Протоиерей Митрофан Сребрянский
Дневник полкового священника. 1904-1906 гг. Из времен Русско-японской войны
Прошли мимо нас пехотные полки. Господи, что это за зрелище! Это было прохождение 6000 мучеников. Они уже больше года здесь: обносились, оборвались, ни погонов нет ни у кого, ни шинелей, ни сумок, ни белья; что на себе только, то и есть; остальное побросали при отступлении с позиции. Многие из старых в шляпах вместо фуражек, в шапках, драных поддевках; у некоторых головы обвязаны тряпками; много босых, в опорках; лица бледны; в одной руке ружье, в другой палка. Они уже не раз сражались. Шагают под проливным дождем, переходят по пояс в воде дороги-речки. И однако уныния никакого не заметно: идут, шутят, острят друг над другом, смеются. Истинные герои! Часа три продолжалось это прохождение. Офицеры идут тут же наравне с солдатами. Первый раз в жизни я увидел такое ужасное зрелище.
Дождь, слава Богу, прекратился, и мы немного обсохли. Но вот горе: разболелся Михайло, и его отправили в госпиталь в Ляоян. Хочу взять на время церковником Савву Шевченко.
6 августа (дер. Цзюцзаюаньцзы)
Ночь была страшно холодна. Нельзя поверить, что несколько дней назад жара здесь превышала 40°. Небо покрыто тучами, подул ветер. Очевидно, природа борется; и у нас многие того мнения, что дожди оканчиваются.
Встал в 7 часов и поскорее пошел выбрать место для богослужения. Нашел приличное местечко среди гаоляна под развесистыми деревьями. Солдаты выровняли лопатами борозды, вымели, принесли стол. Я накрыл его скатертью, поставил иконы, евангелие, крест. В 10 часов собрались генерал, командир полка, офицеры, чиновники 17-го корпуса и много солдат. Пел хор чиновников. Очень торжественно под открытым небом прославили мы преобразившегося Господа.
После «Отче наш» я говорил проповедь о том, что благодаря соединению в Иисусе Христе божеского естества с человеческим это последнее просветилось. Поэтому нужно и нам, последователям Христа, имеющим немощное естество, стараться всеми силами соединить его с Богом Иисусом Христом, твердо, во-первых, веруя, что Он везде с нами и готов войти в нас, чтобы просветить, очистить, оживотворить немощное естество наше; во-вторых, точно исполняя заповеди Его, чтобы удостоиться великой чести соединения с Ним; в-третьих, горячо молясь Господу и прося Его войти в нас и, наконец, в-четвертых, возможно чаще прибегая к св. таинствам, через которые только и возможно наше соединение с Господом. Эти наши труды в единении с силой и святостью вселившегося в нас Бога сделают то, что и мы преобразимся из грешных в оправданных, из немощных во всемощных при укрепляющем Иисусе.
Все прикладывались ко кресту, выражая духовную радость, что по-христиански встретили великий праздник молитвой.
Убрали все. Напился чая и приказал седлать «друга»: решил ехать в 3-й и 4-й эскадроны, чтобы и там помолиться. Со мной поехал Букреев и два солдата. Ехать пришлось верст шесть по невылазной грязи. Выбирая места сверху дороги, мы кое-как к часу дня благополучно добрались до деревни Шичецзы. Сейчас же очистили двор китайской фанзы, устлали травой и при общем пении отслужили и здесь обедницу. Проповедь говорил ту же, что и у себя.
Вот когда ясно видно, как утешительно наше богослужение; не говорю про солдат, офицеры подходили ко мне и с неподдельною радостью говорили: «Как хорошо, что вы приехали! Истосковались мы, теперь отдохнули». Непременно поеду в остальные эскадроны да и съездил бы уже, если бы не дожди и реки.
После богослужения собрались все в фанзу ротмистра Витковского, пообедали и сердечно побеседовали часик за чашкой чая. В 4 часа выехали обратно, благополучно доехали, и день закончился. Слава Богу! Я счастлив, что пришлось послужить сегодня.
