Питер Ньюман
Странник
Глава 4
Лязгающий обветшалый караван прибывает на первую запланированную стоянку, поля Блажи Кендалла. Зеленые, пусть и выцветшие квадраты живо выделяются из окружающей бесплодной пустоши.
Кое-где работают машины: качают сереющую воду по изгибающимся в семи метрах над посевами металлическим трубам. Там, где их нет, по полям бродят рабы с пухлыми пластиковыми емкостями, прикрепленными им на спины, из-за чего они похожи на вывернутых задом наперед беременных женщин.
Периметр парами обходят охранники, дополняя окружающий поля забор из колючей проволоки тяжелыми взглядами и заряженным оружием. Посреди полей на цепи подвешен Нерожденный, незаметно дрожащий в своей завитой раковине. Снаружи он выглядит шишковатым и белесым, как некое существо, выловленное из морских глубин. Подвесить и удерживать мертвенно-бледную громадину оказалось сложной задачей, но плодородные земли так далеко к югу драгоценны, а инфернальное присутствие Нерожденного отпугивает голодных насекомых и зверей Убитых Земель.
Встречать караван отправляется разношерстная группа, торговцы, путешественники и сутенеры желают получить лучшие товары и узнать последние слухи. Сперва все обмениваются хищными улыбками: пытаются, насколько могут, изобразить воодушевление. Странник улучает момент, выскальзывает из вагона сзади и уходит, забрав с собой козу.
На сей раз взгляды со стороны каравана за ним не следуют, все слишком ослеплены сиюминутной жадностью, чтобы запомнить загадочного человека и его драгоценный груз.
Не оборачиваясь, он уходит прочь от шумного собрания, исчезая за россыпью покореженных металлических пластин, служащих укрытием от ветра для тех, кто слишком беден или немощен, чтобы позволить себе закрытое со всех сторон пристанище. Крошечная пятка бьет его по животу. Странник ворчит и идет дальше.
Не он один удалился от взглядов толпы. Сгорбившийся человек шишковатыми пальцами бережно держит что-то мягкое. Еще двое мужчин проследовали за первым, и теперь с голодным видом втайне приближаются к нему со спины. Он утаил ценный фрукт. Двое настигают первого, когда он вскрывает мякоть добычи и воздух освежает струя сладковатого аромата. Они бьют мужчину и тянут его назад, отхватывая себе кусок пищи. Тот сопротивляется, и шесть рук танцуют, давя водянистую мякоть фрукта, чем портят его.
Странник неподвижно наблюдает. И снова под плащом его бьет детская ножка. Перед ним продолжается драка. Руки уже расцепились, и настала очередь ног: они врезаются первому мужчине в ребра, удар за ударом, будто страстные любовники дарят друг другу поцелуй за поцелуем.
Человек перестает бороться.
Победители делят жалкие остатки липкой мякоти, слизывая бо´льшую ее часть с пальцев, и после раздосадованно уходят украдкой в сторону захудалых строений, составляющих основную жилую зону Блажи.
Странник идет дальше, уставившись на плотно утоптанную пыль под ногами. Третий удар вынуждает его втянуть воздух через зубы. Он оглядывается вокруг – на него смотрит только коза. Игнорируя ее злобный взгляд, Странник раскрывает плащ, чтобы заглянуть внутрь. Малыш не спит. Их глаза встречаются, проходит несколько секунд. Странник запахивает плащ и идет дальше.
Избитый человек позади него жалобно стонет.
Следующий удар оказывается более энергичным. Оттянув полу плаща еще раз, бродяга сурово смотрит на ребенка. Младенец перестает бить ножкой и поднимает на него взгляд. Странник вскидывает брови, и малыш улыбается. Так повторяется несколько раз, и с каждым детская улыбка немного ширится.
Странник останавливается и вздыхает. Он прикладывает палец ребенку к губам и накрепко закутывается в плащ. После он разворачивается и идет обратно к пораненному мужчине, лежащему на земле. И поскольку они уходят в сторону от полей, коза возражает против такой смены направления.
Она тянет привязь в сторону от бродяги.
Тот тянет обратно.
Коза знает, что ей не победить, но все равно пытается еще раз. Секундный бунт вознаграждается еще более резким рывком за привязь. В этот раз коза признает поражение.
