Петр Григорьевич Цивлин
Так это было
На строительстве нефтепровода Астрахань-Саратов
Через две недели я был назначен на строительство нефтепровода Астрахань – Саратов начальником особого строительно – монтажного управления (ОСМУ-8).
Строительство этого нефтепровода имело важное военно-стратегическое значение (1943 г.), т. к. с его помощью фронт обеспечивался горючим. Каждое управление должно было построить 100 км. нефтепровода, емкости, поселок, насосную станцию и много других сооружений. На пути были реки и озера. Свой район мы закончили через 6 месяцев и сдали с отличной оценкой, не потеряв ни одного человека, несмотря на очень тяжелые условия, связанные с войной.
После завершения этой стройки я был награжден орденом Трудового Красного Знамени "за образцовое выполнение задания Правительства".
Снова в Донбассе
После этого я получил назначение в Донбасс для восстановления плотин в Константиновке и Крамоторске, разрушенных в результате боевых действий.
На место прибыл в декабре 1943 г., практически, один, т. к. основная масса рабочих, строивших нефтепровод (в основном узбеки), была отправлена на родину, в связи с необходимостью обеспечения посевных работ. Для восстановительных работ на плотинах нам были выделены местные жители, в основном женщины. Ни одна из них не работала раньше на строительстве.
Прежде, чем начать восстановление плотин, нужно было разобрать подорванные конструкции. Плотина в Краматорске является уникальной. В стране таких плотин конструкции Гебеля – две. Плотина состоит из двух береговых бычков. Русло реки перекрывает яйцеобразный барабан около пяти метров в диаметре, который опирается на береговые бычки. Подъем и опускание этого барабана производится с помощью 250-тонной лебедки через мощную цепь Галя. Лебедка установлена на башне (высота 6–7 м) на правом береговом бычке. При взрыве плотины башня и часть бычков получили много трещин, в связи с чем, проектом было предусмотрена разборка этих конструкций путем подрыва бетона, толщиной не более 100мм (при большей толщине боялись нарушения фундамента бычков при сильном взрыве). В результате для удаления нарушенного бетона нам потребовалось бы несколько месяцев, что не позволяло закончить работы до наступления паводка со всеми вытекающими последствиями.
Поэтому я принял другое решение. У нас был мощный трактор С-80. На заводе им. С. Орджоникидзе я встретил монтажника Маслова, с которым работал еще на Днепрострое в 1927 г. и попросил его достать мощные блоки и тросы. Обвязав головку башни тросом и использовав полиспасты в 14 ниток, мы закрепили другой конец троса на тракторе. После третьего рывка вся башня до основания очутилась на берегу реки, не нарушив остальной конструкции бычка. Заняла эта операция двое суток, в ней участвовало 10 человек. Технический персонал, руководивший восстановлением плотин, состоял из меня и Яковлева Тимофея Федоровича, высокопрофессионального плотника, приехавшего со мной со строительства нефтепровода. Плотины мы восстановили до наступления паводка.
На восстановлении доков Севастополя
В июне 1944 г. я был направлен на Северную сторону г. Севастополя для восстановления объектов Черноморского флота, в том числе сухого дока, электростанции (12000 квт), мастерских, пирса, причалов и многих других объектов, расположенных на Северной стороне и разрушенных во время войны. В то время в Севастополе не было электроэнергии и от нашей работы зависело, когда она появится. От бывшей электростанции на Северной стороне остались только стены и четыре фундамента под турбины, причем главная стена – фасад, была выложена из инкерманского камня и состояла из пилястр и оконных проемов высотой до 4–5 м с полуциркульными перемычками. Стена на расстоянии около 100 м была подорвана у основания и отклонилась по вертикали до 30 градусов. Чтобы она не обвалилась, ее укрепили мощными бревнами у пилястр.
Для выработки электроэнергии был прислан энергопоезд на 3000 квт без котельной установки и, для того, чтобы пустить его, нужно было восстановить часть здания бывшей электростанции, где располагалась котельная, и смонтировать котел. Поезд был установлен параллельно фасаду в непосредственной близости от него с тем, чтобы труба с паром и другие коммуникации были, возможно, короче.
Проектом была предусмотрена разборка поврежденной стены и сооружение ее заново, для чего были нужны высококвалифицированные специалисты по кладке инкерманского камня. У нас же были только военнопленные румынские солдаты, которые никогда не занимались таким делом. Времени было мало, а для разборки стен и создания новых потребовалось бы 6–8 месяцев. Да и ломать, хоть и подорванную стену, было жаль, больно хороша была работа.
