Полина Перевезенцева
Мадемуазель к Адриану

Полная версия

Глава 4 Touchér (Туше)

Вторник, 11 июня, кухня, за столом. Время: 11:32.

Адриан,

не могу передать радость, которую испытала, получив ваше письмо так скоро после моего последнего послания. Вы пишете, что счастливы продолжить переписку, ибо в последнее время мало находите собеседников, способных побудить вас к откровенности. Мой друг, не знаю нарочно или нет, но вы делаете мне комплемент, указывая таким образом, что считаете меня достойной вашей искренности и вашего доверия более, чем те, кто рядом с вами. В этой связи позвольте допустить возможное преувеличение. Может быть, вы ещё не рассмотрели тех, с кем вас сводит день, хотя в это сложно верить, зная вашу проницательность. Как бы то ни было, я счастлива, что вы простили мою небрежность и снова пишете ко мне. Я по этому скучала.

Благодарю вас за то, что передали Анжелике мои слова и рада получить от неё столь тёплое приветствие в вашем последнем письме. Следом вы добавляете от себя, что в свой особый праздник ваша младшая сестрёнка была совершенно несносна, чему я склонна верить. Будучи сама младшей сестрой могу с уверенностью сказать, что вся наша порода так или иначе хотя бы раз в жизни доставляла хлопоты своим старшим. Можете спросить об этом мою сестру Ани, когда представится случай, она подтвердит мои слова. Надеюсь, читая сейчас эти строчки, вы улыбаетесь. Признаюсь, ваше описание встречи с аниме-сообществом, на которую вас подвигла Анжелика, рассмешило меня до слёз. И не потому, мой друг, что я нахожу ваше молчаливое терпение-страдание смешным и не из-за презрения к аниме и его поклонникам. Я только знаю, насколько чуждо вам приближать к себе малознакомых людей, а тем более обниматься с встречными прохожими по собственной инициативе – задание, вызвавшее ваше особое недовольство. Не могу сказать, что понимаю такие идеи, но моё мнение определённо невозможно считать экспертным. Читая ваш отчёт, я очень живо представила выражение в ваших глазах – смесь ругательства, мольбы, раздражения и терпения – всё это вы конечно сдержали из вежливости. В тот момент, хоть я и сочувствовала вам, смех родился внутри сам собой. Он забурлил и вырвался наружу, как пузырьки в бокале шампанского, так что вы вряд ли бы меня узнали. Мой друг, уверяю, что смеялась только над выражением, которое возникло в моей голове, но не над вашими чувствами. Отнюдь. В этом мы похожи, ведь я тоже не из тех, кто легко смеётся и уж точно не та, кто свободно обнимается. Не в таких обстоятельствах во всяком случае.

Как бы то ни было, от души надеюсь, что Анжелика не проделает это с вами снова. Справедливости ради, нельзя винить её за желание вашей матери видеть вас рядом с ней в качестве сопровождения. В таких обстоятельствах едва ли можно было не участвовать. Впрочем, вы пишете, что она втянула вас в это нарочно и теперь не устаёт подтрунивать. Вероятно, она предвидела вашу реакцию и не устояла перед искушением подшутить.

Мой друг, по моим наблюдениям наши братья и сёстры – не та категория людей, от которых можно надёжно защититься. Что бы это ни было: вспышки раздражения, борьба за превосходство, насмешка, неподелённое пространство общей комнаты, споры о вкусах – несмотря на всё это мы неразрывно связаны с этими людьми и уязвимы перед ними. Ани обезоруживала меня регулярно, по крайней мере пока мы жили под одной крышей. Её чувство юмора – черта, которой я восхищаюсь – иногда целило по моим чувствительным точкам и стоило мне переживаний. Какой бы развитой ни была моя речь, я не могла сравниться с Ани в наших словесных перепалках, во всяком случае не так часто, как хотела бы. Моей сильной стороной была выразительность, способность подбирать слова так, чтобы задеть за живое. Но её насмешливая язвительность действовала на меня безотказно: моя внешняя серьёзность, напускное спокойствие, ложная неуязвимость к её подколам – всё это было не раз взломано этими самыми подколами, как отмычками к замкам. Как бы я ни хотела, моя искренняя реакция – раздражение, гнев, смех – была очевидна всем, и даже сейчас, когда мы обе повзрослели, я не могу сказать, что не буду снова побеждена этим её оружием. Сколько я себя помню, мой друг, со стороны Ани это всегда было безоговорочное туше.

Впрочем, не вообразите, что наше детство прошло в бесконечной борьбе. Мы редко были откровенно нежными друг с другом, но наша взаимная привязанность была вне сомнений. Я всегда знала, к кому приду в первую очередь. Для Ани я остаюсь в свои двадцать два года всё ещё «её девочкой» и очень этому рада. В том, что касается вас и Анжелики, мой друг, высказываться о подводных течениях ваших отношений было бы для меня лишним. Замечу только, что однажды увидев вас вместе, я не усомнилась, что вы дорожите друг другом. Если привязанность между братьями и сёстрами сформировалась, что увы бывает не всегда, то сколько бы слоёв не укрывало её от глаз, она стоит того, чтобы время от времени сталкиваться характерами. Всё же это неизбежно, когда в одном доме живут минимум два ребёнка с одними родителями. Вопрос только в том, смогут ли они со временем приспособиться к этой ситуации так, чтобы внутренние связи семьи не только укреплялись, но не распадались.

Полагаю, на этом стоит остановиться. Знаю, что снова обрушила на вас бездну из слов и предложений, но рассчитываю на вашу снисходительность. Вы пишете, что мои «истории», немало вас развлекают и просите продолжать. Что ж, Адриан, надеюсь к следующему письму найти для вас что-нибудь интересное, а сейчас решительно ставлю точку.

Искренне ваша, и т.д.

Глава 5 Человек с лицом, как камень

Понедельник, 29 июля, кухня, за столом.

Время: 21:08.

Дорогой Адриан,

какая ассоциация будет у вас первой, если я скажу о человеке с лицом, как камень? Уточняю, речь о мужчине. На вашем месте я ответила бы другой ассоциацией или даже двумя: «точёные черты» и «лицо высеченное из гранита». Оба этих выражения, используются для описания внешности и подразумевают лицо с линиями настолько чёткими, что их впору сравнивать с творением скульптора. И всё же в контексте этого письма я подразумеваю внутреннее состояние, а именно – одиночество. В образе моего «человека» лицо потому и каменное, что он отрешён от окружающих. Он холоден, его взгляд рассеян, губы молчаливо сжаты, и держится он замкнуто, скованно – нет живости и черты застывают, как если бы их раз и навсегда запечатлели в камне. Я полагаю, он будет одинок, даже если окажется в переполненном зале. Одиночество – не физическое, а как состояние души. Состояние, которое принадлежа человеку, остаётся с ним несмотря на меняющиеся обстоятельства. Таким образом одиноким можно быть в равной степени когда ты один, и когда ты с кем-то, даже в кругу семьи.

К чему я пишу вам об этом? В вашем последнем письме вы рассказывали о том, как в вечер пятницы наблюдали людей на дискотеке, в одном из баров. Исходя из того, как вы писали об этом, я заключаю, что в тот момент вы были сторонним наблюдателем и совершенно точно не стали частью этого. Ни на мгновение. Эмоции тех танцующих людей: веселье, наслаждение, пьянящее ощущение того, что всё возможно – вы не переживали их. Ваши эмоции горели, как пламя свечи, а их – вспыхивали, как фейерверк. И всё же в тот момент вы не были одиноки. Отстранены? Да. Но одиночество? Может быть раньше я бы сказала, что наблюдение было вашим собственным выбором, и на этой основе определила бы ваше состояние, как уединение. Но теперь я полагаю, что одиночество не является чем-то случайным, человек выбирает быть одиноким, равно как выбирает уединение, и этот выбор не всегда осознан. Мы так устроены, что стараемся забыть всё, что вынуждает нас чувствовать себя слабыми и уязвимыми. А в присутствии другого человека можно чувствовать себя уязвимым постоянно. И тогда предпочтительным вариантом становится уклониться от контакта, сказав себе что-то вроде: «Мне это неинтересно, лучше я останусь дома, тем более, что она будет с подругами и не останется одна». Вот и всё, Адриан. Черты моего человека уже окаменели – одиночество уже выбрано. И не имеет значения, что кроме уязвимой части, которая счастлива остаться дома, есть та, которая стремится к общению с другим человеком. Это кажется тем более печальным, если мой «человек» – и здесь имеет смысл говорить не только о мужчинах – делает этот выбор из вечера в вечер, из года в год, объясняя это всякий раз по-разному. Вне сомнения, он лжёт себе, потому что признать правду страшнее.

Так в чём разница между одиночеством и уединением? Я почти слышу этот вопрос, сорвавшийся с ваших губ. Он напрашивается сам собой. Мы ищем уединения, чтобы разобраться в себе, рассмотреть и переработать впечатления от общения, и может быть чтобы увидеть происходящее со стороны. Последнее, думается, относится к тому вечеру, о котором вы пишете. Тон вашего письма был удовлетворённым – не думаю что человек «с лицом как камень» испытывает удовлетворение – вы наслаждались возможностью наблюдать, не будучи вовлечённым. Одиночеству, на мой взгляд, это не присуще. Напротив, человек остро ощущает свою отдаленность от мира, отсутствие связи с другим даже в толпе. Он выбирает или выбрал это не потому что хотел, а потому что не мог найти способа приблизиться к другому. И этот выбор мог быть им не понят.

Мой дорогой друг, надеюсь вы не заклевали носом, читая это письмо? Нельзя отрицать, что оно вышло несколько мрачным. Признаюсь, оно далось мне не сразу, ибо я долго не могла найти слов. Возможно потому, что вкус одиночества мне знаком. Как бы то ни было, пишите обо всём, что есть в душе, и что вы найдёте интересным. Говорить с вами в письмах я нахожу захватывающим занятием, возможно потому, что вижу вас только посредством ваших слов. В этом смысле вы – мои глаза, как я – ваши. Завершаю письмо, читать его будет легче, если оно не будет длиннее, чем есть. Всегда ваша и всегда жду.

Глава 6 Lo scrittore (Писатель)

Четверг, 8 августа, кресло на кухне. Время: 16:04.

Мой дорогой друг,

мне очень отрадно знать, что положение ваших дел удовлетворяет вас так, что я не нахожу в вашем слоге ни одного намёка на одиночество или затаённую боль. Ваше: «Я много пишу» звучит почти музыкой, учитывая вашу профессию и любовь ко всему что связано с книгой. Даже не видя вас, я чувствую ваше воодушевление, оно сквозит через слова, подобно тому, как хорошее фото передаёт свет любви, радости или насмешки. Вы также пишете, что устали, что ваш ум кипит, как огромный паровой котёл, и что, если бы это было возможно, следовало бы ждать пара, который повалил бы клубами из ушей, а возможно и изо рта.

Адриан… Я так и вижу вас сидящим за столом в вашей комнате, свет настольной лампы падает на ваше лицо, голова склонилась ближе к монитору, вьющаяся прядь свисает со лба, в тёмных глазах сосредоточенность. Не могу спорить с тем, что создание даже самого миниатюрного текста требует напряжения. Я тоже пишу, Адриан, и знакома с творческим порывом, который не находит нужного выражения. Кто-то сказал мне, что стихи «бьются и рвутся» в процессе их создания, имея в виду, что складываясь в голове, они буквально прорываются на свободу и не всегда с лёгкостью. Я полагаю, это столь же верно для прозы. И сочиняя сейчас ответ к вам, я почти воочию наблюдаю, как вы ищете ответы, из которых позднее создадите канву сюжета и характер героя. Ваш ум словно ищейка впитывает и соединяет в одно запахи, вкусы, цитаты, впечатления, выдержки из статей и учебников. Всё это после вашего вмешательства приобретёт стиль и смысл которые можете придать только вы. Это творчество, оно требует отдачи, а значит и опустошения. Усталость здесь неизбежна. И я могла бы воспринять ваши слова, как жалобу, даже услышать обречённый вздох, если бы ваши строчки не были пронизаны удовлетворением от работы. Я смотрю на вас, вашими же глазами, помните? И вижу, что процесс изматывает вас, но вы принимаете это с готовностью, потому что жаждете быть захваченным им. Пока вы отдаёте, герои оживают перед вашими глазами, как однажды оживут перед множеством других. Всё, о чём вы пишете, на какой-то стадии начинает дышать, обретает объем и телесность, и это ощущение я нахожу восхитительным.

Это определённо не тот случай, когда выполняя работу, человек становится кем-то вроде погонщика, который всё время понукает сам себя. Под этим образом я подразумеваю труд, который, забирая силы, не приносит ничего кроме усталости и следов от хлыста (метафорически конечно). В этом случае сложно чувствовать что-то кроме печали и жалости, что само по себе унизительно. Но это не касается вас, и я надеюсь, никогда не коснётся.

Мой друг, стрелки часов неумолимо напоминают мне, что пора остановиться. Не хочу перегружать вас своими размышлениями, знаю, что вы поймёте всё из уже написанного. Надеюсь, что вам не приходилось пробираться через текст, как через лес, деревья в котором всё время хлещут вас ветками. Ещё не поставив точку, уже жду вашего письма. Разве может что-то красноречивее сказать о моей привязанности к вам, чем это?

Искренне ваша и т.д.