Платон Абсурдин
Писец. История одного туриста
Но с тех пор Кайсара я более не видел.
Как известно всем, кто живёт в более поздние времена, Кайсар играл интересную, но значительную роль в том историческом спектакле со скромным названием «Древний Рим и все остальные».
Он всё же добрался до Британии и накормил-таки добрых британцев своими фирменными крылышками. И ещё много чем другим, пожалуй.
А потом его зарезали долбаные сенаторы. Чем мог помешать им этот добрый и творческий человек с амбициями – ума ни приложу.
Но такова воля богов, надо полагать…
16
На следующий день Триксий поручил мне заниматься сборами, а сам отправился подписывать с Кайсаром договор о долгосрочном сотрудничестве. Они заверили его у нотариуса и отметили событие в кайсарской термополии вином и крыльями, так что в каупону Триксий вернулся навеселе.
А вечером мы морем отправились в Новый Карфаген.
Всю дорогу мой господин пил вино, а я читал ему греческие комедии в латинском переводе – он купил свежее издание на пергаменте вкупе с двумя статуями обнажённых женских тел.
Мне нравилось, что Триксий был поклонником литературы и скульптурного искусства. Но, вероятно, лишь такой страстный ценитель культурных традиций может с успехом управлять школой добрых гладиаторов.
Триксий хохотал от души над греческими шутками, а я ждал скорейшего прибытия в карфагенский порт, потому что Марцеллус был напуган неизвестностью и не давал мне покоя.
Мы прибыли в Новый Карфаген ночью. Я не смог разглядеть города в темноте, но он показался мне не самым маленьким в республике.
Кое-где завывали хромые собаки, а добрые испанские морячки, как и положено, скрашивали свои морские будни в портовых попинах и нарушали ночной покой. Во все времена люди моря имеют одинаковые привычки, скажу я вам.
Триксий нанял для нас две лошади и повозку для своих скульптур и амфоры с гарумом, которую передал Триксию Кайсар.
– Я живу за городом. Ненавижу городскую суету.
Я разделял мнение своего господина о городах, о чём и не преминул ему сообщить. Триксию это понравилось. Знаете, если говорить своему господину приятные для него слова, то можно рассчитывать на дополнительную порцию крыльев.
– Эй, вы! Женщин грузите аккуратно! Они хоть и каменные, но стоят больших денег! Если расколете матрон – я вас куплю и продам дороже, но в Африку!
Грузчики пообещали Триксию быть аккуратными, а мы поехали на виллу культурного человека.
Дом Триксия кричал о культурности своего хозяина и удивлял гостей изысканностью своего убранства и обилием предметов искусства. В более поздние времена таких людей, как Триксий, именуют «коллекционерами», а во времена Древнего Рима они имеют репутацию «культурного человека плебейского сословия, но с большими возможностями».
Триксий не захотел будить своих домочадцев.
– Тише ходи, Писец! Не хватало ещё разбудить Геру! Тебя проводят в рабские покои. Утром придёшь в триклиний!
Я кивнул, и меня повели в помещение для рабов.
Рабы Триксия жили в отдельном здании. Оно было небольшим, но с колоннами, и тоже было украшено фресками, а на крыше его стояли статуи животных. Я удивился такой заботе Триксия о рабах, но вида не подал.
Женщин держали в отдельности, в мужчинам отводились две комнаты. В одну из них меня и привёл раб.
– Будешь спать здесь, – сказал он.
На соседних кроватях храпели рабы, но моя была устлана сеном.
– Как тебя зовут? – спросил я своего проводника.
– А тебе не всё ли равно?
– А как же…?
– Я хочу спать!
Я не стал мучить доброго раба расспросами, потому что и сам хотел уснуть.
Утром, как по команде, все рабы повскакивали со своих кроватей и разбежались.
Я тоже последовал их примеру, умылся и отправился в триклиний.
Там молодые рабыни накрывали на стол. На меня они смотрели с любопытством – видать, я им понравился.
Марцеллус захотел с ними заговорить, но в этот момент в комнату вошла женщина.
На вид ей было около пятидесяти, и она когда-то была красавицей. Хоть женщина и была одета в богатую тунику и носила сложную причёску, но её добрый взгляд меня напугал. А ещё у неё были сандалии с железными накладками поверх ступни – я такие видел первый раз и не понял для чего они нужны.
