Я медленно приблизился. Дрожащей рукой коснулся плеча орнега и повернул ее к себе.
– Не думал, что так выйдет, – глухо произнес Поллукс. – Ей осталось немного. Может, один оборот Терры, может, два.
– Как это остановить? – хрипло спросил я, не отрывая потрясенного взгляда от орнега.
Я знал ее. Пускай светло-пепельное лицо с серыми пятнами и было покрыто синяками и следами от мглистой черни, но оно казалось знакомым. Заплетенные в растрепанную косу волосы имели цвет снега с отливом серебра. Орнега была облачена в форму «Белого луча» и могла показаться мертвой, если бы не с трудом вздымающаяся грудь. Заоблачница выглядела слабой, забитой. Из-под широкого расстегнутого ворота выглядывала шея, на которой, словно проклятой меткой, проступали окрасившиеся в неестественный зеленый цвет вены.
– Это не остановить, – ответил Поллукс с неумолимой прямолинейностью. – По крайней мере, на этой планете не найти способа обратить процесс.
– Но должен же быть выход! – в ярости воскликнул я. – Это вы с ней сделали!
Поллукс оставался холодным и твердым, как сталь.
– Я отпускаю ее с вами, а дальше это не мои проблемы. Решайте сами, что с ней делать. И лучше бы вам поторопиться, иначе душу Луны постигнет Обливион.
В каждой жилой комнате Соларума можно найти прямоугольную настенную панель от пола до потолка. В обычное время она казалась простым зеркалом, но при желании через нее можно было изучать информацию, разворачивать световые проекции, смотреть фильмы, да и в принципе делать все, что душа пожелает. Но имелось у нее и еще одно уникальное свойство – панель отчасти была «коридором отражений» и давала просматривать заранее помещенные в нее слои воспоминаний.
Я сидел на полу, откинувшись спиной на кровать. Те воспоминания, которые пришли ко мне с возвращением осколка души, отнятого падшими, в последние дни особенно давили. Я до сих пор в них не разобрался. Они открывались не сразу и хаотично. Вчера ночью вспомнилось одно, и по возвращении из «Белого луча» мне вдруг захотелось увидеть воспоминание своими глазами.
Там было холодно и темно, лишь фонари озаряли теплым золотистым светом сугробы и падающий снег. Множество людей бродили по парку. Они развлекались, смеялись. На тротуарах стояли лотки с яркими безделушками, чаем, пирогами и яблоками в карамели. Играла музыка, раздавались голоса и песни. Площадь с праздничной елкой была наводнена людьми.
Все показывалось моими глазами. Я шел с родителями между усыпанных снегом деревьев, ветви которых покрывали гирлянды и ледяная корка. Мне было лет шесть.
– Макс, не убегай! – окликнула мать, и я обернулся к ней.
Снег припорошил ее куртку и волосы.
– Мы опоздаем! – воскликнул я, подбегая к родителям.
– Тут везде будет видно, – заверил отец.
– Но там все равно лучше! – Я схватил его за руку и упорно потащил вперед, в толпу.
Он сначала упирался, но затем внезапно подхватил меня и со смехом понес в желанную сторону. Я стал вырываться, отец поскользнулся, и мы вместе рухнули на дорогу.
Мама заворчала, но он добродушно отмахнулся, вытащил меня из снега и стал отряхивать.
– И похуже с холодом бывало, – сказал отец, лукаво глядя на меня. – Вот видел бы ты, что происходило в Гренландии!
Я с восхищением вцепился в отца.
– И что там было?
– Дома расскажу, – улыбнулся он. – Как раз успею перед отъездом.
– Ты снова уезжаешь? – огорчился я.
Толпа сгущалась, но вся окружавшая нас яркость казалась блеклой по сравнению с огнем, жившим в глазах отца.
– На пару дней, – заверил тот. – А потом месяц буду с вами. Обещаю.
– Это твой отец? – раздалось со стороны.
Я обернулся. В приоткрытой двери стояла Сара. Подобно мне, протекторша где-то сложила свой мундир, оставшись лишь в рабочих брюках и белой рубашке. Сара без всякого интереса смотрела на запись памяти.