7 и 8 августа
Сегодня памятный день особенно по моему детству. Как я любил этот день, день открытия мощей св. Митрофания! Иду, бывало, в церковь; после обедни отстою молебен. Папаша поздравляет меня с днем ангела и, целуя, дает просфору. Святым он мне тогда казался, а храм возбуждал сильнейшее благоговение, представляясь мне каким-то раем, небом. Что храм! даже караулка и сторож Дор Иваныч являлись для меня чем-то особенным. Бывало, войдешь в храм один (я очень любил один быть в храме), так сейчас трепет и охватит меня, не трепет страха, нет, а какого-то святого внутреннего содрогания, какого-то в сильнейшей степени благоговейного чувства: «Бог здесь!»… А запах ладана?.. Ох, счастливое детство! Но вот окончилась служба, и я в новой синей шелковой рубашке, в черных плисовых шароварах и маленьких сапожках бегу-бегу скорее домой: ноги подкашиваются. Хочется увидеть мамашу, уцепиться ей за платье, залезть к ней на колени, обнять и целовать ее, целовать, шепча на ухо: «А папаша мне дал просфору». Смеется мамаша, гладит меня по головке, говоря: «Милый мой именинник; а вот придет сейчас папаша, будем есть пирог с яблоками; да и так дам яблочко тебе из комода: ведь ты сегодня именинник». Радости моей нет конца, и я смотрю мамаше в глаза ее голубые: ну до чего они милы мне!
Прошло 33 года моей жизни. И вот сегодня также 7 августа, но обстоятельства иные: мать в могиле, отец и жена далеко-далеко, ни одного близкого существа рядом, ни храма, ни икон: один только Бог! Стою сейчас на берегу грязного болота-дороги. Вместо св. литургии и молебна прочитал тропарь св. Митрофанию да потихоньку пропел величание; вместо пирога с яблоками, кусок черствого хлеба.
Остальное время дня, сознаюсь, провел скверно: воспоминания прошлого, детского и орловского, окончательно осадили меня, и добрую половину дня я прошагал взад и вперед по краю своего болота, борясь внутренне и приводя себя в порядок. Хотел ехать в 1-й, 2-й, 5-й и 6-й эскадроны, но пошел дождь, и я остался. Так, скучая, просидел я и 8 августа в своей палатке, думая-гадая, что-то будет дальше после этого дождевого затишья, да любуясь прелестными живыми картинами вроде того, как мучаются лошади и люди в невылазной грязи.
9 и 10 августа
Сегодня мы превратились в детей: прямо по-детски радуемся хорошей погоде, ясному солнышку. Ведь почти 10 дней просидели мы безвыходно в палатках, дрожа от пронизывающей сырости. Первый раз в жизни пришлось наблюдать такой дождь; именно открылись хляби небесные, и, если бы этот дождь шел не 10, а 40 дней, то – потоп!.. И после такого пережитого ужаса вдруг чистый свежий ветерок, ясное солнышко, безоблачное небо. Ну как же не радоваться нам и не кричать друг другу: «ура!»… «vivat!»..?
Сейчас же разобрали палатки (они сверху покрылись плесенью, как и все вещи), вымыли их карболовым раствором, вытащили кровати и все остальные вещи и разложили на солнце, вытерши предварительно с них плесень. Вам, может быть, это неинтересно; но у нас, обитающих в поле, хорошая погода – вопрос жизни. Военных действий долго нет, и многие в России возмущаются. Но действительность показывает, что во время здешних дождей обе стороны двинуться не могут. Так вот мы весь день и радовались ясному деньку и мечтали о родине, а, главное, сушились и сушились. Только вечером радость наша была нарушена, и нам пришлось испытать даже величайшую тревогу.
Около 10 часов, поужинав, чем Бог послал, я лег уже спать. Командир и офицеры еще сидели и разговаривали. Вдруг в 11 часов почти рядом с нами началась сильная ружейная пальба, взвились тревожные ракеты, и труба заиграла тревогу-сигнал: «К оружию! неприятель близко». Я вскочил, выбежал из палатки. Все засуетились, солдаты уже схватили винтовки, примкнули к ним штыки, послали дозорных, ожидаем вот-вот нападения. Слава Богу, молодцы-пограничники отбили. Недалеко от нас железнодорожный мост, и вот на него-то японцы и сделали нападение. Что только испытал я в это время! Сначала как будто ничего, но потом какая-то дрожь пробежала по телу: испугался, после оправился, успокоился, предав себя в руки Божии, хотя мысль об опасности часто пробегала в голове: «А вот сейчас свистнет пуля!», ведь темно и не видно, кто куда стреляет. Через час все успокоилось; дозорные патрули вернулись, и мы улеглись, но долго-долго не могли заснуть.