Рабыни мигом убежали из триклиния и оставили меня наедине с хозяйкой.
– Кто такой? – спросила она низким голосом.
– Писец.
– Раб?
– Раб.
Хозяйка подошла ко мне и выдала больную затрещину.
– Лежать! – крикнула она.
Я не привык к собачьим командам и замешкался.
Тогда добрая женщина повторила болевой приём, и Марцеллус таки сдался.
Я прилёг и понял, что, похоже, снова влип.
– Мама, кто это? – спросил кто-то другим, но тоже женским голосом.
– Твой отец опять раба приволок!
– Этот хоть симпатичный! В прошлый раз купил какого-то старика сорокалетнего на распродаже. Потом не знал, что с ним делать.
– Дорис, не вздумай!
– Мама, перестань! Вечно тебе кажутся всякие глупости.
Дорис подошла к столу и села, а я смог её рассмотреть. Ей не было и двадцати, но она обладала атлетическим телосложением – мышцы её радовали глаз своими отточенными формами, но грудь её была небольшой. Честно сказать, мне атлетические женщины с маленькой грудью всегда нравились.
Лицом дочь Триксия была похожа на свою матушку. Красивые черты ещё не были тронуты морщинами, и взгляд её не утратил детской наивности.
Волосы у Дорис, как и у матери, были тёмными, но причёска её отличалась простотой – волосы были короткими и едва доставали до плеч.
– Не груби матери!
– Он так и будет здесь валяться?
– Пускай валяется, пока Триксий не придёт!
Женщина села за стол рядом с дочерью.
Дорис потянулась за персиком, но мать ударила её по руке.
– Мама! Я хочу есть!
– Будешь есть, когда придёт отец!
Девушка подчинилась родительнице и принялась рассматривать меня.
– Чего на него пялишься? И даже не думай, Дорис!
– Да не думаю я!
– Я же вижу!
Дорис с неудовольствием отвернулась к фреске, на которой был изображён бой гладиатора со львом.
Не прошло и часа, как пришёл глава семейства.
– Вы уже здесь?! Я сегодня что-то слишком хорошо спал – не хотел прерываться. А чего не едите? Начинали бы без меня!
– Триксий, ты прекрасно знаешь, что в нашем доме есть правила.
– Иногда на них можно и наплевать!
Дорис похлопала в свои ладоши.
– Правильно, папа!
– Нельзя! Если мы будем плевать на правила, то от них ничего не останется! – сказала женщина-мать.
– Неужели они растворятся в слюне? – спросила Дорис.
– Перестань!
– Ладно. Не ссорьтесь. Но, Гера, я считаю, что твои финикийские понятия о правилах домашнего поведения уже устарели. Карфаген пал, Гера, – сказал Триксий.
– Это не «финикийские понятия» – такие правила существуют в лучших домах Рима!
– Почём ты знаешь? Ты дальше Испании не бывала!
– Я знаю! Мне рассказывали! Патриции придерживаются строгих правил!
– Давайте уже поедим! – сказала Дорис и взяла-таки свой персик.
Гера посмотрел на дочь с осуждением, но взяла и себе каких-то моллюсков.
А Триксий взял кубок с вином и, наконец, заметил Марцеллуса.
– А это что? Зачем Писец здесь валяется? – спросил он.
– А зачем ты ещё одного раба притащил? – спросила его супруга.
– Я открываю новое дело – он будет мне полезен.
– Что за дело, папа? – спросила Дорис.
– Тебе мало твоих долбаных гладиаторов? – спросила Гера.
– На юге я познакомился с одним прекрасным римлянином – он там служит квестором, так у него в Риме есть весьма прибыльное дело. Он предложил мне сотрудничество. Мы озолотимся! Я чувствую!
– Рабами торговать собрался? – спросила жена.
– Нет. Ни за что не угадаете!
– Ты построишь атлетический дворец? – спросила Дорис.
– Да что ты! Кто туда будет ходить? Посмотри на эти лоснящиеся карфагенские хари! У них в голове лишь мысли о своём долбаном брюхе!
– Неужели термополия?
– И не одна! Дорис, я открою по несколько термополий в каждом испанском городе!
