Полина Томилина
Мысли
Глава 3
– Мебель пришла, – крикнул кто-то снизу, не желая показываться на глаза.
Оранжевая кофта скользнула между перилами первого этажа. Кто-то из парней, зная, что в отделе мебели всегда есть чем заняться, решил просквозить незаметно. Викин отдел, словно проклятое место собрал из всей торговой сети самый неблагополучный товар. Как асоциальный район, куда стекается всё, что не прижилось в социуме. Всё с чем не хотелось бы иметь дело: всё, что тяжело собрать, легко разбить, без проблем украсть, но при всём при этом заработать минимальную премию. Когда-то это был отдел-свалка. Вика ещё совсем девчонка принимала его, будучи продавцом со своей будущей подругой. Их бросили сюда разбирать завалы разбитой мебели, сброшенной в одну кучу в подвале магазина, убитых светильников, и море непознанных мелочей. Выкручиваясь, как угри на горящей сковороде, они продавали хлам, выпрашивая скидки у директоров как для себя, вычищали подвалы, налаживали систему там, где когда-то был хаос. И вот, спустя четыре года, она сидит и не понимает, зачем ей это всё. И как же быстро всё забывается. Когда-то их уговаривали принять отдел, ссылаясь на их профессионализм в который не верили сами, а теперь их заставляют выплачивать то, что было утеряно не ими.
«Я этого не вынесу, теперь мебель, – подумала Вика, понимая свою безысходность. Ей нужно снова спускаться вниз и унижаться перед грузчиками. Искать мужчин там, где они сами себя потеряли». Она посмотрела на часы, пытаясь вымолить у них пощады, на часах было около трех. «Надо как-то продержаться до семи, ты сможешь», – тщетно убеждала она себя, будто от этого становилось легче. Легче не становилось, где-то там глубоко внутри, забитая гордость рыдала от унижения, опять просить, словно находишься на подаянии у передовиков производства: «Как гордо они докуривают свои сигареты, пока ты молишь их о пощаде, зная, что пощады не будет. Проклятый Ленин, дал женщинам свободу. А для чего? Что бы освободить мужчин от ответственности?! Дал свободу, заставив отрабатывать свои трудодни за жалкие копейки. Свобода работать, свобода быть униженной и порочной. Уважайте дедушку Ленина, который наделил вас правом работать за мужчин».
Посидев ещё минуту, пытаясь собраться с мыслями, надломить давно потерянную гордость, Виктория развернула своё кресло и быстрым шагом направилась вниз. «Ну, кто если не я, надо работать, – её бесперебойное, ноющее чувство ответственности напрягало больше чем все прочие обстоятельства. – Ведь могут же… – думала она, – другие же могут, относится ко всему проще. Иные, выходят, отряхивают пыль с сапог и забывают всё, что происходило в стенах этого концлагеря. Да что выходят, многие и на работе забывают, зачем пришли. Как же этому научиться?»
Она прошла первый этаж, спустилась на склад. С глазами побитого зверя, пытающегося найти понимания и защиты, обратилась к толпе курящих мужиков-грузчиков и заведующей складом:
– Оль, пожалуйста, поднимите мебель на этаж.
– Мы заняты, я не могу их отпустить, – ответила Ольга, не поворачивая голову, докуривая очередную сигарету. – Попроси там кого-нибудь в магазине.
Мужики спокойно докурили свои бычки, и присели на поддоны. На складе стояла тишина, покупатели готовились к празднику, изредка, проходя мимо, подходили спросить, где купить новогоднюю ёлку и почему у них не продаются шары. Грузчики куксились от холода, перетаптываясь на месте и потирая ладони.
– Да разве они согласятся?! – Риторически спросила Виктория, зная, что сама идея обречена на провал, – согреетесь заодно, – тихонько улыбнулась она, пытаясь растопить лёд.
– Слышь…, неси сама, мы не обязаны, – ухмыльнулась Ольга.
– Как сама? Я же еще мечтаю, стать матерью, – в пустоту сказала Виктория, не заметив, что говорит вслух.
– Ты… – толпа с шумом разразилась смехом. Снова пожар охватил её тело, где-то внутри неё стоял истошный крик, она повернулась назад и спешно удалилась со склада пытаясь сдержать слёзы. Этот крик внутри неё поглощал шум вокруг, деформируясь в монотонный гул непрерывных мыслей: «Да что же это такое… Что происходит… Не могу… Надоело…» Они проносились обрывистыми фразами и уносились с шумом в никуда. Где оседают эти мысли полные обид и тревоги, знает только создатель.
«Как же это обидно сгорать со стыда, сама виновата. Ведь знала же ответ, так глупо поставить себя в уродское положение». Она развернулась по обратному маршруту, снова минуя первый этаж кишащий молодыми людьми. И вроде бы она и сама понимала в тот самый момент, что они не обязаны ей ничем, но кто виноват в том, что не обязана и она: носить мебель, молить других о пощаде, сгорать от стыда и обиды. Точно ли нас вывели из крепостного права или во всём этом есть одна разница: дворяне рода стали не дворянского, сплошь побыдлее, да с привкусом каторжанина растлившего честь и достоинство.
Четыре с половиной директора отлично наладили работу сети. Коллектив, сплоченный в ненависти друг к другу обрастал сплетнями и интригами со скоростью света. Сеть магазинов сообщалась интернет сетью и телефонной трубкой, что не мешало знать друг о друге всё (даже то, что не знаешь о себе сам). Каждый магазин плюсом к четырём с половиной, имел своего начальника. Администратор магазина – человек, от которого зависит жизнеспособность коллектива.