Я решил восстановить эту стену полностью без разборки и, таким образом, сократить время воссоздания станции. Для осуществления этого решения мы с помощью имевшихся в доке швеллеров и балок скрепили стену по всей длине, на что ушло шесть суток, укрепили тали и приготовились к её подъему. Когда об этом узнал главный инженер Севастопольстроя Винокуров, он немедленно прибыл к нам на Северную сторону и запретил подъем стены, мотивируя тем, что если стена завалится, то выведет из строя энергопоезд и надолго лишит электроэнергии доки, находящиеся в них корабли и подводные лодки. В результате все мы будем привлечены к строгой ответственности, учитывая военное время. Все приводимые мной доводы не помогали, и мы сошлись на том, что Винокуров у нас не был и об использованном нами решении ничего не знал.
Начальником Севастопольстроя в то время был Н. В. Бехтин, он же заместитель наркомстроя – отличный специалист и руководитель. Видимо Винокуров доложил ему о нашем решении, и он вечером приехал ко мне на Северную сторону. Выслушав меня, он согласился на риск, и ночью мы приступили к осуществлению моего проекта.
В течение двух часов стена заняла вертикальное положение, а еще через два дня все пилястры были закреплены путем заделки мощной арматуры. Это здание работает до сих пор, хотя перенесло несколько землетрясений.
В результате электростанция была введена досрочно на 4–6 месяцев, что имело очень большое значение для Черноморского флота. Назавтра, после подъема стены, вновь явился Винокуров и попросил проделать такую же операцию на судоремонтном заводе. Замечу, что до этого строительная техника таких решений не знала.
Все порученные нам объекты, а их было много десятков, были восстановлены за 6 месяцев. Для этого было завезено 8 вагонов строительных материалов, но в основном для восстановительных работ использовались завалы от разрушенных зданий.
П. Г. Цивлин за рулем трофейной БМВ на восстановлении доков г. Севастополя
Ялтинская конференция трех держав
В январе 1945 г. мне позвонил заместитель наркома Николай Васильевич Бехтин, предложил взять 30 человек рабочих и немедленно выехать в Ялту для получения дальнейших указаний.
Сам тон, каким было дано это указание, свидетельствовал о том, что предстоит что-то чрезвычайное и поэтому, несмотря на проливной дождь, уже через два часа мы выехали и в 10 часов вечера были в Ялте.
Но и там никакой ясности не прибавилось, если не считать того, что я назначен руководителем работ на каком-то "среднем объекте" и должен прибыть в дворец Юсупова в Мисхоре немедленно и там встретиться с комендантом этого объекта генералом Гагуа, наркомом МГБ Абхазии, что я и выполнил в ту же ночь 8-го января 1945 г.
От генерала я узнал, что в Крыму состоится конференция, на которую прибудут Рузвельт, Черчиль, французы и наша делегация во главе с И. В. Сталиным, и что я обязан обеспечить восстановить здание для проживания нашей делегации в кратчайший срок.
Делегации расположились следующим образом. Американцам был отведен Ливадийский дворец, который совершенно не пострадал во время оккупации немцами, включая его оборудование, мебель, картины и т. п.
Англичанам был отведен Воронцовский дворец, который также полностью сохранился со всеми картинами, скульптурами и всем остальным. Зато дворец Юсупова, отведенный для нашей делегации, находился в полуразрушенном состоянии и подлежал восстановлению. Всего на территории дворца подлежало восстановлению 18 объектов, включая бомбоубежище 1-ой категории.
Утром появился заместитель наркома МГБ Круглов (первый заместитель Берии) и подтвердил все, что сказал ночью генерал Гагуа, добавив, что при невыполнении сроков или, если что-либо случится вследствие недосмотра, последствия будут очень тяжелыми.
Все работы должны быть закончены 25 января, т. к. в первых числах февраля прибудут делегаты. Для выполнения работ нам были приданы более тысячи человек, доставленные самолетами со всех концов страны, причем никто из них не знал, куда они едут.
Половина дня ушла на то, чтобы познакомиться с людьми, составить графики, выяснить примерный объем работ и расставить людей. Вторая половина – на расчистку завалов. Ночью приступили к восстановительным работам.
А 16 января многочисленная комиссия во главе с Кругловым и Сафразьяном принимала готовые объекты. За восемь суток было выполнено работ на 6,8 миллионов рублей, их качество было признано хорошим. Когда прибыл Сталин, он не поверил, что работы были выполнены за такой срок. Но поверить пришлось, т. к. решение проводить конференцию в Крыму принимал он сам.
