Питер Хизер
Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы
Воины, цари и экономика
Романтические концепции древнегерманского общества, появлявшиеся в XIX веке на пике популярности националистических идей, выдвигали понятие раннегерманской Freiheit (свобода) – идею о том, что Германия до рождения Христа была миром вольных и благородных дикарей, в котором не было знати, а правители напрямую отвечали за свои действия перед собранием свободных людей. Это было ошибкой. Даже во времена Тацита германцы держали рабов, хотя у тех и имелись собственные хозяйства и они всего лишь отдавали хозяину часть продукции, а не находились непосредственно в его распоряжении, исполняя роли беспрекословных слуг в чужих владениях. И хотя материальные остатки германского мира в последние несколько веков до н. э. не предоставили нам никаких явных сведений о социальной дифференциации, это еще не означает, что различий в статусе не было вовсе. Даже в материально простой культуре – а в III веке до н. э. самым заметным признаком неравенства среди германцев Северной и Центральной Европы были чуть более изысканные фибулы, которыми скреплялись одежды, – различия в социальном положении могли оказывать огромное влияние на качество жизни. Если более высокий статус означал, что человек получал больше еды, выполнял меньше тяжелой работы и обладал всеми возможностями для продолжения своего рода, эта разница уже была бы весьма весомой, несмотря на то что она не выражалась в обладании материальными ценностями. Более того, я всерьез сомневаюсь в том, что различия в социальном положении, описанные Тацитом, были новыми для германского мира I века н. э., даже если их следы нельзя обнаружить в археологических материалах, относящихся к предыдущим столетиям[61].
Таким образом, исторические свидетельства не противоречат тому, что зародившееся ранее социальное неравенство стало еще заметнее во времена Римской империи. Мы уже с этим сталкивались. Новые военные цари и их приближенные – по крайней мере, те, кто был достаточно богат и влиятелен, – являлись одними из тех, кто получал свою долю от новых богатств. Археологически их приход к власти проявляется в двух типах памятников – по практике захоронений и в остатках поселений. Между богатством загробных даров и прижизненным статусом покойного нет прямой связи. Самые богатые могилы (в германской традиции они называются Furstengraber, или княжеские захоронения) бывает не так легко датировать – скажем, одна группа могил конца I века может располагаться рядом с захоронениями конца III века, это так называемые типы «Любсов» и «Лёйна-Хасслебен» соответственно. Однако нельзя считать, будто элита существовала только в эти сравнительно небольшие периоды; а ведь озвучивались предположения о том, что появление подобных могил отмечает времена социальной нестабильности, когда выдвигались новые претензии на социальное господство – теми, кто руководил похоронами, разумеется, а не теми, кого закапывали в землю. Тем не менее в перспективе изменения в ритуале захоронения, вне всякого сомнения, говорят о возросшей роли обретенного этими людьми богатства. Вплоть до последних нескольких веков до н. э. германские похоронные обычаи выглядят практически идентичными, общими для всех: немного глиняной посуды ручной работы и немногочисленные личные вещи покойного – вот все, что в тот период отправлялось на погребальный огонь вместе с телом. Однако во времена Римской империи не только появляются скопления богатых княжеских захоронений, но и в отдельных, более скромных могилах встречаются ценные загробные дары, которые нередко включают в себя оружие для мужчин и драгоценности для женщин. Установление могильных камней – еще один способ заявить о высоком статусе усопшего в некоторых регионах германской Европы, в особенности в Польше, где группы захоронений отмечались грудами камней, образовавшими курганы, а отдельные могилы – возведением вертикальных камней – стел. Кладбище Вельбарк близ Одри, к примеру, состоит из пятисот индивидуальных захоронений и двадцати девяти курганов[62].