10-е число прошло без приключений, Собираемся завтра опять переезжать в Ляоян; оттуда уже я поеду в деревню Сяпу отпевать тело корнета Гончарова; его нашли саперы и похоронили без священника. Погода, слава Богу, устанавливается хорошая.
11 августа
Получен приказ выступить штабу полка снова в Ляоян. Очень приятно оставить гнилой бивак, на котором я довольно сильно болел, и тем более, что квартирьер выбрал нам в Ляояне место на окраине города, где почти нет специфического китайского зловония. С утра, наскоро напившись чая, уложились, поседлали коней и поехали. День выдался очень хороший: солнечный, с ветерком, так что особенного томления на этом переходе не испытывали. Реку Тайцзыхе переезжали по железнодорожному мосту, понтонные же во время дождей все разорвало, и теперь их наводят с величайшим трудом, т. к. течение прямо-таки бешеное. По мосту я вел своего «друга» в поводу: ужасно боится он шума воды и вообще не любит мостов.
Вот и Ляоян. Снова толпы китайцев, снова невообразимый гвалт от их быстрого гортанного говора, снова несносные выкрики продавцов: «леба нано?» (хлеба надо?), «трубка кули, кули» (кури) и дикое завывание погонщиков: «йо-йо», «йе-йе». По некоторым улицам едва проезжаем: так они узки; а обозу разъехаться почти невозможно. Наконец добрались до отведенного нам места. Пошли осматривать фанзы. В одной живет китайский «капитан»; на видном месте красуется капитанская круглая красная шапка с длинным пером и посредине с большим стеклянным шариком. Фанзы довольно приличные, но прокислый запах и явные признаки присутствия клопов и вшей сделали то, что мы решили опять поместиться в палатках. Корнет Шауман нашел виноградный садик среди большого огорода; и вот тут поместилась наша кухня, а также разбили свои палатки командир полка, Букреев и я; остальные поместились рядом на чистом дворе.
Место, где мы сейчас живем, очень оригинальное. Все пространство над палатками и вокруг покрыто висящими во множестве огромными гроздьями чудного винограда, но еще «ягодки нет зрелой», и потому мы на виноград только любуемся, есть же не решаемся: много болеют здесь дизентерией. В палатках устроились мы очень уютно. Я купил за рубль циновку и разостлал ее посредине палатки, а по бокам кровать и другие вещи; получился своего рода ковер. Одно плохо: с винограда падает масса червей и огромных пауков.
Вечером принесли мне восемь писем, целый час, как говорится, душу отводил.
12 августа
В 9 часов утра оседлали коней и поехали в деревню Ся-пу, расположенную на берегу р. Тайцзыхе, отпевать корнета Гончарова. Поехали командир полка, подполковники Букреев и Образцов и 4 эскадрона. Сделали более 20 верст, из которых половину ехали по команде рысью. Я порядочно растрясся, но все-таки уже попривык ездить верхом. Могилы Гончарова и рядом с ним двух пехотных солдат находятся в стороне от деревни на самом берегу реки; на всех трех могилках простые деревянные небольшие кресты. Тело покойного офицера завернуто в циновку, да так и закопано; гробов ведь здесь негде достать.
