Петр Вяземский
Письмо к князю Д.А.Оболенскому
Эти слова врезались в память мою, хотя в то время не вполне понимал я их значение. После истечения полустолетия и более они еще и ныне звучат в ушах моих. Для меня они прекрасно и убедительно характеризуют одну из сторон Нелединсвого, на которую я указал. Отец мой был не фразёр: он говорил то, что думал и чувствовал. Светлый ум его, житейская опытность и тесная дружба с Нелединским, придают словам его неоспоримый авторитет.
С одной стороны перейдем на другую, на солнечную! Императрица Мария Феодоровна пишет: «Gare à vous, mon pauvre Nélédinsky; rappelez vous les beaux préceptes, que votre sagesse de tuteur vous fait débiter à nos demoiselles (воспитанницам институтов) profitez en vous même et fuyez le danger en revenant chez nous, si non je vous crois perdu».
Эти строки относятся, как сказано в примечании под этим письмом, к Елисавете Семеновне Обресковой, в которую Нелединский казался влюблен. Нет не казался, a был влюблен и влюблен страстно. Ему было тогда 56 лет, но впечатлительность его, но сердце сохранили всю первобытную мягкость, всю воспламеняемость молодости. Он любил Обрескову, как во время оно любил Темиру, с тою же нежностью, утонченностью чувств, с тою же благоговейною покорностью. Может быть, еще и с усилием этих чувств против прежнего. Прежде молодость могла брать свое, и, вероятно, брала; но на закате жизни чувства, помышления все сосредоточились в одном чувстве страсти преобладательной. Вся эта платоническая драма разыгрывалась преимущественно в доме нашем: сперва при жизни князя Андрея Ивановича, a после кончины его, при Карамзиных. Обресковы, муж и жена, и Нелединский были почти ежедневные вечерние посетители дома нашего, известного под фирмою Вяземских и Карамзиных. Однажды на таком вечере подходить ко мне Нелединский – мне было тогда лет пятнадцать – и спрашивает меня: «хороша ли она и как одета сегодня? – Кто? говорю я. – Да, разумеется, Елисавета Семеновна. – Помилуйте, что же вы меня расспрашиваете, ведь вы теперь около двух часов за одним столом играли с нею в бостон. – Да разве ты не знаешь, что я уже три месяца не смотрю на нее, и что я наложил на себя этот запрет, потому, что видимое присутствие её слишком меня волнует».
Это также была не фраза, не поэтическая ложь, a вполне действительное сознание. От подобного-ли напряжения чувств, или просто по физическим причинам, но недолго после этого разговора он на вечере у нас был постигнут апоплексическим ударом, который, впрочем, важных и ощутительных последствий не имел. Еще одна при этом характеристическая черта житья-бытья Нелединского. После удара он пролежал у нас два дня. И жена его, нежно им любимая и нежно любившая его, нервная, легко смущаемая, по болезни своей мнительная, не имела повода особенно тревожиться отсутствием его. Он писал ей два раза, что заигрался в карты до утра, прямо с игры отправился в Сенат, a из Сената прямо опять на игру, которая крепко завязалась и требует окончательной и важной по своим последствиям развязки.
Не знаю, довольны ли вы мною: чем богат, тем и рад. Но я, по долгой беседе с вами, хочу на прощание, еще раз премного благодарит вас, любезнейший князь, за наслаждение, которое вы мне доставили. Читая ваши корректурные листы, я переживал многие и многие годы свои, едва-ли не лучшие годы. Молодость, и даже первоначальные дни бабьего лета жизни имеют особенную привлекательную прелесть и благоухание, которыми услаждаешь и прикрашиваешь суровые позднейшие дни. Как-то отрадно живется в старине и преданиях её. Для меня настоящая жизнь всегда тем красивее, или, по крайней мере, тем сноснее, что на ней отсвечиваются оттенки минувшего. Дивлюсь людям и жалею о тех, которые в жизни смотрят только на профиль её, a не обхватывают всех сторон лица. У таких людей зрение узкое: узки и понятия их. Они словно сидят вечно перед зеркалом и только и видят, что себя и только на себя и смотрят. Это бы еще ничего: но вот что худо. Такая односторонность собственно размежевывает время, поколения, людскую семью на враждебные полосы и кружки. Они вносят в жизнь раздор и междоусобицу. По понятию некоторых, если любишь ровесников и братьев, то неминуемо, то обязательно должно порочить и презирать старших. Другие почитают одних отцов; за то осыпают бранью все новое поколение. У них дни не следуют один за другим в естественном и мирном порядке. Нет, они друг на друга выступают в боевом порядке; поколения не помогают, не содействуют друг другу, a встречаются и сходятся на ножах. Повторяю, в старину жили шире; было более терпимости, следовательно и общежительности. Молодежь не дичилась старости; старость не косилась на молодежь. Нелединский был один из лучших представителей этой эпохи мирного соревнования, благоразумной уступчивости, терпимости в мнениях: одним словом, эпохи истинного образования, которое стремится более согласовать, более сближать, чем расходиться и оборачиваться спиною ко всему и ко всем, которые хотя на вершок и хотя на одну букву, на йоту, отделяются от мнений и воззрений соседа.