– Вы с ним поразительно похожи, – констатировала она.
Ее появление меня почти не смутило. Я знал, что Сара никак не отреагирует – не посмеется и не осудит. В каком-то плане она воспринималась мною как предмет мебели, потому как имела схожий эмоциональный спектр.
– Да, многие так говорят, – ответил я, возвращаясь к экрану. Там маленький я продолжал тянуть родителей в гущу людей.
– Вы были близки?
Я пожал плечами.
– Мне хочется думать, что да. Я помню лишь обрывки из детства, но отец редко проводил с нами время. В памяти остались его наставления, его поддержка. Вот только рядом его все не было. Он же работал адъютом в Соларуме, вечно в охотах, оставляя нас с мамой одних. Думаю, поэтому я так легко поверил в его уход. Что он бросил меня и маму. – Я неуверенно посмотрел в пол. – Из-за его постоянного отсутствия возненавидеть отца оказалось просто.
Тут я вспомнил, с кем говорю, и собрался.
– Есть новости?
Неожиданно для меня Сара села рядом и присоединилась к просмотру.
– Мы обсудили ситуацию Луны и решили, что крайне важно не дать ее душе потерпеть Обливион, – сказала она. – Хорошая новость в том, что при такой манипуляции воспоминания стираются не постепенно, а разом, на самом последнем этапе.
– И уже есть идеи, как обратить манипуляцию?
Сара отрешенно крутила серебряное кольцо на большом пальце. Она делала это всякий раз, когда оказывалась в сложной ситуации, – то была одна из редких сильных реакций на происходящее, которые я за ней замечал.
– Это запрещенный тип манипуляций, как и большая часть всего, что связано с Обливионом. Такие снимаются крайне тяжело. Но нам необходимо спасти Луну, чтобы она рассказала все, что знает.
– Если знает.
Когда мы несли орнега в Соларум, я проверил ее душу, но из-за манипуляции в ней стоял такой хаос, что никакой толковой информации собрать не удалось.
– Ей точно что-то известно, – с уверенностью заявила Сара. – А сейчас любые, даже самые незначительные сведения ценны как никогда.
Я кивнул, все еще не зная, что и думать. Оказалось, все это время мне помогал не кто-нибудь, а Луна. Та самая Луна, что сияет в наших небесах. Та, кого я записывал как «Лу». И теперь она была на грани смерти, потому что защищала меня и Антареса. Я отчаянно хотел вспомнить о ней все подробности, но Лэстрада уничтожила почти все мои воспоминания о Луне. Потому я не мог позволить ей погибнуть. Мне было необходимо узнать ее заново.
Комнату наполнили громкие голоса, что отсчитывали оставшиеся секунды уходящего года. А затем послышались радостные возгласы, и черное небо на экране осветилось шквалом фейерверков. Все они озаряли парк и собравшихся в нем людей, которые заслоняли маленькому мне почти весь обзор.
– Через двадцать минут будет собрание с манипуляционным отделом. – Сара повернулась ко мне. – Весы сказал, у него что-то есть. Ты будешь присутствовать?
– Теперь ты держишь меня за полноправного участника операций?
– Я по-прежнему считаю, что тебе следует держаться подальше от опасностей, – напрямик пояснила протекторша. – Но тебя нельзя игнорировать. На встрече с Поллуксом ты повел себя слишком вольно и неосмотрительно. Но именно поэтому мы сейчас здесь, а не подвергаемся пыткам в «Белом луче».
На панели отец вновь поднял меня над землей и посадил себе на шею. Теперь я видел все: парк, деревья, десятки людей, чьи лица были устремлены в разрываемое фейерверками небо. Снег падал, огоньки брызгали во все стороны. Я же просто радовался тому, что наша семья, пусть и на краткое время, снова была вместе.
Но то время уже давно прошло.
– Я кое-что нашел.
Подойдя к панели, я отключил воспоминание и стал рыться в накопленной информации. Там обнаружилось очень мало – в основном данные из инфор, фотоснимки для обучения и прочая чушь, которую я заносил сюда, чтобы не забыть. Но вот один файл привлек мое внимание. Я развернул его световой проекцией, и та зависла над полом, отливая красным сиянием. Она была похожа на одно большое трехмерное созвездие – кучу связанных лучами точек.