Что способствовало успеху? Прежде всего, полное и обоюдное доверие руководителей и исполнителей работ, сознание того, что мы выполняем чрезвычайно важное государственное задание, четкая организация работ и очень строгая последовательность всех процессов, точное распределение объемов работ на каждую бригаду и каждого исполнителя.
С первого часа каждый рабочий знал, что ему нужно выполнить, чтобы полностью завершить весь цикл, обеспечивающий восстановление дворца и других объектов.
Отдыхали рабочие 3–4 часа в сутки, остальное время занимала работа. Не было необходимости как-то воздействовать на них, т. к. каждый проникся сознанием своей ответственности за порученное дело. Я не спал 8 суток и, чтобы выдержать это напряжение, принимал специальный препарат.
Когда все было закончено, мне казалось, что прошло много лет. Однако и после того, как мне предложили отдохнуть, я не мог спать, и, лежа на койке, находился в каком-то полудремотном состоянии, готовый вскочить в любой момент. Это состояние длилось до окончания конференции, и только после этого я заснул и проспал около 50 часов.
Не обошлось без инцидентов. Когда мы приступили к работе, Круглов предупредил меня под страхом строгой ответственности, что в помещении, где будет находиться Сталин, нельзя красить стены масляной краской, т. к. он не переносит ее запах.
Однако, в большом зале, где должен был стоять круглый стол, и должна была заседать конференция, панели ранее были выкрашены масляной краской. Поэтому красить поверх масла клеевой краской было нельзя, все бы облупилось. Сдирать масляную краску и перетирать стены, не было времени. Поэтому, несмотря на запрет, я принял решение красить панели масляной краской, приняв меры к тому, чтобы краска быстро высохла, и ее запах был вытравлен за 2–3 дня.
Однако, при этом, я не учел, что многие из рабочих, выполнявших малярные работы, были в штате МГБ, и Круглов их всех знал. Ко мне же они были прикомандированы лишь на время восстановления дворца. Поэтому не успели мы еще приступить к окраске панелей, как появился Круглов.
Никогда я не видел такого разъяренного человека: – зверь-зверем. На вопрос, чем мы красим, я ответил, что красим маслом, и что ничем другим красить я не буду, т. к. это значило бы опозорить нашу работу. На это Круглов ответил, что его за это повесят, и чтобы этого избежать он прежде подвергнет этой операции меня.
Я стал убеждать, что все будет в порядке, т. к. мной приняты все необходимые меры. И только после того, как ему это подтвердили маляры, он поверил. И когда утром к нам снова пришел Круглов, стены были сухими, а через два дня никаких запахов не было.
На этих работах я убедился в том, как проникнуты страхом за свою жизнь люди, находившиеся в окружении Сталина. Малейшее нарушение его воли грозило жизни: – он был беспощаден.
Я видел одного полковника, который обеспечивал связь Сталина с фронтом. У него дрожали руки, дергалась голова. Оказалось, что Сталин приказал его расстрелять за то, что во время разговора с одним из участков фронта, связь на несколько минут была нарушена из-за разрыва кабеля, в который попал снаряд.
Когда все работы уже были закончены, меня, как-то, подняли ночью с постели. На море был шторм, лил косой дождь, заливавший открытую веранду, под которой находилась спальня Молотова, и на его кровать с потолка капала вода. Мы срочно разобрали гидроизоляцию на веранде, и оказалось, что канализация для отвода воды с веранды, сделанная 100 лет тому назад, вышла из строя. Мы ее восстановили, и к 6-ти часам утра все было готово.
Я отправился доложить об этом Леону Богдановичу Сафразьяну – заместителю Круглова. Настроение у меня было подавленное, т. к. из-за такой мелочи терялось впечатление от проделанной колоссальной работы.
Никогда не забуду слов, которые мне тогда сказал Сафразьян: – "Какие мы чудаки, строители! Завод им. Сталина ежедневно изготовляет 100 коробок скоростей, из них минимум 50 идут в брак. И никто не волнуется, не переживает, считают это нормальным явлением, и даже получают премии. Ты же выполнил такую нечеловеческую работу, рисковал жизнью, выполняя это задание, а когда появилась течь в потолке, которую предвидеть не мог, ты переживаешь, как будто тебя коснулось большое горе. Это чувство свойственно многим нашим строителям и этим мы можем гордиться".
Этими словами Сафразьян, который был высоко эрудированным специалистом и прекрасным организатором, снял тяжесть с моей души, за что я ему, по сей день, благодарен.
За образцовое выполнение этого задания Правительства я был награжден орденом Отечественной войны 1-ой степени.
После завершения Ялтинской конференции мне было поручено восстановление государственных объектов, расположенных на Южном берегу Крыма, в том числе Симеизской обсерватории, объектов Академии наук, ялтинской электростанции, строительство санатория в Нижней Ореанде и др.
В Ялте проработал с 1945 г. по август 1950 г. В это время я избирался депутатом местного совета, членом горкома КПСС. Все задания Правительства были выполнены в установленные сроки, а качество признано правительственными комиссиями хорошим и отличным.
На одном из зданий санатория в Нижней Ореанде установлена мемориальная доска, на которой, как сообщил по моей просьбе отдыхавший в этом санатории С. Я. Маршак, все еще высечена моя фамилия.
Петр Григорьевич с женой Елизаветой Львовной и любимой собакой Бобкой.
Завод автоматического стекла в Гусь-Хрустальном
В августе 1950 г. мне в Ялту позвонил министр Стройматериалов СССР Юдин П. А. и попросил приехать в Москву по важному делу. К Юдину я всегда относился с большим уважением. Это был один из лучших строителей страны. Смелый в решениях, он давал возможность работать без оглядки и в трудную минуту умел поддержать и помочь.
Он не терпел хапуг, болтунов, подхалимов и бездельников. Нужно сказать, что с его приходом в министерство Стройматериалов СССР эта отрасль промышленности получила настоящее развитие.
По приезде в Москву я тотчас был принят Юдиным. Он вызвал машину и повез меня показывать высотное строительство на Смоленской площади. По дороге он рассказал, что в г. Гусь-Хрустальном Владимирской области строится завод по шлифовке и полировке стекла, что строительство его начато давно, но до сих пор не начато строительство цеха конвейера, и из земли никак не вылезут.
Такой завод строится в нашей стране впервые и является очень сложным сооружением. Его строительство должны были консультировать американцы за один миллион долларов, но, вследствие ухудшения отношений при Трумэне, эти консультации сорвались, поэтому он просит меня взяться за строительство этого завода.
28 августа 1950 г. я прибыл в Гусь-Хрустальный, через два дня принял стройку и приступил к работе. Мне было поручено организовать трест «Техстеклострой» и я был назначен его управляющим.
Стройка была уникальной. От строителей требовалось обеспечить высокую точность в сооружении фундамента под конвейер, и другие сооружения. Длина фундамента – 250 м, ширина – 6 м на глубине до 4 м. Насосная для перекачки пульпы залегала на глубине 10 м, причем всё это сооружение строилось на болоте и требовало забивки свай на глубину до 16 м. Здания достигали длины 600 м при высоте 45 м. Стоимость работ 160 миллионов рублей.
К моему приезду состоялось третье по счету решение Совета Министров СССР, из которого следовало, что сдача конвейера под технологическую обкатку должно состояться 20 марта 1952 г. К этому моменту земляные работы по цеху конвейера были выполнены на 15–20 %. К остальным цехам, а их был большой список, вообще не приступали, хотя без них пустить конвейер было невозможно. Среди них были силовая и газогенераторная станции, ремонтно-механический, крокусный и столярный цеха, склад песка и т. д., не говоря уж о жилом поселке, коммунальных сооружениях и многом другом, что сопутствует строительству крупного завода.
Начинали строительство без американских консультантов и "Голос Америки" неоднократно передавал, что мы не справимся с поставленной задачей, т. к. для этого необходима высокая техника, большая культура строителей, которых у советских специалистов нет. Об этом писала и американская пресса.
К моему приезду на стройке не было ни одного дипломированного инженера. Незадолго до моего приезда прибыли молодые специалисты – участники войны, только что закончившие Гусевской и Воронежский техникумы, и эта стройка была для них первой. Среди них были Кистринов, Сапрыкин, Быков (ныне главный инженер Мытищинского комбината), Смирнов и др.
Главному механику треста Смирнову, закончившему Гусевской стекольный техникум, было всего 22 года. Вот с этими специалистами нам и предстояло выполнить задание Правительства по строительству первого в Союзе завода по автоматической шлифовке и полировке стекла, без чего невозможно было дальнейшее развитие отечественной автомобильной и авиационной промышленности.
Сооружение фундамента осложнялось еще и тем, что он должен был содержать десятки тысяч закладных частей: сотни километров кабеля высокого и низкого напряжения, проводки для масла, эмульсии, воды и т. п. Каждая деталь должна была укладываться точно, т. к. иначе это могло приводить к ломке и лишним работам. По окончании работ с фундаментом необходима была проверка точности его закладки. Эта работа не доверялась ни нам, ни монтажникам. Она была поручена Институту Геодезии СССР с использованием точных инструментов.
20 марта 1952 г. в 7 часов утра мы приступили к сдаче комплекса цехов конвейера шлифовки и полировки стекла. А вечером того же дня министр Юдин в моем присутствии докладывал о выполнении задания Правительству.
Вопреки предсказаниям американцев работы были выполнены настолько доброкачественно, что после пуска конвейера все сооружения работали без каких-либо осложнений на протяжении многих лет и вместо запроектированных 500000 кв. метров полированного стекла, выпускали вначале 750000, а затем и более миллиона кв. метров. Назначенная Правительством комиссия во главе с заместителем председателя СМ СССР, приняла все выполненные работы с оценкой "отлично".
Работая в Гусь-Хрустальном, я избирался депутатом городского Совета и членом пленума горкома КПСС.
Трест “Союзстеклострой”
К 1953 г. завод в Гусе-Хрустальном работал уже на полную мощность и приказом министра я был назначен управляющим трестом «Союзстеклострой» в Москве. Этот трест занимался строительством и ремонтом стекловаренных печей на стекольных заводах. Принял я его в июле 1953 г.
К этому времени трест выполнял годовую программу на 35 миллионов рублей, имея для этого 1600 рабочих. Для ремонта и строительства печей на вооружении треста были кирка, кувалда, лом и носилки. Когда предстоял ремонт печи стоимостью до 3 миллионов рублей, на этот ремонт направлялись 250–300 печников высокой квалификации, завод выделял 400–500 подсобных рабочих, изготавливал 500 штук носилок и начинались разборка и ремонт печи. Тут же производились рубка, теска и пригонка фасонного огнеупора.
На ремонт такой печи уходило 40–50 суток при работе в две смены. Никакой механизации при ремонте и сооружении печей не использовалось, и почему-то считалась, что в этом случае она неприменима. С этим я согласиться не мог, и предложил разработать типовой проект организации работ при ремонте и строительстве печей.
Такой проект, разработанный за три месяца, представлял собой солидную папку чертежей и инструкций, предусматривающих все процессы работ: – расположение материалов с предварительной их заготовкой за месяц до остановки печи, механизацию всех процессов от складирования материалов до укладки огнеупоров в печь.
Для заготовки огнеупоров было предложено использование пневматики и много другого. Но так как в действительности таких механизмов не было, мы сократили 20 сотрудников треста и создали вместо них конструкторский отдел, который и занялся конструированием этих механизмов. Сюда вошли уникальные транспортеры, монорельсы, подъемники, инструмент, канатная дорога и т. п.
С помощью министра все это в короткие сроки было создано на заводах министерства. Типовой проект работ был обязателен для исполнения, и никто не имел права его нарушить. Были созданы управления в Сибири, на Украине и Брянщине, во Владимире и Москве с мощными базами для ремонта и изготовления оборудования и механизмов с таким расчетом, чтобы обеспечить любой ремонт и строительство печи в кратчайшие сроки. В результате трест получил возможность сократить 400 человек рабочих, т. к. теперь на ремонт печи стоимостью до 3 миллионов рублей требовалось максимум 100 печников и 50 подсобных рабочих. При этом время ремонта с момента остановки печи заняло 10–12 суток вместо 40 суток ранее.
На всесоюзном совещании строителей в Кремле. В 1-ом ряду министр промышленности стройматериалов П. А. Юдин, рядом слева от него – П. Г. Цивлин
Если до этого трест приносил убытки до 7 миллионов рублей в год, то теперь он стал приносить прибыль до 15 миллионов рублей в год. Годовая программа увеличилась до 170 миллионов рублей. Срок службы печей, благодаря более точной пригонке огнеупоров возрос.
Тресту была поручена футеровка цементных печей. До этого срок футеровки составлял 25–30 суток. Мы добились сокращения срока до 5 суток, обеспечив при этом высокое качество работ. Следует заметить, что стекловаренная печь выпускает до 30 тысяч квадратных метров стекла в сутки, поэтому сокращение срока ремонта печи с 40 до 10–12 суток давало значительный прирост выпускаемой продукции. Цементная печь выпускает до 20 тонн клинкера в час. Сокращение срока футировки печи на 25 суток давало дополнительно более 12 тысяч тонн клинкера. В этом тресте я проработал до сентября 1957 г.