– Так к тебе толпами и повалили! – сказала Гера. – В новом Карфагене они пустуют!
– Потому что торгуют дерьмом! Кому интересен их сухой хамон и дешёвый хлеб с долбаными анчоусами?!
– А за твоим дерьмом выстроятся очереди?
– Гера, я не буду предлагать дерьмо!
– А что же, папа?
– Крылья!
– Крылья?
– Фазаньи крылья, жаренные в специальном гаруме! Это очень вкусно! Я уже приказал приготовить такие! Сейчас попробуете!
– Ты совсем выжил из ума! – сказала супруга успешного предпринимателя и проглотила моллюска.
Муж махнул на неё рукой и выпил вина.
Я лежал на полу и ждал, когда Триксий даст мне какое-нибудь поручение, но он не спешил.
Рабыня принесла блюдо с жареными фазаньими крыльями. Их запах сводил меня с ума и слюна Марцеллуса начала капать на пол.
– Пахнет вкусно! – сказала Дорис.
Гера фыркнула и выпила вина.
– Налетай! – сказал Триксий.
Дорис взяла крыло и попробовала.
– Папа, это здорово! Нет, правда! Мама, попробуй!
– Гера, попробуй – пальчики оближешь! Зуб даю!
Женщина попробовала, но своим равнодушным видом дала понять, что фазаньи крылья её не возбуждают.
– Тебе не понравилось, мама?
– Хамон лучше во стократ! – сказала Гера и посмотрела на Триксия.
Тот, похоже, ожидал такой реакции своей супруги, поэтому не стал обращать на неё своего внимания.
– Скоро «Жареные крылышки Кайсара» покорят Испанию, Дорис!
– Я верю, папа!
Гера ухмыльнулась, но промолчала.
– Ну вот и отлично! Сегодня я начну переговоры с поставщиками фазанов и подберу помещения в городе. А после завтрака сходим в школу. Как там дела? Базилий ничего не передавал?
– Нет, папа.
– Нужно показать Писцу мои владения. Эй, Писец, хватит валяться! Вставай! Сейчас пойдём в школу, а то эти школяры без меня – как без рук!
17
После завтрака мы с Триксием пошли в гладиаторскую школу. Она находилась в полумиле от виллы и представляла собой трёхэтажное здание с большим перистилем, в котором десяток потных мужчин без туник дрались деревянными мечами.
– О! Тренируются, мои крепыши! Базилий!
К нам подбежал самый рослый и старший мужчина со шрамами на всех частях его боевого тела и блестящей лысиной на крупной голове.
– Да, мой господин! Я приветствую тебя!
– Привет, привет. Ну, как дела, Базилий? Докладывай! Что произошло, пока меня не было?
– Тренируемся каждый день по пятнадцать часов с двумя перерывами, как ты и приказал!
– Выдерживают?
– Один сдох. Остальные держатся.
– Это хорошо. Я думал, будет хуже. Ты увеличил им дневной паёк?
– Да, но…
– Что? Говори, Базилий!
– Не гневайся, мой господин, но боюсь, что этого недостаточно.
– Думаешь, нужно ещё больше кормить?
Базилий кивнул и уставился в пол.
– С вами разориться недолго! Хорошо, я подумаю и посчитаю! Мне нужно, чтобы они побеждали! Через год в Риме будет очередной большой праздник в честь победы над Карфагеном. Будет парад и гладиаторский турнир – съедутся воины со всех провинций. Каждую школу будут представлять лучшие гладиаторы. Я говорил тебе?
– Да, мой господин.
– Мне нужно, чтобы в турнире победил один из моих молодцов! Ты слышишь, Базилий?
Шрамованный мужчина снова кивнул и уставился в пол.
– Если этого не произойдёт, то… я продам тебя Леонтию, пожалуй! Будешь крокодилов в Африке ловить!
Базилий посмотрел на Триксия как смотрят дети, когда у них без предупреждения отбирают любимую игрушку.
– Это Писец. Будет вести учёт гладиаторов и хозяйственных расходов. Всё. Иди занимайся! И помни об Африке!
Базилий стрелой улетел к своим ученикам, а мы отправились по делам термополий.
– Базилий – отличный боец с большим опытом! Я отдал за него почти целое состояние. Своё дело он хорошо знает. Думаю, первый приз в Риме будет-таки моим! – сказал Триксий.
