Петр Ингвин
Три плюс одна
Глава 4. Шашлыки, русалки, невидимки
Перед поездкой каждый из них позвонил домой одновременно с Луизой. Пришлось долго объясняться – родители не понимали, почему сыновья решили ехать с людьми, которых ежедневно чихвостили на все лады.
Сейчас на правах гостей они втроем бродили по берегу, на них не обращали внимания. Непонятно, зачем их пригласили. Непонятно, зачем они поехали. Вообще ничего не понятно. Вопрос «зачем?» обретает смысл при включении логики, а она потерялась. Остается на все отвечать «потому что» и для закрепления успеха любое возражение добивать категоричным «тем более». После такого любая заглянувшая на огонек логика устало выдохнет и с покорностью отвернется к стенке.
Последние лучи сотворили с озером чудо. Ник морщился, глаза болели, как от электросварки, стоило обернуться к воде. Мир воссиял и заискрился. Только зачем эта красота, если та, о которой мечтаешь, – с другим.
Юрец с Анфисой, держась за руки, ушли – так далеко, что не видно. Фаня и Рита отправились селфиться на фоне воды, они изображали русалок и периодически менялись аппаратами с просьбой сделать особенный кадр. Усевшись в воду у берега, то одна, то другая закидывали руку за голову, лица выставлялись в профиль, плечи разводились, как мосты в Питере, только не с практичной или другой благородной целью, а исключительно чтобы покрасоваться. Иногда обе оглядывались на гулявшую в недосягаемости троицу «умников», чьи взоры искали на горизонте сгинувший в неизвестности внедорожник. Девушкам, видимо, требовалась помощь в запечатлении краткосрочной красоты на века, но крикнуть и позвать пока мешало высокое самомнение.
Бизончик с Оленькой насаживали мясо на шампуры. Оленька осталась единственным светлым пятном в компании, которую покинуло истинное солнце. Пухлощекая, со вздернутой пипкой носа, смешливыми глазами и пышной шевелюрой, она не выдавала заумных перлов, не строила из себя королеву мира и никогда не унывала. Из-за покатых плеч, широких бедер и отнюдь не спортивной талии фигура напоминала овал. Девушку Бизончик выбрал себе под стать. Обычно люди его типа – семейство быкообразных – предпочитают противоположность, то есть нечто эфемерное, тончайше-полупрозрачное и – непременно – с увесистыми вторичными. За исключением последнего пункта правило в отношении новой подруги дало сбой. То ли жизненное наблюдение оказалось неправо, то ли Бизончик насытился ребрышками и потянуло на филе и рульку … В общем, они с Оленькой чудесно ужились. На данном этапе. Дальше жизнь покажет.
Только прогорели угли, как раздались хлюпающие шаги – для экономии времени соседи из другого лагеря пришли по мелководью.
– Здравствуйте, уважаемые, – раздалось издали.
Напряглись все: голос был с акцентом, и вид гостей доверия не внушил. Пришедшие оказались «гражданами кавказской национальности», как пишут в средствах массовой информации. Все трое одеты в штаны и куртки камуфляжной расцветки, ноги босые – для удобства, ведь шли по воде. Штанины и рукава закатаны.
– И вам не хворать. – Бизончик покосился на разделочный нож и шампуры, но, поднявшись, оставил руки свободными.
Его тоскливый взор пробежался по округе – видимо, в машине имелось что-то более подходящее для защиты и нападения, но оно осталось далеко. Оленька, чьи перетянутые розовым роскошества сладко и дерзко выпячивались, спряталась за него; правда, от пожирания взглядами это не уберегло и лишь немного снизило накал.
Ник, Мирон и Аскер оказались дальше всех, они там и остановились.
Фаня и Рита, только что принимавшие вызывающие позы в купальниках, присели в прибрежной воде, где их застало появление чужаков.
Гости подошли ближе. Внимание к девушкам было почти осязаемым, взгляды напоминали щупальца, а читаемыми в глазах желаниями можно было долбить асфальт.
– Шариф, – представился тот, что здоровался.
