Петр Сосновский
В тени аллей
Я тогда взял хворостину, и даже замахнулся ею на девочку, но ударить, отчего-то не посмел. Она, ― я увидел, ― испугалась моего недетского взгляда. Этого было достаточно. Я победил.
Прошли годы, я помню все, что тогда происходило, правда, уже смутно. Одно мне известно: девочка не раз приходила к нам, но однажды, схватив свою родительницу за руку, потащила ее за калитку, вон со двора: ― «Пошли мам, пошли, не надо! Я довольна. Я увидела своего отца».
Они уехали, и мать облегченно вздохнула. Моя родительница никогда не сдавалась, она сумела отбить нападение и этой бывшей подруги отца ― красивой женщины Зины.
Отец, узнав о своей Зазнобе от людей, вечером, когда пригнал стадо коров в село с пастбища, долго топтался в нерешительности вокруг и около, затем не удержался и, подойдя к матери, задал ей вопрос:
–Она приехала с мужем?
–Кто, она? ― будто не понимая о ком, идет речь, спросила родительница. Ей очень хотелось все, что стряслось днем, утаить от отца.
–Зина, ― услышал я.
–Ах, Зина. Одна! Откуда у нее возьмется муж? А вот детей ― притащила целых три девки. Мал, мала меньше. Хочешь, беги за ней. Да-а-а, что еще, ― мать сделала паузу, ― поторопись, а то не застанешь.
–Ну, уж нет, я не дурак, ― буркнул себе под нос отец и, со словами: ― Ничего себе? Целых три…. Целых три девки, ― тут же от матери отстал.
Этой реакции отца для родительницы было достаточно и вскоре, наша семья через год стала больше: у меня и Александра неожиданно появился еще один брат, а затем и сестра.
От ребят я узнал, что тетя Зина лишь только, заслышав крик моей матери, чтобы не попасться ей на глаза тут же, схватив чемодан с вещами, рванула огородами на аэродром, благо он находился недалеко от нашей улицы, за больницей. Женщина исчезла, забыв даже о своих малолетних девочках: Гале, Люде и Свете. Они были ей оставлены на попечение матери ― бабы Гаши, нашей соседки. Долгое время дети играли возле дома. Но, однажды, я остановился и заговорил с девочками, затем познакомил их со своим братом Александром. Мы ходили в кино, а еще бегали на речку. Галя таскала с собой на детскую купальню мольберт, она рисовала пейзажи: тихо бегущую воду и склонившиеся ниц плакучие ивы. У нее неплохо получалось. Возможно, она в будущем стала художником. Я не знаю.
Девочки тогда все лето провели в Щурово. Галя и Света после не приезжали. Не знаю отчего. А вот одна из них ― Люда ― она мне даже чем-то нравилась, я на нее засматривался, ― бывала у нас в селе не раз. Однако ее отчего-то на летние каникулы привозила уже не мать― красавица Зина, а бездетная тетя Ира и дядя, неизвестно откуда прицепившийся чванливый поляк. Девочка нравилась не только мне, но и моему брату Александру. Не зря же он после кино часто гулял с нею под ручку в нашем парке, в тени аллей.
Мы ― ребята, девочек не сторонились: часто время проводили все вместе. Правда, бывали моменты, когда отгораживались от них из-за того, что играли исключительно в мальчишеские игры, для них не всегда приличные, а порой даже и опасные. Не хотелось нам перед ними краснеть от стыда или же в случае ушибов и травм: горючих слез тогда не оберешься ― отвечать перед их родителями.
Однажды, играя в салки, мы придумали для себя новую игру. Для нее ребята делились на две равные команды. Затем команды как оглашенные бегали друг за другом. Нужно было завалить соперника на землю, забраться сверху и четко сосчитать до пяти. Проигравший мальчик выходил из игры. Победу одерживала та команда, в которой оставался хотя бы один человек, избежавший поражения. Я часто бывал на высоте и выручал нашу команду.