Найденные археологами поселения тоже в целом отражают происходившие в обществе германцев перемены. Самая верхушка общества – цари и царевичи алеманнов – получали лучшие жилища, которые подверглись тщательному исследованию. Одно из самых известных таких поселений – Рундер-Берг в Урахе, на территории, некогда принадлежавшей алеманнам. Здесь в конце III века или начале IV на возвышенности прочным деревянным частоколом была обнесена территория 70 х 50 метров. Внутри располагались деревянные же строения, включая и помещение, подозрительно напоминающее большой зал, где устраивались пиры для воинов, слуг или других царей. На склонах холма располагались другие здания, включая мастерские ремесленников и, возможно, дома для других слуг. Здесь обнаружилось куда больше римской посуды и прочих дорогих и качественных предметов, нежели при раскопках древних ферм. Таких крупных жилых комплексов на территории Древней Германии в доримский период не существовало вовсе, однако в первые века н. э. они стали встречаться довольно часто. Разумеется, не все поместья были такими роскошными, однако даже в фермерских поселениях, в том же Феддерсен-Вирде, во II веке имелся дом, выделявшийся на фоне других. Он превосходил их размером и был обнесен деревянным частоколом. Археологи сделали вывод, что в нем жил глава поселения. Похожие крупные постройки были обнаружены и в некоторых других местах, например в Хальдерне (неподалеку от Везеля) и Каблове (в 30 километрах к юго-востоку от Берлина), и все они датируются римским периодом. Лучше всего изучены поселения на территориях алеманнов, и в них были обнаружены шестьдесят две элитные постройки того или иного плана, датируемые IV и V веками. В десяти из них проводились раскопки. Схожие постройки встречаются на всей территории германской Европы, в том числе и в восточных ее регионах, вплоть до владений готов к северу от Черного моря, хотя большинство этих поселений изучено куда хуже[63].
Таким образом, общая картина вполне ясна. Поселения и извлеченные из могил предметы демонстрируют очевидное, нарастающее социальное неравенство, и не нужно долго думать, чтобы понять, что возможность распоряжаться собственным войском позволила царям и их слугам получить доступ к большей части новых источников обогащения. В результате к IV веку н. э. мы получаем мир древних германцев, для которого характерна более развитая социальная стратификация по сравнению с таковой в I веке; к тому же, по крайней мере в отдельных регионах, отмечается более структурированная и стабильная политическая организация общества. На самом деле вполне естественно, что эти два феномена появляются одновременно. Уже давно, когда закономерности развития организации человеческого общества стали изучаться в компаративном ключе, было установлено, что разделение общества на классы и появление государственности всегда идут рука об руку. Однако как далеко зашло это неравенство к IV веку и как следует оценивать новые политические образования, преобладающие в этом регионе? Были ли они «государствами» в полном смысле этого слова?
У изучения и категоризации человеческих обществ и их политических систем давняя история, которая уходит корнями еще во времена Аристотеля. В современную эпоху это направление получило новый импульс к развитию благодаря значимости, которую Маркс и Энгельс приписывали государству и его эволюции. В классической марксистской теории государство, с одной стороны, является совокупностью социальных, политических и законодательных структур, с другой – выступает в роли их «защитника». Оно предоставляет доминирующему классу контроль над основными способами обогащения в ту или иную эпоху, и не важно, говорим ли мы о земле в Древнем мире, о тяжелой промышленности в недавнем прошлом или компьютерных разработках в современности. Эта суровая реальность всегда скрывается под тем или иным идеологическим занавесом, ведь элита, разумеется, утверждает, будто государство несет благо всем без исключения. Однако, если присмотреться к его деятельности, по теории марксистов станет ясно, что оно неизменно поддерживает статус и положение привилегированного меньшинства. Последние работы в этой области наконец вышли за рамки упрощенных марксистских построений; они опираются на более комплексные исследования, посвященные анализу ранних форм государственности с точки зрения размера и сложности встречающихся в нем структур, которые обозначаются такими понятиями, как «племя», «простое вождество» и «раннее государство». Однако мы не станем пытаться здесь как можно точнее определить положение алеманнов и готских союзов IV века на этой шкале. Будет лучше, заимствовав из этих трудов общую концепцию, обозначить четыре ключевых параметра, призванные охарактеризовать работу любой политической системы[64].
Первым параметром, разумеется, является масштаб. Какова численность населения, объединившегося в пределах рассматриваемой политической системы? Во-вторых, какого рода правительственные структуры в ней функционируют? Есть ли бюрократы или государственные чиновники и какого рода властью они наделены, какие технологии используют? Третий параметр – уровень экономического развития и соответствующая ему социальная стратификация. Принимаете вы марксистские объяснения тех или иных положений или нет, в любом случае определенные типы политических систем ассоциируются с определенными типами экономической организации. Крупные, централизованные государственные системы не могут существовать при экономике, не производящей избытков продукции, которые могли бы пойти на оплату деятельности чиновников, не принимающих непосредственного участия в сельскохозяйственном производстве[65]. И наконец, в-четвертых, необходимо внимательно изучить политические отношения в обществе. Каким образом избираются правители и легитимируется их власть? С помощью каких механизмов они создают и поддерживают свой авторитет? Прежде всего нас интересует соотношение между силой и согласием, до какой степени правители обязаны своим подданным, что именно они должны дать им в обмен на экономическую и иную поддержку, которую сами получают от народа[66].