– Пожалуйшта, не надо больше! – умоляет избитый, закрывая лицо руками. – Вы уже вше жабрали. – Ему только что выломали зубы, так что он шепелявит.
Странник ждет, не обращая внимания на исступленную дробь, выбиваемую по его груди и животу.
Человек робко опускает ушибленные руки, открывая на лице гармоничный коллаж из красных и фиолетовых пятен.
– Ты новый глаж Надшмотрщицы? Прошу прощения, – несмотря на возраст побитого, его голос из-за шепелявости звучит по-детски. Мужчина с трудом набирает воздуха, затем продолжает: – Я отлучилфя вшего на минутку, пожалуйшта, не говори ей нифего. Вшего лифь на минутку. Я шейчаш пойду… Я шейчаш… – Он приподнимается на несколько сантиметров, но тут же снова падает, скорчившись от боли.
Странник дважды обвязывает поводок вокруг запястья и протягивает избитому руку.
Человек смотрит на нее, как будто это бомба или змея. После недолгого промедления он вцепляется в ладонь, его пальцы дрожат в хватке Странника. Из-за ранений незнакомца и ноши бродяги движения выглядят неловко, но в конце концов мужчина встает и тяжело опирается на козу, которая стоически терпит это оскорбление.
– Шпашибо тебе, нежнакомец… Мне нужно… немного подлататься, прежде фем я шмогу быть полежен… хоть кому-то. Не поможешь добратьшя до Мелкой? Это… вон там, – он показывает на осыпающийся дом, взрывом выбитый из цельной каменной глыбы. Вывеска, на которой недостает части букв, высвечивает остатки воспоминаний о первоначальном названии здания.
Странник кивает и начинает идти в его сторону.
Всего через несколько шагов у человека едва остаются силы дышать.
– Оштановишь… на минутку, дух… перевести.
Они ждут, тишина треплет нервы обоим.
Отдышавшись наконец, избитый говорит:
– Кажетшя, я тофьно штал бы покойником, не покажишь ты в нужный момент. Шлушай, у меня не было… особых поводов поговорить… уже довольно давно. Я жнаю, что таким не кажушь, но… было время, до того как все это… ну, раньше, когда меня жнали как своего рода оратора, ешли ты понимаешь, о чем я. – Он кашляет, вытирая кровь и слюни тыльной стороной ладони. – В общем, когда имена еще хоть какого-то щерта да жначили, люди жвали меня Вентриш. А как тебя жовут, нежнакомец?
Странник отворяет плохо подогнанную дверь, покоробившийся металл царапает по камню, на мгновение укрывая внутренние помещения здания занавесом пыли. Друг за другом вся группа входит внутрь – диковинная процессия из бродяги, избитого мужчины и козы.
Внутри комнаты установлен шатер из пластика, некогда белый, но со временем превратившийся в крапчато-кремовый. Все указывает на то, что за этот островок чистоты было проведено много сражений с посягающей на него грязью. Снаружи небольшого дочиста отмытого круга, вдоль периметра комнаты расставлены столы и верстаки, перемежаемые колоннами из тесаного камня. Между входом и шатром стоит женщина, и в руке у нее пистолет. Тоже до блеска начищенный…
– Ни шагу дальше, – в голосе женщины еще слышится былая молодость. Лицо ее уже давно утратило.
Странник отходит в сторону, позволяя раненому попасть в поле зрения. Даже от такого короткого пути он побледнел, из-за синяков на щеках он кажется призраком.
– Полегще, Мелкая, – хрипло отвечает мужчина. – Он прошто… помогает штарику.
– Вентрис, это ты, что ли? Солнца, да на тебе живого места нет! – Она окидывает мужчин властным взглядом и не дожидается ответа. – Хватит уже стоять и истекать кровью у меня в дверях. Давайте проходите и дверь закройте. Не хочу, чтобы кто-то подумал, будто ко мне можно вот так завалиться в любое время суток!
Ее приказы не встречают сопротивления, и минуту спустя Вентрис лежит в шатре, а Странник сидит у стены. Обоих предупредили, чтобы они ничего не трогали.
Шатер дает только иллюзию уединения, и голоса проникают наружу, секреты разлетаются на крыльях шепотов.
– И что на этот раз произошло?
– Я был неошторожен.
– Ты всегда неосторожен, и это чудо, что ты при этом так долго протянул. Скажи мне то, чего я не знаю.