Громилой не назвать, но что-то в движениях намекнуло, что даже Бизончику придется туго, если дойдет до неприятностей. Подозрительный взгляд вспыхивал искрами готовой вырваться вспыльчивости, поджатые губы утопали в черной бородке. Колючесть напоминавшего взведенную пружину тела сводила на нет показную доброжелательность.
– Эмин, Ибрашка, – указал он спутников.
Эмин, прямой и тощий, словно состоял из одних конечностей, в отличие от смуглого земляка он был белокожим, выбритым до синевы, а оттопыренные уши придавали облику некую забавность. Забавность разбивалась о жесткий, если не сказать жестокий, взгляд, с которым лопоухий взирал на студентов.
Эмин и Шариф выглядели лет на двадцать пять-тридцать. Третий, плечистый юнец с демонстративным бесстрашием в глазах, возрастом походил на старшеклассника. Приземистый, не выше Аскера – самого мелкого из присутствующих – он изо всех сил старался доказать взрослость, загорелое лицо бравировало темной щетиной, а принятая поза говорила о желании подраться. Вот вам и «Здравствуйте».
Шариф обратился к Бизончику, определив здесь как главного.
– У нас уже готово, – короткая густая борода качнулась в направлении брызжущего жиром мангала, откуда исходил дурманящий аромат, – пальчики оближете, вы такого шашлыка никогда не пробовали. Приглашаем всех к нам.
Рита склонилась вроде бы к ушку Фани, но с громкостью по каким-то причинам решила не заморачиваться:
– А я боялась, что кавалеров не хватит. Этих можно было с собой не тащить.
«Эти» почувствовали себя неуютно. Желанием Ника было развернуться и топать домой. Остановили неоднозначность ситуации и приятели, которые делать этого не собирались. Особенно напрягся Аскер – пришедшие оказались ему знакомы. Впрочем, у выходцев с Кавказа даже незнакомые земляки в первую очередь – земляки, эта традиция, бесившая Ника и в то же время вызывавшая зависть, одновременно была средством выживания и способом добиваться невозможного.
– Салам алейкум. – Аскер двинулся к воде, не дожидаясь ответа Бизончика – тот тянул время, шепчась о чем-то с выглядывавшей из-за его спины Оленькой.
– Ва алейкум салам.
Шариф, Эмин и Ибрашка вышли на берег, чтобы приятель не мочил ноги. Аскер поздоровался с каждым за руку. Некоторое время велся неразборчивый разговор. Шариф кивнул на Ника, Аскер отрицательно мотнул головой.
– Приняли за своего, – тихо сказал Мирон.
Единственного черноволосого в четверке «умников» (четверке – включая, естественно, Луизу, без нее не было бы и тройки), Ника периодически принимали за южанина. Насколько он знал, таких кровей в роду не водилось. Николай Иванович Иванов – даже не считая отчества, фамилия говорила о происхождении больше любых слов. Хотя…
Мирон тоже был Иванов – по написанию. Ударение на второй слог досталось, по его утверждению, от родственников-болгар. Ник допускал, что Мирон это придумал, имея особый взгляд на историю. А Луиза была Иваневич, по отцу тоже русская. В общем, национальности – дело темное, едва копнешь – засыплет. Как говорил классик, поскреби русского – найдешь татарина. Аналогично можно сказать про всех. Не будь перемешивания, человечество бы давно выродилось. Но проблема существовала, и национальная мозоль периодически кровоточила. На том и строилась дружба ИванОва, ИвАнова, Иваневич и Магомедова (это такой северокавказский Иванов), что в национальном вопросе они никогда не переходили на личности.
Поняв, что с распростертыми объятиями здесь не примут, и в чужой лагерь в ночь компания не пойдет, земляки Аскера по-братски попрощались с ним, а остальным сообщили:
– Мы не в обиде, понимаем, хотите одни побыть. Хорошо вам отдохнуть. Будет скучно – приходите.
Подмигнув «русалкам», гости ушли по мелководью.
Аскер рассказал:
– С Шарифом еще пять человек, их наняли куда-то в охрану, завтра должны приступить. Работа, говорят, может быть опасной, поэтому в последний день решили расслабиться. Видят, тут девчонки… Но все в порядке, проблем не будет.