Я покрыл могилу ковровым платком, поставил евангелие, положил крест и воткнул в землю свечу. Эскадроны окружили могилу. Я облачился и сказал воинам в память умершего небольшое поучение на тему, что лежащий в этой почетной могиле наш боевой товарищ своею смертью свидетельствует, что он истинно любил святые принципы: православную веру, царя и отечество; защищая их, он не пожалел и жизни своей; он, очевидно, твердо помнил данную присягу и исполнил ее буквально до последней капли крови. «Слава да будет усопшему между живыми, царство небесное да даст ему Господь на небе, а нам живым да будет он, первомученик наш, одушевляющим примером!», – так заключил я свою речь. Началось богослужение. Одушевление было общее. Все усердно молились, многие офицеры все время стояли на коленях, некоторые плакали. Вместе с Гончаровым я отпел и погребенных рядом с ним неизвестных героев Филиппа и Сергия, пехотинцев. Пропели «вечную память» и бросили по горсти земли на дорогую могилу.
Еще перед самым началом погребения вдруг раздались артиллерийские залпы. Это в девяти верстах началось сражение, и в полк прислано приказание отправить 5-й и 6-й эскадроны на место боя немедленно, 1-й и 2-й завтра в 6 часов утра, а 4-й послать против хунхузов, которые стали настолько дерзки, что обрывают проволоку полевого телеграфа. И я здесь же благословил 4-й, 5-й и 6-й эскадроны, а 1-му и 2-му эскадронам, т. к. они стоят с нами в Ляояне, решил отслужить сегодня же вечером молебен. Еще раз опустились офицеры перед могилой товарища на колени и простились с ним навеки.
В 2 часа дня мы благополучно возвратились в Ляоян. Приехавшие пограничные офицеры говорят, что бой идет уже другой день. Пушечная канонада слышна и здесь в Ляояне, в 24 верстах от места боя. В 6 часов вечера очистили двор фанзы. Собрались эскадроны; пришел я и долго беседовал с ними, увещевая воинов помнить данную клятву и прося, по поводу приближения праздника Успения Пресвятой Богородицы, всегда держать в памяти одно, что смерть не есть уничтожение, а только успение («уснуть» из у-сп-нуть), что и за гробом продолжается жизнь, и благо тому, кто перейдет ко Господу со спокойной совестью; поэтому просил их постараться в трудах, болезнях и сражениях не унывать, а все силы души и тела направить к тому, чтобы честно исполнить здесь на земле свой долг воина-христианина, а там, хотя бы и смерть, она тогда – блаженство; просил их также не сквернословить, объяснив им, как это оскорбительно для Бога и людей. Затем начали служить молебен; пели буквально все.
Да, истинно на всяком месте может прославляться имя Господне! Солдаты через вахмистров передали, что они очень утешены и постараются служить по совести.
Невыразимо отрадное чувство наполняет мою душу; теперь со всеми уже эскадронами молился и беседовал, всех благословил и ясно видел, как утешает и ободряет человека наша религия. Можно и скорби и лишения перенести, лишь только принести хотя бы каплю пользы этим воинам-труженикам.
Наш хозяин, старый китаец, так рад, что мы поселились в его саду и тем самым охраняем его виноградник от расхищения, что принес нам вечером два арбуза, десятка два яблок и тарелку спелого винограду в подарок.
13 августа
Проснулся в 6 часов утра. Канонада продолжается. На улице суматоха: эскадроны уходят, с ними отправляется и корпусный командир. В подкрепление идут на позиции артиллерия, пехота. Линейки Красного Креста едут за ранеными: наши войска уже третий день сражаются. При виде этой картины как-то дрогнуло сердце. Боже, помоги нам! Весь день мы просидели в томительном состоянии духа, т. к. за малыми перерывами пушечные залпы продолжались постоянно. Как гром гремит раскатами, так гудит и пушечная пальба. Если бы вы знали, какое гнетущее впечатление производит беспрерывная канонада!
Сегодня получили телеграмму от государя императора: всю манчжурскую армию его величество назначает восприемниками наследника цесаревича Алексея Николаевича. Это очень ободрило всех и обрадовало.