– А какой приз? – спросил я.
– А… Деньги. Небольшая, как я считаю, сумма и вялая должность с нищенским жалованием, на которой даже подарков никто не предлагает! Но меня больше интересует слава. Обо мне должны узнать в Риме, Писец!
С того дня я и приступил к своим обязанностям.
Мне приходилось заниматься тем же, чем я занимался у Кайсара, но в большем объёме, потому что хозяйство Триксия было огромным по меркам Испании. У меня не было свободного времени, но это было скорее плюсом.
Жизнь моя со временем наладилась – я получал хороший паёк и меня наказывали не чаще, чем раз в неделю.
Другим рабам перепадало каждый день – Гера не давала спуску даже за малейшую оплошность, и рабы считали удачей, если их секли, а не заставляли неделю сидеть в бочке с морской водой или есть своё же дерьмо. Да-да, Гера была великой выдумщицей в том, что касалось наказаний и унижений.
Мне рассказывали, что одного раба она своими нежными ручками лишила пальцев на обеих его руках и с бесполезными культями выгнала из дома.
Полагаю, она компенсировала своими проделками какие-то свои неудачи или комплексы. А может, и нет. Кто её знает, эту Геру…
К слову, меня она не любила более других, потому что считала любимчиком Триксия и называла не иначе как «смазливой харей». Но в лице её мужа я нашёл надёжного покровителя, и Марцеллус ни разу не ел дерьмо – боги снова были на моей стороне.
Триксий приказал наказывать меня лишением обеда. Или завтрака, но не ужина, потому что ужина у рабов и так не было.
В общем, по сравнению с другими невольниками, я катался сыром в масле и был у богов за пазухой.
Надо сказать, рабы меня за это тоже недолюбливали, но мне было всё равно – я старался с ними не общаться.
А Дорис я нравился как мужчина. Я чувствовал это, потому что на меня она смотрела не так, как на других рабов. Но она держала себя в руках и не давала воли своим добрым чувствам. Подозреваю, она опасалась мести своей доброй маменьки.
Меня удивляло, что девушка в её возрасте остаётся незамужней, хотя её отец мог дать за неё достойное приданое, но эту странность я тогда объяснить не мог.
Меня тоже тянуло к Дорис, но я опасался вдвойне, потому что любил жизнь и дорожил ею, и если мне случалось проходить мимо девушки, то я делал это с завидной скоростью и не смотрел на красавицу.
Не прошло и месяца, как мы открыли первую термополию в Новом Карфагене. Как и ожидал Триксий, народ распробовал фазаньи крылья, и за ними выстраивалась очередь, в которой можно было встретить и морячков, и местных матрон, и чиновников. Даже рабы, у которых водилась медная монета, старались обменять её на пару-тройку сочных крыльев.
Триксию пришлось даже утроить количество кассиров и поваров, чтобы обслуживать всех желающих полакомиться новым блюдом от никому тогда не известного Кайсара.
Так получилось, что о кайсарских крыльях в Европе узнали ранее, чем о нём самом.
Триксий сдержал своё слово и завалил-таки Пиренеи жареными фазанами – «Жареные крылышки Кайсара» появились в каждом испанском городишке.
Дорис каждый день куда-то уходила, но я не знал куда.
Пока в один из чудесных испанских дней я не встретил её в гладиаторской школе. Я пришёл туда переписать всех гладиаторов и подготовить пару-тройку бойцов к продаже, и когда я беседовал с Базилием, к нам подошёл гладиатор в защитном шлеме и кожаных доспехах, но в маске обезьяны. Формы у воина были женственными – меня не проведёшь.
– Базилий, собак привезли? – спросил гладиатор женским голосом.
– Да. Через час можно будет начинать.
– Отлично!
Гладиатор ушёл, но я узнал его голос.
– Это Дорис? – спросил я.
– Да. Но не говори никому. Это наш секрет.
– Но зачем?
– Ей нравится всё, что связано с боями. С детства занимается атлетикой. Видел, как у неё развиты мышцы? Красавица! Мать запрещала ей быть парнем, но… если Дорис чего-то очень хочет, то добивается своего. Это у неё от отца!
– Она хочет быть гладиатором?