Озерную муть облизывали подступающие сумерки, потянуло прохладой.
– Где их носит? – Фаня вышла на берег, взгляд рыскнул по округе, а руки обхватили зябко передернувшееся мокрое тело. Особенно досаждал купальник, где с алых треугольников текло по коже, вызывая волны пупырышек. Переодеться в сухое на местности, где с одной стороны озеро, а с другой ровное поле, было негде.
– Коля, – ее глаза нашли Ника, – поставьте с ребятами палатки.
Бизончик, занятый переворачиванием шампуров, оскалился:
– Думаешь, сумеют?
– Разберемся, – буркнул Аскер.
Пока они разбирались, Рита и Фаня склонились над огрызавшимся на капающий жир мангалом, откуда веяло теплом.
Палаток оказалось три – две маленькие и семейная на несколько человек. Маленькие сами превратились в хлипкие пирамидки, стоило достать их из круглых упаковок – каркасы состояли из пружинящих трубок. При сборке большой понадобилась смекалка. Здесь каркас собирался из коротких планок, они вставлялись друг в друга и создавали сложные арочные конструкции. Место под палатки определил Мирон – на площадке, что возвышалась над остальным берегом на пару десятков сантиметров. Вроде бы мелочь…
– От дождя, – пояснил Мирон.
Рита уважительно кивнула и, прихватив кроссовки и белый спортивный костюм с загогулиной дорогого бренда, на карачках вползла в первую же поставленную палатку. Тонкие стенки зашатались от возни внутри. Фаня с таким же белым и на посторонний взгляд ничем, кроме трилистника вместо загогулины, не отличавшимся костюмом шагнула к другой палатке. На полпути она в задумчивости остановилась и попросила, прислушиваясь к чему-то:
– Коля, вытри мне, пожалуйста, спину и везде, где мокро.
Бизончик хрюкнул от застрявшего в горле смешка. Оленька ткнула его локтем, Фаня с укором покачала головой.
Ник стоически принял протянутый носовой платок – других тряпок, кроме одежды и брезентовых упаковок от палаток, в лагере не было. Фаня повернулась спиной, Ник поднял руку… и теперь уже все услышали дерганный взвывающий шум – от неумения водителя газовать. Кидавшийся грязью стальной жук рос на глазах, зигзагообразная траектория сначала выглядела смешно. Когда она выровнялась, сидевшие на корточках Бизончик с Оленькой вскочили на ноги, выглянувшая Рита не выдержала:
– Ослепли, что ли?!
Красный внедорожник летел прямо на лагерь. Ник испытал нечто вроде экстаза самоубийцы, когда роковой порез сделан, и ничего не изменишь – через миг тебя сметут и раздавят, все кончено. А глаза вдруг замечают красоту картины – алый ореол светила, и как оно медленно тонет за забором далекого леса, и битву фиолетовых облаков с сиреневыми, и окрашенную в траур почву в позолоте упавших колосьев…
И неотвратимую, несущуюся навстречу смерть-любовь, растоптавшую веру-надежду и забиравшую в покой-бесконечность.
Сволочное подсознание нарисовало тот же вид, как станет выглядеть через миг: с глухим чавком соударение живого и неживого, ошметки мозгов на лакированном капоте, разбросанные по земле свастики тел, у которых опорожнились оставшиеся без контроля кишечники…
Не зря сказано: во многой мудрости – много печали. Кое-каких подробностей лучше было не знать.
В последний момент водительница вырулила вбок, и управляемые нежными ручками три тонны железа ухнули в воду. Часть вещей на берегу накрыло волной, шашлычнику с подругой тоже досталось. Обрызгало и палатку, где с визгом скрылась Рита. Метрах в двадцати от берега буксующие задние колеса зарылись в ил, на глубине примерно по колено машина завязла, презрительно фыркнула на прощание и заглохла. Ниже уровня воды оказались не только подножки, но и часть дверей, если открыть – затопит по самые сиденья. Не будь вседорожный монстр создан для преодоления водных преград, внутри уже плескалось бы море.
