто, что, уйдя вечером, он не ночевал дома, но на другой день к завтраку он уже всегда сидел за столом на своем месте.

Характером он был веселый, мягкий, и красивая женщина могла с ним сделать все, что хочет.

Вот и все.

Словом, ни из чьих показаний нельзя было ухватить конца нити, и только смутно чувствовалось, что в этом преступлении должна быть романическая подкладка, но убитый унес свою тайну в могилу, а убийцы скрылись бесследно…

Коридорный Егор Васильев две недели продежурил на осмотрах, но не увидал той женщины, с которой приходил убитый, и следы, по-видимому, были утрачены.

Время шло, а преступники не объявлялись.

Казалось, надо было отказаться от дела, но на помощь пришел случай.

Однажды Ж. около полуночи шел по Невскому мимо Казанского собора. Впереди него шли две девушки и громко разговаривали:

– Я бы на ее месте тоже ничего не сказала. Затаскают!

Другой из агентов, быть может, не обратил бы внимания на этот разговор, но Ж. словно что-то толкнуло – он замедлил шаги.

– А так хуже. Думают, что она убила, – возразила другая.

– Сонька-то! – воскликнула первая и захохотала.

Ж. решил не терять момента. Он быстро догнал их, взял под руки и, идя между ними, спросил:

– Про какую Соньку вы, милочки, говорите и почему могут думать, что она убила?

Девушки испуганно рванулись от него, но он крепко придержал их за руки.

– Оставьте нас! Что вам нужно? Мы так себе разговариваем! – закричала одна.

– Мы ничего не знаем, – прошептала другая.

– Душечки, чего вы боитесь? – проговорил Ж. вкрадчиво. – Вы говорили про Соньку. Скажите, где она живет, как ее фамилия, и идите с Богом! Не скажете, я вас арестую, потому что я… – И он тихо назвал свое звание.

Девушки затрепетали.