Изучать Древнюю Германию IV–V веков в соответствии с этими критериями отнюдь не просто, учитывая природу имеющихся у нас свидетельств. Как правило, их немного, да и те относятся преимущественно к обществам алеманнов и готовтервингов, тем самым еще больше усложняя исследовательские процедуры – не вполне ясно, до какой степени эти данные применимы к другим случаям. Однако по крайней мере эти политические образования предоставляют нам точные пределы возможного развития германских обществ IV века, и между ними имеется известное сходство, поэтому (с учетом имеющихся обрывочных сведений о других группах) будет вполне разумно строить более общие заключения, основываясь на их достижениях и способах функционирования.
Власть и царь
Сведения о масштабе новых образований оставляют желать лучшего. Однако и алеманны, и готы обладали военным потенциалом – количество молодых людей, способных сражаться, превышало 10 тысяч человек. Аммиан пишет, что перед битвой при Страсбурге Хнодомар собрал армию из 35 тысяч человек. Не все из них были алеманнами, к тому же к сообщениям римлян о численности варварских войск следует относиться с осторожностью, даже если они, как в данном случае, не кажутся преувеличением. Но римское войско насчитывало 12 тысяч человек, и эта цифра, вызывающая меньше сомнений, подтверждает, что армия Хнодомара превосходила вражескую больше чем на 10 тысяч воинов. Римляне в IV веке по-прежнему превосходили германцев в тактике, не в последнюю очередь потому, что, как мы видели, лишь очень немногие варвары носили броню, так что Хнодомар вряд ли бы принял бой, не имея перевеса хотя бы в численности. Данные о численности готов более туманны, однако по крайней мере в трех случаях союз племен направлял отряды из 3 тысяч человек для участия в войне Рима с Персией, и, скорее всего, это количество не составляло даже трети от общего числа их воинов. Военная мощь тервингов была столь велика, что они три года уклонялись от агрессивных притязаний императора Валента, с 367 по 369 год, и я склонен считать, что Аммиан полагает, что даже после раскола союза большая его часть по-прежнему могла выставить по меньшей мере 10 тысяч воинов на поле боя. Все это заставляет нас предположить, что как алеманны, так и тервинги могли с легкостью собрать свыше 10 тысяч воинов или, что также вполне вероятно, даже больше, вплоть до 20. Оценки общей численности этих союзов зависят, разумеется, от того, сколько процентов входящих в них людей могли бы носить оружие. Минимальное соотношение, которое обычно применяется при подсчетах, – примерно четыре или пять к одному, и тогда общее число представителей каждого из данных народов составляет от 50 до 100 тысяч человек. Однако я считаю, что такой метод подсчета существенно занижает реальную численность групп, входивших в эти племенные союзы[67].
К тому же авторы дошедших до нас римских источников не потрудились составить описание государственных структур, благодаря которым функционировали варварские союзы. Поэтому в данном исследовании нам приходится судить о правоспособности правительства древних германцев преимущественно по административным актам, появлявшимся в рамках соответствующей политической системы. В отдельных сферах цари алеманнов и тервингов демонстрируют удивительную правоспособность. Нам точно известно, что, по крайней мере, перед столкновением с военной мощью Рима и те и другие обладали понятием «своей земли». Когда появлялась возможность избежать интервенции римлян на свои территории, цари алеманнов и тервингов встречались с императорами на судах в середине Рейна и Дуная соответственно; это говорит о том, что реки были вполне четкой границей между ними и империей. Имелись ли столь же ясные границы между ними и другими германскими племенами – как в их собственном восприятии, так и на деле, – доподлинно неизвестно, однако вполне вероятно. К примеру, река Днестр, похоже, служила границей между тервингами и соседним племенем готов, грейтунгами, а между алеманнами и их соседями, бургундами, царила вражда, поэтому разумно будет предположить, что обе стороны (об этом же пишет и Аммиан) установили четкую границу между своей землей и чужой. По его словам, они использовали весьма удобные римские межевые знаки, установленные ранее, чтобы определять пределы собственных территорий[68].