Пришло известие о геройском подвиге корнета нашего полка Крупского. От дождей реки и речки так переполнились водой, что течение их сделалось необычайно быстрым и броды стали опасны для переправы. Но война не признает опасностей: переправляться нужно. Шла пехота через брод, и один солдат был опрокинут водой, вынесен на глубину и стал тонуть. На берегу стоял пехотный полк; но спасать никто не решился: это значило идти почти на верную смерть. В это время подъехал к реке Крупский. Волны кипели… Но Крупский, видя, что его брат во Христе, пайщик службы царской, боевой товарищ погибает; с другой стороны, помня завет св. Евангелия: «больше сей любве никто же имать, да кто душу свою положит за други своя», и завет воинский: «сам погибай, а товарища выручай», – он, не рассуждая долго, бросился с конем в бушующие волны. Вода сбила коня и перевернула. Корнет успел соскочить с него, ухватился за стремя и, подхватив под локоть утопавшего, со страшной опасностью для собственной жизни поплыл с ним и благополучно достиг берега. Радости спасенного не было конца. Да, жив еще дух Христов и дух истинного товарищества между нашими воинами. Да благословит их Бог!
Наши эскадроны отлично несут разведочную службу; особенно отличились Калинин, Залесский, Гольдгаар, Свидерский, Тимофеев, Пантелеев. Многие из них были на поле сражения, но, слава Богу, остались целы.
Мои орловские запасы все кончились; чай уже преотлично пью с казенным сахаром, который выдают нам по 10 фунтов в месяц на человека.
В 19.30 вечера снова начался дождь, и мы немного, как говорится, «подплыли», затем окопались и спали сравнительно удобно. Только сырость пронизывала все насквозь: чулки сырые, кровать сырая. Завернулся я в теплое одеяло и уснул.
14 августа
Сегодняшний день прошел в большой тревоге. Бой идет со страшной силой. Масса японцев обрушилась на 10-й корпус; ему на подмогу пошел и наш 17-й корпус. Наши потери значительны; потери японцев громадны: очень уж отчаянно лезут. А 3-й корпус вполне выиграл сражение. Выстрелы становятся все ближе; очевидно, медленно, но все-таки наши отступают к Ляояну, где и будет самый ожесточенный бой.
Утром я ездил к главному полевому священнику, докладывал ему о похороненных мною с Гончаровым солдатах; принял меня очень любезно, подарил много брошюр для раздачи солдатам. Когда я ехал к нему по главным улицам города, то, право же, едва не стошнило меня от невыносимого запаха.
В 4 часа я пошел в штаб корпуса, где на чистом дворе выбрали место для богослужения. Поставили стол, убрали его цветами так, что икона Божией Матери утопала в них. Собрались офицеры, чиновники и солдаты, и мы очень торжественно отслужили всенощную, первую за все время после выезда из Орла. Пели прекрасно чиновники. Не могу выразить, как отрадно было на душе. Вместо Михаила кадило подавал и вообще прислуживал Ксенофонт. В конце всенощной приехали с позиции ген. Бильдерлинг, 1-й и половина 2-го эскадрона. Просили завтра в 9 часов утра здесь же отслужить обедницу. Вернулся я в свою палатку с облегченным сердцем.
Во время ужина приехали наши офицеры Гольдгаар и Свидерский, ездившие в бою с донесениями. Они передали, что 3-й корпус разбил японцев. Два дня держался 10-й корпус, а на третий должен был отступить: японцев оказалось четыре дивизии против наших двух. Теперь неприятель стоит уже в 15 верстах от Ляояна.
Наступила тихая лунная ночь, дождя нет.
15 августа
Среди ночи вдруг раздались дикие вопли из фанзы нашего хозяина. Я быстро вышел из палатки и увидел, что в фанзе ярко пылает огонь. Оказалось, что только что умер родственник нашего хозяина пожилой китаец и по этому случаю совершалось жертвоприношение. Рано утром начались у них церемонии. Один китаец с фонарем и чайником впереди, за ним 3 молодых китайца один за другим идут покупать белую материю на саван и траур (белый цвет – траурный у китайцев). Купили и назад идут, дико завывая и выражая этим свою скорбь; вошли в фанзу и сделали усопшему по три земных поклона. Потом 3 раза тем же порядком выносили что-то написанное на белой бумаге, с завыванием несли на угол улицы и там сжигали. На воротах вывесили белый флаг в знак траура. Родные облеклись в белые балахоны и туфли; головы обернули белыми платками со спускающимися до земли концами в знак того, что слезы их по усопшем текут до земли. Привезли огромный гроб-колоду, поставили посреди двора и обмазали внутри какой-то вонючей дрянью.