Лариса Ивановна была администратором магазина Виктории, Кристина администратором всей сети, – директор того директора, над которыми еще четыре с половиной, плюс подрастающая детвора. Пугающая перспектива прожить жизнь и не узнать где кончается эта плоская иерархическая лестница, там, где пятеро управляют одним и не могут договориться кто из них главный.
«Неужели это всё, чего я достойна. А если я всю жизнь буду работать в этом месте, Господи, зачем я здесь! Работая в этом магазине, я только укрепляюсь в своем бессилие. Конец, когда-то должен быть конец», – голос Виктории не умолкал. Эта вечная схватка мысли, рожденной в минуты отчаяния, не давала покоя.
– Андрей, помоги, – крикнула Виктория вслед сверкающим пяткам убегающего коллеги.
– Коля!
– Нет, нет… у меня клиент… должен прийти, – продолжил Николай после непродолжительной паузы, словно клиент родился перед ним в эту секунду.
Глаза Вики опустошались окончательно: потеряв последнюю надежду, она прошла к Ларисе Ивановне, которую любила за её лёгкий характер и справедливый нрав. Виктория села на стул, не сумев молвить хоть слово и заплакала, не имея сил больше держаться. Руки лежали на коленях ладонями вверх, плечи спустились к ладоням, по щекам тихо стекали слезы, падая на руки.
– Я больше не могу… не могу больше… У меня нет сил.
– Что случилось Вик!
– Не могу, – захлёбываясь своей истерикой, продолжала Виктория. – Я вторую неделю работаю одна в отделе, без выходных. С утра пришли светильники, потом смесители, а теперь ещё и мебель. Я поднимала коробки со смесителями, а теперь должна поднять мебель, и видимо собрать её. Увольте меня!
– Попроси на складе помочь, в чём проблема?!
– Я просила. Вы же знаете Ларисванна, я устала, дайте я напишу заявление.
– Значит, я попрошу, какое ещё заявление, что за глупости.
– Пожалуйста, не надо! Не просите, нет. Вы же знаете, что это скандал.
«Понеслась», – подумала Вика, предчувствуя надвигающуюся лавину.
Лариса Ивановна подняла трубку, в гневе она была страшна. Остановить её было уже невозможно. Вику она знала лучше остальных, и было видно, что её задели лично, трубка горела в руках. Её лицо омрачилось обидой, голос принял металлический окрас. «Не забудьте заказать мне памятник», – подумала про себя Вика.
– Оля, чем вы занимаетесь…, быстро… пришли кого-нибудь в третий отдел собрать мебель! – её металлический голос обрушился на гордую женщину, заведующую складом и целым мужским коллективом. Стерпеть унижения Ольга не могла, ведь там где терпит один, второй понимает, что он слишком великолепен, чтобы терпеть в ответ.
– Пожалуйста, не надо, – жалобно скулила Вика, пытаясь остановить это стихийное бедствие. Она не ожидала таких поворотов, её желанием было написать заявление об уходе, сейчас или никогда. Сейчас… Вставая со стула Виктория понимала, что её поезд развернули в сторону обрыва и теперь будет много шума, пыли и разрушений. Чуда ждать не имеет смысла.
Иваныч появился через минуту, седые волосы и почтенный возраст не останавливали его от потока брани. Никогда Вика не думала, что он может её так ненавидеть.
– Тварь малолетняя, сволочь, тварь, – пришёптывал Петрович, собирая мебель. И только шум шуруповёрта периодически заглушал шквал проклятий, летящих в сторону девушки.
«Разве я виновата в том, что в магазине нет сборщика мебели. Что я ему сделала? За что, так ненавидеть, за слабость? За слёзы? За бессилие?»
– Пожалуйста, оставьте всё и идите. Я вас прошу не надо ничего делать.
Иваныч не поддавался уговорам продолжая проклинать Викторию.
«Господи, что это! Разве это нормально? Что сегодня за день? Идёшь ли, дышишь ли, живешь – столько зла собирается вокруг, столько агрессии. Что со мной не так? Господи!»
Вика переключилась на покупателей, прослушивая вторым фоном тихую монотонную пластинку про малолетнюю тварь. «Сейчас ещё и мебель от злости испортит, а нам опять платить». Эти бесконечные часы рыгающей ненависти, кто вам дал право ненавидеть живого человека, за что? Потоки брани, летевшие сквозь желания покупателя, требовали особой концентрации.
Вика спустилась на склад, что бы отгрузить товар покупателю. Не успев открыть дверь, на неё с шумом накинулась Ольга.
– Я тебя уволю, ты тварь. С.ка
– Пожалуйста, успокойся Оля, что я вам всем сделала, – силилась осознать Виктория, – попросила о помощи?
Что-то ещё на отборном матерном летело над головой Виктории, она уже не в силах была понимать что. Голова кружилась от чужих истерик. «Что происходит? Полнолуние, открыли больницы с душевнобольными, и они гуляют на свободе? Может быть я не права? Да что вы все от меня хотите?»
– Заткнись… заткнись… – кричала Оля вслед.
Опустошённая, избитая Вика плелась в отдел, ватными ногами, еле передвигая ноги. Её жизнь стала напоминать тяжелую драму с нелепым концом. За что она терпит ежедневные унижения, что она должна вынести из этого. Она свято верила, что никакое обстоятельство не даётся бесцельно, а лишь для назидания. Но что? Увы, она не в силах была понять движущую силу накинувшихся на неё обстоятельств.