– Каждая из этих заметок – информация, – сообщил я, уперев руки в бока и мрачно разглядывая файл. – Об Антаресе. Я собирал ее до потери осколка.
Сара встала.
– Звезды, ты что, Третью мировую продумывал?
Неужели это была попытка пошутить?
– Поллукс сообщил, что Антарес после Люксоруса не распался сразу. Он все это время находился где-то в сознании. А потом развалился на части до конца.
Я коснулся одной из точек, и та превратилась в четыре объекта – три круглых осколка и обозначение телесной оболочки Антареса.
– Мы до сих пор не знаем местоположение третьего осколка и оболочки, – продолжал я, показывая на последние – те сияли очень тускло. – Смотри. Оболочка заоблачников разлагается как человеческая только при условии, что покинувшая ее душа навсегда отправилась по дальнейшему пути. Но! Если душа все еще находится где-то во Вселенной, хотя бы частично, то и тело живо. А это наш случай. Значит, есть шанс, что Антарес где-то да найдется.
Дальше последовали несколько точек, в которых содержалась информация о «Белом луче»: подробный план здания, как и где хранился красный спектр. Данные явно краденые и секретные; я не сомневался, что их мне отдала Луна.
– И ты сам пытался выяснить их местоположение. – Сара с прищуром разглядывала проекцию.
– Не сам. С Луной, – поправил я, касаясь следующих точек, в которых содержалась вся доступная информация о битве за Люксорус. – Она помогала мне во всем этом. Правда, пока плохо представляю, как именно. Но знаешь, что меня особенно беспокоит?
Сара молчала в ожидании продолжения. Я вывел еще один элемент проекции.
– Мы только говорим, что Генезис равен тринадцати тысячам наших лет, но ведь это просто округление для нас самих, оно колеблется. То есть битва за Люксорус произошла где-то шестьдесят с чем-то миллионов лет назад? Для заоблачников это как человеческая пара десятков лет потраченной жизни. Для нас же офигеть какой огромный срок. К тому же, учитывая, насколько различны наши миры, этот период может колебаться сильнее, если взять во внимание теорию временных горизонтов, от которой у меня лично кипят мозги.
Перед нами уже витала другая статья с графиками, картинками и текстом. Даже появилось небольшое трехмерное изображение Земли, какой она была при битве за Люксорус.
– Срок примерно подходит. – Сара хмурила брови, считывая текст. Такие крохи удивления она проявляла редко.
– Мел-палеогеновое вымирание – одно из самых больших на Земле, – изрек я, глядя на изображение земного шара. – Вымерло почти восемьдесят процентов видов. Насекомые, животные, морская фауна. И динозавры, да. Основная версия этой катастрофы – падение огромного метеорита. Но мы-то знаем, что эквилибрумы не сражаются на поверхностях населенных планет, чтобы не уничтожить все живое. Их стычки намного хуже метеорита. И нам известно, кто из заоблачников мог единолично принести такой ущерб планете сразу или вскоре после битвы за Люксорус.
– Антарес, – выдохнула Сара. – Он был здесь. Никто не догадался искать Верховного на формирующейся планете. И если тогда он находился тут, а затем дал знать о себе Поллуксу, может выйти, что…
– Что все эти пять тысяч Генезисов Антарес провел здесь, на Земле.
Она потупила взгляд в раздумьях. Зря я ждал бурной реакции.
– Такая теория имеет место быть. Но пока оставим ее на будущее, – произнесла протекторша.
Вскоре Сара ушла, чтобы поговорить с Коулом, а я, понурив голову, свернул графики. Все казалось теперь неподъемным. Я даже не думал, что так устал. А новые открытия положения не улучшали.
Меня отвлекла тишина, прессом давящая на уши. От нее по спине побежали мурашки. Я рефлекторно вздрогнул и повернулся к экрану. Там густела чернота нашего дома. Похоже, я еще плохо умел срезать слои воспоминаний и, помимо Нового года, изъял и что-то другое.
И как только в гостиной, где стоял я из прошлого, раздался тихий плач мамы, все стало сразу понятно.