Солдаты Российской империи проходят через городские ворота.
Мукден, Манчжурия, 1904
Мы ходили в фанзу смотреть покойника: лежит среди комнаты, очень прилично одет, на ногах белые туфли, на голове шапка, лицо закрыто белым платком, руки вытянуты, на груди чашечка с рисом, сбоку курится жертвенный фимиам. Хоронить будут, кажется, через 3 дня.
К 9 часам на том же дворе, где служили вчера всенощную, солдаты устроили подобие престола и украсили его цветами. Пришли корпусный командир, генералы, офицеры, чиновники, солдаты. Я отслужил обедницу. Пели опять чиновники и офицеры штаба. Я говорил поучение на ту же тему, т. е. что смерть не есть уничтожение, а лишь успение, переход к более близкому общению с Христом, чтобы потом воскреснуть; поэтому нужно не бояться смерти, а думать о ней и приготовлять себя к достойной встрече ее, а за ней и к встрече Самого Господа хорошей праведной жизнью. Все прикладывались ко кресту. Я раздавал «молитвы перед сражением» и брошюры. Все были очень довольны и просили на будущее время послужить.
После богослужения собрались мы в своем винограднике, сидим, мирно беседуем за обедом. Вдруг прибегают сказать, что с позиции привезли раненого нашего солдата. Спешим туда, на двор… Стоит лошадь; нога у нее в крови – ранена пулей. На лошади наш солдат 6-го эскадрона; голова обвязана платком, нога без сапога в крови. Ранен в голову и ногу. Сняли его с лошади, уложили и отправили в госпиталь. Солдат передал следующее:
Половина 6-го эскадрона под командой Ведерникова, Образцова и Свищова была послана на разведки. Впереди ехали дозорные. Японцы же в количестве до двух рот спрятались на сопке (горке) около деревни в засаде. Дозорных они пропустили; а как только вошли в деревню и слезли с коней наши солдаты, внезапно раздались залпы: пули посыпались в таком изобилии, что сразу было убито и ранено несколько лошадей и солдат, и полуэскадрон рысью отступил в гаолян.
Солдаты еще не собрались на пункт, и наши потери, как следует, не подсчитаны; но уже известно, что унтер-офицера ранили в голову навылет, одного солдата в живот. Вероятно, есть еще раненые и убитые; завтра узнаем. У Ведерникова убили лошадь, и, когда он свалился, на него напал японец; но Ведерников успел выхватить свой револьвер и застрелил его.
И сегодня буквально весь день слышна ужасная канонада и притом теперь совсем близко от нас.
16 августа
Вчера поздно вечером привели еще двух раненых лошадей и принесли на носилках тяжелораненого в живот навылет рядового 6-го эскадрона Илью Кузнецова, орловского уроженца. Когда я вошел в фанзу, глазам моим представилось тяжелое зрелище: на носилках в крови лежит на боку и глухо стонет наш раненый. Я благословил его и, так как он был в сознании, предложил приобщиться. Кузнецов с радостью согласился, и я тут же причастил его. Пришли врачи, перевязали и отправили в госпиталь; говорят: «умрет»…
Сегодня поутру нас разбудили дикие звуки китайской музыки. Это к нашему покойнику пришли музыканты и рядом с нашей палаткой начали свое дело. Мелодии никакой: просто воют флейты, бухает барабан и звякают тарелки. На дворе построили шалаш и поставили туда гроб.
Бой и сегодня продолжается. Поднялся наш воздушный шар «Брест» и осматривает японские позиции.
Сегодня утром штаб нашего корпуса выступил за 12 верст в деревню Цовчиндзы, куда и мы пойдем завтра утром.
17 августа
Вчера вечером приехал поручик Ведерников и к прежде известному добавил, что у нас 5 солдат убито, 4 ранено, 4 пропали без вести; может быть, взяты в плен. Под Ведерникоым убита лошадь, и, падая, придавила его. В это время подбежал японец и схватил его за грудь, но Ведерников выхватил револьвер и убил японца, а сам ушел. Унтер-офицер Абалмазов ранен в голову и однако остался в строю. Одному солдату пуля пробила щеку навылет и выбила зубы. У корнета Образцова убили лошадь; японцы уже настигали его (2 роты японцев напали на 35 наших солдат), и ему грозила верная смерть. Тогда один солдат слезает со своей лошади и отдает ее офицеру, хотя ясно сознавал, что сам он погибнет. И, действительно, он сейчас же был убит. Вот герой!