Вначале игры все было хорошо. Но, это до тех пор, пока в ней не участвовали девочки. Я не помню, кто предложил померяться силами. Одно известно это была одна из девочек. У меня не было желания, но уговорили, и я согласился, надеялся, что мы выиграем, но не тут-то было. Завалив ― соседку Надю и, прижав ее, я вдруг весь задрожал. Быстро подхватился и отошел, пытаясь успокоиться. Но эта самая Надя, на которой я только что сидел, неожиданно толканула меня сзади, затем, когда я упал, мгновенно забралась сверху, и, сосчитав, пронзительно закричала: ― Я победила, я победила. ― А я лежал на земле и даже не пытался ее сбросить. Мне было отчего-то приятно и в тоже время немного страшно. Через мгновенье Надя это почувствовала, быстро подхватилась и со словами: «Дурак, дурак», дурак, ― убежала домой. А я для себя понял, что просто так играть с девочками мне уже нельзя. Мои детские отношения, в любой момент, могли перерасти во взрослые.
Моя мать не запрещала мне, моим братьям и сестре играть и общаться с ребятами из разных семей, даже с внучками бабы Гаши, хотя она их всю породу долгое время и недолюбливала. Это было связано не только с бывшей невестой отца ― красавицей Зиной. Моя мать ей ничем не уступала. Родительницу попросту нервировало отношение этой семьи к ней, так как она для них была «из села», то есть женщиной другой веры, хотя после замужества и прошла соответствующий обряд крещения. Иначе бы в Щурово нашей семье не жить.
Что мне известно? Бабу Гашу моя родительница часто за глаза называла ведьмой не иначе и ждала от нее лишь только пакостей, ничего более. Оно и понятно тут ничего не поделаешь.
– Это все она зараза ворожит, отбирает у нашей коровы кормилицы молоко, ― не раз говорила мать отцу. А еще, я слышал: ― «Ты подумай, хорошенько подумай, отчего это вдруг ее Красуля ни с того ни сего прибавила, а моя Эмка, сегодня всего лишь одно ведро дала, а вчера аж полных три, а? ― Отец лишь только бурчал невнятно в ответ: ― Отчего-отчего? Оттого, что гуляла, да не погуляла. ― Но, его слова, мать не слышала, не принимала.
Дружбы у моей матери не было и с другими некоторыми из соседей. Однако с тетей Катей ― матерью девочки Нади, из-за которой я однажды неловко почувствовал себя во время игры, моя родительница часто стояла у колодца, как бы сейчас сказали: «точила лясы», возможно, это было связано с тем, что та не выпячивала свое «москальское нутро». Не знаю, к какой это стати моя родительница, вдруг покачав в раздумье головой, сказала мне: ― Сеня ― я все понимаю ― это твое дело и ни чье другое. Ты даже можешь на Наде жениться. Однако твоя донецкая тетка Ира будет тобой очень недовольна.
Девочки быстро растут, да и взрослеют тоже. Мальчики несколько от них отстают. Им не помогают ни раскуренная на глазах у детворы сигарета, ни стакан выпитой залпом на спор водки. Я ощутил себя высоким и взрослым только после службы в армии и это, наверное, понятно. Обучаясь в старших классах, я с одним из своих товарищей ходил на танцы, правда, ни он не умел танцевать, ни я, мы лишь только толклись возле танцплощадки да смотрели на своих девчонок кружащихся под музыку оркестра, а еще по окончанию этого мероприятия провожали их домой. Ту же ― Надю и ее подруг. Шли вслед за ними до дома толпой.
Мой товарищ сообщил мне, что Надя моя зазноба, я, конечно, возмутился, и он тогда спросил прямо: ― Тебя от нее трясет? То есть знобит! Скажи всего лишь одно слово: да или нет!
– Ну, да! ― ответил я.
– Значит ― Зазноба. И не спорь со мной! Я, знаю! Мне старший брат о том говорил. У него есть девушка. Он демобилизовался, три года отслужил танкистом, собирается жениться и врать не будет. ― Я тогда с другом согласился, правда, не открыто, в душе, и, наверное, по этой причине стал время от времени заглядываться на Надю. А как-то, забравшись на чердак, я долго наблюдал за девушкой сверху, как она тяпкой полола гряды, и любовался ее формами.
Однажды из-за этой Нади у меня возник даже конфликт: взрослый парень с Криуши, другими словами, кривой улицы, отслуживший в армии, случайно или же для того, чтобы меня попросту запугать, увидев, что я пытаюсь приблизиться к девушке, неожиданно заорал:
– Куда лезешь, а ну отстань от Нади. Тут и своих ребят хватает. Я сегодня с ней пойду, ― затем, он сделал паузу, и для острастки двинул меня кулаком в челюсть.