С легким жужжанием стекла опустились, Толик оценил ситуацию и принялся разуваться. Водительница еще не отошла от поездки – от эмоций не могла пошевелиться, только бурно дышала.
Толик закатал штанины, как недавние гости, затем наполовину вылез в боковое окно, руками ухватился за рейлинг на крыше и вытянул тело целиком. Рубашка от соприкосновения с внешней стороной дверцы перестала быть белой, хозяина это не волновало. Ступив в воду, он обошел машину. Из открытой им пятой двери, до которой вода не доставала, посыпался вал пластиковых бутылок объемом от полутора литров и больше. Два последних ряда кресел на этот раз оказались сложены, спинки создавали ровную поверхность, а весь объем салона, кроме передних сидений, заполнял странный груз, с которым поступили тем же не менее странным образом – просто вывалили в озеро. Водительницу и инструктора привезеный груз, казалось, больше не интересовал. Пустые емкости расплылись по поверхности, остатки скинула наружу пробиравшаяся с переднего сиденья Луиза.
– Это что? Это зачем? – сгорала от любопытства Оленька.
– Всему свое время. – Толик встал посреди воды в позу взывающего к небесам жреца и провозгласил, указав лицом на застрявший внедорожник: – Объявляю эту территорию суверенной! Отныне здесь не действуют государственные и прочие попирающие права личности законы. Здесь будет водружен флаг содружества независимых личностей и поставлен монумент свободе. Отныне это остров свободы!
Из проема на него изумленно глядела Луиза. Он повернулся к ней:
– Прыгай, отнесу.
Ее руки оплели его шею. Перехватив Луизу за талию и под колени, Толик двинулся с приятной ношей к берегу.
Фаня поняла, что момент упущен, и не она теперь главный ньюсмейкер – профессионала возомнившей о себе самоучке не перещеголять. Платок у глядевшего в другую сторону Ника был отобран, и несостоявшийся объект помощи нырнул в свободную палатку.
А Ник следил за безмолвным обменом репликами: Юрец поднятием бровей изобразил что-то вроде «ну как?», Толик в ответ поджал губы: «никак».
Не успело в груди заныть от счастья, как в ответ на ухмылку приятеля последовало уверенное прищуривание – мол, подожди, это только начало.
Стало неприятно. Отведя взгляд, Ник замер, и, возможно, у него открылся рот, потому что от такого должен был открыться: у окруженного водой внедорожника осторожно продавился капот, будто кто-то наступил или сел на него – мягко, аккуратно, чтобы прогнувшееся железо не издало ухающего звука.
Галлюцинация? Иного объяснения не существует. Двигатель не мог притянуть стальной лист изнутри.
Толик нес Луизу к мангалу. Если над водой она чувствовала себя замечательно, то, миновав песок и оказавшись над травой, застеснялась, начала изворачиваться, и ее опустили на землю.
Луиза принялась оправлять задравшуюся одежду, над серой футболкой розовела тонкая шея, биением прожилок на которой так любил любоваться Ник в минуты, когда сидели бок о бок за каким-нибудь занятием. Счастливые были времена.
Он вновь обернулся на внедорожник. В воде, посреди мелко волнующейся глади озера около капота появилась выемка. Похоже на водоворот, но без завихрений и с отвесными стенками. Рядом медленно образовалась вторая, тоже ровная и глубокая. Словно две неровных трубы вертикально воткнули в воду. И – как недавно через траву в районе трассы, но теперь среди плавающих емкостей – обязанные принадлежать чьим-то ногам пустоты по дуге двинулись вокруг шумящего лагеря.
– Ми… – Ник хотел позвать Мирона, стоявшего рядом, но Толик вдруг рявкнул:
– К шашлыкам! Кто последний – с того поцелуй!
Все сорвались с места – как маленькие, не раздумывая. Толик придерживал за руку спотыкавшуюся Луизу, за ними помчались Аскер и Мирон. Побежал и Ник. Последними из палаток выскочили переодевшиеся Рита и Фаня. Фаня еще не обулась и, бросившись с кроссовками в руках, наступила на камешек или корень. Она охнула, присела на миг и, в результате, последней доковыляла до сгрудившейся вокруг мангала компании. Толик усмехнулся:
– Разыграем кандидатуру или сама выберешь?
Он не мог не знать о ее чувствах. Видимо, Фаня посмотрела на него как-то особенно, или еще что-то, но, уловив в выражении ее лица нечто для себя опасное или сейчас неприемлемое, Толик взял решение на себя:
– Даю сто зеленых рублей, если поцелуешь Коляна!
Так иногда звали Ника. Каждый называл на свой манер и в разное время по-разному. Нику было все равно, а сердце замирало, и душа млела, только когда Луиза нежно говорила «Иваник». От совмещения имени и фамилии. Такое бывало редко, но когда бывало…
– Сто пятьдесят, если Аскера! – перебил ставку Бизончик.
– Столько же на Мирона! – присовокупила Рита.
Ухмыльнувшаяся Фаня направилась к Нику:
– Деньги не главное.
– Но не помешают? – хохотнул Бизончик.
– А то!
Противно чувствовать себя объектом сделки, но обнявшие руки, прильнувшая плоть и жадные губы погасили сопротивление.
Это оказалось больше чем приятно.
«Хватит, Луиза смотрит», – вспыхнуло в мозгу.
«Луиза теперь с Толиком, – ответило что-то дремуче-пещерное, выглядывая из недр подсознания. – Ты ревнуешь ее? Пусть и она ревнует».
Все же влажная спайка губ разорвалась – нехотя, исключительно силой воли, которая изо всех сил боролась с толкавшей друг к другу неправильной гравитацией.
– В свое время ты не отважился, – шепнула Фаня так, чтобы никто не слышал, – а теперь другие платят за то, что я тебя целую.
Ника обдало жаром: она все помнит.
– Мы с тобой в одной ситуации, – снова раздалось в ухе. – Мне нужен он, тебе нужна она. Нужно держаться вместе.
– Хватит шептаться, за это не доплачивают! – Риту возмутило, что член их элитной команды так привечает случайно прибившегося нищеброда.
Правда, ее собственные действия заставляли задуматься: а не банальная ли ревность говорит в девушке? Они с Фаней здесь единственные без кавалеров, и три неказистых середнячка – хлипкий-высокий, низкий-полненький и откровенно маленький – вполне годились на роль объектов временного интереса. Поговорка про рака на безрыбье существовала неспроста.
Толик в это время шептал что-то на ушко Луизе. Обернувшись на него, Фаня на миг прикусила губу: он даже не смотрел на свершившееся, ему не было дела. Тогда Фаня сделала шаг вбок и по очереди поцеловала двух других.
А Ник то и дело косился на воду. Нечто непонятное, напомнившее классического человека-невидимку, больше не появлялось. Если допустить существование невидимки, то внедорожник привез его из района уборки территории – а откуда еще взяться такому количеству пластиковой тары, для чего-то собранной Толиком? Нечто… брр, лучше в живом варианте – некто дождался, пока Толик с Луизой набьют салон пустыми емкостями из мешков вдоль трассы, взобрался на крышу и так же, как Фаня до этого, приехал сюда. Здесь под шумок этот некто незамеченным вышел на берег… и все. В непаханом поле ноги отпечатков не оставляют, почва слишком твердая. Была бы собака…
Рассказать друзьям? Глупо. Они видели шаги в траве и не поверили глазам. Тем более не поверят словам.
И рядом Луиза. Если слушок на одну из тем, над которыми прежде смеялись, дойдет до нее… Где доказательства, что не почудилось? Следы на воде?
На воде – нет, но на песке…
– Коля, ты куда? – бросила Фаня, только что смачно облобызавшая Мирона и теперь только что оторвавшаяся от низенького Аскера – для него ей даже пришлось склониться.
Ник отмахнулся. Он добежал до воды в районе, где гипотетический некто должен был выйти.
Все истоптано, везде следы – и голых ног, которые могли принадлежать фотографировавшимся Фане и Рите, и обуви – в том числе тех, кто отдыхал или рыбачил здесь незадолго до приезда компании. Много свежих следов, но ни одного, что навел бы на мысли о чем-то странном. Если проверить подошвы всех, кто подходил к воде, можно вычислить посторонние.
И что? Какими глазами на Ника посмотрит Луиза?
Вообще, что он собирался найти? След динозавра, сказочной нечисти или космического пришельца? Если отбросить мистику и фантастику, остается одно. Привиделось. Либо, как оказывается всегда, случились природные явления: водовороты, газовые пузыри или что-то другое, наукой еще не изученное.
Подошли Мирон и Аскер.
– Что-нибудь неправильное в этих следах видите? – Ник указал на песок.
– Нет. А что?
Ник развел руками и побрел обратно.
Глава 5. Террористы и украденные шашлыки
Первая партия мяса подходила к готовности. Есть холодное ради кого-то в этой среде было не принято, про Юрца с Анфисой вопрос даже не подняли. Все окружили причину слюноотделения, Ник с друзьями тоже подошли.
Луиза все же удивилась, что загулявшей парочки долго нет – не случилось ли чего? Ник тоже настороженно поглядывал по сторонам. Знай Юрец о настроениях в соседнем лагере и странном событии в этом, он бы так далеко не «угулял».
– Не переживай, – Толик приобнял Луизу за плечи, – это нормально.
– Даже более чем нормально, – уточнила Рита. – Будь у меня нормальный кавалер, я бы сейчас тоже «гуляла», а не холестерином накачивалась.
Ее странный взгляд создавал впечатление, что она не смотрит на того, с кем разговаривает. Это не косоглазие и не близорукость, как у Луизы, которая действительно не узнавала людей без очков и смотрела сквозь. Рита просто смотрела мимо, а когда взоры с собеседником случайно пересекались, никакого отклика не происходило. Будто с пустотой общаешься.
Оказалось, что так не всегда. В глазах Риты вспыхнула мысль, и ее взор, только что проползший по Нику, скакнул вбок и немного вниз на стоявшего справа Аскера. Выразив неудовольствие тем, что пришлось опуститься, он перенесся влево, где пробежался по мясистым губам и выпуклым глазам Мирона, тоже невысокого, но не столь маленького, как Аскер. Задумчивый взгляд справа налево оценил широту плеч, вызванную не спортом, а полнотой, и поставил окончательный крест, скользнув сверху вниз от короткого белого «ежика» до серых от пыли кроссовок.
Затем Рита вновь уставилась на Ника – прямо и бесцеремонно. Теперь она его бесцеремонно клеила. Из свободных присутствующих Ник единственный соответствовал ее запросам, то есть при равных прочих условиях наиболее привлекал внешне. Рост не ущемлял достоинства возможной партнерши, легкая сутулость и узкая грудь прикрывались спортивной курткой, а стройность, как толерантно именовал Ник свою худобу, по сравнению с Ритиной выглядела даже мужественной. Не выделявшееся красотой лицо и короткая стрижка, которая даже до ранга прически не доросла, роли уже не играли, выбор был сделан. Теперь Ник – кандидат в бойфренды. Хотя бы на выходные. Точнее, именно на выходные, в обычное время особа вроде Риты его снова в упор не увидит.
Вместо радости, что в кои-то веки понравился девчонке, Ник почувствовал себя неуютно. Пока у него есть Луиза, другие не нужны.
Стоп. Какое «пока»? Какое «у него»? Какое «есть»?! У него пока есть только мечты, настолько же далекие от реальности, как килька от акулы. То, за прикосновение к чему не жалко полжизни, обнимала рука Толика. Не лучше ли закрутить с Ритой, показав, что тоже не лыком шит?
Вот-вот. Шит. Произнести мягко, с растягиванием, и перевести с английского. Самое оно. Луизе нужен другой, в этом она видит счастье. Можно ли мечтать о ее несчастье ради своего счастья?
В голове всплыла песенка из древнего фильма, так поразившая, что с детства засела намертво: «А если случится, что друг влюблен, а я на его пути – уйду с дороги, таков закон, третий должен уйти». Песня рвала душу, очень хотелось поступить так же – по-дружески и очень по-мужски. На деле – не получалось. Наоборот, вместе с товарищами по несчастью Ник продолжал надеяться на чудо. Чудеса случаются (как и некстати упомянутое англоязычное «шит»), и кто сказал, что однажды невероятное не произойдет? Но к чуду нужно быть готовым, для этого Золушка должна прийти на бал, а будущий маркиз Карабас завести кота. Если Ник примет заигрывания Риты, то в момент, когда нежданное чудо случится, он может оказаться не у дел и остаться с такими Ритами. Это история даже не про синицу и журавля, а про воду и уксус для умирающего от жажды.
Еще факт в доказательство, что чудеса существуют – неведомый невидимка. Или притворившееся им природное явление – в собственном рассудке сомневаться не хотелось. Если невидимка – не обман зрения, то приключения только начинаются. Ник вновь вспомнил про Анфису и Юрца.
– Позвонить загулявшим? – предложил он.
– Лучше сообщение послать, что самое вкусное доедаем, – улыбнулась Фаня. – Прибегут как миленькие.
– Не приведи Господи так оголодать. – Рита все больше чувствовала в Фане конкурентку. Все привыкли, что та – приложение к компании в качестве тени Толика, и внимание к Нику не прошло незамеченным. А поцелуй с шептанием заставил перейти к действиям.
Ник стоял между Мироном и Аскером. Рита обошла приятелей, ее хрупкая фигурка оттеснила Мирона от Ника, и плечи всех троих сомкнулись в новой конфигурации. Ник почувствовал, как об его ногу потерлось соседнее бедро.
Итак, Рита думает, что Фаня имеет на него планы, поэтому приняла меры. Знала бы она, что симпатией даже не пахнет. «Мы с тобой в одной ситуации», – сказала ему Фаня. У них общая цель. И все. Пока Толик не взялся за ее родную сестру, Фаня не выходила из тени. Что-то изменилось. И связано это не с Ником.
– Ник прав, при таком соседстве все может случиться. Я позвоню. – Фаня пошла за телефоном.
Толик заинтересовался обмолвкой про соседство, и Оленька рассказала о визите гостей. Аскеру вновь пришлось объяснять, что земляки против них ничего не имеют, хотели пригласить к общему столу, а на отказ не обиделись.
– У наших все нормально, просили не беспокоить, – сообщила вернувшаяся Фаня. – А теперь вопрос на смекалку: когда выгружались, кто-нибудь подумал, куда здесь в туалет ходить?
Голая поверхность вокруг, где не было ни кустиков, ни деревьев, поубавила общего оптимизма, лица погрустнели.
Мирон проворчал:
– Я об этом говорил. Меня никто не слушал.
Толик взмахнул гривой, чтобы растрепанные волосы ровнее легли по плечам:
– Умеете же из ничего создать проблему.
Зависть – отвратительное качество. Ник стоял напротив, и глаза мозолили расположенные рядом с Луизой широкие плечи, рельефный пресс и обольстительная улыбка. Не мачо типикус бруталус, перед которыми у женщин отнимаются ноги и рассудок, не плюшевый обаяшка, каких они любят затискать до смерти или не могут переспорить и вынужденно на все соглашаются. Толик был другим. Чисто иконописный агнец божий, явившийся наставить заблудшее стадо на путь истинный. Волнистые светлые пряди обрамляли лицо, взор сиял безмятежностью, полноту картины завершала испачканная рубаха, расстегнутая и в новой ипостаси напоминавшая хитон. Или как называлась холщовая накидка на апостолах и прочих библейских персонажах?
Короче, не Толик, а спаситель человечества.
– Пока все здесь, у мангала, отхожим местом назначается сектор за большой палаткой. – Жестом бронзового вождя пролетариата спаситель указал направление.
Оленька надула губки:
– Мне не нравится слово «пока».
– Через час-два проблема рассосется сама собой. – С улыбкой вселенской мудрости Толик обвел грешную землю взмахом сеятеля.
Гора пакетов, пирамиды палаток на заднем плане, свинцовая рябь озера, у берега пестрившая плавающим пластиком – все неуклонно хмурилось, становилось блекло-серым, размытым и, если не выйдет луна, грозило скоро исчезнуть во тьме. Только подмигивание углей веселило, а шипящее причмокивание над ними влекло взгляды и напоминало, что кусать и глотать среди обязанностей головы иногда важнее прочих. Толкавшаяся локтями компания вдыхала дым, сводивший горло, аромат разносился такой, что терпеть дальше стало невозможно.
– Ничего, что мясо – свинина? – раздававший шкворчавшие шампуры Бизончик с ухмылкой глянул на Аскера. – Что по этому поводу говорит твоя совесть?
– А тебе твоя что сейчас говорит? – не отвел взгляда Аскер. – Вообще, она у тебя есть, если позволяет задавать такие вопросы?
Аскер не любил, когда задевали даже по мелочам, не говоря о большем. Это бзик всех выходцев с Кавказа. К Аскеру, при его чрезвычайно несолидной внешности, даже прозвища не липли. Впрочем, имя само по себе звучало прозвищем. Переводится – «воин», «солдат». Разовые клички, типа «шпендик», «клоп» и тому подобные, отскакивали, как от стены на хлипком фундаменте – никто не настаивал, поскольку не хотел оказаться раздавленным. Это было странно, учитывая, что рост Аскера – метр с кепкой. Образно, конечно. Самый маленький в компании. Его телосложение напоминало богатыря наоборот. И взгляд не горел присущей сородичам пусть даже дутой уверенностью или специально тренируемой на страх врагам кровожадностью. Голос – звонкий, мальчишеский, несмотря на прилагаемые усилия. Фальшивая сиплость, как и хрипотца, приводили лишь к смеху. А смеяться над Аскером не стоило – он выходил из себя, и чем все закончится в таком случае, не знал никто.
До этого не доводили. С одной стороны, Нику было завидно, а с другой… Не хочется всю жизнь провести на вулкане, выискивая обиды там, где их нет. На учебу и прочее (а это и есть жизнь) времени не останется. У Аскера так и вышло: успеваемость хромала на обе ноги, еще и горбилась. А затевать свару с человеком склада Бизончика в ситуации, когда достаточно отшутиться…
Ник искал возможность свести стычку к шутке, но, как назло, на ум ничего не приходило. Разрядить обстановку попробовала Фаня:
– Свинина – это хотя бы натурпродукт, с ней ясно, что она добывается из свиньи, как баранина – из барана, конина – из коня. Я бы больше волновалась по поводу говядины.
Да уж, остроумие – не ее конек. Бизончик и Аскер продолжали сверлить друг друга взглядами. Мирон отмалчивался. В таких случаях он всегда отмалчивался. Вот отхлынет разговор от опасного рубежа, и речь самого умного умника найдет включающий рубильник и польется соловьем.
Заговорила Луиза:
– Любое мясо – это необходимые человеческому организму белки, а запреты вызваны религиозными предписаниями. «И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, и всякое дерево, у которого плод, сеющий семя – вам сие будет в пищу». Желудочно-кишечный тракт человека – как у травоядного, а не плотоядного. Человек предназначался для существования в раю. А религии появились, когда на Земле что-то случилось. К примеру, астероид упал. Какая произошла катастрофа – версий много, то есть точно никто не знает, зато последствия известны: «Еще мясо было в их зубах, еще не были съедены птицы, как возгорелся на них гнев Громовержца и поразил их великим мором…» Понятие Бога пришло после пережитого страха. Первое время Его повсеместно ассоциировали с Солнцем. Версия о катастрофе, которая на долгое время закрыла наше светило, очень логична. Растительная пища исчезла или оскудела, а то, что приходилось есть, вызывало болезни и мучительную смерть. Тогда и появились инструкции в виде Священных Писаний. Их не требовалось понимать, их в тот момент нужно было выполнять, чтобы выжить. Запреты на поедание свиньи, тушканчика, зайца, совы, чайки…