– На меня двое работников напали, жаштали врасплох. Брофили меня на корм червям, ублюдки.
– Не шевелись. Похоже, у тебя ребро треснуло. Что за работники? Нет, дай угадаю, кто-то из группы, что пришла с севера, Келл или один из его… Я так и поняла. И что ты мне недоговариваешь? Давай, Вентрис, не заставляй меня делать то, о чем ты пожалеешь.
– Я штащил небольшую пешу и припрятал ее. Кажетшя, не флишком хорошо припрятал.
Следом за звуком щелчка по уху слышится недовольное ворчание.
– Чертов идиот! Тебе повезло, что это Келловы ребята тебя спалили, а не кто-то из бригады Надсмотрщицы, а не то, чтобы тебя собрать, нескольких швов бы уже не хватило.
– Я был не наштолько бешпечен, никто иж них не видел. – Еще один щелчок. – Ой, полегще, Мелкая!
– А если они заметили пропажу, то что тогда? Я уже подумываю тебе швы распустить и наружу вышвырнуть, к падальщикам.
– Ты хороший друг, Мелкая. Таких, как ты, мало ошталошь.
– Не испытывай судьбу. Это в последний раз, слышишь? Еще одна глупость, и я тебя сама пристрелю, а что уцелеет – пущу на продажу.
Никем не замеченная коза стягивает со стола перчатку и начинает жевать.
– Итак, – продолжает Мелкая, не больно-то стараясь говорить тихо. – Что это за парень, что приволок твою жалкую тушу к моей двери?
– Да будь я проклят, если жнаю. Он не иж любителей поболтать. Ни шлова мне не шкажал, прошто по-
явилшя иж ниоткуда и привел меня шюда. Может, он иж полукровок? Я шлышал, что некоторые иж этих нещщаштных и говорить-то по-человечешки не умеют.
– Мне он не кажется похожим на полукровку. – Что-то металлическое со звоном отправляется в поддон. – Я не знаю, на кого он похож, и это меня беспокоит. Не думаю, что тот, кто не умеет кричать, может быть торговцем. И еще он не раб.
– Какие-то шредштва у него есть.
– А по одежде и не скажешь.
Смех Вентриса прерывается шипением:
– Проклятые ребра!
– И ты заметил, как он двигался? Он пытается что-то спрятать. Я не знаю, изуродован он или вооружен, но знаю, что от него будут неприятности.
– Тебя бешпокоит, что у мужчины под плащом? Не похоже на тебя, Мелкая.
– Я не раз видела, что у тебя под плащом, Вентрис. Не о чем там беспокоиться!
Какое-то время слышится только тихое шуршание иголки по коже. Тени проходят мимо мутных окон, мухи усердно жужжат у двери. После из шатра доносится неровное похрапывание, и вскоре выходит женщина. И пистолет при ней.
– Ладно, чужак, тебе-то с этого что?
Странник поднимает взгляд, в его янтарных глазах видна усталость.
– Давай начистоту. Вентрису нечего тебе дать, кроме рассказов и советов, и стоят они меньше воздуха, который он сотрясет, пока их выбалтывать будет. Так что если ты ждешь награды, смело можешь уходить.
Бродяга жестом отмахивается от этой мысли.
– Так кто ты и чего хочешь? – Ее взгляд неумолим, ствол пистолета не колыхнется. – Ладно, на вид ты вроде не тупой. И застенчивым тоже не кажешься, так как насчет перестать придуриваться и ответить уже на вопросы?
Странник набирает воздуха. Его челюсть двигается, но слетающий с губ воздух пуст. Он отворачивается, глаза крепко закрыты. В комнате стоит тишина. Женщина сокращает расстояние между ними и кладет ему руку на плечо.
– Прости, я не… – начинает она, но тут же прерывается, наконец услышав что-то в ответ, тихий плач из-под мышки незнакомца. – Что за?..
Его плечи немного опускаются, и он позволяет руке упасть. Мелкая раскрывает полы плаща, и малыш радостно гукает, его нога теперь свободно дергается. Женщина рывком отбрасывает пистолет на пол.
Жевание, храп и гукание смешиваются с тишиной. Мелкая подносит ребенка к лицу, разрываясь между горем и чем-то, как ей казалось, ныне забытым.
Глава 5
Несколько дней проходят в непривычном спокойствии. Мир снаружи жесток, но в мирке дома Мелкой царит видимость душевного покоя.