– Мечтает стать лучшим бестиарием. Женщины в нашем деле – большая редкость, Писец. Тем более свободные. Это не приветствуется, так что помалкивай. Понял?
Я пообещал не распыляться, а на обратном пути думал о Дорис. Её страстное увлечение военным искусством могло быть причиной её незамужнего статуса. Редкий муж захочет иметь жену-атлета с воинственными наклонностями, знаете ли. В Древнем Риме это выходит за все существующие рамки и переходит все мыслимые рубиконы, пожалуй.
Вероятно, поэтому Дорис выбрала гладиаторские игры – это была единственная возможность удовлетворить её атлетические и бойцовские амбиции.
В тот же день я стал свидетелем разговора Дорис с родителями в таблинуме, потому что они разговаривали на повышенных тонах, и даже переходили на крик. Тот разговор лишь подтвердил мои чудесные предположения.
– Я всё равно буду этим заниматься! – кричала Дорис.
– Дорис, ты заклеймишь позором весь наш род! Карфаген не знал таких наглых и распущенных девиц, как ты! – кричала её мать.
– Карфаген пал, мама! Плевать на Карфаген! Это моя жизнь, и я хочу жить так, как мне нравится!
– Твои подруги уже замужем и вовсю рожают детей, а ты…
– А я убиваю на арене собак! И мне нравится! И у меня получается! Базилий сказал, что скоро можно будет на быка замахнуться! Или медведя! Папа, купи медведя!
– Триксий, чего ты молчишь? Скажи ей! – кричала Гера.
– Во-первых, орите тише! То, что Дорис выбрала себе такое занятие – это её право! Но я не хочу испытать на себе радости инфамии! Никто не должен знать! Во-вторых, Дорис, медведи нынче дороги! На быках тренируйся!
– Триксий, зачем ты идёшь у неё на поводу? – говорила Гера.
– Затем, что считаю запреты худшим из зол! Каждый волен сам выбирать свой путь! Если бы я пошёл на поводу у своих родителей, я бы не…
– Твои родители умерли, когда тебе было семь лет!
– Неважно! Я знаю, чем бы всё кончилось! Они тоже жили древними понятиями, как и ты, Гера! Мир меняется!
– Но нужно же продолжать род! С этим ты не будешь спорить, дорогой?
– Мама! Нахера мне эти мудни, которых ты мне сватаешь? Они могут только вино амфорами пить, да цересом его запивать! Да лошадей бесконечно обсуждать! Или гладиаторов! А сами-то даже собак боятся! И поговорить с ними не о чем – они не знают кто такой Ганнибал!
– Хватит! Я уверен, найдётся достойный человек, который примет Дорис такой, какая она есть! И кончим на этом! На обед – крылья и тунец в лучшем гаруме!
Дорис вышла из таблинума и заметила меня.
– Ты всё слышал?
Я замялся.
– Не болтай! – сказала Дорис и поднесла указательный палец к губам.
Мне нравилась Дорис, как её ни покрути.
18
Она стала давать мне разные поручения и задания: то сходить в лавку за сладкими персиками, то станцевать для неё, то написать ей стишок. Я не мог отказать дочери своего доброго хозяина. Да и не хотел отказывать, пожалуй.
Гера заметила, что её дочь интересуется Марцеллусом, и старалась мешать нашему с Дорис общению – она тоже стала давать мне поручения, но такие, выполнение которых требовало моего долгого отсутствия на вилле.
Это привело к тому, что женщины стали соперничать в своих поручительных устремлениях и соревновались в том, кто из них первой займёт меня каким-нибудь неважным делом. Но в таких жёстких условиях я перестал справляться с делами важными и срочными, потому что на них не оставалось времени. Разумеется, это вызывало справедливое недовольство Триксия.
– Писец, почему ты не подготовил отчёт по фуражу? Я тебе ещё позавчера приказал посчитать и расписать!
– Я не успел, господин.
– Не успел? Почему ты перестал успевать? Раньше справлялся и с более сложными задачами! Писец! Я недоволен тобой!
Я молчал, потому что не хотел впутывать в дело Дорис. Да и жаловаться на Геру было делом опасным – Марцеллус побаивался её и начинал волноваться всякий раз, когда супруга Триксия обращалась к нему своим низким голосом.
– Завтра будешь голодать! Весь долбаный день! Вечером жду отчёта!
Я отправился готовить отчёт для Триксия, но в атриуме встретил его жену.
– Бездельничаешь, смазливая харя?! Писец, я хочу, чтобы ты сходил в город и… и узнал сколько стоит пурпурное полотно на тунику! И не делают ли они скидки по субботам!
– Но, госпожа… Триксий ждёт отчёта по фуражу, который…
– Что?! Вздумал перечить?!
Гера подошла к Марцеллусу и с размаху двинула ему по морде.
– Лежать! Мерзкий раб! Смазливая харя!
Я упал на пол.
– Вздумал перечить мне?! Я напомню тебе, кто ты есть! Я покажу тебе твоё место! Раб! Раб! Раб!
Она с особенным старанием повторяла слово «раб», и каждый раз это весёлое слово сопровождалось болезненными ударами прелестной ножкой по симпатичному лицу и по молодым ещё почкам старины Марцеллуса.
И что на неё нашло?
Но не бывает худа без добра, скажу я вам, – в тот день я узнал о назначении железных накладок на сандалиях Геры и в полной мере ощутил их чудесные прикосновения!
Добрая женщина знала, куда нужно бить, чтобы раб расчувствовался и потерял сознание от счастья, ощущение которого, как правило, приходит от чрезмерного внимания к рабу его господина.
Супруга успешного предпринимателя вошла в раж – она колотила ножками с завидным исступлением, и в какой-то момент я почувствовал, что внимание Геры к Марцеллусу лишает меня сознания. Я не захотел допускать такого поворота сюжета, потому что боялся потерять контроль над телом и уступить его своему Kewpie.
Я схватил своей правой рукой прелестную ножку Геры, которая к тому моменту уже успела украситься красной кровью по самое колено, и не отпускал её, чтобы она перестала, наконец, выбивать искры из глаз Марцеллуса.
В общем, иначе я тогда поступить не мог. Или-таки мог? Кстати, Марцеллус был готов потерпеть, скотина.
Была в нём такая унылая черта – поддаваться собственному терпению в неподходящих случаях. Я не раз ловил его на мысли о том, что если сейчас не потерпеть, то можно навредить.
Со всей ответственностью могу заявить, что, за исключением редких случаев, такая мысль может скорее навредить, потому что способна убивать добрые начинания и размывать готовность к эффективному действию. Но решительное действие, зачастую, – это тот инструмент, которым можно починить сломавшуюся реальность, скажу я вам. Да и боги любят помогать решительным и смелым, как их ни покрути.
Мой захват женской, но опасной ноги тоже не остался без внимания божественных сил, и дальнейшие события в моей истории могут служить крепкими доказательствами моих же утверждений.
Гера завопила с такой же оглушительностью, с какой вопит суровый охотник тамагочи всякий раз, когда жирный кабанчик обводит его вокруг пальцев.
На женский крик сбежались все, кто был на вилле и мог бегать.
Рабы стояли и смотрели как я сжимал женскую ножку в своих объятиях, а Гера поколачивала своими острыми кулачками уставшего Марцеллуса, но молчали в недоумении.
Интересно, кому они тогда сочувствовали – мне или Гере? А может, им было не до сочувствий? Ведь у людей могут быть и более важные дела, не так ли?
Когда прибежали Триксий с Дорис, я продолжал с завидной настойчивостью удерживать герову ногу. Честно сказать, я не помню, какая это была нога – правая или левая. Скорее всего, правая, потому что фазаньи крылья Гера брала с блюда правой, а не левой рукой.
– Триксий, он напал на меня! Эта смазливая харя напала на меня внезапно! Я вся в крови! Он хотел унизить меня при всех! Убей его!
Триксий подскочил к нам и вызволил жену из надёжного рабского капкана. Но он ещё и пнул Марцеллуса своей ногой!
– Ты что, сука?! Совсем озверел?! Писец! Твоё дело – считать и записывать, а не матрон унижать! – закричал добрый господин.
– Убей его, Триксий! Иначе он накинется и на Дорис! – кричала его супруга.
Вероятно, такой вариант устроил бы Дорис, но она промолчала с плебейской деликатностью.
– Не дай ему вкусить господского тела! – не унималась Гера.
– Он сейчас вкусит моего пинка!
Триксий ещё раз с размаху поддал Марцеллусу, но схватился за свою ногу.
Полагаю, у него не было такого опыта контактного воспитания рабов, какой наработала его супруга, поэтому сильные удары ногой для Триксия были не менее болезненными, чем для Марцеллуса. Да и железных накладок на сандалиях у него тоже не было.
– Папочка! Ты ушибся? – закричала Дорис, подбежала к отцу и обняла Триксия.
– Тебе нужно почаще напоминать рабам кто в доме хозяин, Триксий!
– Нога опять опухнет… – посетовал глава семейства.
– Я тебе потом покажу как правильно бить, чтобы ничего не опухало и синяков не оставалось. Меня Базилий научил, – сказала Дорис.
– Чего вылупились, долбаные морды?! Вам тут театр? Пошли вон! У вас дел нет никаких?! Вечером не поленюсь – каждого проверю! Кто не доделает свои дела – будет жрать дерьмо! – крикнула Гера рабам, и те в панике разбежались.
Женщина подошла с столу, на котором стояла ваза с фруктами и взяла себе виноградную лозу. Она принялась отщипывать по ягоде и с нервозностью отправлять их в свой финикийский рот.
– Вкусный виноград. Писца нужно наказать, Триксий! Убить его нужно!
– Гера…
– Убить, Триксий! Он уже на хозяев кидается! Он бешеный!
– Я не бешеный, – сказал я и выплюнул пару-тройку зубов. – Я не бросался на твою жену, господин! Она…
– Что?! Как ты смеешь, раб?! Молчать! – крикнула Гера.
Женщина выбросила сладкий виноград и изо всех сил ударила лежащего Марцеллуса ногой. Он застонал от боли и обиды.
– Видишь, Триксий? И никаких ушибов! – сказала Гера и показала на свою ножку с кровью Марцеллуса.
Триксий махнул на супругу своей рукой и доковылял с помощью дочери до кресла.
– Он стоит денег. Ты и так уже нескольких рабов загубила. Это убытки, Гера. Если бы я не запретил тебе списывать рабов, давно бы уже сухарики в воде размачивали!
– Триксий, ты хочешь, чтобы он нас унизил и убил?!
– Гера… Что ты такое говоришь?!
– А он это сделает – не сомневайся! Посмотри только, какая у него мерзкая харя со звериным оскалом! А зенки залиты кровью! Такой ни перед чем не остановится! А для тебя деньги важнее родной дочери! Убей его! Слышишь? Я настаиваю!
– Это может не понравиться Кайсару. Он уже спрашивал о Писце.
– При чём тут долбаный Кайсар? Это разве на его дочь кидаются рабы?
– Он Дорис не трогал.
– Ты хочешь дождаться, когда потрогает? Будет поздно!
– Дорис, дочь моя, как мне поступить? Убить Писца или продать? За него можно выручить хорошие деньги – грамотный раб втрое дороже обычного. Купим тебе большого медведя на распродаже…
Дорис взяла из вазы самый большой персик.
– Лучше отдай его в гладиаторы. Пускай займётся мужским делом, наконец. Посмотрим, умеет ли он ещё что-нибудь, кроме как пером каракули выводить, да на маму бросаться. А в школе он и отчёты проверять сможет и считать для тебя, как и прежде.
– Вот! Умница, Дорис! Отдам его Базилию! Будет у меня боевой Писец! Посмотрим, на что он способен! Может, и турнир какой выиграет! А? Слышишь, Писец? Быть тебе долбаным гладиатором!
– Триксий!
– Гера! Я так решил!
Гера топнула своей нежной, но кровавой ножкой, и удалилась в господские покои с досадой.
А я порадовался тому, что боги не оставили меня и в этот раз. Да и что мне ещё оставалось делать?
19
Триксий приказал рабам помыть, переодеть и отнести меня в гладиаторскую школу.
Они выполнили приказ, но бросили Марцеллуса в атриуме школы на пол и ушли. Скоты!
Пришёл Базилий и приказал двум слугам отнести меня в казарму и бросить на свободную койку, чтобы мои раны затянулись, а синяки и ушибы рассосались.
– Гера? – спросил догадливый Базилий.