Получено донесение, что удачно сражался разъезд от 3-го эскадрона под командой корн. Романова. Калинин и Свищов отлично и бесстрашно во время сражения передавали приказания и удостоились похвалы. Калинин недавно спас утопавшего солдата, бросившись одетым в реку, и едва сам не погиб.
И обо всем этом рассказывается просто, как будто тут и нет геройства. Да, слава Богу, есть герои и в нашем полку.
Сегодня ужасный день. В 5 часов утра мы проснулись от страшной ружейной стрельбы, а в 6 часов началась снова артиллерийская пальба, но гораздо сильнее, чем в прежние дни, и совсем уже недалеко от Ляояна. Мы пошли на стену и оттуда смотрели на бой. Батареи ясно видны. Все горы вокруг Ляояна беспрестанно вспыхивают огнями от выстрелов; то и дело вверху, в небе, с огнем и треском рвутся снаряды: гремит буквально, как гремят страшные раскаты грома. Ужас! Господи, что это такое? Когда же окончатся войны? Множество китайцев на стене, на крышах; все вперили взоры в роковые огоньки и дымки, беспрестанно вспыхивающие; слышен кое-где плач.
В 8 утра выступили и мы на позиции штаба 17-го корпуса. Только что мы выехали за стену, как уже «стой», «слезай»: навстречу мчатся в карьер артиллерийские повозки в четыре лошади со снарядами на позиции. Солдаты все бородачи. Долго они мчались мимо нас, потом пошла пехота с бесконечными обозами.
Более часа мы стояли; затем переезжали через быструю и широкую р. Тайцзыхе по «живому» мосту, понтонному, устроенному на саперных лодках. Мост так и ходит под ногами. Все слезли с копей, и «друга» моего вели в поводу. Канонаду «друг» переносит довольно спокойно, только ушами поводит; а пушки стучат так, как будто обухом кто бьет по голове; ведь наши батареи очень близко, и мы к ним подъезжаем. Жутко и здесь; что же там, у пушек? А ведь стреляют с 6 часов утра до этого 11-го часа вечера без перерыва. Дороги же такие, что лошади едва ноги вытягивают из грязи. Дожди идут и идут. Переехали вброд 2 небольших речки. Тут мы с Букреевым уехали вперед и прибыли в Цовчиндзы в 12 часов дня. Обоз же приходил постепенно, начиная с 3 часов дня и до 8 часов вечера. А ведь переезд-то всего в 12 верст. Вот каковы манчжурские дожди и дороги!
Разместились мы в грязных фанзах под горой, на которой стоят наши батареи, и в 2,5 верстах от нас рвутся снаряды. Везде вокруг нас окопы и массы пехоты и артиллерии. Всю ночь с криком и гамом везли пушки, везли лошади и люди. Как посмотришь на этот ад, все сожмется в груди. О своей участи уже не думаешь, а только сердечно жаль людей и животных.
Идут два раненых: один – в плечо и несет винтовку, другой держит платок у рта. Спрашиваю: «Что с тобой»? Он открыл рот. Я ужаснулся: пуля попала ему в рот, выбила зубы, разворотила десны и обратила язык в какую-то кровавую массу. А солдат кое-как мычит: «Ничего, малость тронула».
Подъехал комендант корпусного штаба подполк. Ильин и говорит полевому казначею: «Денежные двуколки не распаковывайте, т. к. через полчаса может прийти приказ нам уходить дальше; да и нужно бы, а то, если японцы повернут пушки в нашу сторону, то снаряды будут падать и сюда». Вечером командир полка пошел к корпусному командиру и принес приказание не очень разбираться, т. к. чуть свет мы можем уйти. Эта позиция начнет, вероятно, дело.