Свет солнц просачивается сквозь трещины в дверном проеме, окрашивая пыль в красный. Крошечные пальчики тянутся к переливающейся грязи. С тем же успехом они могут тянуться к самим звездам.
Странник методично подметает пол. Его плечи низко опущены, лишенные привычного напряжения.
Коза неспешно жует, из ее пасти свисает потрепанный матерчатый палец. Она не сводит черных глаз с беспомощно лежащей на столе второй перчатки.
Эти тихие занятия сопровождаются рассказом женщины. Обычно Мелкая не из болтливых, но, после того, как новые гости расположились у нее дома, она просто не в силах остановиться. Она делится своими наблюдениями по поводу работников с Блажи Кендалла, с кем из них стоит быть настороже, кого избегать, и о немногих, кто к таким не относится. Рассказывает о своей работе хирургом, о том, как часто работники получают травмы. Те, кто в состоянии заплатить за лечение, рассчитываются едой или полезными вещами, остальных она не принимает. Мелкая поясняет, что благотворительность в ее обыкновение не входит.
Она делает паузу, но бродяга не попадается на приманку, его метла не сбивается с ритма.
Наконец она рассказывает свою собственную историю о том, как ее растил дедушка, как учил выживать. Как он обучил ее ремеслу, чтобы зарабатывать на жизнь, и передал пистолет, чтобы ее защищать. Она вспоминает, почему никогда о нем не говорит, и слезы, которые, как казалось, остались в далеком прошлом, вновь катятся по ее щекам. Она быстро отходит за тент, голос дедушки оживает в ее мыслях:
– Слезы до добра не доведут, Мелкая. Слезы убьют тебя.
Снаступлением темноты Вентрис уволакивает свое изрезанное тело и хромую ногу за дверь.
– Еще раз шпашибо, нежнакомец, – произносит он, в его улыбке больше дыр, чем зубов. Он быстро подмигивает малышу, спящему на руках у Странника. Улыбка немного ширится.
После того как старик уходит, бродяга упирается взглядом в дверь. На его плечи снова наползает напряжение.
За господство во владениях Надсмотрщицы соперничают вонь фекалий и сладковатый аромат разложения, каждый запах стремится сохранить свою самобытность. Некогда ее обиталище называлось бы офисом, но сейчас его стены дышат, они такие же полукровки, как их новая хозяйка.
На спине у Надсмотрщицы растут недоразвитые крылышки, крохотные отростки выглядят насмешкой над ее похожим на луковицу телом. Единственное их применение – демонстрировать ее настроение тем, кто ей служит. И в эту ночь крылышки приятно жужжат.
– Мне сказали, у тебя для меня что-то есть. Мне сказали, что это меня обрадует.
Человек напротив нее покорно кивает. Скоро он перестанет быть работоспособным, и тогда она заберет его с полей и отдаст на съедение своим детям.
– Достаточно ли это меня обрадует, чтобы возместить то, что ты украл?
Он снова кивает, на этот раз от страха. Движение сопровождается бессмысленными извинениями.
– Вы, рабочие, все как один, думаете только о себе. Вы думаете, что пропажа одного фрукта останется незамеченной. Чего вы не понимаете, так это того, что у меня есть план, который нужно выполнять. Рухнувшему Дворцу что-то нужно, Новому Горизонту что-то нужно, Вердигрису что-то нужно, всем им. Даже кочевники Первого время от времени ко мне приходят. Каждая мелочь учтена, затраты и доходы от каждого действия оценены. И я собираюсь пересмотреть твою ценность. Я очень надеюсь, что она окажется выше ущерба, который ты мне нанес. Теперь можешь говорить.
Старик рассказывает все. Когда он заканчивает, довольное жужжание крылышек становится громче.
– Ты вернешься туда и проследишь за моим трофеем, пока я не буду готова его забрать. Когда он окажется в моих руках, я буду считать твой долг оплаченным. Могу даже рассмотреть изменение твоего положения.
Он низко кланяется, преодолевая боль.
– Да, – продолжает она. – Полагаю, для тебя найдется место в услужении тем, кто мне так дорог.
Он благодарит ее и ухрамывает прочь.