Я не удержался и упал на землю. Ребята, знавшие меня, тут же схватили парня за руки, дав мне время подняться. Мой товарищ, подпрыгнув у него перед носом петухом громко закричал:
– Да ты что делаешь, он же свой! С Сибировки! Что, нельзя было все решить по-хорошему?
– А–а-а? ― Вон оно что! ― ответил мой соперник: ― Пусть так! Но тогда отчего я его не знаю? Он, что? Сопляк, наверное. Никак за собой портфель таскает.
Да, я таскал портфель и оттого не котировался. А еще, я не умел танцевать, делать девочкам комплементы, целоваться и многое другое, но провожать меня в армию отчего-то пришла эта самая Надя. Она пела какую-то прощальную солдатскую песню. Я пытался ее запомнить, вначале слова, затем мотив, однако впоследствии все напрочь позабыл. В памяти у меня остался лишь тот инцидент: похода на танцплощадку. Девушка тогда сказала парню, положившему на нее глаз: ― Я, на танцы в Дом культуры пришла с подругами, вот с ними и уйду. ― Я проследил, прячась за деревьями, шел за ними по парку. Наконец девушка, расставшись с подругами, осталась одна, пройдя метров сто, она оказалась у своего дома. На скамейке ее ждал парень, тот, который двинул меня по челюсти кулаком. Не знаю, как он сумел так быстро оказаться у дома Нади. Едва девушка приблизилась, он встал, подошел к ней и, обхватив ее всю, страстно поцеловал. Та даже не оттолкнула его. Это меня вывело из себя. Я разозлился, сжав кулаки, неторопливо вышел из темноты и прошелся, демонстративно развернувшись у них на глазах, отправился восвояси ― домой. Меня всего переполняли чувства. Я был зол на всех, а особенно на себя. А зря. Мир оттого ничуть не перевернулся.
Глава 2
В борьбе, с так называемой «религиозной заразой» в одном только посаде Щурово было разрушено три старообрядческих храма и, наверное, для того чтобы никому из жителей не было обидно, ― в придачу завалили еще и еврейскую синагогу. Людям менее прихотливым к удобствам, готовым помянуть Бога, где угодно ― беспоповцам, было проще: они как молились на дому, так и продолжили, правда, из-за гонений им время от времени приходилось менять адрес. Однако не это главное: попам было запрещено оформлять акты гражданского состояния, регистрировать в метрических книгах дни рождения, свадьбы и уход людей из жизни. Наверное, поэтому мне нетрудно представить себе, отчего пройтись с дамой сердца по парку в Щурове было шиком. Это говорило о серьезности намерений молодой пары. Парень и девушка выставляли себя людям напоказ по причине того, что путь им в церковь был заказан, ― запрещала власть, а пойти в отделение ЗАГСа было еще как-то непривычно. Правда, только пройтись по парку, для влюбленной пары было мало, чтобы закрепить свое сожительство, после сговора родителей и назначения даты, устраивали шумную свадьбу. Гости, сев за столы и подняв за молодых, полные стаканы мутного самогона, становились свидетелями создания новой семьи, отвертеться молодоженам, ― разойтись по-тихому, было уже невозможно: для развода требовалось событие, например, драка с криками, плачем и разделом имущества.
Мой родственник дядька Марк после неудачной женитьбы ― произошло это за пределами Щурово, в старообрядческом поселении ― Борщевке, разругавшись со своей зазнобой (оказалось недостаточно того, что тебя при соприкосновениях с девушкой трясет, ― знобит) был вынужден под улюлюканье толпы вернуться назад ― домой. Объяснения, приготовленные для родных, друзей и знакомых у него были простыми: «Она ― учитилка, а я кто? Всего лишь мужик!».
Второй союз Марка со смазливой Матреной ― безграмотной дочкой безногого полного георгиевского кавалера, участника первой мировой войны бывшего унтер-офицера в тяжелый неурожайный год оказался более удачливым. Большая семья тестя тогда выжила только благодаря расторопному зятю. Уж очень он был шустрым, не зная грамоты, занимаясь продажей всякого «барахла» на базаре мог, кого угодно обвести вокруг пальца и остаться в прибыли. Отчего мне известны такие подробности: семья дядьки Марка жила в Щурово недалеко от родительского дома на краю нашей улицы Сибировки.