Я улегся, не раздеваясь. На ум приходило, что вот сейчас прилетит и к нам граната. Так под гром пушек и заснул; вероятно, можно ко всему привыкнуть. Ночью были залпы, но реже; ружейная же пальба была сильнее. Говорят, что этот бой, самый серьезный, уже неделю длится. Все атаки японцев наши отбили. Сегодня 2 дивизии японцев напали на наш 17-й корпус, и сражение началось.
18 августа
В 4 часа утра снова открылась пальба из орудий и ружей и, хотя тише вчерашней, но тоже продолжалась весь день. В 6 часов утра получено донесение от полк. Стаховича[26], что дивизия японской пехоты переправляется на нашу сторону и идет прямо на наш корпус. Начали стрелять и наши батареи. Японцы, очевидно, хотят прорваться между Мукденом и Ляояном, чтобы испортить путь и отрезать нас от России.
Против нашей деревни стоит самая высокая гора, версты в две вышиной и с крутым подъемом. На вершине этой горы находится наблюдательный пост с гелиографом и телефоном. Калинин и офицер генерального штаба, как способные, назначены следить с этой сопки за движениями неприятеля. После обеда мы отправились на эту гору и едва взобрались. Там работа кипит: смотрят в 2 подзорные трубы. Только и слышен голос наблюдающего: – Показался японский эскадрон; люди слезли, ищут брода. Идет батальон пехоты, везут понтоны, спустили белую лодку на воду, доехали до средины. Наши в них стреляют, наших мало. Японцы сразу спустили 5 понтонов, плывут, пристали к берегу, наводят мост.
Все в этом роде. А по телефону сейчас же передают в штаб нашего корпуса и по гелиографу разговаривают с 10-м корпусом. Мы смотрели в бинокли: плохо видно. Я подошел к подзорной трубе. Она замаскирована от неприятеля воткнутыми в землю ветвями. Смотрю и ясно вижу японцев, их движения и то, как они строят мост на белых лодках. Через 40 минут навели уже мост и повезли по нему орудия. С позиции японцев раздались в нашу сторону 2 пушечных выстрела. Далеко до нас не долетели их снаряды. Офицеры говорят, что нас, вероятно, заметили японцы и как бы не пристрелялись. Тогда все мы, посторонние, стали обратно спускаться вниз. На горе стоят наши 4 осадных орудия.
Очень интересно было смотреть. Видны все снаряды по всей линии; видно, как они падают, как рвутся, как горят деревни. Виды открываются почти на 50 верст. На гору ведет конно-железная дорога, по которой везут орудия, снаряды.
Возвратились благополучно. Больше не пойдем: и трудно, и опасно. Теперь можно успокоиться: видел и неприятеля, и бой собственными глазами и на близком расстоянии. Описывать сражения и касаться их результатов не буду: в газетах можно прочитать. Мы получаем «Манчжурский Вестник Армии», и понятно, с каким нетерпением ждем его и читаем.
Вечером разразилась гроза, и звуки пушечной пальбы слились с раскатами грома, а огни пушек и снарядов сливались с блеском молнии. И получилась такая фантастическая картина, что, при всем ее ужасе, не хотелось отвести от нее глаз. Долго смотрели мы на это потрясающее зрелище. Ночь прекратила бой, и мы улеглись.
19 и 20 августа
Утром в штабе корпуса сказали нам, что вчера вечером был страшный натиск японцев, но нападения отбиты, и 2 их батальона подняли руки вверх и сдались. Пленных японцев уже отправили в Харбин.
Бой все идет и настолько близко от нас, что мы ясно слышим свист снарядов. Что-то решительное происходит. У нас в 3-м и 5-м эскадронах 4 солдата ранены. Разъезд из 3-х солдат 3-го эскадрона наткнулся на японский секрет. Наши шашками 2-х зарубили и сами были ранены. Горы, у которых мы стоим, буквально курятся от выстрелов и снарядов. Гром пушечной и ружейной пальбы непрерывен. В Козловском полку, что из Курска, осталось всего 400–500 человек. Вчера весь день мимо нас несли и везли раненых, а многие и сами шли. Ужас! Потрясающее зрелище! Господи, прекрати же кровопролитие!