Петр Золто
И явился зверь…
Дернул изо всех сил ногой. Разогревшаяся порода чуть поддалась, но не выпустила. Он дернул еще раз, и нога с треском выбралась из ловушки. Быстро отпрыгнув в сторону на более темный, чем остальные, твердый и плоский камень, человек остановился и принялся стучать ботинком. В стороны полетели маленькие шарики прилипшего к нему вещества. Они маленькими блестящими комочками черного стекла ударялись о лежащие по близости валуны и разлетались маленькими брызгами.
В памяти всплыло, как когда-то, десять лет назад, они с женой и сыном выходили из магазина. Тогда был обычный день. Ничего не предвещало беды. Лишь гораздо позже, уже в корабле, увозящем его на эту сумеречную планету, он узнал, что всех, кто так или иначе был связан с той странной штукой, схватили гвардейцы. Ему еще повезло. Так как человек в скафандре был не самым лучшим сотрудником института и знал не очень много, то получил каторгу. Большинство ученых, работавших над той венерианской находкой, расстреляли. Даже академик, светило академии наук и начальник над всеми ими, говорят, повесился в камере еще до суда. По официальной версии – не выдержал угрызений совести.
Тогда шел крупный редкий дождь. Большие капли падали сверху и разбивались мелкими брызгами об асфальт. А серое небо с едва пробивавшимся сквозь темные облака солнцем, казалось, вот-вот разразится градом. Мимо пробегали прохожие, спеша спрятаться в автомобилях и, минуя пробки, оказаться в своих теплых уютных квартирах, в мягких постелях около большого телевизора, где показывали прекрасную жизнь. Светлую и веселую. Полную приключений и совершенно не похожую на серую неприглядную реальность.
Удивленные глаза жены навечно врезались в память. Тогда на крыльце большого и красивого супермаркета к ним подбежало с десяток человек в масках. Он даже не понял, как это произошло. В мгновение оказался лежащим в грязной луже, и рядом с его лицом упал пакет с только что купленными продуктами. Кто-то больно пнул его по печени, потом в живот, по спине. От боли он согнулся. И взгляд упал на сына. В его глазах читался страх. Яркие голубые глаза. Большие, как у матери. Непонимающие и испуганные.
Откуда-то, словно издалека, до него донесся крик жены. Ее не было видно. Она находилась вне поля зрения. Он попытался вырваться. Изо всех сил, превозмогая боль, дернулся, вырывая завернутые за спину руки. И тут же на него обрушился град ударов. Гвардейцы били со всей силы, не заботясь о том, что могут забить до смерти. Били, ломая ребра, руки. Им было плевать. Виноват, не виноват. Им дела не было. Лужи вокруг окрасились красным. Он тогда не сразу понял. Лишь смутно до его сознания дошло, что это была кровь. Он не знал откуда. Не знал, что сломано. Не знал, выживет или нет. Тяжелые ботинки со стальными носами со всей силы били беззащитного человека. И сквозь пелену, накрывавшую сознание, доносился истошный крик жены.
Лишь на одно мгновение человек увидел лежащее на земле тело. Окровавленная футболка в зеленую и синюю полоску. Белые в брызгах грязи штаны. И безжизненный взгляд детских глаз. Сознание отказывалось верить, цепляясь за воспоминания. Может, показалось? Может, просто упал и сейчас встанет, как уже бывало? Ведь дети не могут умирать. Но понимание, что произошло непоправимое, когтями впивалось в мозг. И медленно скребло по телу, разрывая плоть. Наверное, он тогда кричал. Человек этого не помнил. Все, что осталось в памяти, – это голубые удивленные глаза. Тонкая красная струйка, сочившаяся из головы сына. И лужа крови, в которой лежал он. Истошный крик жены доносился до него словно из могилы.
Позже, уже в тюрьме, он много раз вспоминал этот крик. Они с сыном так и остались в памяти растворившимися в черном грязном дожде. В тех больших каплях воды, падавших с неба и разбивавшихся вдребезги о грязный черный асфальт. Мир остановился. Время встало.