Марк и Матрена совместно прожили много-много лет, родили детей, брак оформили лишь только перед пенсией. Да и сейчас многие из мужчин и женщин живут подобным образом, ― сожительствуют, в оправдание даже придумали термин: «гражданский брак».
Однако все это неправильно. Гражданский брак ― тот, который зарегистрирован в ЗАГСе или же во Дворце бракосочетания. Брак церковный в настоящее время после внезапного примирения государства с «религией» тоже практикуется, может иметь место, зарегистрирован, но не иначе как после посещения и подачи заявления в одно из государственных учреждений Загса и подписей брачующихся, ― молодой пары, а еще дополнительно двух свидетелей.
Раньше женились и выходили замуж очень рано. Мой дед Иван Павлович завел семью в шестнадцать лет, да и его повзрослевшие дети: Севастьян, Мария, Трофим… всех и не перечислишь ― двенадцать человек, до тридцати-сорока лет не ждали. Это мне доподлинно известно. Необходимости тянуть, откладывать такое событие тогда у них не было причин. «Птенцы» ― молодые люди рано выпадали из «гнезд» ― и довольно быстро уходили на само обеспечение.
Я знаю, мой отец созрел и был готов жениться, не дожидаясь совершеннолетия. У подростка Володи была невеста или как тогда говорили ― Зазноба. Ее звали Зина. Его от нее трясло. Молодые люди жили недалеко друг от дружки, правда, на разных улицах. Но это не было проблемой.
Зина, отправляясь на учебу в школу, в центр посада, а затем, возвращаясь, не могла пройти мимо окон большого дома, в котором жил Володя, незамеченной. Дом этот стоял на Стрижеевке, ― пятый от угла. Сейчас он принадлежит чужим людям и уже не пятый от угла, а всего лишь второй. Но, что главное? Им было по пути. А оттого я могу представить, что они могли видеться. Мне неизвестно были они одногодками, учились в одном классе или же разных ― вариантов не исключаю. Я даже допускаю то, что молодые люди могли сидеть за одной партой. А еще, Володя и Зина наверняка встречались летом, когда занятий не было, и учеников отпускали на каникулы. Это могло происходить из-за того, что земельный надел прадеда Павла, ― отчества я его не знаю, ― затем моего деда, очень узкий, шириной метров двадцать, не больше, ― дома тогда в посаде ставили плотно, ― тянулся параллельно улице Сибировки до Щурова Лога и любая на нем работа, могла просматриваться из окон стоящих напротив домов. Что если Зина тайком наблюдала за Володей и при необходимости, будто случайно, прихорошившись, выходила за калитку. Такое могло происходить, правда, нечасто: их огород за домом тоже требовал приложения сил.
Из детства мне запомнилась корявая яблонька на конце огорода, принадлежавшего на тот момент моим родственникам дядьке Максиму и тетке Арише, как и сам дом. По осени она была вся облеплена мелкими, вяжущими рот, плодами. Хороши яблоки были лишь только после заморозков. Так вот, я любил забираться на эту яблоньку, подолгу сидеть на ней и распевать свои незатейливые песни. Однажды, когда я спустился вниз и увидел дядьку Марка, узнал: меня на нее потянуло не зря. Он рассказал, что в детстве сам не раз прятался в ее ветвях от родителей, и не только: ― «Я, как и ты, громко распевал на ней свои песни …», ― затем мой родственник тихо засмеялся, больше ничего не выдавив из себя. Отец лишь только я упомянул о разговоре со своим дядькой, уточнил: ― «Сеня, ты не поверишь? Он летать хотел, ну как та птица. Вначале спрыгнул с бани, а затем привязав веники к рукам уже и с яблони».
Забираясь на яблоньку, я видел дом бабы Гаши, невольно заглядывал в его темные окна. Отец мог также это делать, однако в отличие от меня что-то видеть, например, силуэт своей красавицы Зины. Он знал родителей девушки, брата и даже младшую сестру, впоследствии прозванную в Щурово ― Иркой Смаленной из-за того, что она, как-то раз разжигая печь, замешкалась и огонь, неожиданно вспыхнув, опалил ей знатную шевелюру.