Когда его запах развеивается, Надсмотрщица прокалывает один из своих человеческих пальцев об жесткий волос на ноге. Мухи приостанавливают пиршество, привлеченные знакомым ритуалом. Демоница шепчет послание в жидкий кристалл и ждет.
Для вызова служащих ей людей используются более мирские способы, а чтобы подтолкнуть работников к действию, хватит и обычных денег. Они привыкли нищенствовать, так что жалкие крохи, что она им предлагает, приводят к потрясающему результату. Они уходят все как один, объединенные голодом и предвкушением.
Как только все удаляются, муха садится ей на палец и начинает жадно пить, впитывая новости, что принесут Надсмотрщице состояние.
Она удобно усаживается, пока посланница мчится своей дорогой. Конечности, юбкой опоясывающие Надсмотрщицу, подрагивают в предвкушении – с благосклонностью Узурпатора приходит надежда обрести завершенность.
Она не слышит тихого шепота, доносящегося из-за дверей, и не видит, как располовиненная муха падает, оставляя послание растекаться кровавым пятном на полу.
Дверь неспешно распахивается, привлекая ее внимание.
Странник заходит, выставив вперед тихо гудящий меч.
Между ним и демоницей жужжат от мучений крылатые насекомые, они бьются о мебель и друг о друга, не в силах спастись от вибрирующей в них крови.
Звук нарастает, сотрясая череп Надсмотрщицы. Она вскакивает, вытягивая тело в полный рост, отбрасывая назад кошмарную тень.
В ответ Странник поднимает клинок. Оружие расправляет крылья у основания.
Глаз открывается.
Зарождаются два сердца звуковых штормов: шелест демонских крыльев и умирающих насекомых бьется с выкованной сталью песней.
Надсмотрщица оценивает противника, много раз отпечатавшегося в ее фасеточных глазах. Каждое изображение неподвижно выжидает. От исходящего от меча сияния она колеблется, оружие ненавидит Надсмотрщицу неведомым ей образом, разжигая в ней чувство страха, чувство стыда. Обычно она, не раздумывая, пришибла бы человека, но чутье подсказывает ей проявить осторожность.
Звук едва ощутимо изменяется.
Без единого предваряющего слова или жеста Надсмотрщица рвется к ящику.
За четыре шага Странник пересекает комнату, его клинок вытягивается к чудовищу через стол. В момент удара он открывает рот, к голосу меча, воспламеняющему воздух синими молниями, примешивается горестная нота.
Завизжав, полукровка отскакивает назад, уворачиваясь от гудящего металла, съеживаясь там, где пламя касается ее монструозного тела. В ее человеческой руке револьвер, уродливый, изношенный и готовый убивать.
Странник замирает. В тесной комнате мало мест для укрытия, а времени на размышления еще меньше. Он поворачивается налево, направив клинок вниз. Серебристые крылья достают до его лица, защищая от пуль.
Шесть раз револьвер гневно кричит, выплевывая обжигающую металлическую слизь. Четыре пули потрачены впустую, пятая отражена звенящим от ярости мечом, но шестая находит свою мишень, отбрасывая бродягу на сырую стену.
Револьвер суматошно щелкает, его голос тотчас умолкает. Надсмотрщица начинает перезаряжать оружие, много пуль в спешке рассыпаются на пол, катаясь среди мертвых мух.
К тому моменту, как она вновь поднимает дымящееся оружие, Странник успевает встать и глубоко вдохнуть. Он бросается вперед, она жмет на спусковой крючок. Ствол вспыхивает, но в этот раз не кричит, уступив песне Странника. Кисть Надсмотрщицы бьется об пол с влажным шлепком, оставляя безумно мечущуюся в воздухе розовую культю.
Боль пронизывает все мысли полукровки, и она всеми конечностями вцепляется в стол, его металлические ножки со скрипом отрываются от пола. Кряхтя, она швыряет стол во врага.
Отражая удар, он отвечает протяжным криком, его печальное звучание диссонирует с гневной вибрацией меча. Стол грохается об пол – обломок, другой, и ни один не задевает Странника.
В шквале движений сливаются руки и меч, человек и полукровка, звериные вопли и песнь острых лезвий. Когда все затихает, поверженная и лишенная конечностей Надсмотрщица остается лежать гротескной грушеподобной тушей.
Странник глубоко вонзает в нее меч. Синее пламя полыхает, жадно пожирая труп, пока не остаются лишь обугленные комки.
Глаз закрывается.
Странник спешит. Вокруг темно, и звезд нет. Люди слышат из своих укрытий, как он спотыкается. Они еще не понимают, что произошло, но чувствуют, что грядут изменения. И содрогаются.
В его поле зрения попадают, расплываясь, неоновые буквы. Дверной проем под ними озаряют более сильные огни, рассказывающие жестокую историю о происходящем внутри.
Снаружи слоняется человек, он выглядит неуверенным. Он поворачивается к бродяге, искоса смотря на него.
– Нежнакомец, это ты? Это я, Вентриш. Кажетшя, ты как раж вовремя. Только что целой толпой жаявилишь какие-то парни и вломилишь к Мелкой. Я шлышал вжрыв, одни шолнца жнают, что это было! Потом выштрелы, а шейчаш – ну, только редкие штоны. Ты бы шходил туда, пошмотрел, что шлучилошь, хотя лучше бы тебе шражу подготовитьшя к худшему.
– Лжец! – без слов поет меч, высвобождаясь из ножен, и рассекает старику нос и подбородок. Странник отворачивается, пока тело падает. Он трясет головой, спеша вперед.
Дверь валяется на полу, выбоина на ней напоминает карикатурную улыбку. На столах пляшут огоньки, порождая дым, и облака пыли наполняют воздух, укутывая тела мертвых и умирающих. Некоторые обожжены, другие застрелены. Странник проходит между ними, его безмолвный меч дарует милосердие страждущим.
Бродяга забирается в шатер, переступая очередной труп на входе.
Коза стоит позади в углу, тело Мелкой лежит сбоку от нее, ее пальцы чуть-чуть не дотягиваются до пистолета. Оружие больше не сияет, оно дымится от использования. Из-под ее руки яростно бьет детская ножка. Он переворачивает тело женщины и обнаруживает окровавленного малыша. Его глаза расширяются от тревоги.
Младенец улыбается.
На нем только следы крови Мелкой. Он не пострадал.
Странник покачивается, его лицо бледнеет. Ноги начинают дрожать.
Со стоном женщина сплевывает на пол чем-то густым:
– Где, черт побери, ты был, сукин ты сын? Я думала, ты нас бросил.
Странник трясет головой, без толку открывает рот.
– Слушай, – говорит она, надавливая рукой на расплывающееся красное пятно на боку. – Пока ты хоть что-нибудь связное выдавишь, я уже сдохнуть успею. Так что захлопни пасть и спасай меня. Все, что тебе нужно, здесь. Сперва найди мою коробку с хитростями. Она из металла, овальная, где-то тут, в шатре. Не ошибешься.
Но бродяга так и стоит с открытым ртом и не шелохнувшись.
ВОСЕМЬ ЛЕТ НАЗАД
Сокрушенная Гамма из Семерых лежит на краю Разлома. По ее растрескавшемуся прекрасному телу проплывает нечто, что станет Узурпатором, жадное до своего трофея. В небе дворец Гаммы кренится, будто пьяный, и всполохи пламени наперегонки рвутся к небу из прорех в стенах и башнях. Около поврежденной крепости проносятся очертания: роятся, пикируют, безжалостно кусают и рвут когтями, несут тысячи бесславных смертей.
Пока дворец начинает неспешно рушиться на землю, из Разлома восстают другие порождения, тоже бесформенные и безымянные, и все они желают заполучить останки Гаммы.
Инфернали сражаются за пределами восприятия смертных, порочные облака наваждений проносятся друг сквозь друга, смешиваются, развоплощают сородичей, тают сами.
Одна из сущностей отстраняется от битвы и нисходит на павших вдали от Разлома. Она тщательно отбирает тех, кто погиб от электрического удара или единственной раны, тех, чьи тела более-менее целы. В каждое подходящее тело нечто вселяет частичку себя, пряча от мира свою сокровенную суть внутри мертвых оболочек. Возвращая к жизни тех, кому в ней уже нет места, оно бросает решительный вызов реальности, в которой обнаружило себя. Расщепляя свою суть на части, оно жертвует силой, но обретает защищенность, становится меньше – и многочисленнее.
Каким-то невозможным образом один из людей поднимается, и так рождается Первый. Он быстро собирает своих братьев и сестер, и вскоре Первый исчезает с поля боя и отправляется исследовать новый мир, становясь ему неприятным дополнением.
Битва между оставшимися демонами продолжается, пока один из инферналей силой стихий не отбрасывает остальных, выигрывая сражение и утверждая свою неоспоримую власть. Над телом Гаммы побежденные претенденты расцепляются и дымящимся кольцом уносятся во все стороны, прочь от нового хозяина. Потусторонне шипя, они отступают в поисках тел, которые будет проще занять.
Для низших порождений это не составляет труда, земля усеяна трупами, но для высших демонов Гамма была единственной возможностью полноценно родиться. Лишенные изобретательности Первого и оторопевшие перед мощью Узурпатора, они впадают в смятение. Многие просачиваются в тела, которым их не удержать. Грудные клетки трескаются и разрываются, демоническая сущность расплескивается, стекаясь в кипящий от сожалений и ярости омут стихийной энергии, сырой и ненаправленной неестественной силы. Не имеющая собственной воли река скверны вспучивается и устремляется вперед, уносясь за большинством, слепо следуя за другими демонами.
Видя судьбу подобных себе, последняя из высших сущностей спешно движется над побоищем, мир уже впивается в ее оболочку. Неспособная найти подходящее вместилище, она сплетает вокруг себя накидку из мертвых тел. Черепа, ноги и ребра с трудом сливаются воедино. Внутри шара из омертвелой плоти рождается Нелюдь.
Появляются новые стремления, переполняющие разум Нелюди: желание видеть, ощущать и познавать, расти. Но сейчас они сдерживаются высшей силой, что порождает почти непереносимое чувство отчаяния. Несмотря на это, Нелюдь не оставляет мысль о независимости, отличности и чувствует, что важно сформировать самосознание прямо сейчас, чтобы было чего придерживаться, когда поступят приказы от новоявленного повелителя.
Источник вдохновения находится прямо под рукой. Каждое из тел, образующих личину Нелюди, содержало в себе уникальное существо, и демону не составляет труда почуять их тающую суть, чтобы набраться идей. Она осознает себя как женщину. Этого недостаточно, но все же это начальная точка, тайная победа, на которую можно будет опереться.
Она оборачивается, ожидая повелений нового хозяина.
Никем более не сдерживаемый, победитель нисходит на тело Гаммы. С воющим ветром демоническая сущность втягивается в некогда прекрасную оболочку. Она подергивается, оживает, и Аммаг, Зеленое Солнце, Узурпатор делает первые шаги во плоти. По сравнению с Первым он неотесан и груб, он едва стоит на ногах, пока тело Гаммы сгибается и искривляется, пытаясь приспособиться к новому владельцу. Но ничто в этом мире, даже ни один из Семерых, не способно полностью вместить Узурпатора. С раздражением он отделяет от себя часть сути и погружает ее в другое тело, временный дом. Зеленая субстанция легко просачивается внутрь через пустые глазницы. Это тело не оживает, оно слишком слабо и ни для чего, кроме как быть емкостью для хранения, не годится.
Узурпатор, стойко закрепившийся в новом мире, внимательно прислушивается к собственным ощущениям. Скрытая в самом сердце его естества рана гноится, живая, как и причинившее ее оружие. Узурпатор припадает к земле, выискивая меч Гаммы, чтобы расколоть – и тем покончить с мечтами оружия о его развоплощении.
Но клинок исчез.
Узурпатор ищет среди мертвецов, расшвыривает их – и не находит ничего. С нарастающим гневом он поднимает взор, выше резни, выше тел, что искажаются, пока их заселяют инфернальные хозяева, и наконец его внимание привлекает сверкающее пятнышко.
Вдалеке уносится на север металлическая змея, прочь от бойни, обернувшейся инфернальным пиром.
При виде воров Узурпатора накрывает волной гнева, но за ней таится страх. Слишком рано для нового противостояния. Одолеть Гамму и отбиться от всех претендентов на ее тело стоило ему многих сил.
Не желая сталкиваться с мечом снова, Узурпатор посылает за ним свою орду. Нелюдь откликается первой, под преданностью она прячет жажду ощутить вкус нового мира. За ней следуют другие – сквернавцы, Троица Ухореза, Заусенец, все привязаны к новому хозяину после поражения. Собрав вокруг себя низших демонов, орду уродливых тварей с перекошенными крыльями и непарными конечностями, они живым пламенем разносятся по земле.