В этих пределах – по крайней мере, в ответ на давление со стороны Рима – германские предводители иногда действовали весьма смело и предприимчиво, вплоть до попыток установить культурное единообразие на своей территории, тем самым объединив население. Культурная гегемония Рима на Дунае в IV веке, к примеру, постепенно приняла новую форму, выражавшуюся в распространении христианства на соседние земли. Известны по меньшей мере два случая, когда правители тервингов, имея возможность противодействовать новой вере, с решимостью брались за дело. В 348 году римские миссионеры были изгнаны с их земель, а во второй раз, уже после 369 года, христиане из числа самих готов подвергались гонениям и преследованиям, вплоть до казни, в результате чего появилось немало мучеников. Из этого следует вывод, что по крайней мере у готских тервингов понятие собственных земель имело и культурный контекст, а не только экономический и военный[69].
Более того, действия различных царей и вождей показывают, что у германцев имелись и отдельные институты власти. На мой взгляд, особенно впечатляют доказательства введения понятия воинской повинности у тервингов. Как мы видели, трижды союз посылал военные отряды на войну Персии с Римом. Составлявшие их мужчины получали определенную компенсацию со стороны Римской империи, однако в общем и целом получается, что подобного рода служба – на чужой границе в полутора тысячах километров от родины, стоит отметить, – была навязана Римом и вызывала всеобщее недовольство. Оказание военной помощи, несомненно, было одним из условий статуса клиента (то есть свободного государства, находящегося под покровительством Римской империи), которым предводители готов тяготились и от которого стремились избавиться при первой же возможности. Алеманны также время от времени присылали людей на военную службу в Римской империи, однако об этом нам мало что известно, к тому же им не приходилось передвигаться на такие огромные расстояния. Что интересно, слово, употребляющееся в германских языках в значении «нести военную службу», было заимствовано из латинского языка, что, возможно, означает, что выдвинутое империей требование по необходимости предоставлять боеспособные отряды в итоге способствовало появлению понятия обязательной воинской службы в тех германских племенах, которые отправляли солдат в Рим[70].
Помимо этого, предводители алеманнов и тервингов также обладали определенными правами на экономическую поддержку – предположительно, в форме налогообложения сельскохозяйственного производства. Это было необходимо для содержания военных отрядов. К IV веку ни один царь с постоянным войском, состоявшим из профессиональных солдат, не мог позволить себе полагаться на добровольные пожертвования запасов продовольствия на их содержание, как, по всей видимости, было в I веке. Количество импортируемых из Римской империи товаров, и в первую очередь амфоры с вином, обнаруженные при раскопках элитных поместий IV века, также говорит о том, что цари удерживали часть продукции для того, чтобы обменять ее на римскую для собственного потребления. Однако вполне вероятно, что у германских предводителей был как минимум еще один способ обогащения. Как мы видели, торговля с Римской империей стала более оживленной в IV веке и превратилась в важную часть германской экономики. Властители Римской империи устанавливали таможенные взносы на ввозимые товары, и вполне вероятно, что схожим образом поступали и предводители германцев. У нас нет прямых доказательств того, что такие обычаи имелись у алеманнов и тервингов; однако прочие германские цари, чьи земли располагались близ римских границ, ввели пошлины уже в I веке, и богатство царя маркоманов Ванния напрямую связывали с присутствием при его дворе римских купцов, поэтому вряд ли правители IV века упустили бы такую возможность. В противном случае было бы сложно объяснить, почему торговля и ее регулирование заняли столь важное место в числе обсуждаемых вопросов на дипломатических переговорах вождей тервингов и представителей Восточной Римской империи. К тому же уже упоминавшийся Хнодомар откуда-то взял средства на то, чтобы помимо своих войск, собранных близ Страсбурга, оплатить еще и услуги наемников[71].
В обоих этих союзах также правитель обладал правом обязать хотя бы часть населения трудиться. Цари алеманнов могли силой собрать рабочих для строительства укрепленных поместий вроде Рундер-Берг, и иногда были вынуждены поставлять их римлянам в соответствии с заключенными соглашениями, как, например, в мирном договоре, навязанном им императором Юлианом после битвы при Страсбурге. Те же обычаи были в ходу у тервингов – тогдашний правитель попытался остановить нападение гуннов, возведя ряд укреплений (которые Аммиан называет «стеной» Атанариха). Скорее всего, это была попытка обновить старые римские укрепления вдоль реки Олт, которая закончилась ничем. Однако сам факт, что такой проект имел шансы воплотиться в жизнь, показывает, что царь имел право собрать рабочих для строительства, и о том же свидетельствуют результаты раскопок в домах знати, похожих на Рундер-Берг, в различных готских царствах[72]. На территории Рима (и позже в западных землях бывшей империи, оказавшихся под властью германцев) трудовой повинностью, как правило, облагались только низшие слои населения – то есть те, кто не был занят на военной службе. У нас нет сведений о том, что таким же был обычай и среди алеманнов и вестготов, однако это более чем вероятно.
Получается, что в отдельных сферах предводители германцев обладали хорошо развитой системой прав. Они могли обязать – возможно, определенные категории жителей своих земель – нести военную службу, выполнять различные работы и отдавать часть сельскохозяйственной продукции. Не приходится сомневаться (хоть ни один из источников не сообщает об этом напрямую, поскольку их авторы не уделяли внимания данному вопросу) также и в том, что они обладали правом улаживать споры юридического характера – по крайней мере, если таковые случались между более-менее влиятельными их подданными. Все вожди в различных исторических контекстах наделялись такой властью, поэтому смело можно предположить, что предводители тервингов и алеманнов также ею пользовались[73]. Что же до того, как именно эти права осуществлялись… Следует сказать, что ни у одного из союзов – по крайней мере, насколько нам известно – не было развитой бюрократии. Источники не упоминают о бюрократах в германском мире IV века, хотя у царей, несомненно, были чиновники, и права, вероятно, осуществлялись практически без посредничества грамотных людей. Средневековым германцам были знакомы различные виды письменности. Употреблялись руны, отдельные представители племен могли объясниться на латыни; к тому же в середине IV века активно развивалась письменная разновидность готского языка (первая из всех германских) – для нужд христианских проповедников. Однако нет свидетельств тому, что хотя бы один из этих алфавитов использовался для учета доходов, получаемых путем сельскохозяйственного производства.
Необходимо подчеркнуть: далеко не обязательно это все означает, что подсчеты велись от случая к случаю и не слишком тщательно. О том, что они вполне могли осуществляться регулярно, но бесписьменно, свидетельствуют ранние источники из англосаксонской Англии. Здесь в VII веке сельскохозяйственная экономика управлялась с помощью разделения того или иного района на два крупных преуспевающих региона, каждый из которых должен был ежегодно отдавать определенную часть своей продукции в виде излишков продовольствия. Такая система требовала немалых усилий в первой стадии, при разделе земли; нужно было выбрать места для хранения товаров и ввести систему учета поставок, однако она не требовала постоянного присутствия многочисленных чиновников – как и письменных форм регистрации поступлений. Это прямой способ сбора налогов, используемый при сельскохозяйственной экономике, который встречается в самых разных исторических контекстах, и нет никаких причин полагать, что он был недоступен вестготам и алеманнам[74]. Земли алеманнов, как мы уже видели, были разделены на округа (нем. Gaue), которые могли выполнять в том числе фискальные функции. В случае с алеманнами, разумеется, мы имеем дело не с одним царем, а с несколькими, многие из которых управляли собственными кантонами. Система сбора налогов в таких условиях, вероятно, устанавливалась в первую очередь менее влиятельными правителями, поскольку они, скорее всего, часть доходов должны были отдавать верховному правителю.
В период раннего Средневековья в англосаксонской Англии и многих других регионах система налогообложения была нацелена прежде всего на получение продуктов питания, а не иных объектов товарооборота, и явление, получившее название «объезд королевских территорий», стало в те времена ключевым условием ее работы. Это означало, что, вместо того чтобы управлять двором, состоявшим из круга приближенных, царь, его советники и войско почти постоянно путешествовали по стране, останавливаясь в тех или иных резиденциях. Эти же поместья были центрами сбора налогов, и таким образом решались самые серьезные проблемы, связанные с логистикой, ведь еду и зерно перевозить куда сложнее, чем, скажем, легкие и занимающие мало места монеты. Не горы продуктов ехали к царю – царь ехал к ним сам. У нас нет доказательств того, что подобные объезды были в ходу в германском обществе IV века, однако, поскольку сбор налогов в виде продуктов питания куда легче осуществлять именно таким образом, подобная вероятность существует априори. Вероятно, в результате «кочевого» образа жизни варварских правителей римляне просто не могли знать заранее, в каком месте и в какое время будет находиться нужный им алеманнский царь. К тому же при такой системе, несомненно, по всему региону должны были появиться многочисленные царские резиденции, и это, в свою очередь, объясняет, почему в землях алеманнов найдено так много элитных построек. Их территории делились на двадцать пять кантонов, что подразумевает наличие двадцати пяти царей, однако археологи уже обнаружили шестьдесят два элитных поместья, и все они построены на холмах и снабжены необходимыми укреплениями, а в письменных источниках упоминаются и другие (пока не найденные), в низинах[75].