Для встреч у моего отца ― на тот момент подростка Володи с девушкой Зиной препятствий не было. Он очень рано почувствовал себя взрослым. Это не то, что сейчас: молодые люди, окончив колледжи и даже институты, до тридцати-сорока лет из-за неустроенности, мыкаются ну что те дети. У меня хватает примеров. Мы тут никак не оженим племянника, а еще крестного нашей внучки, брата зятя нашей дочери и это далеко не весь перечень молодых в кавычках, людей, ждущих своего семейного счастья или же горя. Это как у кого получится ― неизвестно. Ничего такого подобного в то время не было, да и не могло быть.
Что я знаю: подросток Володя, в свои двенадцать-тринадцать лет не только учился в школе, на нем лежало много других обязанностей. Ждать помощи ему не приходилось: братья и сестры от первой жены его отца ― моего деда давно отделились и жили своими семьями. В доме крутилась лишь сестра Ира ― девушка на выданье. Она не была ему помехой, но и помощницей тоже, так как подчинялась матери ― Вере Борисовне, а еще все свободное время, которое у нее имелось, отдавала тому, что выбирала себе суженного из солдат. Их в Щурово человек пятьсот стояло. Мой дед Иван Павлович в домашнее хозяйство никогда не вникал, так как часто бывал далеко от дома. Он зарабатывал деньги, занимаясь отхожим промыслом, ― отменно клал печи, ― люди говорили: хаживал даже в Москву. Иван Павлович с сыном был строг и даже за выполненную работу мог не только похвалить, но и, усмотрев пустяковые недостатки, наказать.
Заготовка дров на зиму для Володи являлась в дни летних каникул основным занятием, и он старался: ленив не был, часто схватив двухколесную тачку, отправлялся в Щуров лог. Путь его пролегал вдоль Стрижеевских огородов по улице Сибировке по колее, выбитой волами, таскавшими изо дня в день из Зелененского леса на местную пилораму огромные бревна. Я застал этот метод транспортировки леса и видел все своими глазами. Так вот подростку Володе необходимо было, добравшись до конца улицы, свернуть с колеи влево и уже проторяя свою колею забраться в бурелом зарослей низкорослого молодняка. Часа два-три работы топориком и вот он, толкая нагруженную доверху тачку с дровами, торопился домой, останавливаясь, чтобы перевести дух он мог заговаривать с Зиной и даже назначать ей тайные встречи и ни где-нибудь, а в известном парке, ― в тени аллей.
Мой родитель не зря когда-то приглянулся красавице Зине. Он был не только смекалистым и работящим парнем, но и красив ― чист лицом, ― у многих его друзей оно было обезображено оспинами. Был у Володи и один недостаток ― низок ростом, ниже моего деда Ивана Павловича. Такого, конечно, быть недолжно: дети обычно вырастают выше отцов. Возможно, это из-за того, что он родился в голодное время. Люди питались ягодами, грибами, травами всем, чем можно. Мне известно: родные старшие сестры отца за исключением Иры ― Анна и Дуся не выжили. Они умерли от истощения. А еще, брат моей бабушки ― Петр Борисович. Такое тогда было время. Для Зины, я так думаю, рост особого значения не имел. Они соответствовали друг дружке, были ровня. Не зря же Володя тянулся к девушке.
Мой отец рассказывал мне, что в то далекое время никакого обязательного среднего образования не было:
– Детям, достаточно было закончить хотя бы четыре класса и все. Учиться дальше или нет? ― зависело от желания не только родителей, но порой и самих детей. Я хотел учиться, ― говорил отец, ― а вот мой брат Марк ― нет. Для того чтобы ему выдать хоть какой-то документ об образовании к нему долго ходили учителя, однако так ничему и не научили. Он даже начальную школу не закончил и всю жизнь вместо подписи, подобно французскому королю Генриху первому ― супругу дочери Ярослава Мудрого, ставил в бумагах крестик. Я же, закончив «маленькую школу», обучение не бросил и, зная, что в старших классах за него нужно будет платить: на тот момент оно стоило, пусть и небольших, но ― денег, ― перевелся на вечернее отделение и устроился учеником в сапожную артель имени Чкалова к знаменитому тогда на всю округу двоюродному брату Максиму. ― Отец мне показывал свою чернильницу. Она имела закручивающуюся пробку и не могла в дороге пролиться. На занятия подросток Володя носил ее в кармане, очень ею дорожил. А еще сумку, для школьных принадлежностей, не полотняную, а сшитую однажды самостоятельно из лично выделанной кожи.