Суд был заочным. Ни присяжных, ни заседателей. Лишь клетка. Ботинок, зашнурованный по гвардейскому образцу, мелькнул перед глазами. Его голову пинали словно футбольный мяч. Свет погас. Не было ни искр, ни тоннеля. Лишь черная бездна, в которую тогда провалился человек, ощущая дикую боль по всему телу. В тот день, когда он умер, осталась только боль.
Человек в черном скафандре глубоко вздохнул, отбрасывая призраков прошлого. Той жизни больше нет. Теперь есть лишь коричневое небо над головой да вечные окрики охранников. Странная жизнь, больше походившая на чистилище. Наверное, только таким термином и можно было назвать царившие в Главном Управлении Наказаний порядки. Но это уже неважно. Уже все неважно. А важно лишь то, что лежит в кармане скафандра. Он огляделся и быстрым шагом пошел дальше. Надо было нагнать упущенное время. Поэтому человек спешил. Из огромного карьера по левую руку доносились громкие звуки загружаемой в большой грузовик породы. Этот состав из больших кузовов пропустить было нельзя.
Человек в скафандре отбрасывал мысли, пытаясь сконцентрироваться на деле. Это было необходимо. Рассекая плотную атмосферу, словно идя против течения, он уверенно шагал вперед. Не обращая внимания на усталость. Но мысль брала свое. Человек разумный не может не мыслить. И незаметно для себя он снова погрузился в размышления.
После изобретения коммерческой космонавтики полеты в космос стали обыденным явлением. Сначала появился космический туризм. А когда в карманы сильных мира сего потекли триллионы, началась добыча полезных ископаемых на других планетах. Отдельные голоса ученых, кричавших о недопустимости такого вмешательства в неземную среду, остались никем не замеченными. Он помнил с детства документальные фильмы, в которых показывали каких-то животных, обнаруженных на Марсе, Венере, Европе и многих других планетах. Но вскоре они исчезли. И теперь остались в памяти лишь в виде смутных образов, искаженных вымыслом. Вышло огромное количество разгромных статей, написанных великими мыслителями. И позже, уже учась в институте, человек сам громко смеялся над подобными идеями. Впрочем, это было тогда. Теперь он так уже не смеялся.
Они часто находили здесь останки странных существ. Когда-то на Венере была жизнь. Возможно, очень давно, а возможно, нет. Разговаривать на эту тему было запрещено под страхом смерти. И никто не знал доподлинно о происхождении останков, их возрасте и тем более о существах, которым они принадлежали. Официальная версия, известная всем, говорила, что жизни в космосе нет. И единственная обитаемая планета – это Земля. Наверное, человек в черном скафандре и сам бы верил в это, если бы не знал альтернативную версию. Ведь та штука, из-за которой он здесь, была реальна. Он сам держал ее в руках. Молчал. Никому никогда не говорил. Но помнил. Помнил все.
Разработка месторождений на других планетах была делом затратным. И, стремясь увеличить выгоду, сильные мира сего решили использовать заключенных. Перевезти тысячу человек не составляло труда. Современные двигатели были куда более экономичными, нежели в прошлом, на заре освоения космоса. И тысяча зэков – это всего лишь один корабль, груженый рудой. А такие корабли летали сотнями каждый день. Они перевозили полезные ископаемые на одну из специальных баз, находящихся на орбите между Землей и Венерой. Где и происходила сортировка материалов.
Пустой породы не было. Все шло в дело. Что-то выплавляли, что-то вытягивали и отправляли на Землю. А шлам пускали на строительство новых отсеков космической базы. Таких баз было несколько на разных орбитах: примерно с десяток вблизи Венеры, еще столько же около Марса и несколько штук за Юпитером. На таких базах работали наемные законопослушные инженеры и рабочие. А их, заключенных, отправляли на добычу. Самых опасных, таких как он, гнали на Венеру. Это был билет в одну сторону. Даже трупы умерших никогда не покидали Утреннюю звезду.
Человек в скафандре пробираясь через раскаленную докрасна венерианскую землю, вспоминал, как когда-то прибыл сюда. Как их пинками выгоняли из корабля, где они почти полгода провели в темной жестяной банке. Где даже дышать было тяжело. Почти тысяча человек была заперта в практически неосвещаемом пространстве. Тут не было шконок, не было столовых. Спали просто паря в невесомости. И когда человек просыпался, то видел перед собой чью-то спину. А за ней еще и еще. Контейнер для перевозки заключенных был забит человеческими телами. Невозможно было махнуть рукой, не задев при этом кого-то из соседей. Очень часто ладонь махнувшего наталкивалась на что-то холодное. Первое время человек в скафандре пугался, ощутив ладонью мокрый холод трупа. Потом привык. В воздухе стоял невыносимый смрад, исходящий от туалета и человеческих тел. Многие заболевали. И большинство из заболевших погибало еще до прибытия на Венеру. Наверное, они были счастливчиками.
В воздухе постоянно плавали шарики чьих-то плевков, вылетавших при кашле, который не смолкал. И когда к ним, как к животным в клетку, закидывали питательную пасту. То есть ее приходилось вместе с чьими-то слюнями и соплями. То время он вспоминал как ад. До пункта назначения добрались далеко не все. Согласно официальной статистике, о которой он узнал как-то раз, подслушав разговор двух охранников, при транспортировке погибало около тридцати процентов зеков. Он помнил, как эти двое тогда смеялись, сидя в комнате и попивая чай. Дескать, кто не дожил – тот и здесь недолго проживет. Выживает сильнейший.
О-о-о, каким раем ему показалась Венера после тесного корабля. Человек в скафандре даже сейчас, после стольких лет, не смог удержать улыбку, скользнувшую по изрезанному морщинами лицу. Он помнил, как открылась герметичная дверь и внутрь консервной банки пролился такой яркий свет, что ослепил глаза выжившим после перелета. Большой телескопический трап, плотно прижавшийся к борту, словно присоска огромной пиявки, стал для них знамением жизни. Лишь тогда человек понял, насколько сильно хочет жить.
А все эти охранники, что лупили их изо всех сил, гоня по светящемуся тоннелю, были всего лишь мелкой неприятностью, на которую не стоило обращать внимания. И оказавшись в большом помещении вестибюля космопорта, разглядывая сквозь большое жаростойкое стекло огромную ракету, на которой они прилетели, он вдруг вспомнил библию. Не ту, которую вбивали в головы землянам с самого детства, а запрещенную. Книгу предков. Когда-то в детстве его отец читал ее детям, пряча под матрас, едва заслышав подозрительный шорох где-то за дверью. Теперь он не знал, что с этой книгой. Она пропала, как только отец умер. Но, наверное, отдал бы все на свете, лишь бы прочитать ее снова.
Да и отца уже нет. И матери. И того мира, который был тогда. А здесь была маленькая коробка, соединенная в целый состав таких же, на которых их перевезли в саркофаг – в большое полусферическое строение рядом с карьером. Там было тесное помещение, в котором жили заключенные. Длинные ряды шконок в три этажа. Большой туалет. Комната хранения вещей. И столовая. Сразу по прибытии их разделили по отрядам. Каждый отряд жил на своем этаже. Ему, по счастью, достался первый. Около самой поверхности. Около тайного лаза, устроенного в одном из цехов столовой. Этот лаз существовал задолго до него. И человек в скафандре не знал тех людей, которые соорудили это. Скорее всего, их уже не было в живых. На Венере долго не живут, и таких старожилов, как он сам, было по пальцам пересчитать. Среди заключённых мало кто знал о существовании этого хода. Но, к счастью, и охранники были абсолютно уверены, что выбраться из саркофага невозможно. А поэтому никогда даже не задумывались о вероятности побега. Наверняка они и не предполагали, что зэки сумеют прокопать узкий проход наружу и догадаются оснастить его наглухо закрывающимися переборками, соорудив отсек для выравнивания давления. Смогут раздобыть и спрятать не учтенный скафандр. И придумают, как подменять специальные радиомаяки, служащие для опознания личности. Для них они были чем-то вроде скота. Тупого и безмозглого. Несмотря на то, что среди заключенных многие имели научные степени в самых разных областях знания.
«Человек, достоин ли ты жить?» Этот вопрос очень любил задавать один из охранников. Самый здоровый. Тот, который каждый день выстраивал весь отряд в проходе между шконок, и, медленно шагая вдоль строя изможденных людей, задавал один и тот же вопрос: «Человек, достоин ли ты жизни?» Люди отвечали разное. Кто-то ломался и пытался угадать правильный ответ. Кто-то оставался верен себе. А другие просто молчали, понимая, что правильного ответа нет. И он бил. Бил людей, словно перед ним было не живое существо, а нечто мертвое. Словно боксерская груша. И ему было безразлично, кто перед ним стоит, и почему этот кто-то здесь, а не в теплом уютном гнездышке где-нибудь в большой красивой многоэтажке со всеми удобствами.
Человек в скафандре помнил, как однажды тот охранник подошел к нему. Как ткнул тяжелой дубинкой в грудь и, пристально смотря в глаза, задал свой извечный вопрос. А у него тогда вырвалось:
– А разве жизни надо быть достойным?
Здоровенный охранник вдруг заулыбался и оскалил зубы.
– Жизнь тебе дана великими мира сего. Ты должен быть благодарен им за то, что еще не сдох.
Он помнил, как плюнул тогда этому охраннику в рожу. И громко выкрикнул:
– А достойны ли эти великие жизни? – Губы вытянулись в насмешку. – Что смотришь?! – крикнул он. – Да, да! Сами великие! Достойны ли они того, чтобы жить? Ведь в конечном счете это они, сидя в теплых залах дворцов, уничтожают жизнь повсюду, докуда могут дотянуться. Это они когда-то создали Освенцим. Устраивают геноцид над неугодными народами. Это они взрывают бомбы над головами мирно спящих людей. Это они превратили homo sapiens, человека разумного, человека свободного, в то, чем мы являемся теперь. Тебе никогда не приходило это в голову?
Ответа он не получил. Громила в форме размахнулся и со всей силы ударил его. Он упал. Потом его долго били. Били ногами, руками, резиновыми дубинками. Когда он терял сознание, обливали водой и снова били. Перед строем молчавших зэков, боявшихся пошевелиться и оказаться рядом с ним. А охранники, чувствуя свою безнаказанность, входили в раж. И сыпали на него удары все сильнее и чаще, радуясь каждому сиплому вздоху, который вырывался из его легких. Наверное, только одно не дало ему тогда умереть. Он видел перед собой улыбающееся лицо сына. Его смешливые глаза небесного цвета, которые вдруг становились удивленными и безжизненными, словно отстранившимися и ушедшими навсегда.
А потом случилось невероятное. С того дня прошло, наверное, лет пять или шесть. Человек в скафандре уже давно сбился со счета. Да и подсчитывать время, проведенное в аду, не имело смысла. Как-то раз, когда их по обыкновению выгнали на работы и заставили засыпать вручную огромную яму, образовавшуюся на дороге, он нашел маленький прямоугольный предмет, такой же как тот. Обычно заключенные работали в цеху на погрузке, разгружая грузовики, привозившие породу из карьера, а потом загружая ее в специальные контейнеры, предназначенные для транспортировки на корабле. Там работа была легче. Но его после того плевка перевели на второстепенные работы. Туда отправляли обычно за нарушения правил внутреннего распорядка. В самый ад.