– Она, – ответил я.
– Оклемаешься – приступим к тренировкам! – сказал мудрый командир и ушёл.
Вечером в казарму вернулись гладиаторы. Их было не более двух десятков, но все они выглядели уставшими и воняли потом.
– А это что за мудень? – сказал один из мужчин.
Он был самым деловым – казалось, ему до всего было дело, и он был высоким, но с короткой бородкой.
– Ты кто? – спросил он меня.
– Папа Римский, – попытался я пошутить, но вперёд не подумал.
– Что ты несёшь?
– Похоже, ему отбили его долбаные мозги! – сказал второй потный воин с большой и перевязанной головой.
– А может, этот задрот хочет с нами пошутить?
– Он хочет стать калекой! Хочешь, мы сделаем из тебя долбаного калеку? Вздуем в два счёта!
– Поговори об этом с Триксием, – сказал я.
Марцеллус умолял меня не ссориться с добрыми и потными мужчинами, но меня такой приём разозлил, и я уже не мог остановиться, хотя и лежал.
– Что? Угрожаешь, ссаный шибздик? – сказал верзила.
– Он стукач. Доложит Базилию, что, мол, обижают девочку! Это Базилия растрогает, и он тебя обязательно пожалеет! – сказала перевязанная голова.
Гладиаторы засмеялись, а я пожалел, что не могу стоять на своих ногах – мне до боли захотелось начистить потные гладиаторские рыла.
– Идите накуй! Оба!
– Девочка борзеет! В этом домусе посылать нас может только Бизилий! А давай-ка я сломаю тебе все рёбра!
Длинный воин достал из-под своей койки палку и замахнулся на лежащего Марцеллуса.
Я закрыл глаза и приготовился к новым поломкам несчастного тела, но просить о пощаде не собирался. А Марцеллус перепугался и не мог вымолвить от страха ни слова.
– Отвали от него, Барберикс! – сказал кто-то из тёмного угла комнаты.
Я открыл глаза, потому что не ожидал спасения от деревянной палки и удивился.
– Это кто бзднул? – сказал длинный человек и опустил свою тяжёлую дубину.
– Это сказал я, – ответили ему.
– Уж не Безносий ли отважился подать голос?
Верзила подошёл к койке, которая стояла в тёмном углу, а с неё поднялся невысокий, но рыжий человек с забинтованным носом. Если быть точным, то носа у него не было вовсе, и тряпка лишь прикрывала две дырки на том месте, где когда-то находился нос.
– Безносий осмелел, парни!
К человеку без носа подошёл второй гладиатор с большой головой.
– Ты что, германский хер, захотел прилечь с этим муднем? – сказал он и показал свои кулаки.
– Он, наверно, хочет стать его подружкой! – сказал длинный гладиатор, и они с большеголовым человеком рассмеялись.
Порадовались и остальные гладиаторы, которые обступили беседующих мужчин и с удовольствием наблюдали за их добрым общением. Не смеялись лишь мы с Безносием, потому что нам такие шутки не нравились.
– Ты же видишь – он не может тебе отомстить. А бить раненого дешёвой палкой – занятие недостойное даже для долбаного галльского гладиатора! – сказал человек с дырками вместо носа.
– Не тебе учить меня манерам, германская свинья! – сказал верзила.
– Безносий здесь всего месяц, а уже решает кто тут раненый, а кто нет! – сказал большеголовый человек. – Надо бы указать ему на его долбаное место, Барберикс!
– Его место у параши, Тетрикс!
– Ты прав, друг! Давай-ка вздуем и этого мудня!
Большеголовый галл замахнулся и ткнул своим кулаком Безносия в лицо, но тот увернулся и ответил метким ударом своей крепкой руки в живот Тетрикса. Его противник от неожиданного сопротивления вскрикнул и стал задыхаться.
– На галла замахнулся, германская шваль?! На-ка, отведай галльской палочки! – заорал длинный гладиатор.
Он замахнулся своей дубиной, но когда поднимал её, то заехал по морде своего скорчившегося приятеля. Тот вскрикнул ещё раз, но ещё более жалобным голосом, и свалился на пол.
Безносий воспользовался лёгким замешательством Барберикса и выхватил у него дубину. Ну, а потом он опустил её на глупую голову длинного противника.