Я думаю, что красавица Зина могла довольно часто попадаться на глаза Володе не только на Сибировке, или же на Стрижеевке, но и в центре посада ― на Большой улице, когда он выходил из мастерских, и, покуривая «козью ножку», ― смолить его научил брат Марк, ― неторопливо шел домой. Отношения к отцу со стороны бабы Гаши ― матери Зинаиды, ее сестры, да и брата: ― он жил в Щурово, после женитьбы работал шофером и возил директора совхоза, ― по жизни были теплыми. Они уважали моего родителя. Я помню, что, когда у нас не было бани, баба Гаша позволяла нам пользоваться своей с условием: топить ее должен был отец и никто другой. Возможно, другим не доверяла. Я думаю, что, соседка, наверняка желала видеть его своим зятем. Однако, неожиданно двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года разразилась война. Она изменила, ― поломала судьбы многих наших людей. В мире творилось страшное, несусветное ― описать невозможно, да я и не буду этого делать, хотя бы по причине того, что родился несколько позже всех этих событий.
У меня мало информации, да и спросить уже не у кого ― близкие мне люди умерли. Надежда лишь только на память. Я, садясь за компьютер, напрягаю свои мозги, сопоставляя события и факты что-то домысливаю, находя нужные слова, продолжаю развивать сюжет. Порой мне кажется, что я блуждаю по тенистым аллеям старинного Щуровского парка. Мне интересно, каким образом могла встретиться с подростком Володей девушка из поселка Вариново ― Надя ― моя мать и изменить историю его жизни. Из слов родительницы: она его знала еще до войны, видела мельком то в магазине, то на Большой улице у школы. Девушка после окончания у себя в поселке «началки», мечтая в будущем пойти учиться на фельдшера, доучивалась в Щурово. Ей необходим был аттестат за семь классов.
Надя знакома с Володей за руку не была, да и необходимости в знакомстве тогда не видела, хотя однажды, столкнувшись с ним, задержала на парне взгляд. Это из-за его, сказанных с иронией слов: «Сапожки, наверняка, у еврея шила, ― затем он сделал паузу и, неожиданно громко заявил: ― А я бы лучше пошил». ― Нет, не пошил бы он, лучше ― обманул.
Я помню, как однажды жена дядьки Максима ― тетка Ариша похвасталась перед матерью и другими женщинами, шедевром своего мужа ― отменными сапожками. Обувь идеально сидела у нее на ноге. Отец это тоже заметил, и с завистью буркнув: «я тоже могу» ― сшил. Однако они отличались. У отца не было времени самому выделать кожу: та, которую он сумел приобрести на базаре, оказалась несколько толще, и оттого качество обуви было другим.
Мать в них сходила раз-другой в центр, покрутилась перед подругами, а затем по настоянию отца сняла обувь и забросила в угол. Очень уж они отличались от Аришиных: не имели того шика. Да оно и понятно, хотя учитель у отца был хорош, но не было той практики: война и служба в армии забрала целых семь лет, а еще для того, чтобы построиться он был вынужден переквалифицироваться. Отец, зарабатывал большие деньги, гоняя на луга по договору людских коров, к инструментам почти не притрагивался, пользовался ими лишь при случае, когда требовался ремонт обуви домочадцам, а еще в тяжелые времена. Это бывало по весне, когда заканчивались приготовленные на зиму впрок запасы и есть было нечего, снимать деньги со сберкнижки, для того чтобы сходить в магазин за хлебом мать не давала и тогда отец принимался за работу. Он, накидывал на себя подаренный еще в годы ученичества двоюродным братом Максимом специальный фартук, и что-то мурлыча себе под нос, подшивал соседям кому сапоги, кому валенки. Из-за бедности отбоя от людей, приносивших отцу на починку изношенную обувь, не было.
Мне нетрудно представить как молодой парень Володя, окончив работу и выйдя за пределы длинного, что та колбаса, здания артели, сразу же направлялся в парк и шел домой через него. Там, в тени аллей могла, будто случайно появляться и его возлюбленная ― Зина, но никак не Надя. У нее не было времени гулять в парке. Незадолго до войны у девушки от воспаления легких умер брат и ей, пришлось взять на себя заботы о младших сестрах, едва заканчивались занятия, она торопилась домой ― в поселок Вариново. Выбравшись из Щурово, девушка для сохранения обуви тут же снимала ее и шла босой. А это три километра пути пехом по шоссе, выложенным мелким камнем.