Я помнил это. Плохо, но достаточно, чтобы в голове всплыла полнившая меня тогда злоба.
Мамино горе вязко сочилось сквозь стены, из-за этого я и проснулся. Уловил эмоции. Мне тогда было всего лет четырнадцать, совсем немного прошло с пропажи отца. Мы думали, что он бросил нас, не просто умер, а пренебрег. Мама все еще отходила, а я уже ненавидел его, каждое проявление отцовских черт в себе и каждый отпечаток в доме.
Я вошел в кабинет отца, стал сбрасывать в мешок рамки с фотографиями, какие попадутся. Звенело стекло. Отец продолжал портить нам жизнь даже спустя столько времени. Мне хотелось уничтожить все, что он нам оставил, испарить память о нем. Поэтому я полез в шкаф, где лежали его рисунки. Половина оказалась в мешке, другая – в свободной руке. Я спустился на улицу, завернул за дом, прямо к мусорке. И разжег огонь. Стоял там, смотрел, как сворачивается и чернеет бумага, а отцовские труды и память о нем пеплом разлетаются по ветру.
Глядя на это сейчас, я ощутил, как пересохло в горле. Мне стало совестно за этот мелкий подростковый бунт. Тогда я думал, что отец всегда находился на работе, потому что мы не были ему нужны, а ушел, потому что не любил. А он просто умер, работая на чертов Соларум. Все те годы, что я его проклинал, он уже был на дальнейшем пути. И случилось это потому, что он хотел нас защитить.
В Манипуляционной собралось человек десять. Мы находились в одной из маленьких комнаток, располагавшихся за стенами основного зала. Запах стоял какой-то кислый, медицинский. Из большого помещения доносился настойчивый стук приборов. Над головами с треском вились сгустки желтых искр, напоминающих бенгальские огни. Большинство спокойно болтались в воздухе, но некоторые подбирались к нам на неприятно близкое расстояние. Один как раз сбил со стола сосуд, но никто не обратил внимания. Фри пояснила, что это новые разработки техотдела, которые дорабатываются при помощи Манипуляционной. Вероятнее всего, огни являлись оружием против сплитов, но так как оно было непроверенным, оставалась вероятность, что образцы могли нехило отыграться и на людях. Потому я разумно предпочел держаться от них подальше.
Орнега лежала на специальном столе. Были развернуты световые панели – на некоторых из них обозначались манипуляции, которые немного, но сдерживали ее недуг. Зеленая дрянь расползалась от грудины и уже достигла плеч и подбородка. Как только она распространится по всему телу – душа Луны потерпит Обливион. Сама по себе заоблачница стала выглядеть еще хуже, хоть ей и залечили следы побоев. Она почти не дышала, была холоднее льда и не двигалась.
– Скверная ситуация, очень скверная, – причитал Тисус, расхаживая рядом с Луной.
Как для протектора была привычна сине-серебряная форма, так для Тисуса – главы манипуляционного отдела – обычным делом были растянутый линялый свитер, покрытый разнообразными пятнами неизвестного происхождения, и широкие солнечные очки. Кожа его, возможно, когда-то была смуглой, но сейчас больше напоминала пепел: у протектора под знаком Весов она казалась тонкой, с проступающими венами. Лицо худое и осунувшееся, утомленное, а темные волосы свалявшиеся и сальные. Он выглядел хилым, даже чересчур. Столкни его в драке с комариком, и я, наверное, поставил бы на насекомое. Тисус давно запустил себя и сильнее других по поведению походил на деда, хоть его оболочке можно было дать не больше тридцати лет.
Он ссутулился и не переставал медленно нарезать круги возле Луны.
– Поганый Поллукс, – ворчал он. – Сначала стреляет, потом спрашивает. Я уже давно говорил, что нужно прогнать всю эту свору прочь с Земли!
– Да, мы все запоминаем каждое твое слово, – произнес Дан. Он с недовольством смотрел на Тисуса. – Только ничего дельного от тебя не дождешься.
– Тебя что-то не устраивает? – с вызовом осведомился протектор.
– Нет, мне просто не нравится твое гундение, – напрямик ответил Дан.
– А я и не золотая монета, чтобы кому-то нравиться, сынок, – фыркнул Тисус.
– Оставьте свои интеллектуально-юмористические баталии на потом, – нетерпеливо попросил Коул, сложив руки на груди. – У нас дело.
Змееносец до сих пор пребывал в скверном расположении духа после ловушки, в которую угодил по вине Поллукса. Вообще все на это отреагировали сдержанно, разве что Стефан обозлился и с руганью пнул и опрокинул стоящую неподалеку от «Белого луча» урну.
Вместо Тисуса прояснять обстановку начала его помощница Ламия.
– Манипуляция Обливиона является запрещенной как у светлых, так и у темных. За редким исключением, например при клятве душой, – быстро говорила она, заправляя черную прядь за ухо. – Обливион сложно обратить.
– Но возможно? – спросил я.
– Шансы все равно так себе, – сообщил Тисус.
– И тем не менее нам придется постараться, – заявил Коул. – Луна – единственная, кто еще в силах рассказать хоть что-то об Антаресе. Мы ясно понимаем, что необходимо приложить все усилия для возвращения Верховного. Если он не будет в полной силе и в своем теле, то звезды и дэлары устроят здесь Судный день за его осколки. И мы вряд ли сможем пережить подобное – что уж говорить о миллиардах приземленных, которыми обе Армии пожертвуют без оглядки. Так что, Тисус, в твоих же интересах, чтобы шансы на восстановление Луны выросли. Так, Ламия, ты говоришь, что это возможно?
– Да, – кивнула она с серьезным видом. – Нужно влить в пострадавшего большую порцию его собственного или схожего эфира. Это как переливание крови. Если бы Луна была приземленной, то можно было бы уже писать похоронные речи. Людям таких ресурсов не найти. А у заоблачников есть лазейка.
– Но на Земле подобного для Луны также не отыскать. – Тисус развел руками.
– Тогда зачем мы вообще об этом болтаем? – встряла Фри. – Если этот способ бесполезен, то нужно искать другой и пользоваться тем, что есть под рукой!
Стефан, который до этого молча стоял у широкого окна, подал голос:
– На Земле, может, и не найти, но в других-то местах нарыть можно.
Все обратили на него взор. Стеф дернул плечом.
– У космических объектов имеется Центрум – по сути, отправной пункт, который связывает эквилибрума и его небесное тело – хранилище эфира, передавая энергию. Они сами туда возвращаются, когда нужно пополнить силы и восстановить здоровье.
Тисус выдал кривую улыбку и кивнул.
– В точку.
Я в непонимании затряс головой.
– То есть что вы предлагаете? Что нужно делать?
– Ты что, не знаешь, что такое хранилище эфира? – с легким раздражением поинтересовался Стеф. – У Луны только один шанс на спасение.
Он указал на небо, где сиял почти полный бледный диск. Я потрясенно округлил глаза.
– Вы предлагаете… отправиться на Луну?..
– И захватить ее с собой, – подтвердила Ламия, кивнув на орнега. – Нужно донести ее до Центрума. Лишь тогда ее эфир очистится и манипуляции спадут.
Меня пробрал нервный смех.
– Но это же Луна! Спутник! Сплошной вакуум! Я уже молчу, что добираться туда, мягко скажем, долго!
Но никто не обратил внимания на мои волнения. Коул явно рассматривал это предложение всерьез.
– Протекторы туда не ступали тысячи лет. – Змееносец перевел удрученный взгляд на Тисуса. – Там бывали лишь первые поколения. Ты единственный, кто из нас всех посещал это место.
Я изумленно покосился на Тисуса. Мне не было известно, что он настолько древний.
Тот почесал затылок и кивнул.
– Да. Я бывал там, пока мы не оставили Лунный дом. Он как раз построен вокруг Центрума. Тогда мы поддерживали тесные связи с Луной – она помогала нам. Неохотно, но все же. Оттуда было удобнее вести некоторые исследования. – Он посмотрел на неподвижную заоблачницу. – Мы оставались с ней на связи даже после ухода с ее хранилища. Но пару последних веков она не выходила на контакт. Никто, похоже, не знал, что Луна примкнула к «Белому лучу». И зачем только это ей понадобилось?..
– Наверняка из-за Антареса, – предположила Сара. – Она связана с ним, как бы странно это ни звучало.
– Луна приближена к Земле и часто здесь появлялась. – Дан пожал плечами. – Так что если она пересекалась с Антаресом, то я не удивлен.
– А что произошло с Лунным домом? – поинтересовался я.
Атмосфера помрачнела. Все внимательно смотрели на Тисуса.
– Насколько я помню, это стряслось из-за Шакары? – спросила Фри.
Он вновь закивал. Каждый раз, когда он так делал, мне казалось, что его тонкая шея не выдержит веса головы и надломится.
– Именно из-за нее, – с хрипотцой в голосе подтвердил Тисус. – Давно это было очень. И мое созвездие тогда по-другому называлось, и протекторы со сплитами были другими. Кандидатов вообще не существовало. Лишь черные монстры. Страшные – намного опаснее, чем сейчас. Сплошной сгусток Тьмы, ничего человеческого.
– Но первая сотня протекторов истребила этих первородных сплитов, – поспешил продолжить повествование Дан. – Ряды тварей не пополнялись, так что…
– Я там был или ты?! – грубо перебил Тисус. – Замолкни и дай мне рассказать, как было на самом деле, а не то, что перевиралось по десять раз! – Он не позволил Дану возразить и продолжил: – Верно, мы истребили их за какую-то тысячу лет, и пополз слух, что большие шишки с небес лишат нас звездного Света или вообще устранят. Но Шакара, как вам известно, начала ставить опыты над приземленными – пробовала отделять эфиры друг от друга. Боялась лишиться памяти и стать обычным человеком. Ей нужны были другие сплиты ради оправдания нашего существования. И творила она свои черные дела как раз там, на Луне. Потом я и еще несколько протекторов… уже не помню их имена… – Тисус замялся, но продолжил: – Мы стали чувствовать, что что-то неладно. Хотели провести обыск в Лунном доме, но Шакара нас опередила.
– Там же многих перебили, – щелкнув пальцами, вспомнил Дан.
Тисус кивнул. Он чуть отвернул голову и уставился в пол. Его узловатые пальцы нервно барабанили по столу, на котором лежала Луна.
– Мы не поняли, что это было. До сих пор ничего неизвестно, на Луну же не возвращались из-за сломанных транзитов и из чистого самосохранения. Ценных вещей там не осталось, только пустые залы. Все считали, что всему виной Шакара. Еще бы, кому другому мог взбрести в голову такой зверский план по заметанию следов? Та тварь просто появилась из ниоткуда. До этого нам не приходилось видеть подобных. Страшнее сплитов, намного. Если настигала, то отбиться не было и шанса. Огромная… Ужасное зрелище. Одновременно одно и много. Возможно, сейчас я бы и смог понять, кто это, если бы увидел ее вновь. То был определенно заоблачник с расколом в душе. Монструм. Они же всегда разные при таком недуге. Но сейчас-то кто его знает. Много тысячелетий минуло. Его там и нет уже – подобные не живут больше пары сотен лет, ведь сами не могут вырабатывать эфиры. Четырнадцать люмен-протекторов погибло. Потом-то мы поняли, что все устроила Шакара, но, даже несмотря на наше вмешательство, она уже собрала нужную информацию. Венцом ее опытов стал протектор, которого Шакара превратила в кандидата и выпустила в мир. С тех пор эта зараза и бушует среди людей.
После рассказа в помещении еще некоторое время стояла тишина, лишь откуда-то раздавалось мерное пощелкивание.
– Выходит, добраться туда можно. – Я чуть воспрянул духом. – Тогда нужно выдвигаться!
Тисус поморщился.
– Ты что, оглох? – заворчал он. – Я же сказал, что там крайне опасно! Твари уже нет, но, кто знает, какие ловушки таит в себе разрушенное здание, где тысячелетиями хранились опасные приборы и манипуляции, за которыми никто не следил? Выжить там будет ой какой большой удачей!
– К сожалению, удача для нас является роскошью, – протянул Коул, который, судя по отстраненному виду, продумывал дальнейший путь.
– Но иного выхода нет, – настоял я. – Либо так, либо все пропадет. Мы должны продраться к Центруму.
– Ишь какой прыткий новичок, – с осуждением хмыкнул Тисус. – Такие умирают быстрее остальных. Я этого навидался.
Дан стукнул кулаком о ладонь.
– Максимус прав, нельзя отступать. Мы близки к Антаресу как никогда. Да и не хотелось бы иметь еще одно мертвое небесное тело в нашей планетарной системе. – Он внимательно и с воодушевлением оглядел нас. – Все здесь собравшиеся готовы туда идти. Каждый понимает, что она, – он указал на орнега, – возможно, ключ к будущему Света. Луна должна выжить. А ради этого мы обязаны рискнуть.
Стефан подошел ближе.
– Мы, естественно, ломанулись бы туда, теряя тапки, но ты не забыл одну маленькую помеху?
Дан возмущенно вскинул подбородок.
– О чем ты? Конечно, я все учел! Я никогда ни о чем не забываю.
– Транзит разрушен, – холодно напомнила Сара. – Мы не можем покинуть пределы Земли, пока заоблачники его не восстановят.
Дан чуть сник, но, подумав пару секунд, внезапно озарился очередной идеей.
– Можем. Шанс маленький и нужно будет нечеловечески вывернуться, но способ есть. На Земле имеется трансфер.
Стефан сначала нахмурился, но затем до него дошло.
– Да ты рехнулся! – опешил он.
– Не рехнулся, а предложил радикальный метод.
– Что за способ? – заволновался я.
– Иногда заоблачники дают нам всякую редкую помогающую в работе дребедень, – неуверенно пояснил Стефан. – И одной из таких штук являлся трансфер – по сути, персональный транзит. Наш был мелкий и имел системно-планетарный масштаб, то есть мог перебросить тебя куда угодно по Солнечной системе без каких-либо ограничений. Его нам выдали в стародавние времена, когда дозорные пункты располагались еще не везде, чтобы протекторы без надрыва успевали устранить тварь. Только дальше Луны они никогда за ненадобностью не ходили.
– И что же случилось с трансфером?
– Украли его, – процедил Стеф. – Гепард и Прометей, когда вместе под ручку уходили от нас.
– Грей? – спросил я, вспомнив горделивого падшего.
– Да, – подтвердил Дан. – Перед тем как покинуть протекторов, они с Прометеем решили захватить с собой пару сувениров на память. Взяли несколько сильных амулетов и трансфер. Но пришло время забрать то, что принадлежит протекторам.
– Тебе прошлого набега на базу падших было мало? – взвилась Сара. – Мы даже не знаем, где они сейчас находятся! У нас нет времени на отлов предателей.
Все снова погрузились в задумчивое молчание, которое было прервано Ламией.
– Так-то оно так, но только один из них в нашем карцере.
Коул тоже воспрянул, похоже, напрочь забыв о падшем, сидящем на пятом этаже. Я чувствовал, как собравшиеся приходят в движение.
– Гектор вряд ли расколется так сразу, – нахмурился он. – Технический отдел еще не закончил обрабатывать информацию с его души. Если бы мы добыли этот трансфер, то я бы сформировал группу в Лунный дом. Нужно только заставить падшего рассказать все, что ему известно… Придется развязать ему язык.
– Так ты согласен с моими предложениями? – Сара подступилась к нему.
Змееносец слегка поморщился, будто от неприятного запаха, но неохотно выговорил:
– Через полчаса я попробую поговорить с ним еще раз. Если мои предложения не сработают вновь, то, пожалуй, ничего другого не остается.
Но я понимал, что это не выход. Грязно и долго. Слишком большое промедление. Гектор мог не выдавать информацию часами, а это погубит всех. Я посмотрел на Луну. От ее вида сжималось сердце. В душе метались сомнения, но времени оставалось все меньше.
Как только мы покинули Манипуляционную, я быстро схватил Фри и Дана под локти и отвел их в сторону.
– Ты чего? – удивилась наставница.
– Нам не нужны манипуляции. Я смогу узнать нужную информацию из души Гектора. Просто дайте мне несколько минут с ним наедине.