Я не бродил в парке со своей Зазнобой ― соседкой Надей. Я расстался с нею сразу же после призыва в армию, и после долгое время с девушкой не виделся, ― не было в том необходимости. Не знаю, какими бы стали наши отношения встрется она мне во время краткосрочного отпуска, когда я однажды прибыл летом на побывку. Не приехала она тогда в Щурово. Мать Нади, увидев меня случайно на улице сообщила, что дочь завалила экзамены в медицинский институт (выходит зря в детстве экспериментировала, ― резала лягушек), чтобы не возвращаться домой, она пошла на стройку, ее очень привлекли слова прораба: «Три года поработаешь, выскочишь замуж, ― вы девушки такие, ― и получишь от строительного управления свой угол. Поди, плохо!». ― Не знаю, возможно, Надя рассчитывала привезти меня к себе на квартиру. Однако я не захотел стать ее примаком, так как на тот момент к женитьбе не был готов. В столицу меня никто не тащил, приехал самостоятельно, было куда. В Москве жила моя тетка ― сестра матери. Одно время и моя родительница после войны успешно работала, правда, недолго на одном из крупных предприятий столицы. Но, не выдержав карточной системы снабжения ― полуголодного пребывания, вернулась домой. Этот ее возврат на родину позволил возобновить знакомство с демобилизовавшимся на тот момент бравым солдатом Володей. Что еще я бы сказал о себе: у меня не было желания возобновлять свои отношения с Надей. А все по причине того, что я еще таская портфель в школу, там, на танцплощадке вбил себе в голову ― мы неровня. Не мог я так уверенно и страстно ее поцеловать как парень с Криуши, обозвавший меня «сопляком». Я боялся перед девушкой опозориться. А вот закрутить роман с ее подругой Наташей для меня было намного проще. Она оказалась более упертой: ради мечты подолгу вечерами сидела над учебниками. Год работы на стройке для нее не пропал даром: стаж был полезен при поступлении в ВУЗ. Девушка горела желанием снова попытать свое счастье. Я с нею провел все десять дней отпуска. Время тогда было жаркое. Мы ходили купаться на речку. Никаких «обжиманий» у нас не было. Однако Наташа смотрела такими искрящимися глазами, что это меня тогда зацепило. Уже после службы в армии, когда я жил в Москве, работал и учился в институте, у меня были попытки найти Надю, а затем через нее и Наташу ― девушку с искрящимися глазами. Но она мне по жизни не попалась. Я с нею встретился в Щурово много лет спустя, придя к ее отцу ― своему школьному учителю по русскому языку и литературе домой за рецензией на свою книгу. Мне на обложке отчего-то захотелось увидеть его слова и никого другого. Подруга Нади тогда была замужем, да и я тоже не свободен. Жизнь, непредсказуема: вертит нами, как хочет, не вникая в наши планы.
Многое что мы порой делаем, происходит как-то неосознанно, помимо нашей воли, будто течет в ручье вода или же сквозь пальцы сыпется песок. А все оттого, что нас затягивает течение жизни, его временные потоки и мы, не сближаясь, не замечаем снующих вокруг нас людей. Они ― эти люди увеличивают вероятность всевозможных мимолетных необязательных на первый взгляд встреч и подталкивают нас к разнообразным событиям. Моя мать при случайных встречах с родительницей Нади, любила, остановившись у колодца посудачить, наверное, по этой причине мне однажды пришлось, чтобы не перечить ей, взять адрес девушки и на выходные съездить к ней в общежитие. Я долго искал нужную улицу, дом, комнату, однако застать мне Надю не удалось и я, облегченно вздохнув, отправился назад к тетке, так как тогда проживал у нее. Миссию свою я тогда посчитал с успехом выполненной, но как оказалось напрасно, о моем приезде Наде сообщила вахтерша общежития и через какое-то время девушка предстала перед моими глазами. Я поговорил с Надей в кругу семьи своей тетки, затем проводил ее до метро и рассчитывал больше не встречаться, но не тут-то было. На следующий день она снова приехала. У меня была сессия, я хотел от девушки как можно быстрее отделаться и готов был на многое, наверное, только благодаря этому не удержался и сгоряча ей выпалил:
